Текст книги "Белый, красный, черный (ЛП)"

Автор книги: Elenthya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

У Адриана был приступ – сильнее всех прежних. Его уже несколько дней держат в искусственной коме. Он подвергается очередному изучению, и наше присутствие рядом невозможно. Бессильные, мы бродим по коридорам с громадными окнами, пустыми в этот печальный воскресный вечер.

Врач подходит сообщить нам, что экспериментальное лекарство прибыло, и они опробуют его немедленно. Адриан останется в блоке под наблюдением еще несколько часов, прежде чем мы снова сможем его увидеть. Нам предлагают вернуться домой, чтобы немного отдохнуть, нас уверяют, что предупредят, как только Адриан вернется в свою комнату.

Это лечение – последняя надежда. Но по потухшему взгляду я чувствую, что врач не верит в него… И это невыносимо.

Мы снова одни. Эмили перестала рыдать. Она молчалива, мало говорит в последнее время.

Ее рука вдруг ищет мою, и я благодарно сжимаю ее.

– Послушай, Габи.

Эмили, наконец, объясняет мне всё. Всё, что терзает ее неделями. Насчет квами, насчет этой близости, которая и ее ослабляла, когда она была ребенком…

Она заключает странно равнодушным голосом, почти… тревожащим:

– Я должна снова усыпить Дуусу. Это единственный выход.

Я немного сильнее сжимаю ее ладонь:

– Нет, Эмили. Ты этого не сделаешь, – мой голос хрипит от сдерживаемых слез. – Это абсурдно. У Адриана аллергия, но Дуусу не может быть в ответе за его состояние.

– Что ты знаешь об этом, Габи? Как ты можешь быть так уверен?

– Я не знаю. Но ты слышала, что сказали Нууру и Дуусу о том, что происходит, когда отказываешься от квами. Мы не можем так рисковать, когда ты всегда была Носительницей. Это лекарство вылечит Адриана, и ты увидишь, его состояние не имеет никакого отношения к Камням Чудес.

– …Хорошо.

Слишком легко. Зная Эмили, я должен бы был заподозрить.

И всё перевернулось. Посреди ночи. За время простого звонка.

Звонит мой мобильник. Я на ощупь отвечаю:

– Алло?

– Месье Агрест? Это доктор Дажвилль из больницы Некер.

Сонливость тут же исчезает. Комок в животе. Во рту пересыхает. Сердце пропускает удар.

– Адриан?

– Успокойтесь, его состояние стабильно с тех пор, как мы начали новое лечение. Это ваша супруга, месье. Ей стало плохо.

Оцепенение.

– Она пришла провести с Адрианом несколько часов, она часто так делает, когда вы в отъезде. Она только что пришла в сознание, но мысли еще немного путаются. Месье Агрест, вы можете быстро вернуться в Париж?

– Но я в Париже! А Эмили…

Но кровать рядом со мной пустая. Холодная.

Автострада. Темная ночь.

Ярко освещенная палата в больнице.

– Габриэль!

Эмили сжимает в объятиях Адриана без сознания. Такого худого, такого маленького среди всех этих проводов, которые бдят над ним и поддерживают его жизнь.

Я сажусь рядом с ними, в горле стоит ком. Эмили в слезах горячо целует мою руку.

– Врачи говорят, его состояние уже улучшается. Теперь всё будет хорошо, Габи!

В ее приоткрытой сумке я замечаю сине-зеленую брошь. Квами не видно.

– О, Эмили… Что ты сделала?

Она опускает веки, и по ее щекам скатываются еще две слезы. Она беззвучно произносит:

– Так было надо.

Она отказалась. Пока никто не станет Носителем вместо нее, она сохранит память, и мы оба это знаем.

Однако у меня плохое предчувствие.

Проходят часы, потом дни.

Адриан снова дышит сам. Его не будут интубировать – первая победа.

Но он не говорит, он едва приходит в сознание. Ему не хватало кислорода слишком часто и слишком подолгу. Врачи опасаются необратимых повреждений мозга.

Эмили не отходит от него. Она ничего не говорит, но в ее молчании я угадываю угрызения совести.

А что, если она решилась слишком поздно?

Одна неделя.

