сообщить о нарушении
Текущая страница: 152 (всего у книги 161 страниц)
«Настала твоя очередь, Чара Чарг» — язвительный смех уже не столь пугающий, как было чуть раньше. Мне остаётся лишь призвать оружие и вступить в борьбу за жизнь. Кто, если не я? Никто. Глан, ко мне! Сработало. Ну, с духом! Ну, держись, гадюка! Я не отступлю! Ноги несут меня на бешеной скорости, инерция разгоняет меня ещё сильнее. Как тебе такое, а? Умри. Уклонилась. Ну, продолжим. Ещё удар! Ты играешь со мной? Сдохни! Замах! Ещё! Ещё! Ещё! Гадюка! Ах. У меня сбилось дыхание, а ноги начинают путаться и задевать друг друга. А? Ох! Дья… Не-е-е-ет! Ах! Ай! Что это только что было? Как она совершила этот трюк? По ощущениям Гройн обвил мне шею и умудрился поднять на секунду в воздух, после чего я рухнула наземь. И как мне только шею не свернуло, как только позвоночник остался цел. Не могу отдышаться, и совсем нет сил! С отцом такое не прошло, но со мной...? Что ж, я впечатлена и даже… мне страшно. Я распростёрлась на земле. О-о-ох, мне нехило сдавило горло. Тьфу, какой противный железный привкус во рту! Будто крови наглоталась. А может, так и есть.
Она уже стоит надо мной, готовая нанести смертельный удар в голову. Не пугай, убей уже. Сил на сопротивление не осталось. Заверши начатое. Не хочу это видеть, остаётся лишь принять это. Прости, папа, я пыталась. Свист, она что-то гнусавит. Удар. Меня окатило волной мелкой дрожи, словно от дуновения холодного ветра.Но, если я ещё мыслю, значит, я всё ещё жива. Рэйнсноу же в бешенстве, ругается последними словами. Поняла. Печать Рода по прежнему не даёт меня убить, задерживая удар в считанных миллиметрах от моего тела. Значит, жив и отец, и ещё есть надежда спасти его. Врагу не убить меня, пока действует Печать Рода, а значит — пока жив мой отец. Надеюсь, она не догадается. А пока моё тело наполняется новыми силами. Нет, остановись, гадюка, не трогай его!
«Стой, Рэйнсноу!» Она остановилась между мной и отцом? Не думаю, что из-за моего выкрика.
«Ну ладно, бздюшка, будь по-твоему. Мне пора на базу, да и здесь мне уже всё порядком наскучило. Увидимся на поле боя, Чара Чарг. В день твоей смерти». Ушла? Не ощущаю её магический ореол. Уф. Наконец. Теперь надо собраться с силами и подняться хотя бы на четвереньки. Не сразу, но вроде получается. Надо поспешить. Отец. Прошу тебя, дождись, ведь я рядом. Потерпи маленько, не погибай при мне. Не смей! Мастер Боя не погибнет в одиночном бою, так ведь? Так?! А-ха-ха-ха! А-а-а-а… Медленно, шаг за шагом… я доберусь до тебя… Доползу… Да, обязательно доползу до тебя, папа.
«Папа! Отец!» Сорву голос — не беда. Собьётся дыхание — поправимо. Но отец ДОЛЖЕН услышать меня! ДОЛЖЕН! Пускай знает, что я рядом, близко от него и… Не оступлюсь. Пускай и не надеется впасть в кому или вовсе откинуть ноги! Только жизнь! Только жить! Иного варианта не прощу — никогда не прощу ему! Отец. Я уже близка к цели, лишь пару шагов. Колени уже отбиты и стёрты в кровь, поверхность и воздух обжигают и причиняют боль. Эти неудобства для меня не преграда. Пускай меня и дальше гнёт боль, роняет наземь притяжение Миррор, и подгибаются руки. Движение прерывать нельзя. Сердце отца ощущается в груди, словно заселилось у меня под грудной клеткой. Такое слабое, надолго замлкающее перед каждым ударом… Его жизнь может оборваться, но этого не должно случиться. Не при мне. Не сейчас. О…
«Мать-Природа-а-а!» Доползла. Держись, папа. Пока во мне есть хоть капля магии и физических сил, тебя не оставлю одного. Может, один из тех малых ритуалов, что все мы совершаем каждый день, совершая малые чудеса и расплачиваясь за это своими силами, сможет мне помочь? Вдруг это и станет решающим шагом?! Отдам последнее, что сохранилось, ради тебя. Прошу только… Живи! Природа-Мать, силой, что дана мне с рождения тобой (моя голова клонится к земле), я расплачусь за (темнеет в глазах; нет, нет, не сейчас)... я расплачусь с тобой за (только не сейчас, я должна, должна)... я расплачусь с тобой (нет, нет). Я. Распла...чусь.
