Текст книги "Белый, красный, черный (ЛП)"

Автор книги: Elenthya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 41 страниц)

– Алья!

Я подпрыгиваю. Нино бежит ко мне, тяжело дыша, словно только что пробежал стометровку. Я позабавленно приподнимаю бровь.

– Вау, привет? Что с тобой такое?

– Надо было… сказать тебе…

Но он так задыхается, что не может говорить, согнувшись пополам, упершись руками в колени. Я приподнимаю вторую бровь, помахивая телефоном.

– Эм, знаешь, если тебе надо было сообщить мне нечто столь срочное, ты мог мне позвонить.

Вместо ответа он потрясает собственным телефоном.

– Он приезжает! Ты должна знать… Он приезжает!

– Кто?

– А… Адриан!

– Что?

Нино кашляет, а потом настойчиво протягивает мне свой телефон.

– Он только что сообщил мне по мессенджеру, – хрипит он. – У него сегодня в Лондоне фотосессия, но потом он возвращается в Париж! На несколько дней!

Пока я просматриваю на экране чат, он храбро выпрямляется, в поту, но широко улыбаясь.

– Маринетт! Где Маринетт? Она пришла? Надо сказать остальным! Маринетт будет… очень-очень рада!

Нино лихорадочно оглядывает двор и, заметив неподалеку Милен, Розу и Аликс, устремляется к ним. Я едва успеваю остановить его:

– Нет, подожди! Не говори пока никому!

Он пораженно смотрит на меня:

– Но… Но почему?

Удерживая его за руку, я достаю свой телефон и отправляю Адриану быстрое сообщение:

«Вот, значит, как: ты сегодня делаешь посадку в Париже, не сказав мне, месье модель?»

– По-твоему, почему он предупредил тебя только сейчас, Нино? Потому что он не был ни в чем уверен. Его опекуны уже однажды отменили всё в последнюю минуту. Уверена, Маринетт тоже ни о чем не знает.

Мой телефон вибрирует: Адриан на линии.

«Привет, Алья. Тебя я тоже собирался предупредить. Нино действительно не умеет держать язык за зубами».

Я широко улыбаюсь и бросаю на Нино короткий взгляд, он хмурится. Я отвечаю с невинным видом:

«Ты в этом еще сомневался? Ладно, шутки в сторону, ни слова Маринетт, не так ли?»

«Именно. Я позвоню тебе, как только приземлюсь в Париже, но до тех пор, никому не говорите. Пожалуйста».

Вместо ответа я посылаю ему одобрительный смайлик.

– Вот и подтверждение: ни слова Маринетт. Он хочет избежать разочарования как в Рождество, если его вдруг оставят в Лондоне.

– Э? Думаешь? В тот раз было так ужасно?

Я бросаю на него разочарованный взгляд:

– Ты не был с Маринетт, когда она узнала, что он не возвращается в Париж на Рождество. Поверь, лучше ей пока ни о чем не подозревать.

Я была у Дюпен-Ченов, когда Адриан позвонил, чтобы сообщить плохую новость, накануне своего предполагаемого приезда. Прошло уже два месяца, но я до сих пор слышу душераздирающие рыдания Маринетт. До тех пор она была образцом мужества и стойкости с реабилитацией и возвращением в школу, но с этой слишком неожиданной превратностью судьбы ей было сложно справиться. Счастье, что вся ее семья и я были рядом, чтобы поддержать ее в тот день.

– Она не слишком хорошо выглядит в последние дни, – мягко произносит Нино. – Ее бы подбодрило, если бы она узнала о приезде Адриана, нет? Особенно сегодня…

Я категорично качаю головой:

– Пока он не будет здесь, никому ни слова, Нино. Так лучше.

Нино собирается ответить, когда его резко останавливает «Куку!». С покрасневшими от холода щеками, но сияющей улыбкой к нам с обычным своим воодушевлением врывается Роза.

– Вы в порядке? Я – да, Джулека будет вечером на празднике! Они с родителями причалили сегодня, можете представить?

– Э? Вечером?..

– Да, на твоем ужине после-празднования! Он же по-прежнему в силе, а?

Подходят Милен и Аликс.