Я просыпаюсь от звука – тихого, но необычного. Я заснул, облокотившись о край кровати. Я выпрямляюсь, поморщившись. Эмили нет, должно быть, вышла на пару минут. День или ночь? Я уже не знаю…

– Папа?

Я дергаюсь. Подняв взгляд и натянув очки, я встречаю немного растерянный, но живой взгляд зеленых глаз.

Адриан. Адриан смотрит на меня сквозь ресницы. Его лежащая на покрывале рука вздрагивает.

– Папа…

Я хватаю хрупкую руку и целую ее. Я не осмеливаюсь на большее, у него такой хрупкий вид…

Адриан улыбается. Легко, почти незаметно. Но улыбается.

– Папа.

Дверь в комнату открывается. Адриан поворачивает голову, и, похоже, это требует от него колоссального усилия. Он шепчет тем же хриплым, едва слышным голосом:

– Мама.

Два стакана с кофе падают на пол. Эмили хватается за дверной косяк, глаза расширились, ноги дрожат.

– Мама!

Она в свою очередь приближается, хватает другую протянутую руку Адриана.

Она бледна, волосы потускнели, под глазами круги. Но ее улыбка – первая с каких пор? – самая прекрасная, что я когда либо видел у нее.

Я плачу.

Я возвращаюсь один на время, чтобы освежиться и взять свежую одежду для Эмили. Особняк кажется пустым и холодным. Я поднимаюсь на второй этаж в свою мастерскую.

На моем столе стоит шкатулка. Я молча, с тяжелым сердцем созерцаю два украшения внутри.

Сине-зеленая брошь. И другая – поменьше, фиолетовая.

У меня не хватает духу разбудить их – состояние Адриана постоянно улучшается с тех пор, как они заснули. Вероятно, это знак.

Так лучше.

Шкатулка закрыта. Помещена в мой сейф – запертый и спрятанный.

Это перевернутая страница.

Проходят месяца и сезоны…

Адриан медленно выздоравливает. Адриан возвращается в особняк. Его легкие еще слабы, ходить в школу было бы неразумно. Он обучается на дому, как было, когда он был маленьким, и нанята новая гувернантка – Натали.

После некоторого периода страха Эмили снова начинает смеяться.

И жизнь идет своим чередом…

Адриан всё еще выздоравливает, но больше никаких приступов. Его уроки с Натали теперь ежедневны, и он учится даже с жадностью.

Дела понемногу поправляются. Я провожу одно за другим собрания с Советом администрации, помногу работаю в мастерской. Эмили возобновляет фотосессии и даже проводит несколько рекламных съемок, но отныне она предпочитает оставаться за объективом. Она сопровождает меня во время показов, обучает и подготавливает новых моделей и вновь поднимается на подиум для показа моих творений.

Проходят месяцы. Эмили снова блистает. Она даже отправляется путешествовать – иногда со мной, иногда одна. Она говорит, что с тех пор как ее квами уснул, ей необходимо заново сориентироваться.

Я понимаю ее и не удерживаю. Терпеливо жду. В конце концов, квами был для нее как ребенок.

Со своей стороны, я вскоре отказываюсь покидать Париж и оставлять Адриана одного в особняке. Я предпочитаю работать на месте, пока Эмили показывает наши краски по всему миру. Она получает контракты для «Империи Агрест», как она любит ее называть. Надо думать, ей это по-прежнему нравится. Тем лучше.

Мы с Адрианом мало разговариваем. Если внешне он копия своей матери в этом возрасте, от меня он, похоже, унаследовал молчаливость. Но мы разделяем страсть к тому, что делает Эмили по всему миру. Мы регулярно видим ее в специализированных СМИ. Она великолепна.

Моя фея. Мой Павлин.

Я вижу по восхищенному взгляду, что Адриан гордится ею, по крайней мере так же, как я.

Жизнь продолжается. Спокойная, мирная.

Одно лето.

Два лета.

Три лета.

Четыре лета.

А потом однажды вечером…

Из дремоты меня выдернул звонок телефона. Я снова заснул в мастерской… К счастью, Натали присматривает за Адрианом, когда я поглощен творчеством.

Постукивая по планшету, я классифицирую последние эскизы, одновременно разговаривая с Эмили:

– У тебя странный голос. Всё хорошо?

– Я устала, вот и всё. С этими японцами ужасно сложно договориться. Передашь мне Адриана?