«Чара! Ты как?!» Опять. Земля. Горизонтальна. Почти. Лежу. Практически не вижу… Лица. Я на руках? Не отца. Нет. Отец… Папа… Папа.
НЕТ!!! Нет! Нет, не может быть! Не желаю в это верить! Почему не чувствую его сердцебиение? Почему не ощущаю Печать Рода на своей ключице?! Он не мог так поступить! Нет же! Нет! Отказываюсь в это верить! ОТКАЗЫВАЮСЬ. Мой отец — Мастер Боя, сильнейший Убийца своего поколения, герой и истинный воин! Как теперь мне быть?! До чего же противен отныне этот белый свет и освещение Огзы! Бесит! Отныне всё из этого тленного, гнилого, ничтожного мира мне противно, тошнотворно, чуждо! Всё прогнило насквозь! Ах-ах-ах.
Будь у меня силы подняться с этой грубой больничной койки — я бы! Но нет. Меня опустошили наголо, внутри и снаружи. Грубо, с силой, кусок за куском вырывая из моей телесной оболочки всё содержимое. Мир так жесток и несправедлив. Мир никогда не любил нас, не любит и не полюбит. Мы словно чужие для него. Это и объясняет, почему он даёт нам надежды, когда допускает наше появление, а потом уничтожает эти надежды, стоит нам осознать свою смертность. Он давит нас как только может — всеми доступными ему способами.
Страшно повернуть голову в его сторону — знаю ведь, что там увижу, — а всё же неведанная сила совершает надо мной это насилие. Зная заранее, мы совершаем глупости, за что после и простить себя не в силах. Каков смысл убеждаться в том, что тебе известно наверняка? И всё же… Эта сила побеждает, добивается своего. Мир рушится в одно мгновение. Жива ли я сама или нет — вот что ещё более чудовищно. Сомневаться в существовании самого себя в то время, когда понимаешь, что уже не существует дорогого тебе человека. Жестокость всего бытия. Всей сущности. Есть ли этот мир на самом деле? Бывать ли в нём твоему «Я», когда ты отрицаешь самого себя во благо других. Уничтожающие мысли: отрицать самого себя, чтобы не отрицать существование других. Тех, кто есть твой смысл. А нет их — нет и твоего смысла, нет тебя самого.
У меня ничего не вышло. Судьба отобрала у меня единственного родного, кровного человека. Родителя. Отца. Папу. И что теперь ждёт меня?
«Чара, ты уже очнулась?» Мадам Энола как прежде суетится вокруг своих пациентов, среди которых оказалась я. Но что теперь представляет из себя моё «Я»? Дурной запашок лекарственной отравы и больничная смертельная духота. Как же вы мне отныне все противны. Даже сам факт моего существования.
— Знаю, ты боролась за жизнь своего отца, Чара, но…
— Мне известно это. Оставьте меня.
Единственное, за что я буду Вам благодарна — за это молчание. Спасибо. Оставшись одна, некому меня раздражать, порождая тошноту. Мне же остаётся лишь утонуть в небытие. Оборвать свою связь с внешним миром и… всё. Не зря отец боялся больничных палат. Здесь всё пропахло ею — смертью. Навсегда.
Мне так и не даётся отойти после смерти отца. Жизнь словно обернулась чёрно-белым фильмом — всё такое мрачное, унылое и непривлекательное. Ничто не вызывает интерес к себе с моей стороны, всё безынтересно. Прошло четыре дня с похорон отца, а в моей жизни ничего не изменилось. На самих похоронах были только я и близкие друзья моей семьи, никаких посторонних, знакомых. Тем более иных студентов Академии Равновесия, что теперь не могут найти место после гибели любимого педагога и легенды среди Убийц. В тот день всё похоронная процессия началась в стенах Академии: все собрались у ворот заведения в ожидании приезда машины с гробом, в котором ожидали увидеть Мастера Боя. Среди всех была и я — в центре, стоя рядом с Франком Максоле и мадам Стриж. Дон стоял позади, должно быть, наблюдал за мной со стороны и очень беспокоился. Стоял шум, все обсуждали это траурное событие и многие отказывались признавать это за истину. Вот машина прибыла, и все утихли в ожидании, с замиранием сердцем наблюдая за выносом гроба. Против моей воли, гроб открыли, предоставив всем возможность в знак прощания взглянуть в лицо моему родителю. Мне самой пришлось смотреть в это прозрачное, лишённое всяких эмоций лицо, застывшее в смирении с Судьбой.
