Текст книги "Белый, красный, черный (ЛП)"

Автор книги: Elenthya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

Что-то теплое и мягкое под моей головой и плечами.

И приглушенные рыдания прямо надо мной.

Я приоткрываю глаза. В моей руке что-то блестит дрожащим молочно-белым отсветом. Вдалеке что-то горит.

Внутри меня шепчет знакомый голос:

«Прости меня, Адриан. Мне не удалось ее вернуть».

Я моргаю, и понемногу всё становится четче. В моей руке, лежащей на снегу, сидит акума. За ней, с другой стороны улицы, возвышается охваченное пламенем здание.

«Прости за всё, сын мой».

Что-то взрывается вдалеке – так сильно, что ослепляет меня. Бабочка осыпается, стирается.

И во мне воцаряется тишина.

Я, наконец, вдыхаю, тело вдруг становится свободнее, сознание легче. Это успокаивает, но я чувствую себя необъяснимо, пугающе…

…брошенным. Одиноким.

Я кашляю и невнятно бормочу, язык заплетается. Еще не уверен в том, кто я и что я – или когда я. В том, что я здесь делаю.

– О… тец?

Молчание в моей голове упорствует, странно непривычное.

Мягкая вещь под моим затылком вздрагивает. Рыдания прекращаются:

– Кот?.. Черный Кот? – шепчет голос, полный слез.

Я делаю немалое усилие, чтобы отвернуть голову от пожара. Белое, как мел, лицо выделяется на фоне ночного неба и дыма. Синие глаза смотрят в мои.

Моя Леди.

– Ма… Маринетт?

Она кивает, молчаливая, испуганная. А потом ее рыдания удваиваются. Моя голова лежит на ее дрожащих коленях. Левый висок под капюшоном испачкан кровью. Я встревоженно поднимаю руку к ране.

– …ты ранена.

Плача, она неловко качает головой, отрицая. Она вдруг притягивает меня к себе и с силой сжимает. Дыхание прерывается, я слышу, как она шепчет:

– О, Черный Кот! Я так испугалась! Что на тебя нашло хватать ту акуму! И остальные… Остальные все исчезли, и я… я подумала, это из-за того, что Бражник… захватил над тобой власть!

Она плачет. Я не понимаю половины из того, что она бормочет. Я отстраняюсь и с трудом сажусь, в ушах звенит. В голове всё перепуталось. Почему она не в трансформации? Как мы здесь оказались?

– Сколько времени я… такой?

Маринетт шмыгает носом, не в состоянии остановить слезы.

– Не знаю. Минуту? Я… Я…

Она в панике оглядывается – все остальные акуманизированные без сознания. Стали обычными людьми. Она снова разражается рыданиями.

– Скажи, то, что произошло… Скажи, что это неправда, Черный Кот. Пожалуйста…

Я растерянно встаю и поднимаю ее на ноги. Она не выглядит серьезно раненой и, однако, едва держится на ногах.

– Скажи, что ты смог его спасти, скажи, что Адриана не было… там!

Ее дрожащая рука снова вцепляется в мое предплечье. Она икает, ее взгляд переходит от меня к пламени, сверкая надеждой.

– Прошу тебя!

Я пытаюсь успокоить ее, когда гудение прекращается. Одурение проходит. Я, наконец, ясно мыслю.

И это пугает.

«Прости, сын мой».

Отец!

Я подпрыгиваю и делаю несколько шагов к особняку. И в моих расширившихся глазах всё обретает смысл.

Особняк в огне. Крыша, которая заканчивает рушиться.

Акума – легкая, ледяная, – которую я словно всё еще чувствую в ладони, однако исчезнувшая.

И голоса, которые вперемешку возвращаются ко мне.

Мой собственный голос:

«Мама сердится на меня?»

Голос Эми:

«Я не чувствую себя матерью. Я не помню, чтобы испытывала подобное…»

«Мне жаль, Габриэль. Так жаль… Габриэль, мне страшно!»

«Я больше не знаю, почему люблю тебя».

«До свидания, Габриэль».

Голос Габи:

«О, Эмили… Что ты сделала?»

«Возвращайся домой, немедленно!»

«Адриан… Адриан – Черный Кот!»

«Нууру, трансформируй меня!»

Слишком много картинок, все перемешанные. Но ко мне возвращается невероятная уверенность. Моя мать была прежде Носительницей. А мой отец…

Мой отец – Бражник.

«Прости меня, Адриан».

Он хотел вернуть мать. Он всё это делал ради нее…

Вдалеке звучит сирена. Я вздрагиваю, вырванный из мыслей. На углу улицы появляется пожарная машина.