– У нас уже за одиннадцать, Эми. Адриан давно спит.

– О… Ладно. Тогда я позвоню еще раз завтра.

– Но… Разве ты не должна была завтра вернуться?

– Я в двух шагах от заключения самой крупной продажи года. Я продлю мое пребывание до выходных.

Я пораженно откладываю стило:

– Эмили, завтра день рождения Адриана.

На том конце тишина.

– Мы говорили об этом еще на прошлой неделе. Как ты могла забыть?

– Я… Я не знаю, Габриэль. Извини, мне надо идти.

Она вешает трубку.

Эмили вернулась из Японии несколько дней спустя после дня рождения Адриана, с охапками подарков, чтобы компенсировать свое отсутствие. Наш сын не обиделся на нее. Он даже спросил, может ли он тоже стать моделью, чтобы позировать вместе с ней.

Воспользовавшись неделей отдыха, она начинает обучать его тонкостям профессии – как двигаться, как позировать, – и он учится невероятно быстро, словно это врожденное умение. Вооруженная своим пленочным фотоаппаратом, она усиленно снимает его. Когда я возвращаюсь к своим наброскам, в доме раздаются щелчки фотоаппарата и взрывы смеха, более дружные, чем когда-либо.

Но Эмили немного беспокоит меня. С каких пор ее смех уже не поет?

Проходит несколько месяцев. На носу осенние показы.

– Отец?

Я поднимаю взгляд от образцов тканей – у меня еще остаются сомнения, какую ткань использовать, надо будет спросить мнение Эмили, когда она вернется из Нью-Йорка…

– Да, Адриан?

– Мама сердится на меня?

Я пораженно смотрю на сына, всё еще одетого в костюм для фехтования. Он очень серьезен.

– Конечно, нет, что за мысли.

– Значит, она грустит?

– Не думаю. У нее много работы, ты же знаешь.

Адриан задумчиво опускает голову.

– Ладно… Но почему она больше не смотрит мне в глаза, когда я разговариваю с ней?

Эмили действительно молчалива в последние несколько недель. Но это просто потому, что она загружена работой…

Мой сын с надеждой ждет ответа, но я не знаю, что еще ему сказать. Я ограничиваюсь тем, что немного удивленно хлопаю его по плечу.

Подумать только, ему уже тринадцать. Я не заметил, как он вырос…

Один из многих зимних вечеров.

Тихий особняк. Огонь в камине в гостиной.

– Де… Депрессия? – недоверчиво восклицаю я.

Голос у Эмили безразличный, монотонный. Она с отсутствующим видом вертит бокал с вином, заставляя его сверкать.

– После болезни Адриана. Так говорит психиатр. Якобы я не могу смириться с тем, что он больше не нуждается во мне.

Дрожь в голосе выдает ее. Она задета гораздо больше, чем хочет показать. Я огорченно беру ее за плечи:

– Эй. Посмотри на меня.

Ее усталые зеленые глаза колеблются, а потом смотрят в мои.

– Эмили, это нереально, с тех пор прошло уже четыре года. Мы найдем кого-нибудь другого, чтобы помочь тебе.

Она кладет голову мне на плечо и вздыхает:

– Нет. Думаю, он прав. У меня не получается привыкнуть. И, возможно, сосредоточившись на его болезни, я могла абстрагироваться от того, что не в порядке со мной.

Я неуверенно обнимаю ее.

– То есть?

– Я не чувствую себя матерью. Я слышу, как другие говорят об этом чувстве, и… Я не помню, чтобы испытывала подобное. А ведь должна бы, правда? Правда?

Ее руки сцепляются у меня за спиной. Она приглушенно всхлипывает. Я обнимаю ее крепче.

– Я не понимаю почему! Я так люблю Адриана! Но, Габи, я… я боюсь!

О, Эмили.

Я настоял, чтобы Эмили замедлила ритм работы. Это происходит не без конфликтов – в конце концов, скоро начнется сезон весенних показов.

Мы ссоримся. Но какая пара не ссорится?

Приближается прекрасное время года. Как каждый год, Адриан скрупулезно принимает таблетки – на случай если вернутся приступы астмы. Но всё хорошо.

Я увожу их на каникулы – на этот раз в Японию, далеко от Токио, лихорадочной столицы, в горы – туда, где редко встречаются туристы. Нам всем троим это идет на пользу. Эмили понемногу расслабляется.