Отец скончался, пока его дочь лежала без чувств. В тот же момент, когда это произошло, я очнулась. Дальше мне оставалось лишь ненавидеть и презирать этот гнилой мир.
Каждый по очереди подходил и украшал фигуру цветами. Всё проходило в молчании, лишь вырванные из всех звуков всхлипы со слезами резали уши. Когда очередь дошла до меня, а была я последней в очереди по своему желанию, подарила отцу свой последний поцелуй — в холодный лоб под потухшими огненно-рыжими прядями чёлки. После тело накрыли, крышку закрепили, а гроб подняли над землёй. Все, кому разрешили присутствовать на самих похоронах, уселись в подъехавшие дополнительные машины. Дорога была не близкой — в Островград, на западную его окраину, где уже давно стоит обширное и просторное здание крематория. Уже там, нас ждал накрытый стол, за которым прошёл приём пищи, пока тело отца обращают в пепел и высыпают в урну. Меня проводили на самую высокую башню крематория, где, по обычаю Великоречья, какую-то часть пепла я развеяла по ветру. Так предали его воздуху. После чего мы спустились к протекающей поблизости мелкой речке, и я предала ещё какую-то часть остатков родителя воде. Последнее, мы отправились с остальной частью на кладбище и передали коробку с остатками организаторам похоронной процессии. На моих глазах коробку поставили на небольшую подставку в центре выкопанной квадратной ямки. Работники кладбища залили бетоном, а поверх поставили и закрепили крепкими верёвками памятный камень с символом Мастера Боя по центру и лишь одной надписью: «Стил Чарг, Второй Мастер Боя».
Вот так, на наших памятниках не ставят никаких дат. Душа и тело лишь на краткий миг соединяются вместе, чтобы потом разложиться и вернуть Природе природное, как распадется их связь. Тело даст пищу новой жизни, распавшаяся душа станет основой для новой души. Природоверие отрицает смерть, для нас есть лишь перерождение. Поэтому и слово ребёнок трактуется как перерожденный взрослый*, которому даётся шанс исправиться. Таким образом, и обретается истинное бессмертие — перерождение вновь и вновь, пока человек не исправится сам как личность и не исправит своё общество — человечество, чтобы оно уже обрело свою высшую точку существования — то, что мы и называем истинной смертью.
После процесса лишь я и Франк Максоле остались у могилы отца, в молчании поминая ушедшего. Ещё три-четыре дня, я уже точно и не вспомню, прошло, как я вернулась в Академию Равновесия. Да, мне дали время придти в себя. Помощь психолога была бы лишь пустой и затратной фикцией, от неё я отказалась без промедления. Всё равно эти дни тянулись, как бесконечный кошмар. Чем я занималась? Лежала до позднего утра, ела то, что осталось в холодильнике, после чего пыталась отвлечь себя чтением книг, но в итоге строки расплывались в картинку белёсого лица отца. По возвращению в общежитие я узнала, что Дон попал в больницу. В первый день моих незапланированных выходных Дон, не зная о них, ждал меня до ночи у дверей в общежитие, куда после ему был закрыт вход. В итоге он спал в прохладную холоденскую ночь под стеной здания и околел, сейчас лежит в койке, лечится. Понимаю, что волновался и ждал моего возвращения, но всё же он полный идиот.
Со дня ухода из жизни отца газеты, журналы, новости пестрят заголовками об этом событии. Государственные издания прославляют его, остальные же возбуждают народ и проклинают Убийц. Титул Мастера Боя остался без хозяина, и теперь вся символика хранится в комнате отца на полках, дома. К моему счастью, заклинание отца продолжает защищать наш дом от незваных и нежеланных гостей.
Ещё одна миссия, но на этот день нам обещали индивидуальные задания. Следовательно, жертва будет одна и доступная для каждого студента. Мне казалось, подобных заданий уже не будет, а нас будут натравливать группами на целые группировки или новеньких Спасателей. Что ж, ожидания не оправдались. Или нам не доверяют так, как профессионалам? И то верно, ведь нынче работающие выпускники Академии куда крепче нас, кто только-только намеревается вылупиться из своего яйца и встать на крошечные лапки. Недостаточно опыта для охоты на Спасателей или большие массы людей. Уважаю.