– Ты нам все уши прожужжала со своей вечеринкой, – добавляет Аликс. – Не говори, что ты ее отменила? Натаниэль специально для этого возвращается из своего пансиона в Лилле!

О… Действительно. С тьмой приготовлений, которые надо было закончить от имени Ассоциации, я почти забыла про наше маленькое собрание вечером.

– Нет, она по-прежнему в силе. Извините, девочки, я немного отключилась. Скорее бы вся эта суматоха закончилась.

Милен с понимающей улыбкой хлопает меня по плечу:

– Тихий ужас. Но всё будет хорошо. И потом, ты очень красивая в этом наряде.

– Йеп, – продолжает Аликс между двумя хлопками жвачки. – Произнести речь между господином мэром и шефом полиции перед толпой парижан – это круто. Всё нормально, не слишком нервничаешь?

Я невесело смеюсь:

– После твоих слов Аликс, очень даже!

– Хе-хе-хе…

– ДЖУЛ! ДЖУЛЕКА!

Не обращая внимания на то, как мы все подпрыгнули, Роза стрелой несется к крытой площадке. Я улыбаюсь, видя две знакомые фигуры у входа во двор. Роза бросается в объятия Джулеки, еще более высокой и долговязой, чем я помню – вот что значит отправиться с семьей в путешествие по Европе на пять месяцев.

Пока Роза и Джулека изо всех сил обнимаются, Маринетт с легкой улыбкой на губах стоит в стороне. Должно быть, она встретила Джулеку по дороге в лицей, поскольку всегда проходит по набережным Сены, где мать Джулеки пришвартовывает семейную баржу. Я с облегчением внимательно смотрю на Маринетт: я не была уверена, что она сможет сегодня прийти. Медийная шумиха вокруг Дня Памяти в каждом из нас возродила эмоции того времени, а Маринетт пострадала сильнее всех – с ее ранами и пережитым шоком.

Хотя она так и не захотела подробно рассказать мне, что там произошло… Я знаю, это по-прежнему ее терзает.

Аликс и Милен уже приветственно обнимают Джулеку. Я бросаю на Нино заговорщицкий взгляд. Тот саркастично изображает, как закрывает рот на молнию. Обменявшись понимающими улыбками, мы расстаемся, и он уходит к Максу и другим мальчикам из нашего класса.

Я легко присоединяюсь к разговору девочек, и по-прежнему малоразговорчивая Джулека, однако, искренне обнимает меня и явно счастлива вернуться. Пока Аликс и Роза забрасывают ее вопросами о путешествии, я говорю Маринетт:

– Ты пришла. Это классно. Ты можешь гордиться собой.

Подруга корчит мне усталую гримасу:

– Было бы чем… Если бы я не встретила Джулеку, я бы уже вернулась. Этот день… ему ни конца ни края.

Она вздыхает – бледная, под глазами круги: опять плохо спала сегодня. Я беру ее за плечи и осторожно потираю их.

– Но сейчас ты здесь, с нами. Всё наладится, Маринетт. Постепенно. Я знаю, ты можешь. И сегодня вечером все вместе празднуем у меня, как раньше. Хорошо?

Она молча кивает с бледной улыбкой на губах. С тяжелым сердцем я обнимаю ее. Сообщение от Адриана в кармане почти жжет. Но он прав: лучше ничего не говорить. До тех пор, пока он не будет уверен, что прилетит.

Держись, девочка моя. Я скрещиваю пальцы, чтобы для вас двоих, как ни для кого другого, этот день закончился хорошо.

====== Глава 25. Наступает ночь. Часть 2 ======

«14.05»

– Что такое, опять вы? Ваша статья еще не закончена?

– Закончена и даже опубликована в моем блоге несколько месяцев назад, я вам показывала!

– В самом деле?

– Но вы, может, не хотите, чтобы я навещала вас?

– О, конечно, хочу. Меня никто не навещает.

– Да… Я так и поняла.

– А, это так. Знаете, я здесь не один такой. Однако у других есть семья, которая живет совсем недалеко. Но у людей больше нет времени. И, честно говоря, что за интерес приходить к таким старым хрычам, как мы?

– Да, признаю, я прихожу исключительно ради «Цифр и букв»(1) и наших партий в маджонг!