А потом однажды мое внимание привлекает странно знакомый пейзаж. Я улыбаюсь:

– Смотри-ка, напоминает Юньнань. Это было наше последнее путешествие с Адрианом…

Она смеется и машет нашему сыну, который ушел побродить немного дальше.

– Мы никогда не путешествовали с Адрианом, Габриэль. Он был слишком слабым!

– До того, как он заболел, я хотел сказать.

– Адриан всегда болел…

Я молча смотрю на нее. Она в ответ вопросительно смотрит на меня.

– Что такое?

– Ты забыла?

– Забыла что?

– Но… Тибет и потом Китай, конечно! Мы завершили наш тур провинцией Юньнань. И Куньмин, и птичий рынок!

– Мы действительно делали остановку в Тибете в юности, Габи… Но Юньнань? Уверена, что нет.

– Но в конце концов! Именно там встретились Нууру и Дуусу. Наши квами!

Она задумчиво хмурится:

– Наши… «квами»?

Проходят недели. Эмили в итоге вспомнила квами, но, когда я говорю с ней о них, ее ответы остаются нерешительными и расплывчатыми. Я боюсь понять, что происходит.

Я нахожу фотографии наших путешествий с Адрианом. Как всегда, объектив не может запечатлеть магических созданий, так что их нигде нет. И все-таки я показываю снимки Эмили. Она избегает обсуждения под предлогом того, что для нее всё еще слишком тяжело об этом говорить, поскольку именно во время одного из этих путешествий Адриан заболел. А значит, по нашей вине.

Я настаиваю, но она всё больше и больше уклоняется. Иногда она становится нетерпеливой и даже агрессивной, а потом резко меняет тему.

Ее командировки за границу становятся чаще. Вернувшись в особняк, она запирается в своей мастерской на чердаке. Порой она почти не приближается к Адриану.

Я рассказываю ей наши истории, то, что мы пережили. Я намекаю на Нууру и Дуусу. В самом начале она смотрела на меня как на мечтателя.

Но теперь она считает меня сумасшедшим.

Отголоски.

Ссоры.

Я ставлю всё на карту снова и снова. Однажды вечером я достаю шкатулку из сейфа и показываю ей содержимое.

– Эмили, умоляю тебя, возьми этот Камень Чудес, произнеси слова и увидишь, всё изменится. Ты вспомнишь!

Она отступает:

– Опять твой бред про трансформацию? Прекрати это, Габриэль, ты пугаешь меня!

Я отказался от попыток убедить ее насчет Камней Чудес. Пока мы пытаемся щадить Адриана. Но наши ссоры продолжаются одна за другой – всё более бурные.

– Я больше не знаю, почему люблю тебя, Габриэль, – яростно выдыхает она однажды. – Я больше не знаю, почему люблю моего сына, я не знаю, почему мне так необходима причина, но это не дает мне покоя! Я не могу быть ему хорошей матерью, не в таких условиях!

Я размышляю над тем, чтобы спросить совета у квами, но перспектива снова вызвать у Адриана болезнь пугает меня в течение долгих недель.

Отчаявшись, я в конце концов пробуждаю Нууру, но он ничем мне не помогает. Он отказывается появляться перед Эмили, пока она сознательно не пожелает этого.

Однажды, во время одного из ее путешествий я поднимаюсь в мастерскую Эмили на чердаке и осознаю, что здесь не хватает многих личных вещей.

Эмили покинула особняк, не предупредив.

– Мне необходимо подумать. Мне необходимо время, Габриэль, а в особняке у меня уже ничего не выходит… – ее голос по телефону полон слез. Душераздирающ. – Я не могу так больше продолжать. Я уже не узнаю себя в том, что ты построил…

– В том, что мы построили, Эмили… Мы!

– Мне жаль, Габриэль. Мне так жаль…

– Когда ты возвращаешься? Мы поговорим об этом. Мы найдем решение!

– Я не хочу возвращаться. Ты не понимаешь, что я чувствую. Никто не может понять. Но я приеду на его день рождения. Обещаю. – она колеблется, а потом добавляет: – Он был великолепен на обложке «Teen Vogue». Скажи ему. Поцелуй его за меня!

Она вешает трубку.