Что-то чешется у меня на щеке, я рефлекторно потираю ее – и обнаруживаю, что она мокрая от слез.

– Черный Кот?

Грохот. Я поднимаю глаза. Несколько вертолетов летают над нами с оглушительным шумом. Они все двигаются в одном направлении.

Снова грохот. Взрывы. По всему городу опять разносится сирена тревоги. На горизонте вспыхивает молния, освещая небо, и ударяет в один из вертолетов. Я узнал бы этот отблеск из тысячи. Я медленно сжимаю кулаки.

…Катаклизм.

Взрыв. Знакомая энергия собирается в правой руке, окончательно восстановив мою связь с реальностью. Я дрожу, сжав зубы, тяжело дыша.

Моя мать пожертвовала собой ради меня. В итоге она всё забыла. Где был Хранитель в этот момент? Он, в полной безнаказанности следивший за нами месяцами, он, докучающий нам своими правилами и обычаями, где он был, когда его квами были предоставлены сами себе, спящие и покинутые на другом краю мира? Где он был, когда мои родители нуждались в его советах?

Его не было здесь. Он должен был быть здесь.

Я поднимаю брошенный на снегу шест. Четким жестом вытягиваю его в человеческий рост. Обостренными чувствами зондирую ночь. Напрягаю мышцы, готовый прыгнуть на крыши.

Это я знаю. Это я могу сделать. Тем более что теперь мне…

– Черный Кот! Ты куда?

Кто-то схватил меня за правую руку. Я дергаюсь, вырванный из сосредоточенности, и расширившиеся глаза Маринетт молча вопрошают меня. Под ее капюшоном на меня с тревогой смотрит Тикки, держа в лапках печенье.

– Успокойся, – выдыхает она. – Ты не можешь пойти туда один. Ты еще лишь котенок…

Она, она поняла.

…Теперь мне больше нечего терять.

Резким движением я освобождаюсь из хватки Маринетт.

– Оставайтесь в стороне. Я займусь этим.

Тикки подавляет отчаянный писк. Маринетт испуганно подпрыгивает.

– Черный Кот… Постой!

Я глубоко вдыхаю. След еще свеж. Взрывы звучат. Мне остается лишь следовать по ним. Я устремляюсь вперед.

– Черный Кот!

В несколько прыжков я добираюсь до крыш, поглощаю километры. Вдалеке бушует сражение. Армия явно приняла эстафету. В моей ладони ждет Катаклизм. Это будет быстро. Это будет легко. Я не стану колебаться.

Потому что я, наконец, знаю всё. И потому что мне больше нечего терять!

«Я отказываюсь от тебя».

Голос Эмили звучит во мне. Я рычу, щеки еще влажные, но глаза сухи.

«Я не создана быть матерью. И, должно быть, для брака я тоже не создана. Всё это сейчас будто сон».

Изгнанник появился в поле зрения – его черное тело с красными и зелеными прожилками, без защиты, оставленный вихрями дыма, пока они атакуют вертолет.

Я еще ускоряюсь. Мое сердце тоже.

«Габриэль… Я больше не могу принуждать себя. У меня больше не получается в это верить».

Я преодолеваю последние десятки метров. Я быстр, слишком быстр для него.

«До свидания, Габриэль».

Изгнанник вздрагивает. Он поворачивается, оказавшись в западне. Его изумленный взгляд сверкает. Слишком поздно!

– ВОТ В ЧЕМ ДЕЛО? – кричу я.

В последнее мгновение он уклоняется от Катаклизма, но не от моего шеста. Я с удовлетворением чувствую, как мое оружие со всей силы ударяет в него. Спотыкаясь, он приземляется на крышу внизу. Он кое-как убегает, но я следую по пятам.

– ЗНАЧИТ, ВОТ ПОЧЕМУ? Моя мать отказалась от своего Камня Чудес и забыла нас? Поэтому она уехала?! – ору я вне себя.

Изгнанник разворачивается, пытается контратаковать. Я ударяю, уклоняюсь, атакую шестом. Правый кулак я держу рядом с собой. Катаклизм не пропадет втуне.

– Потому что вас не было рядом, чтобы направить ее, объяснить? ВОТ В ЧЕМ ДЕЛО?!

На самом деле, мне плевать на его ответ. Он ничего не изменит. Ничего!

Я еще ускоряюсь. Захватываю его врасплох. Мощный удар шестом. Оглушающий толчок, который отдается вибрацией в плече. Растерянный Изгнанник отступает и в итоге оказывается спиной к стене.