Старик молча смотрит на меня, как будто сбитый с толку моим чувством юмора. А потом разражается прерывистым и едва слышным, но заразительным смехом. Я невольно фыркаю.

– Не стойте, мадемуазель, – выдыхает он сквозь смех. – Садитесь же.

Я тут же повинуюсь и пододвигаю стул к его креслу. Кладу еще теплый пакет на низкий столик рядом с ним.

– Я из булочной на углу. Купила вам ваши любимые сдобные булочки.

Он удивленно расширяет глаза:

– Мои любимые булочки? Вы уверены?

– Абсолютно. Первую я вам подарила, чтобы поблагодарить за помощь. Вам очень понравилось.

Опираясь на трость, он пожимает плечами.

– Если вы так говорите, мадемуазель...

– Алья.

– Да, конечно. Алья. Просто некоторые медсестры зовут вас иначе. Леди… Леди Пайпай?

Я широко улыбаюсь:

– Леди Вайфай?

– Да, точно. Так.

Его сотрясает кашель, который он с большим трудом подавляет.

– Память у меня уже не та, но вы, наверное, и сами заметили. Мне жаль. Я пытался… но я едва вас помню. Однако я уверен, что вы регулярно приходите.

– Вы не должны за это извиняться. Это не ваша вина.

– Я сделал вам что-то плохое?

Вопрос возникает словно ниоткуда – как всегда. Его янтарный, до тех пор дрожащий взгляд устремляется на мою седую прядь, и шрам невольно жжет.

– Да, месье. Сначала вы научили меня играть в маджонг, а потом наносили мне поражение за поражением!

Он снова смеется, и его плечи, наконец, расслабляются. Я в свою очередь расслабляюсь.

– Забавно. Возможно, тогда я помню наши партии. Мне кажется, я помню те, в которые играл с сыном.

Его почти слепые глаза теплеют. Слабая дрожащая улыбка становится сияющей, искренней.

– Мы с сыном много путешествовали. Сколько было путешествий, сколько партий! Это было… Это было очень давно.

Его улыбка постепенно увядает. Несколько мгновений он задумчиво молчит, будто роясь в памяти.

– Даже медсестры говорят, что у меня нет детей. Никто не пришел навестить меня в больнице, когда я был в коме. Мое семейное дело пусто. Странно. Я не много помню… И однако убежден, что у меня был сын. Даже несколько детей. Я любил их, знаете. Больше собственной жизни. Но, должно быть, я и им сделал что-то плохое. Поскольку они больше не приходят ко мне.

Он съеживается в кресле, опустив плечи, узловатые руки цепляются за трость, как пловец цепляется за спасательный круг.

– Вы говорите, что много путешествовали, месье, не так ли? Тогда, может, вы передали им эту страсть. Уверена, они сейчас путешествуют по всему свету.

Потерявшись взглядом в пространстве, старик мягко улыбается.

– Да… Да. Правда. Мир так велик. Так много прекрасных вещей можно увидеть. И так много сделать.

Я жду продолжения, но он несколько минут молчит. Я не пытаюсь подтолкнуть его. Наконец, он слегка вздрагивает, потом подавляет новый кашель и прочищает горло. Дрожащие руки крепче берутся за трость, и он удивленно оглядывается.

– Что такое, опять вы? Ваша статья еще не закончена?

Я вежливо улыбаюсь ему, закрывая блокнот.

– Скоро, месье. Я принесу ее вам. Сегодня я просто зашла навестить вас.

Он постукивает тростью о землю и серьезно кивает мне.

– Очень хорошо. Тогда скажите моему сыну, что он должен мне реванш по маджонгу.

– Скажу. Доброго дня, месье.

Оставив булочку рядом с ним, я возвращаю стул на место и ухожу. Выходя из комнаты, я приветствую проходящую мимо медсестру.

– Большое спасибо. Я вернусь на следующей неделе.

Она отвечает мне приветливой улыбкой.

– С вашей стороны так мило продолжать навещать его. Знаете, даже если он каждый раз забывает, после ваших визитов он становится веселее.

Я глубоко вдыхаю и бросаю взгляд на веранду. Среди других пансионеров, которые медленно, но верно занимаются своими делами, старик сидит неподвижно, словно погрузившись невидящим взглядом в созерцание заснеженного сада.