Другой звонок. Она хочет поговорить со мной о контракте, но мне плевать. У меня в голове только Адриан.

Меня без конца преследуют образы. Наш мальчик с грустным взглядом, один в нашей громадной гостиной. Наш мальчик упорно стремится участвовать в фотосессиях в надежде встретить мать на одной из съемочных площадок.

И я теряю самообладание. Я умоляю ее:

– Сделай это хотя бы ради Адриана! Он беспокоится, и я уже не знаю, как ему объяснить твое отсутствие! – и я даже… угрожаю ей: – Вернись домой немедленно!

Она вешает трубку.

Мой мальчик мечтательно рисует. Перья. И снова перья. Перья павлина.

Огорченный и измученный, я забираю у него блокнот.

– …хватит, Адриан.

– Но это для мамы! Когда она вернется…

– От перьев ты всегда болел. Почему ты хочешь напомнить своей матери о столь мучительной вещи?

– Но она такая красивая в них! Как на картине в прихожей – той, с платьем из золотых перьев!

Картина оказывается на чердаке, подальше от глаз Адриана.

Пятое лето.

Торт ждет на столе в столовой с незажжёнными свечами. Но Адриан отказывается выходить из своей комнаты. До тех пор, пока она не приедет. До тех пор, пока я не дам ему объяснение.

Проблема в том, что у меня его нет…

– Месье? Мадам Эмили на телефоне.

Я встаю со вздохом облегчения и беру трубку, которую мне протягивает Натали, которая услужливо исчезает. Я подношу телефон к уху. Мой обеспокоенный, но ровный голос разносится по просторной пустой столовой – на этот раз я не позволю себе вспылить, я обещал себе.

– Где ты, Эмили?

Ее голос шепчет. Нежный. Я с облегчением закрываю глаза.

– В аэропорту.

– Орли? Отлично, я заберу тебя.

– Нет, Габриэль… Я не вернулась во Францию. Я не села на самолет.

– Не понимаю. Ты не приедешь на день рождения Адриана?

Молчание.

– Ты уже пропустила его день рождения в прошлом году… Ты обещала вернуться ради него!

– Габриэль, послушай, пожалуйста. Позволь мне сказать.

Я замолкаю, сердце колотится. Я слышу, как она глубоко вдыхает.

Мне вдруг становится страшно.

– Габриэль… Я не создана для того, чтобы быть матерью. И для брака я, должно быть, тоже не создана. Всё это сейчас будто сон. Я больше не могу принуждать себя. Мне больше не удается в это верить. Всё это не я, Габриэль. Мне жаль.

У меня в горле стоит ком. Она снова шепчет. В ее голосе нет ни смеха, ни слез.

Ее тембр монотонный, без эмоций.

– До свидания, Габриэль.

– В… Южной Америке?

Детектив важно кивает. Он кладет на стол папку с фотографиями. Все с Эмили. Я думал, что снова увижу деловую женщину или модель, держащуюся инкогнито. Или еще хуже, исхудавшую изможденную фигуру тех времен, когда Адриан умирал. Но на сделанных тайком снимках появляется прежняя путешественница, загорелая, с выбеленными солнцем волосами.

Она красива. Она свободна. На некоторых снимках она даже выглядит счастливой…

– Я потерял ее след в Сантьяго-де-Чили несколько недель назад. Это было как раз после нашего последнего телефонного разговора. Ваша супруга официально числится пропавшей, месье Агрест. Мне очень жаль.

Проходит время. Серое, однообразное. Безвкусное.

Мое «искусство» продолжается, но семейная жизнь умирает. Душой нашего очага была Эмили. Мой павлин, моя фея. А она ушла.

От нее остаются только фотографии и картины. Самая большая из них покидает чердак, переселившись в мой кабинет. Я мог бы смотреть на нее часами.

Роясь в оставленных Эмили коробках, я нахожу старые фотоальбомы, заметки и наброски, сделанные во время наших самых первых путешествий. Я узнаю записные книжки, в которые она заносила сведения о местных легендах и обо всем, что могло привести нас к невредимому Камню Чудес, к выжившему квами.

Я собираю листочки и карты, которых до сих пор ни разу не видел. Сводки путешествий, сделанные за последние два года. Большинство по американскому континенту.