Я хочу, чтобы ему было страшно, как было страшно моей матери.

Я хочу, чтобы он страдал, как страдал мой отец.

Я хочу, чтобы ему было больно, как было больно мне всё это время, когда я пытался понять, что происходит между ними.

Я хочу…

Я хочу уничтожить его.

Наконец, он теряет бдительность. Я разжимаю правый кулак и устремляю его к дымовой завесе, которая защищает его грудь. Темная энергия растекается со свистящим звуком.

Уничтожить его, как он уничтожил нас!

Прикосновение. Вспышка. Катаклизм получает волю – наконец. Я дергаюсь, ослепленный разгулом энергии, которая на этот раз превосходит всё, что я знал. Я пылаю яростью.

Уничтожить его! ЕГО! Потому что всё это его…

Позвякивание. Что-то разлетается на осколки. Лезвие горячего воздуха хлещет меня по лицу, но я держусь. Дым рассеивается.

Под моей правой ладонью Катаклизмом сминается не Изгнанник, а предмет, расположенный перед ним, черный предмет, инкрустированный красными гравюрами. Предмет распадается, понемногу превращаясь в пепел.

Шкатулка.

Та самая Шкатулка. Призванная Вайззом в Париж-Пиксель. Которая исчезла одновременно с квами. Она была в его рюкзаке.

Изгнанник рычит:

– Всё конечно. Они свободны.

Взрыв – супермощный, ослепляющий. Ударная волна сметает меня.

Невесомость. Потом удар, сильный. Я снова падаю, с большим трудом собираюсь, приземляюсь на асфальте. В ушах звенит, тяжело дыша, я наблюдаю за ужасающим спектаклем.

Шкатулка рассыпается, пожираемая Катаклизмом. Из ее пепла вырывается поток разноцветных светлячков, дрожащих от энергии. Они стекаются со всех сторон, словно потоп блуждающих огоньков, заполняют всё пространство оглушительным свистом и искрами. Они проходят сквозь стены, разбивают на осколки машины. Они подпрыгивают на мостовой, оставляя на ней дымящиеся борозды. Некоторые касаются меня – то горячие, то ледяные. Я кое-как уклоняюсь от них, растерянно держа наготове шест.

Будто Плагг, будто Тикки во время их танца во дворе Мастера Фу. Если не считать того, что наши квами двигались грациозно и согласованно, в симбиозе, словно разделяли одни и те же мысли.

Здесь огоньки точно безумны. Кричащие и двигающиеся зигзагами, нервные, беспорядочные. Они сталкиваются друг с другом, поворачивают и кружатся, как обезумевшие птицы. Один из них проходит так близко от меня, что царапает мне руку. Я пошатываюсь, кровь леденеет. Они издают не свист.

Это крики. Крики боли. Вопли паники.

Меня вдруг охватывает безжалостная тошнота. Я падаю на колени, обессиленный, потрясенный.

Шкатулка. Я ударил Катаклизмом Шкатулку. Я уничтожил Камни Чудес? Я…

…ранил квами, которые спали там? Таких же квами, как Плагг, как Вайзз?

Я снова вижу, как квами-черепаха упоминает о них с искренней улыбкой на губах.

«Мои братья и сестры».

Тошнота затопляет меня. Рот заполняет едкий отвратительный вкус. Я плюю. Меня рвет. Реальность наводит на меня ужас.

Я уничтожил Камни Чудес. Я ранил – убил? – братьев Вайзза.

Братьев Тикки. Братьев Плагга.

Больше нечем рвать, я прижимаю ладонь ко рту. Я должен встать! Но неконтролируемые приступы тошноты продолжаются.

Кольцо возле моих губ пищит в первый раз. Я на грани срыва, у меня выступают слезы на глазах. Плагг!

Плагг, прости!

– Всё конечно, Носитель. Сдавайся.

Свист усиливается. Я поднимаю голову и созерцаю удручающее зрелище квами в панике. Посреди побоища Изгнанник вдруг выпрямляется и поднимает руку к небу. Он что-то шепчет, и все блуждающие огоньки сворачивают в его направлении, растворяются в нем, как немного раньше было с Вайззом в Париже-Пикселе. По мере того, как квами исчезают, цветные прожилки на его угольной коже умножаются, уплотняются. Разноцветные, они становятся золотыми, сверкающими, пульсирующими в медленном равномерном ритме.

Свист прекращается. Воцаряется оглушительная тишина. Никаких сирен, никаких вертолетов в поле зрения – должно быть, они отступили.