– Это грустно, но я уже давно точно знаю, что сказать, чтобы подбодрить его.

– Вы ведь участвуете в церемонии сегодня после обеда? Мы оставим телевизор в гостиной пансионеров включенным. Он будет рад увидеть вас на экране.

Старик, наконец, заметил лежащий на столике пакет. Дрожащей рукой он роется внутри. Поколебавшись, я обращаюсь к медсестре, занятой оформлением своих досье.

– Нет, пожалуйста, ничего не делайте. Церемония будет очень грустной. Ему это не нужно.

Девушка понимающе кивает:

– Хорошо. Спасибо, что зашли, Леди Вайфай.

Я жду, пока она уйдет, прежде чем улыбнуться. Даже год спустя, когда СМИ давным-давно не вспоминают про нас, некоторые упорно продолжают называть нас акуманизированными именами. Я пожимаю плечами: поскольку Леди Вайфай творила добро, меня это нисколько не смущает.

Я бросаю на старика последний взгляд. Со слабой удовлетворенной улыбкой он медленно, маленькими кусочками смакует булочку. Кажется, будто он каждую неделю стареет на год. Каждую неделю, входя сюда, я боюсь найти кресло на веранде пустым.

В этом году мне повезло встретиться с большинством выживших в Лувре, и некоторые даже согласились дать рассказ очевидца для моего нового блога, посвященного Дню Памяти. Все меня растрогали, но этот человек произвел самое большое впечатление. Возможно, потому что я никогда не получу ясный ответ на связанные с ним вопросы, только немного сумасшедшие предположения.

Я убираю блокнот в сумку и с тяжелым сердцем разворачиваюсь.

До свидания, месье Фу.

При написании слушалось: Grand Escape (Movie Edit) – RADWIMPS for «Weathering with You» the movie – https://youtu.be/5tJKOmzyU1A

«14.19»

Желудок скручивает от стресса. Остается меньше часа до начала церемонии – и моей речи!

Я ускоряю шаг и пролетаю по нескольким ступенькам перед домом престарелых.

– Привет, миледи, – окликают меня сзади.

Я озадаченно останавливаюсь. Нино, сидевший наверху лестницы, встает и в свою очередь спускается.

– Что ты здесь делаешь? – восклицаю я. – Разве ты не должен был обедать с остальными?

– Уже. Они пошли в Лувр. Я сделал крюк, чтобы зайти за тобой. Пойдем вместе?

Раньше, чем я успеваю ответить, он открывает рюкзак и достает оттуда пакет из булочной – достаточно большой, чтобы в нем вместилась добрая половина багета. Желудок – этот предатель – издает урчание, которое вряд ли останется незамеченным, и Нино хихикает.

– Я предположил, что у тебя не было времени присесть, так что я взял твой любимый бутерброд. У нас есть сорок минут, и тебе придется съесть его в метро. Но всё лучше, чем ничего.

Я закатываю глаза.

– Нино, мне не…

– Знаю-знаю. Тебе не нужна помощь, тебе не нужно, чтобы тебя лелеяли, ты сильная и независимая женщина и прочее, и прочее. И, нет, я не суечусь вокруг тебя, потому что видел, как ты едва не умерла, и потому что, даже не помня этого, испытываю проклятый посттравматический-как-там-его синдром. Я здесь, потому что люблю тебя и потому что мне это доставляет удовольствие, окей?

Я молчу, выбитая из колеи его тирадой. Он энергично закрывает рюкзак и бросает неуверенный взгляд на учреждение позади нас. Он единственный знает, что я прихожу сюда каждую неделю. Он знает, кого я навещаю и почему. Я не уверена, что он одобряет, и подозреваю, что это сильно его беспокоит, но он не препятствует мне.

Нино поворачивается ко мне. Расправляет плечи, словно в ожидании моей хлесткой реплики, но у него блестят глаза, а на скулах появился тот потрясающий едва заметный румянец. Поскольку я по-прежнему ничего не говорю, он повторяет:

– Окей?

– Окей.

Тишина воцаряется еще на несколько мгновений. Потом я осмеливаюсь пробормотать – позабавленная и растроганная:

– Ты подготовил свою речь, да?

Он резко выдыхает, и его плечи, наконец, расслабляются. Он смущенно смеется.