Я обнаруживаю гримуар, гораздо более древний, чем всё остальное. Он на незнакомом языке. Страницы и страницы изображений воинов, бойцов в масках и до странности знакомых созданий. Стикеры, заметки, написанные рукой Эмили.

И вдруг я нахожу там Камень Чудес Дуусу и Нууру. Герой, чьи цвета и вид напоминают Мотылька. Оружие, детали, которые я знаю даже слишком хорошо.

Я уношу книгу в мастерскую и месяцами пытаюсь перевести ее. Она лежала в вещах Эмили вместе с планами путешествий. Возможно, она содержит объяснение, указание на ее будущие маршруты.

В любом случае, мне больше нечего терять.

Адриан становится всё более молчаливым.

Его улыбка озаряет фотографии, его глаза сверкают во время фотосессий. Но как только вспышки и фотографы исчезают, он словно гаснет – с каждым днем всё больше.

Мне не хватает духу предложить ему прекратить. Он по-прежнему надеется, что его фотография привлечет внимание матери, где бы она ни была. Он думает, что может заставить ее вернуться.

Я тоже в это верю – невольно.

Я провожу дни и ночи, листая гримуар. Страницы и страницы – переписанные, внимательно исследованные, отсканированные, проанализированные.

Надежда возвращается ко мне незаметно – горячая, навязчивая. Из-за истории о «Носителе Света» и «Носителе Тени».

Я замечаю, как она поразительно перекликается с туманными теориями, собранными в глубинах интернета. Слухи о поборниках справедливости со странными силами и оружием, которых порой видели ночами на улицах Бостона и Нью-Йорка более семнадцати лет назад. Бесследно исчезнувшие на заре третьего тысячелетия.

Гримуар упоминает о легендарной шкатулке-защитнице. О десятках героев на протяжении истории. Об особенных Камнях Чудес: Серьгах Зенита, Кольце Надира. В которых живут квами Звезд, гораздо более могущественные, чем Нууру и Дуусу, которые являются лишь простыми «Армиллярами». Объединившись, эти Звезды могли осуществить невозможное. А что, если они все-таки не были уничтожены? А что, если они тоже лишь спали, где-то в огромном мире?

А что, если Нууру и Дуусу были отдельными случаями, потерянными, затерявшимися, когда остальные могли остаться вместе, в безопасности этой знаменитой Шкатулки? А что, если действительно существовал Хранитель, чтобы регулярно пробуждать их и возвращать к деятельности, как на это указывают многие слухи и городские легенды для того, кто знает, где искать?

Если бы Звезды были в моей власти… Могли бы они вернуть мою Эмили?

– Хозяин, вы не понимаете! Получить два Камня Чудес Звезд – лишь начало. Чтобы исполнить ваше желание, понадобится заплатить равнозначную цену!

С тяжелым сердцем я смотрю на брошь на воротнике моей рубашки.

– Нууру, я принял решение. Мой сын прекрасно справляется без меня, но ему нужна мать. У меня только одно желание: вернуть ей потерянную память. И если, чтобы вернуть ее, я должен забыть… Что ж, да будет так.

«Нууру, трансформируй меня!»

Упоение быть Носителем, держать в руках такую силу.

Сложность быть Бражником, погруженным в чувства – положительные и отрицательные – окружающих людей. Я подавляю свою боль и прочесываю город в поисках Хранителя – безрезультатно, но это не удивительно: он сейчас может быть где угодно. Моя задача – привести его в Париж. Моя задача – заявить о своем присутствии таким способом, который только он сможет узнать.

Я терпеливо ищу добычу. Достаточно хрупкий дух, чтобы запнуться на будущей трудности, но достаточно сильный, чтобы достойно принять акуму. К моему изумлению, потенциальных кандидатов больше, чем я думал – десятки только в моем квартале.

Но с самого начала меня привлекает одно отчаяние среди всех остальных – словно пламя, пленяющее ночную бабочку. Оно терзает меня – немое, мощное, жестокое. Смесь боли, обиды и преданной любви, регулярно обманутых надежд. Это юное существо – послушное, одинокое и молчаливое в повседневной жизни, но дрожащая душа, которая постоянно кричит моим чувствам Носителя. Которая каждый день оплакивает исчезновение своей матери, которая перебирает в уме свои ошибки и которая каждую ночь перестраивает мир в своих снах.

Мой собственный сын. Адриан!