Прямо в центре опустошенной улицы Изгнанник могуч, как никогда. Он освобождается от пустого рюкзака, потом его белые глаза без радужки останавливаются на мне, высокомерные. Лицо с золотыми прожилками остается застывшим и, однако, излучает нечто вроде покорности, словно оно почти… человеческое.

Будто это Мастер Фу. Только гораздо более высокий, чем я, Мастер Фу. Уже не старик, а человек в расцвете лет.

– Откажись, пока еще есть время. Пока люди не начали контратаковать. Верни мне Плагга, Черный Кот. И я пощажу Ледибаг и остальное население.

Я опираюсь на шест и с трудом поднимаюсь, потерянный, с ватными ногами. Изгнанник теряет терпение. Он снова начинает выделять непрозрачный дым всеми порами своего тела.

– Твоей семьи больше не существует, и всё из-за Камней Чудес. Освободи Плагга. Ты уже достаточно наломал дров.

Я дергаюсь от пронзившей меня дрожи.

«До свидания, Габриэль».

«Прости меня, Адриан. Мне не удалось ее вернуть».

– Нет!

Я снова вижу моего отца, одинокого и задумчивого перед своей любимой картиной.

Я снова вижу мою мать на пороге с дорожной сумкой в руках. С улыбкой на губах, но потухшим взглядом.

– Это ваша вина! Она уехала из-за вас!

Я устремляюсь к нему, потрясая шестом. Он предал мою мать, он убил моего отца!

– ВСЁ ЭТО ВАША ВИНА!

Мой шест обрушивается на него, разрезает дым. Но ничего не встречает, никакого сопротивления.

Вспышка. Что-то ударяет меня в горло, так резко, что я роняю оружие. Я пытаюсь вдохнуть, но боль сильна. Слишком сильна. Я отступаю, шатаясь, складываюсь пополам. Кашляю, задыхаюсь.

Рука ударяет мне в лоб, хватает клок волос, заставляет упасть назад. Я ударяюсь о землю, растянувшись на спине. Мой череп с потусторонним треском сильно стукается о мостовую.

Головокружение. Всё мое тело цепенеет. Чувства и разум – тоже.

– Такой предсказуемый… Какое разочарование, Носитель.

Мне кажется, я слышу сквозь туман нейтральный, почти равнодушный голос.

– Я думал, Нууру и Дуусу были где-то вне моей досягаемости, забытые, спящие. Поверь, я предпочел бы так. Подумать только, они были пленниками этих людей…

Резкое отвращение в его голосе не ускользает от меня. Я прищуриваюсь, задыхаясь: малейший источник света ослепляет меня, а золотые прожилки Изгнанника без конца бьют в глаза.

– Мои родители… «Эти люди» были моими родителями! Носителями, как я! Как вы с Вайззом!

Он устало вздыхает и наклоняется к моей правой руке. Я рефлекторно конвульсивно сжимаю кулак. Он не получит мое Кольцо. Не без борьбы!

На мою грудную клетку опускается груз, перекрывая мне дыхание. Он сел мне на грудь, чтобы обездвижить меня.

– Твоя мать узурпировала свое звание. Она хранила Камень Чудес для себя. Ее квами, вероятно, был для нее домашним животным, ничего больше. Она поработила его, не стараясь понять, даже не пытаясь использовать его, чтобы творить благо – иначе я бы услышал об этом.

Его колени сжимают мои бока. Горячая рука хватает меня за шею. Я слабо пытаюсь освободиться, безрезультатно.

– И твой отец сделал то же самое. Неважно, по каким причинам он пользовался Нууру для личных целей и сеял хаос вокруг себя.

Пока я борюсь просто за то, чтобы сделать вздох, он без усилий шепчет:

– Твои родители не были Носителями. Они были только хапугами и ворами. Они получили лишь то, что заслужили. Ты считаешь, что ты Носитель, достойный этого имени? Тогда докажи это и откажись, Черный Кот. Освободи Плагга. Твой Хранитель требует этого.

Сбитый с толку, я неистово вдыхаю, грудная клетка в тисках. Мои родители, воры? Квами моей матери… Раб?

– Нет!

Я снова вижу храм. Я снова вижу пару путешественников – отец, мать. Рынок в горах. Цветы, сотни птиц. Прилавок с драгоценностями и гончарными изделиями. Поблекшее пыльное украшение…

Нежный взгляд моей матери.

Простосердечное лицо синего квами с перьями.

Мой отец, такой молодой, такой улыбающийся, с блокнотом для набросков в руке. Нууру, рисующий знаки на листе бумаги…

Хапуги? Нет! Нет!