– Это настолько очевидно?

– Немного, – признаю я с оттенком иронии.

– Это было искренне, – добавляет он.

– Я знаю, мой Баблер.

Я раскрываю зонт и двусмысленным взглядом приглашаю его присоединиться, поскольку у него только капюшон куртки, чтобы укрыться от снега, который снова начинает густо сыпать. Мы идем бок о бок. Через несколько метров он прочищает горло и с пафосом говорит:

– Имею ли я право взять вас за руку, миледи? Или для вас это будет вопиющим и неприемлемым доказательством, что я считаю вас слабой женщиной?

Я тихо смеюсь:

– Придурок.

Я уже сняла правую митенку, и моя рука проскальзывает в карман его анорака, чтобы найти его руку. Его ладонь теплая и обволакивающая, как всегда.

– Не за что, моя невротичка. О тебе решительно непросто заботиться.

Где-то вдалеке звон на колокольне отмечает полчаса. Мой страх возрастает.

– Мне страшно. Если бы ты знал, насколько…

Он переплетает свои пальцы с моими и сильно сжимает. Поверх складок красного шарфа он ободряюще улыбается мне:

– Потому что это важно для тебя. Уверен, всё пройдет хорошо.

Он увлекает меня ко входу в метро, уже осаждаемому гуляющими. В одежде и аксессуарах людей становится всё больше красного и черного – молчаливый признак, что мы идем в нужном направлении.

«15.35»

Лувр больше не существует. Ну, почти.

Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, это вызывает у меня шок. Давно разобранная Пирамида Лувра – теперь лишь воспоминание. Южный фасад снесло взрывом, и то, что осталось от Дворца, видно от Сены. Северное и Восточное крыло сильно искалечены после огненных стрел Изгнанника и обрушения всего двора Наполеона в подземный вестибюль музея. Сам Дворец по-прежнему закрыт для посетителей, поскольку невозможно гарантировать прочность оставшихся оснований.

Потери – человеческие, художественные, архитектурные – были трагичны. Пожертвования, приходящие со всего мира, позволили справиться с самыми неотложными проблемами – помочь раненым, поместить в надежное место еще нетронутые произведения искусства, обезопасить соседние здания, ослабленные катастрофой. Быстро встал вопрос о будущем площади Наполеона: уничтожить и восстановить в точности, как было, или же начать совершенно новый проект?

После долгих дебатов и всеобщего опроса остановились на идее памятника пропавшим без вести. Его вид был предметом оживленных дискуссий в течение нескольких недель. Мемориал был завершен скульптором как раз вовремя для первого Дня Памяти и будет открыт с минуты на минуту…

Залп аплодисментов вырывает меня из размышлений, и я встревоженно выпрямляюсь на сиденье. Но мэр еще не закончил свою речь. Я вздыхаю, сердце бешено колотится. Скоро моя очередь!

Не готова. Я не готова!

Я пытаюсь забыть о площади и одетой в красное и черное толпе. Прохожусь взглядом по Северному и Восточному крыльям Лувра, закрытым строительными лесами и защитными сетками, неузнаваемым. Снежный ливень дает нам короткую передышку…

Вибрация в кармане заставляет меня вздрогнуть. Незаметным и профессиональным жестом я проверяю мобильник. Сообщение от Маринетт.

«Оставь в покое свои очки. Ты великолепна, госпожа Представитель».

Маринетт все-таки пришла. Она выполнила обещание. Я сдерживаю улыбку – это было бы откровенно неуместно во время такой речи.

О, Маринетт. Снова беспокоишься обо мне.

Я невозмутимо убираю телефон и окидываю толпу внимательным взглядом. Вижу Нино, моих родителей и сестер там, где оставила их перед тем, как присоединиться к делегатам на эстраде в начале Празднования. По чистой случайности я замечаю Джулеку и Розу, которых легко узнать по волосам с фиолетовыми и красными прядями соответственно, а также Ивана с его внушительной фигурой и Милен, которую он покровительственно обнимает.

Площадь громадна, и толпа еще плотнее вокруг мемориала, пока скрытого под защитным брезентом. Я отказываюсь от попыток найти Маринетт и просто киваю в знак благодарности, тронутая ее сообщением.