Вот и я подошла к месту выдачи миссий. Займу очередь, а то наших тут много, самоорганизовались для приличия и порядка. Не думаю, что долго стоять. Вижу, из наших здесь немного ребят, больше с третьего курса. Где Ляс? Не видать. Возможно, уже отправился на задание и в пути. А вот Эдвард, как погляжу, уже далеко вперед ушёл, следующим получит конверт. Эх, скорее бы мне оказаться перед мадам Цэган и профессором Максоле. Так, посчитаю. Три, шесть, семь, одиннадцать, двадцать, двадцать шесть. Ага, двадцать шесть человек передо мной. Позади меня уже около десятка человек в ожидании. А очередь быстро продвигается вперёд, но также быстро увеличивается. Эдвард уже с конвертом. Любопытно, что у него? Подмигнул, заметив. Как всегда на веселее, хотя порой очень серьёзный и невероятно непреклонный. Дон тоже порой твёрд и безэмоционален, однако, порой слишком по-детски себя ведёт. Эдвард же чувствует, знает и соблюдает рамки приличия, не унижаясь и выставляя себя больным на голову вроде Ляса.
О, моя очередь! Отлично. Несколько ушла из реальности и не заметила, как передо мной все разошлись. Я Вас слушаю, мадам Цэган. Думаю, нужный мне конверт у Вас, ибо профессор Максоле курирует в большей степени третий курс. Ага, вот и конверт. Безо всяких слов подали мне, лишь взглядом выражает надежду на меня. Хорошо, спасибо. Я отойду в сторону, открою конверт.
— Чара Чарг, ты в порядке?
— Да, мадам.
Итак. Посмотрим. Не просвечивается, как и ожидалось. Ладно, открываем. Почитаем. Угу. Что? Иная Хиноэ?! И адрес её указан. Они в курсе места её работы? Про её цветочную лавку? Это мой шанс увидеться с ней… в последний раз. У меня нет иного выбора, как убить. Или есть? Не думаю, что это одобрят люди, стоящие над Убийцами, да и я — выпускница этого учебного года. Выпуснику не положено демонстрировать свою волю, лишь подчинение и безэмоциональность, надёжность и верность своему правительству, своему отчеству. Итак, в итоге иного варианта исхода нет. Иная Хиноэ будет мной убита сегодня. В последний раз мы с ней увидимся, а потом я… совершу над ней суд. Мы — лишь пешки правительства, их марионетки, инструмент, безвольные игрушки. Однако на то мы и существуем, чтобы служить кому-то. В этом наше предназначение. Очень сложная система.
Мне не пришлось даже обращаться к карте Островграда — местность, в которой расположен цветочный ларёк семейства Хиноэ, мне знакома давно по некоторым причинам. Не очень далеко отсюда стоит крупный торговый центр, излюбленный мной. Товары там недорогие, выбор большой и вызывающий подлинный интерес. Так что популярное среди горожан место встреч и больших покупок. И мне нравилось туда заглядывать, ходить по большим торговым залам и просто любоваться на товары с ценниками.
Лавка Хиноэ особо не выделяется среди соперников — большая стеклянная витрина с видом на внутреннее цветочное убранство. Небольшая неброская вывеска «Цветы», украшенная декоративными цветочными листьями дверь с гласящей табличкой «Открыто». Что ж, зайду, загляну. Как и ожидалось, всё в цветах. Даже на полу стоят гигантские пальмы и фикусы, папоротники и прочие горшечные. Полки, окна тонут в пёстрой цветочной рамке. Горшки, инструменты для работы с цветами, мешки с почвой — всё есть. Конечно, и композиции букетов в воде. Всё, как я и представляла себе типичную лавку. Хозяйка заботливо и бережно опрыскивает своих зелёных друзей тёплой водой. Здесь свежо, влажно и тепло одновременно — соблюдаются условия для выращивания растений. Над входом кондиционер.
«Иная Хиноэ». Такого приветствия будет предостаточно, чтобы выразить свои чувства. С одной стороны я рада тебя видеть, а с другой вовсе нет. Понимаю, что мне здесь рады, желанная гостья в лавке, однако… мне не хотелось бы встречи при таких обстоятельствах. Не будь ты моим другом, то… Мне было бы спокойней убить тебя без лишних раздумий. Судьба решила иначе, испытывает меня вновь и вновь. Не убила отца я, не убил отца Цоболь Аух, так убила его Дориа Рэйнсноу. Ни один, так другой. И вот теперь. Не убили тебя Спасатели, так убью тебя я, твоя подруга. Несказанно благодарна тебе за всё, Иная. Теперь мне уже нечего терять, когда потеряла последнего родного человека. Мой род оборван, мне не суждено его продолжать, ибо я — женщина. Тут даже не играет роли — сохраню ли при себе отцовскую фамилию или нет — всё равно больше некому будет носить имя рода Чарг.