Я выгибаюсь на земле – в череп вкручивается невыносимая боль, но я упорствую, снова и снова. Удивленный Изгнанник едва не скатывается вбок, и его хватка на моем горле слабеет. Ободрившись, я отбиваюсь с энергией отчаяния.

– Это ложь! Они нашли их и приютили! Квами Павлина думал, что вы его бросили! Мотылек тоже! Все вместе они составляли семью!

Его колени упираются в мои плечи, чтобы удержать меня на земле. Он всем весом опирается о мою грудь.

– Мои родители только хотели…

– Замолчи, Носитель.

Его обжигающие руки берут в плен мое горло. Мой голос прерывается. Я съеживаюсь, пытаюсь оттолкнуть его. Мои когти впиваются в его тунику, без труда разрывают ее, но скользят по его коже – с виду угольной, однако прочнее, гранита.

– Нууру и Дуусу. Когда-то у меня их отняли. Всё потому что я совершил ошибку. Одну, единственную и ужасную ошибку… Ты не знаешь, что это такое – потерять ребенка, Носитель.

Я хаотично открываю рот, пытаясь найти глоток доступного воздуха. Мои закатившиеся глаза встречаются с белым взглядом, внимательным и безэмоциональным.

– Время исправить мои ошибки. И ты не помешаешь мне. Откажись от Плагга, потом ему будет проще. Откажись от него, иначе вы оба заплатите за последствия.

Он немного разжимает хватку, и я с облегченным бульканьем вдыхаю.

– Никогда! – возмущенно бормочу я.

Я уже однажды оставил Плагга. Я видел, как мама отказалась. Думаю, что… да, теперь я помню. Я снова вижу себя в больнице. Я еще слышу, как мои родители шепчутся, думая, что я без сознания.

«О, Эмили… Что ты сделала?»

«Так было надо».

Я снова вижу ее в течение лет, моими глазами и глазами отца. С каждым годом немного более грустная, немного более одинокая, немного более потерянная. Словно ей не хватало части самой себя.

Больше никогда ничего подобного.

Больше никогда!

– НЕТ!

Кольцо снова пищит, и белые глаза Изгнанника расширяются. Как если бы вдруг всё остальное перестало быть важным, он отпускает мое горло и хватает мою правую руку, пытаясь сорвать с меня Камень Чудес. Кашляя и задыхаясь, я сжимаю кулак и отбиваюсь, как бешеный, наконец, получив свободу движений.

Нет, нет, НЕТ!

Изгнанник шипит от ярости. Его кулак поднимается, обрушивается на мою щеку. Челюсть хрустит, голова отлетает набок. Рот наполняется вкусом железа. Я с отчаянием вдыхаю, дезориентированный болью, которая ввинчивается в лицо и в голову.

Вес на груди, тяжелей, чем когда-либо. Его руки возвращаются на мое горло, давят, давят, сильно, всё сильнее и сильнее.

Я больше не могу дышать. Совсем.

Он хочет покончить с этим.

НЕТ!

Я киплю. От ярости. От гнева. Я отбиваюсь. Ничего не шевелится.

Я хватаюсь за его запястья и сжимаю, так сильно, что Кольцо впивается в кожу. Безуспешно.

Зрение вновь начинает затуманиваться. Слух пропадает.

И после ярости приходит страх. Паника. Сердце сходит с ума. Кольцо снова пищит, и я расширяю глаза, откидываюсь назад. Мои руки ощупывают вокруг в поисках шеста, камня, чего угодно, чтобы нанести ответный удар. Безрезультатно.

Я беззвучно кричу. Плагг. Плагг! Я не хочу тебя потерять, еще и тебя!

Но давление на моем горле становится сильнее. Я не хочу…

…Я не хочу умирать!

Черная вспышка. Кольцо жжет. Снова зуд в руке, как с Катаклизмом. Что-то свистит справа от меня.

– Слишком поздно, Носитель. Умри! – рычит Изгнанник.

Руки на моем горле сжимаются сильнее, приподнимают меня. Невесомость. Потом удар затылком, несколько раз. Боль пронизывает насквозь. Потом головокружение, тошнота. Я сдаюсь, и свист справа от меня прекращается. Знакомый зуд в ладони исчезает.

Я больше ничего не слышу. Я больше ничего не вижу. Только тени, только белые и цветные пятна.

Перья. Белые бабочки.

Нехватка воздуха. Нехватка воздуха. Вес на груди, ощущение удушения. Открываю рот, но легкие больше не раскрываются. И это больно, и это страшно.

Как в прошлый раз.