Он глубоко убежден, что сделал что-то плохое, и Эмили уехала из-за него. В этом нет никакого смысла. Но отдает ли он в этом себе отчет?

Его злость вызывает у меня отторжение, поскольку постоянно звучит эхом моей. Но если я хочу довести свои планы до победного конца, я должен сохранять ясное сознание. Однажды вечером, когда я снова и снова изучаю гримуар, у меня не остается сил. Я нетерпеливо закрываю его.

– Нууру?

– Да, хозяин?

– С настоящего момента я не хочу больше чувствовать ничего, что исходит от моего сына. Его психическое состояние мешает мне сосредоточиться. Ты можешь что-нибудь сделать?

Квами ошеломленно смотрит на меня, а потом низко кланяется:

– Хозяин, я могу скрыть Адриана, если таково ваше желание. Но чтобы это сработало, вам придется, насколько возможно, избегать встреч с ним…

– Как угодно. Но сделай это.

– Да, хозяин.

Мой квами снова кланяется, потом закрывает глаза, что-то шепчет на своем родном языке. Почти сразу же мое восприятие Адриана стирается. Только зияющая пустота упорно остается на периферии моих чувств, как крик, от которого звенит в ушах, когда он уже прекратился. С как никогда ясным сознанием я снова открываю гримуар, не обращая внимания на приглушенное рыдание Нууру.

Адриану четырнадцать лет. Он сбегает, но никогда слишком далеко. В результате получает телохранителя.

Он сбегает, чтобы завести себе личное дело и записаться в коллеж. Личное дело оказывается в мусоросжигателе особняка.

Должно быть, он запасся копией, поскольку в сентябре он сбегает – опять! – чтобы пойти на свой первый урок.

Я смиряюсь. По крайней мере, он занят. И больше не рисует перья.

Он двигается дальше. Он прав. Моя очередь сделать то же самое.

Первая акуманизация – Каменное Сердце.

Появляются Ледибаг и Черный Кот. Я узнаю их костюмы, их оружие, их силы. Я ликую. Они существуют, Звезды существуют! До абсолютной власти рукой подать.

А значит, и до памяти Эмили!

Нападения следуют одно за другим.

Мои разгромные поражения.

Я в ярости. Они кажутся такими юными и наивными, это должно бы быть легко! И однако…

И однако!

«…Отец…»

Однажды я обнаруживаю, что гримуар исчез из моего сейфа. Я оставил его открытым? Неужели я настолько рассеян?

Камеры слежения говорят: Адриан украл его тем же утром. Когда я требую объяснений, он признается, что потерял его между делом в коллеже. Но что, если Хранитель наткнется на него, если Ледибаг и Черный Кот проведут расследование насчет Адриана, если они доберутся до меня?

Нет! Эмили вернется, я обещал себе это. Мой сын вновь обретет мать. И ему не придется жить с мыслью, что его отец был Бражником. Никогда!

Я решаю запутать следы. Я отказываюсь от Нууру на несколько часов и становлюсь Коллекционером. Черный Кот и Ледибаг бросаются мне на выручку, не подозревая об опасности. Для меня это полупобеда: Камни Чудес Звезд снова ускользают от меня – а ведь они были так близко! – но отныне я вне всяких подозрений.

И когда я, наконец, возвращаю себе гримуар, меня терзает новый страх: если Хранитель отдал Звезды, он может также решить ввести и Армилляры. Значит, мне надо поторопиться, пока на сцену не вышли другие Носители.

Пока Звезды не оказались окруженными слишком хорошей охраной. Пока они не развили собственные силы…

Проходят дни. Я удваиваю изобретательность, мои двое врагов тоже.

Между каждой атакой я мысленно осматриваю окрестности в поисках подозрительных эмоций – вести двойную жизнь далеко не просто, мне ли не знать. Но двое Носителей остаются невидимы, неуловимы. Хранитель со всей очевидностью хорошо их выбрал.

Мои недавние злоключения с Рипост и Робустусом заставляют меня задуматься: Адриан несколько раз едва не был ранен. У меня есть возможность создать еще более сильных акуманизированных, но сначала я хочу поместить моего сына в надежное место, подальше от Парижа.

Я ссылаюсь на возобновление заграничных поездок, чтобы увезти его с собой. Я уеду на время, чтобы устроить Адриана в пансионате в Лондоне, вне опасности. Потом я вернусь…

«…Отец?..»