Я была завалена выше крыши множеством делом – лицей, приготовления для Ассоциации Дня Памяти и ведение Ледиблога, ставшего цифровым мемориалом в интернете. Плюс общий контекст: окружающая грусть, шумиха в СМИ, снова поваливший снег, который всех нас подверг серьезному испытанию, вызывая воспоминания о прошлом годе. Несмотря на это, я хотела бы быть лучшей поддержкой для Маринетт, которая приложила столько усилий, чтобы встать на ноги в прямом и переносном смысле. Но я не уверена, что она позволила бы мне сделать больше. И сегодня ей явно нужно было побыть одной.

«Оставь меня в покое со своими речами, Алья! Не все обладают твоей способностью двигаться вперед, проклятье!»

Вот что я хотела бы тебе ответить: конечно, ты ею обладаешь, Маринетт. Конечно, обладаешь, и намного больше, чем я!

Ты пережила ужас в Лувре, как каждый из редких выживших в катастрофе. Ты едва не осталась парализованной, и ты еще вынесла последствия ранений и реабилитацию, проведенную с сумасшедшей скоростью. Парень, которого ты любишь, уехал за границу всего несколько недель спустя после того, как судьба соединила вас. Словно необходимости нагнать несколько месяцев пропущенной учебы было недостаточно, чтобы занять твое время, ты возобновила шитье и снова начинаешь баловать нас рукодельными подарками.

Более молчаливая, более замкнутая, но не менее доброжелательная. Ты постоянно даешь нам молчаливый урок упорства и мужества. Однако временами ты можешь всё еще быть такой хрупкой. Выбитая из равновесия мелочами, которые кажутся нам безобидными или абсурдными, вроде пустого места в классе, места, которое должно принадлежать ему…

Ты не рассказала мне всего, что произошло с тобой в ту ночь, Маринетт, не так ли? И это твое полное право. Возможно, как я, как Нино, ты забыла, и только странные, но слишком реалистичные сны напоминают тебе о том, что ты едва не погибла? Возможно, среди акуманизированных действительно были новые члены, от которых не осталось никаких следов? Неважно, я хочу быть рядом, Маринетт. Даже если ты не хочешь. Даже если, по причине, которую я не могу уловить, ты порой ведешь себя так, словно не заслуживаешь моей поддержки…

«Заботиться о тебе решительно непросто».

Мне вспоминается одновременно нежное и смущенное замечание Нино, и я вдруг улавливаю весь его смысл. Со мной тоже было нелегко в последнее время, и заботливость Нино частенько обостряла мое плохое настроение и желание справиться в одиночку абсолютно со всем. Я думала, это лишь вопрос гордости… Но точно так же это для меня необходимость сохранить контроль, обрести уверенность. Убедить себя, что я способна добиться своих целей без посторонней помощи, какими бы амбициозными они ни были.

И, возможно, Маринетт тоже необходимо обрести уверенность, играя в абсолютную хозяйку собственной жизни…

По толпе пробегает любопытное движение, и я осознаю, что царит еще более тяжелая тишина. Наконец, брезент, накрывавший статую, падает на землю, и появляется мемориал. С комом в горле я созерцаю двух гранитных героев, стоящих, опустившись на одно колено, с закрытыми глазами, одновременно расслабленных, но странно внимательных, словно в ожидании. Лицом к лицу, склоненные над миниатюрным изображением Парижа, положив руки на плечи друг другу, они производят впечатление, что защищают город и поддерживают друг друга.

Черный Кот. Ледибаг…

Из-за затянутого облаками неба и приближающегося вечера становится темно. Среди толпы одна за другой зажигаются свечи. Вскоре уже вся площадь сверкает тысячью маленьких искр, словно молчаливые пожелания и молитвы в адрес пропавших без вести: гражданских, военных, полицейских, пожарников и супергероев – всех вместе. После завершения церемонии свечи можно будет положить на выбор у подножия главного мемориала или рядом с уже установленными по всему периметру площади стелами, на которых написаны имена всех жертв того дня.

На глаза наворачиваются слезы – нервные слезы, которые я уже давно сдерживаю. Но я продержусь еще немного. Так надо.

На самом деле… Мы все немного супергерои, если подумать. Со всем, что мы прячем от окружающих, страхами, желаниями и сожалениями, в которых не осмеливаемся признаться – даже самим себе. Мы надеваем маску, чтобы бороться с несчастьем, а порой чтобы защитить себя от собственных забот, наших внутренних демонов, наших страхов.

Надевать маску – это хорошо. Это позволяет пробовать, иногда даже запачкать руки, двигаться вперед, снова и снова. Сопротивляться всему, проявлять упорство. А потом, когда находишь правильного человека, бывает хорошо снять маску и снова стать самим собой, пока мы еще способны на это.

Я почти уверена, что Маринетт уже нашла человека, с которым может снять маску, и который, надеюсь, отвечает ей тем же. Тем лучше для нее… Тем лучше для них обоих.

Мне делают знак, что пришла моя очередь. Я встаю и механически направляюсь к пульту на краю эстрады. Я больше не пытаюсь осматривать площадь и людей – нет сил. Я просто смотрю на свою семью: они подбадривают меня – молчаливо, шепотом или подмигиванием. Рядом с ними Нино улыбается той легкой улыбкой, которая выделяет его скулы и которая, хотя он об этом не знает, может вдохновить меня противостоять целым армиям, просто чтобы защитить его.

У меня тоже есть тот, рядом с кем снять маску становится проще, и мне следует беречь его. Нино – другой, он не умеет лгать и скрывать то, что думает: со мной он почти с самого начала действует с открытым забралом, искренне и без притворства. Сожалеет ли он об этом иногда? Он слишком милый, и заслуживает гораздо лучшего, чем мои перепады настроения…

С колотящимся сердцем я глубоко вдыхаю. И говорю. По пульту пробегают строчки, параграфы, которые я уже знаю наизусть. Я почти и не вспомню, как их произносила.

Посреди толпы наши двое вечных героев терпеливо ждут – внушающие доверие, непоколебимые. Они были нашим примером, нашей силой, источником нашего мужества. И до сих пор ими являются, и будут еще долго.

Где бы они ни были. Что бы они ни делали. Я в это верю.

Черный Кот, Ледибаг. Желаю вам обрести мир.

Спасибо.

Тема Альи: «Gotta Knock a Little Harder» – The Seatbelts – https://youtu.be/gGi8LvE9Afk

День +365.

– Да ладно?! Ты был у «Хантсмена и сына» на фотосессии? Сегодня утром?!

Хотя Ким всегда громко разговаривает, мы все, сколько нас есть, озадаченно поворачиваемся к нему. Ким схватил Адриана за плечи и пристально смотрит на него с одинаково пораженным и счастливым выражением.

– Ты делал рекламу для Хантсменов, ТЕХ САМЫХ Хантсменов? Тех, которые…

– Тех, которые послужили прототипом ателье в фильме «Кингсмен», – с терпеливой улыбкой опережает его Адриан. – Да, это они.

Взбудораженный Ким трясет его еще сильнее.

– НО ЭТО ПРОСТО ПОТРЯСНО! Это мой любимый фильм! Рассказывай! Как это было? Ты смог увидеть места съемок? У них правда есть тайный подвал? Ты встречал там подозрительных типов, вроде секретных агентов?

Адриан несколько раз пытается ответить, но Ким выдает без остановки вопросы и фанатские теории, не давая ему ни секунды передышки. Нино и Макс рядом с ними, смеясь, переглядываются поверх стакана: все знают Кима и его всепожирающую страсть к вышеупомянутому боевику, его монолог только начался.

– Похоже, мы потеряли Адриана на несколько часов. Какая жалость.

Я отвлекаюсь от небольшой группы парней на другом конце гостиной и поднимаю взгляд на Алью. Она насмешливо протягивает мне стакан и тарелку, заваленную птифурами(2), которые я любезно держу, пока она устраивается среди громадных подушек, собранных прямо на полу. Удобно усевшись, она забирает стакан, но отказывается от тарелки.

– Это для тебя. Ешь.

Я приподнимаю бровь:

– Нет, спасибо, я…

– Это было не предложение, а приказ. Уверена, ты сегодня пропустила обед. Так что ешь.

– Алья, ты уже недавно поймала меня с салатницей чипсов и пиалой овощей и фруктов. Я правда больше не хочу есть.

– Как? Мои с любовью приготовленные птифуры недостаточно хороши?