Как в прошлый раз, когда я едва не умер.

Мое тело тяжелеет, цепенеет еще и еще. Машины сигналят и урчат вокруг меня. Мне холодно в этой большой кровати.

Вдруг теплая рука в моих волосах. Большая, такая большая! И мягкая. Такая мягкая. Ласка на моей щеке. Дрожащие руки обнимают меня. Я крошечный.

И шепчущий голос. Хриплый от слез.

– Мой мальчик. Мой маленький, мой малыш, мой Адриан.

Мама!

– Мне жаль. Так жаль. Но так больше продолжаться не может. Я люблю тебя и всегда буду любить, но пожалуйста, пожалуйста, мой малыш, послушай меня! Послушай меня…

Она говорит, объясняет, умоляет. Но ее слова теряются в тумане памяти.

– Если я забуду тебя… Не бойся, я люблю тебя. Я люблю тебя… И всегда буду любить…

Всё шатается.

Тишина. Небытие.

А потом – шепот, едва слышный…

– Дуусу, я отказываюсь от тебя.

И вспышка, проникающая сквозь веки. Я приоткрываю глаза.

Перья. Перья повсюду.

Темная больничная палата. И тень в углу. Мама.

Платье из синих перьев, веер из синих перьев. Как она красива. Всегда красива. Так красива.

– Мама, – шепчу я. – Ты похожа на фею!

Перья исчезают.

Она улыбается, но по бледным щекам текут слезы.

– Теперь всё будет хорошо, Адриан. Отдыхай.

Я погружаюсь во тьму.

– Адриан?

Удар сердца.

– АДРИАН!

Удар сердца.

– АДРИАН!

Тишина.

Удар. Короткий. Оглушительный.

Вес на моей груди исчезает. Тиски на моем горле улетучиваются. Я не двигаюсь. Я уже не знаю, что делать.

Небытие.

Снова теплая рука в моих волосах. Снова ласка на моей щеке.

И голос, хриплый от слез. Знакомый.

– ДЫШИ!

М… Мама?

– …ЧЕРНЫЙ КОТ, ДЫШИ!

Я подчиняюсь.

====== Глава 17. На волоске. Часть 1 ======

Час -5

Скрежет, металлический, оглушающий. Над нашими головами опасно покачиваются серверы Парижа-Пикселя.

– Вставай, Черный Кот! Быстрее!

Робот Геймера оседает. Черный Кот отталкивает меня:

– Нет, уходи!

Я спотыкаюсь и падаю в снег. Его накрывает белая волна, вырывает из моих объятий – бабочки!

– Кот!

Башня серверов обрушивается. Робот Геймера тоже. Я не успеваю убежать. Стиснув зубы, сжимаюсь в комок.

– Ледибаг! – кричит вдалеке Черный Кот.

Удар.

Больше ничего.

Взрывы, приглушенные вопли.

– Иван!

– Сражайся, Носитель!

Этот голос!

Я резко вдыхаю, с трудом оставаясь в сознании. Сжимаю ладонь на йо-йо, голова кружится. Чернота, темнота. Я едва могу двигаться. Даже дышу с трудом.

Задыхаясь, я приоткрываю глаза. Со всех сторон брызжут искры. Я погребена под кучей обломков, кабелей, металлических кусков. Вес такой, что меня вдавливает в снег. Я заледенела.

И мне больно. Всё больше и больше. Везде.

Возле уха звучит непрекращающийся писк. Дыхание становится еще быстрее. Нет, не сейчас! Не уже!

Мне надо выбраться отсюда!

Левая рука не отвечает. Ноги застряли. Я пытаюсь ползти, но одуряющая боль пронизывает меня насквозь. В свете искр мой взгляд притягивает красный отблеск. Рапира – она осталась после отмены Парижа-Пикселя. Если мне удастся ее схватить, я могла бы активировать Чудесное Исцеление. Начать всё с начала! Исцелить всех – включая Изгнанника, но…

В любом случае, хуже уже быть не может!

Сжав зубы, я выпускаю йо-йо, протягиваю правую руку к красному отблеску. Рапира далеко. Слишком далеко. Недосягаемая!

Я тянусь еще, зарываюсь пальцами в снег и пытаюсь выскользнуть из-под обломков. Я толкаю, тяну. Ничего не двигается. И боль невыносима. От нее выступают слезы. Я тихо ругаюсь. Вдалеке я слышу ворчание грома, яростный голос Климатики:

– ЦИКЛОН!

Они сражаются. Они, возможно, тоже ранены!

– Давай… Давай!