Но однажды вечером, накануне нашего отъезда меня поражает отчаяние – бросающееся в глаза, сверкающее. Оно привлекает мое внимание с другого конца Парижа – невиданное, неслыханное.

Это Хранитель. Он ослабил бдительность. Я без колебаний пользуюсь этим.

Хранитель борется и сопротивляется – напрасно. Его обида слишком сильна, десятилетия одиночества и сожалений давят таким грузом, что поглощают его и мешают защищаться. Он становится Изгнанником. Это идеальный враг, совершенная ловушка, чтобы привлечь Ледибаг и Черного Кота! А кроме того, я смогу узнать их личности из первоисточника!

Но Изгнанник оказывается гораздо более могущественным, чем все остальные акуманизированные. Его память остается недоступной для меня.

Изумление, ужас. Пока я из кожи вон лезу, чтобы его контролировать, я вижу Адриана его глазами.

Адриан – один посреди улицы, без защиты. И полубезумный Изгнанник, который атакует его, вопит…

«Ты! Ты, ЧЕРНЫЙ КОТ!»

Всё обретает смысл: побеги Адриана, скрытность. Всё.

И мой собственный хриплый голос отражается от стен моего логова, сводит с ума моих бабочек.

– Адриан… Адриан – Черный Кот!

Всё закрутилось. Некогда взвешивать решения. Надо уберечь Звезды. Защитить Адриана любой ценой.

Вербовка бывших акуманизированных. Ледибаг в опасности. Бомба, которая едва не убила Адриана. Его старания вернуть себе Кольцо.

Переговоры на вершине здания. Подозрительный Черный Кот, Ледибаг, которая успокаивающим жестом кладет ладонь на его запястье. Незначительное мгновение… И однако я задерживаюсь, чтобы посмотреть на них глазами моей посланницы Невидимки – на них, кто больше года так действовал мне на нервы.

И вдруг я чувствую к ним, стоящим у меня на пути, нечто иное, кроме ненависти, ревности или раздражения.

Взгляд, которым они обмениваются, и энергия – симбиоз, – которую они излучают…

Как мы с Эмили.

Я улыбаюсь. Адриан больше не один.

Я снова вижу Черного Кота, который бежит по крышам, готовый лететь на помощь своей напарнице. Черный Кот, который посылает мне одновременно подозрительный и нерешительный взгляд через плечо.

Едва слышно шепчет меж двумя угрозами:

– Спасибо.

Конечно, уже слишком поздно тебе это говорить, но…

…я горжусь тобой, сын мой.

«Отец…»

«Отец, это ты?»

Картинки, звуки – всё быстрее и быстрее.

Залитая солнцем деревня. Два светловолосых ребенка, которые играют в саду и мечтают о путешествиях, исследованиях и свободе. Взрывы смеха. Величественный павлин, который распускает хвост. Маленькая девочка, которая изображает его с помощью простыни, а потом смеется.

Дикие земли на краю мира. Двое любителей походов, сидящие в кузове грузовика, омываемые солнцем и пылью. У нее на пальце кольцо, сплетенное из травы, которое он только что сделал для нее.

Целые года счастья.

Нууру, который рисует эскиз. Дуусу, который щебечет от радости в глубине шелкового платка.

Эмили, сидящая у окна. Эмили, которая улыбается, которая зовет: «Габи!»

Адриан на коленях своей матери: «Отец!»

И солнце исчезает. И всё становится серым.

«До свидания, Габриэль».

Нажатая кнопка отбоя телефона.

Разорванное письмо.

Закрытая шкатулка.

Запечатанный сейф.

Ссора бледным мартовским утром.

Юный ненавидящий голос. Знакомый…

И последнее когда-либо сказанное слово:

«Ты не мой отец!»

Музыкальное сопровождение – полная тишина.

Час -5

Снег. Холод. Невозможно пошевелиться.

Мозг работает замедленно. Тормозится, захваченный посторонними мыслями, незнакомыми чувствами, никогда не виданными картинами.

Воспоминаниями, которые теряют яркость. Которые смешиваются, стираются, словно закончившийся сон.

Исчезает всё, или почти всё.

Непрекращающийся гул вдалеке. Треск дерева. Вертолеты.