– Алья, я проходила через кухню, когда пришла. Мусорный бак был набит упаковками от быстрозамороженных продуктов.

– Ладно, поправка: мои с любовью разогретые птифуры недостаточно хороши?

Она бросает на меня сверкающий лукавством взгляд, и я фыркаю. В итоге я ставлю тарелку между нами и, чтобы произвести приятное впечатление, беру мини-пиццу и напоказ пробую ее. Одобрительно кивнув, она радостно откусывает слоеный пирожок, одновременно окидывая комнату удовлетворенным взглядом.

Приглашенные приходили в час по чайной ложке – я даже оказалась не последней. Здесь сейчас большинство наших бывших одноклассников, а кроме того, несколько «дополнительных членов семьи», как Алья любит называть Кагами, с которой поддерживала связь, Луку, брата Джулеки, и даже Марка, приятеля Натаниэля, вернувшегося с ним из Лилля. После насыщенного эмоциями дня атмосфера установилась спокойная и теплая, и в квартире Альи тут и там сформировались небольшие группы.

По настоянию Розы Джулека и Лука принесли гитары. Сидя по-турецки на полу возле дивана, лицом друг к другу, они вместе импровизируют мелодию, вдохновленную их последним путешествием – любопытная смесь колыбельной и цыганской песни. Их пальцы бегают по струнам, и им достаточно обменяться взглядом, чтобы темп и тональность внезапно изменились, став более быстрыми и зажигательными. Иван внимательно наблюдает за ними, отмечая ритм хлопками ладоней по коленям. Сидя на диване позади него, Милен обняла его руками за шею и закрыла глаза с улыбкой на губах. Роза покачивается в ритме мелодии, беззвучно произнося слова, которые знает только она.

Из-за отъезда Джулеки и Луки их музыкальная группа распалась. Однако Иван продолжал играть на ударных, а пение и сочинительство – буквально вторая натура Розы. Кто знает, возможно, они возобновят репетиции теперь, когда двое их гитаристов вернулись в Париж?

Другие собрались перед плоским экраном для соревнования по видеоиграм. Судя по раздосадованным восклицаниям Натаниэля и звонкому голосу Аликс, последняя разбила его наголову в Ultimate Mecha Strike IV. Когда Натаниэль выходит из борьбы, свободным джойстиком ко всеобщему удивлению завладевает Кагами. Аликс поспешно запускает новую игру, настолько же шумная и вызывающая, насколько Кагами молчалива и сосредоточена. В группе воцаряется внезапная тишина, когда каждый осознает, что Кагами не только хорошо защищается, но ей еще и удается поставить Аликс в затруднительное положение. Постепенно все присутствующие зрители выбирают себе участницу, которую поддерживают аплодисментами и взрывами смеха.

Удобно устроившись среди подушек в углу гостиной, я с улыбкой наблюдаю за ними. После празднования Дня Памяти в нормальности этой сцены есть нечто волнующее, словно для всех нас перевернулась страница. Но не это ли было целью вечерники?

Ким и Адриан возле буфета продолжают оживленный разговор.

– А их зонтики? Они правда бронированные?

– Ким, ты же понимаешь, что мы говорим о фильме? Я не уверен…

…Или скорее Ким один за другим задает возбужденные вопросы, тогда как Адриану с трудом удается вставить несколько слов подряд – и всё это под насмешливым взглядом Нино, который избегает вмешиваться.

– Не беспокойся, – выдыхает Алья. – Мы еще немного позволим Адриану выпутываться самому, а потом я организую конкурс армрестлинга, чтобы собрать всех для десерта. Ким оставит Адриана в покое, он никогда не может устоять перед соревнованием.

Я молча киваю, тем не менее не в состоянии отвести взгляд от Адриана. Нино замечает это с другого конца комнаты и незаметно пихает его локтем, с позабавленным видом указав на меня подбородком. Адриан прослеживает за его взглядом и посылает мне смущенную улыбку. Я отвечаю неловкой усмешкой – и невольным румянцем.

Подумать только – он наконец-то здесь. Всего лишь на неделю, но и это уже сверх ожидания!

– Ну вот и закончился этот день, – вздыхает Алья, сворачиваясь в клубок в подушках. – Наконец-то!