Я максимально вытягиваюсь, задыхаясь от боли. Кончики пальцев, наконец, чего-то касаются, и красный предмет вздрагивает. Сердце подпрыгивает. Да!

– Чудес…

Писк прекращается. По мне проходит теплое дуновение. Рапира исчезает. Меня охватывает холод. Давление на тело резко становится невыносимым. Где-то в темноте раздается треск.

Глухой, короткий. В моей ноге, в моих ребрах. Во мне.

И боль разливается, удесятеряется. Я кричу, что есть сил, и становится еще хуже. Мой голос отражается от обломков, задушенный, но оглушающий.

– Маринетт?

Тикки.

Я плачу. Я плачу. Я издаю стон. Мне больно, мне так больно!

– Маринетт! МАРИНЕТТ!

Я не думаю, я уже не думаю. Я больше не могу.

Пожалуйста, пусть это прекратится!

Пожалуйста!

Красно-серебристая вспышка. Звуки скрежета – десятками, сначала далекие, потом всё более близкие. Тяжесть на моей спине исчезает. Боль становится чуть ли не сильнее, но, по крайней мере, я могу дышать.

– Маринетт, держись!

Еще одна вспышка. Глухой грохот. Давление на ноги в свою очередь растворяется. Темнота становится не такой глубокой. Порыв ледяного ветра омывает мое лицо, и я открываю полные слез глаза. Дрожащая – от холода, от боли, – я пытаюсь свернуться на снегу, но боль достигла высшей точки. Всё тело охвачено острым жжением, которое пульсирует в ритме сердцебиения.

Пожалуйста, хватит, хватит!

– Всё будет хорошо! Оставайся со мной, Маринетт!

На мой лоб ложатся две теплые точки. Меня насквозь пронизывает странно теплая волна. Целительная. На короткое мгновение боль отступает, потом возвращается сильнее, чем раньше. Я издаю стон, дыхание прерывается, я едва не теряю сознание. Сердце колотится в висках.

– О, моя бедняжка… Держись, моя Ледибаг. Пожалуйста!

Я не могу.

Я тону. Всё останавливается.

Шепот. Свист.

Меня накрывает теплое присутствие – словно надо мной сомкнулись две гигантские острожные ладони. Я словно в невесомости. Что-то ласкает меня, будто ветерок, будто дуновение. Раз, два. Снова и снова.

Словно бы Тикки. Словно бы мое Чудесное Исцеление. Но это более могущественное, более… непривычное. Знакомое, однако оно мне не принадлежит.

Я приоткрываю глаза, задерживая дыхание в надежде меньше мучиться. У меня ощущение, что я плыву, однако я не покидала землю. Вокруг меня туда-сюда носится блуждающий огонек – быстрый, сверкающий. Его красный свет омывает меня, теплый, успокаивающий, кажется, он проникает под кожу, сосредотачивается в каждом моем суставе, пульсирует в моих венах. Боль всё еще здесь, меня охватывает паника от одной мысли, что она снова обострится.

Но она наоборот стирается. Понемногу.

На моих глазах, затуманенных слезами, раненая рука начинает покрываться мурашками, дрожать. Глубокий порез на ладони понемногу закрывается. Большой и безымянный пальцы – посиневшие, неузнаваемые – возвращают себе привычную форму и цвет. Я сворачиваюсь клубком в этом чудном обволакивающем меня объятии, успокаивающем и укрепляющем. И, не теряя бдительности, осторожно вдыхаю: сломанные ребра больше не чувствуются, а легкие раскрываются, наполняются, словно первого сражения с Мастером Фу никогда не было. Ноги горят и зудят так сильно, что я морщусь, но они, наконец, отвечают мне. Постепенно они перестают причинять мне боль, как и всё остальное.

Я сворачиваюсь в снегу, испытывая такое облегчение и успокоение, что мне хочется плакать.

– Тикки.

– Ш-ш-ш, моя Ледибаг. Всё хорошо.

Голос Тикки странно серьезный и мягкий – почти человеческий, – но поющий, как если бы она улыбалась. Новая целебная волна поднимается по позвоночнику, бодрящая, потом фокусируется на перевязанной щеке. Ожог потрескивает, но я покоряюсь, закрыв глаза, доверяя. Жгучее ощущение под повязкой, к которому я давным-давно привыкла, исчезает.

– Вот. Готово.

Последняя волна тепла касается моих век, словно ласка, словно вытирая мои слезы. А потом всё исчезает. Возвращается тишина.

Я вдыхаю, выдыхаю. Начинаю снова – долго, глубоко. Никогда бы не подумала, что одна лишь возможность дышать может быть настолько… приятной. Благотворной. Чудесной. В слезах, я благодарно зарываюсь в тепло анорака. В других обстоятельствах я бы охотно осталась здесь, насладиться моментом и даже подремать. Но уснуть кажется невозможным, поскольку мной овладела новая неожиданная энергия.

Как после Чудесного Исцеления… в десять раз сильнее.

Вдали раздаются неразличимые вопли, звуки взрывов. Я сглатываю, уже не со страхом, но решительно – я должна вернуться. Я, наконец, открываю глаза.

Ночь, но снег под круглой полной луной сияет молочным отблеском. Снова падают крупные хлопья. Я одна посреди кратера, вырытого в обломках серверов Парижа-Пикселя. Наверное, Тикки отбросила и свалила в кучу обломки, торопясь вытащить меня из металлической ловушки. В нескольких сантиметрах от моих невредимых ног лежит гигантская пирамидальная голова робота Геймера. Одна из граней причудливо сверкает, мокрая от неизвестной жидкости.

Сердце подпрыгивает: снег повсюду вокруг меня не белый, а красный. Красный от крови. Я рывком сажусь, тяжело дыша, и нервно отряхиваю одежду, тоже ставшую невредимой. Мне некогда задерживаться.

Потом, потом тревоги.

– Тикки? Нам надо идти, Черному Коту нужна помощь!

Мой шепот отражается от окружающих меня стен из обломков. Мой взгляд привлекает потрескивание и красное свечение: блуждающий огонек потрескивает прямо на снегу, трепеща, словно маленькое пламя.

– Тикки?

Красный свет мягко гаснет. Тикки снова становится осязаемой. Глаза закрыты, усики опущены, она не реагирует.

– Т-Тикки?

Я аккуратно беру ее в ладони. Ее голова покачивается, она вся обмякла. Едва теплая. У меня прерывается дыхание. Я в панике шепчу:

– Эй… Проснись. Пожалуйста!

Я сажусь и прижимаю ее к щеке в надежде согреть. Она едва дышит.

– О, нет… Нет!

Я вдруг узнаю эту слабость – такую же, как во время нападения Принцессы Аромат. В тот день ей смог помочь Мастер Фу!

Что я могу сделать?

– Тикки! Прошу тебя, умоляю, поговори со мной! Скажи мне!

Что я должна сделать, чтобы ей стало лучше? Чтобы она вернулась?

– Пожалуйста!

В темной ночи мой взгляд привлекает искра. Подняв глаза, я понимаю, что не снег кружится в вышине, а белые бабочки. Сотни. Тысячи, все летят в направлении взрывов, наверняка чтобы принять участие в сражении. Я съеживаюсь в своем укрытии из обломков и натягиваю капюшон – а вдруг они меня заметили?

Любопытное предчувствие заставляет меня дернуться. На краю моей берлоги садится бабочка. Бабочка с крыльями, изборожденными темно-синим – акума.

– Нет!

Я держу Тикки рядом с собой, в тепле у моей шеи, в защите, вне поля зрения.

– Нет, Бражник. Ты не тронешь ее!

Я лихорадочно ищу что-нибудь для защиты. Хватаю валяющийся кусок железа и держу его перед собой, как Черный Кот держал бы свой шест – смехотворно, но лучше, чем ничего. Положив Тикки в свой шарф, я подношу руку к уху:

– Черный Кот? Где ты?

Но наушник исчез. Должно быть, я потеряла его в обломках!

Акума молча взлетает, планирует к моему убежищу. Я отступаю и оказываюсь прижатой спиной к роботу Геймера.

– Нет, нет!

Акума садится на красный снег. И вдруг что-то шевелится в моем шарфе.

– Моя Ледибаг…

– Тикки!

Я бросаю импровизированное оружие и с тысячью предосторожностей беру в руки квами. Тикки дрожит в моих ладонях. Ее погасшие синие глаза с трудом остаются открытыми, прикованные к небу, заполненному тысячью бабочек.

– Всё хорошо…

– Тикки, скажи, как тебе помочь? Пожалуйста!

Она слабо улыбается:

– Просто… Доверься мне.

Она переворачивается на бок и скатывается до края моих соединенных чашей ладоней так, словно это требует от нее колоссальных усилий. Она непонятно щебечет – слова на языке, который я не узнаю. Акума хлопает крыльями, словно в ответ. Легким прыжком она подлетает к нам. Я инстинктивно отступаю, но Тикки хватается за мои пальцы и выпрямляется, чтобы пойти ей навстречу. Протянув к ней лапку, она радостно щебечет: