Текст книги "Кукуют кукушки"
Автор книги: Юрий Збанацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)
Изрядно опоздав на вечернее кашеварение, дед Кузьма виновато сутулился, прятал глаза, старательно ворошил палкой костер, а дед Копытко допытывался:
– Что новенького вычитал? Или сегодня не заглядывал в книжки?
Дед Кузьма, как и надлежит чувашу, не спешил с ответом, сперва обдумывал, что бы такое сказать. Он уловил насмешку в голосе друга, а поэтому счел за нужное заметить:
– Новенькое – каждое слово в книжке, кто читает да интересуется.
Дед Копытко приумолк, сраженный хитроумным высказыванием Кузьмы-книжника, старательно ловил взгляд деда Макара, спрашивал глазами: слыхал, дескать, что отчебучил наш Кузьма?
А Кузьма тем временем, собравшись с духом, брал ложку, помешивал кашу, зачерпывал пол-ложки варева, дул на него и спрашивал:
– Солили?
– Пробуй…
Дед Кузьма пробовал. Недовольно морщился. Пересолили кашевары, старый чуваш соленого не любил.
– Зачем пересаливать? – не то удивлялся, не то укорял он. – В человеческом организме и так соли с избытком.
И, хитро блеснув черными глазами, наконец выкладывал то, что сегодня, видимо, вычитал:
– Подумать только, братцы! Миллионы лет прошло с тех пор, как человек выполз из океана, оторвался от морской среды, а кровь и по сей день остается соленой. Вот, братцы, какая новость, вот какая сила в природе!
– Сегодня вычитал? – добродушно щурился дед Копытко.
– Мудрость открывается не сразу. Жаль, что не знал таких вещей раньше, – вздыхал Кузьма. – Если б услышал такое в детстве, не сталеваром проторчал бы всю жизнь возле печи, а, глядишь, академиком стал или кандидатом каким…
У деда Кузьмы вспыхнули насмешкой глаза. Харитон знал: эти деды, такие неодинаковые, такие разные по характеру, схожи в одном – любят смех и смело шагают по жизни.
IIIХаритон не успел оглянуться, как новотуржанские деды стали его ближайшими друзьями, особенно после того, как начался учебный год и он с головой погрузился в новую школьную жизнь.
Новотуржанские ребята в школу собирались так же, как и в Боровом, и в Бузинном, да, пожалуй, и во всех концах огромного Советского Союза. Просыпались ни свет ни заря, волновались – кто молча, кто шумно. Тот собирал книжки и тетрадки, а у этого они были еще с вечера сложены. Но все ждали минуты, когда семья благословит ученика на новые успехи.
Не дала Ляна на рассвете досмотреть Харитону очень интересный сон. Снилось что-то хорошее и веселое, Харитон даже во сне заливался смехом, будто это и не во сне, а наяву. А Ляна, едва посветлело за окном, уже накручивала игрушечный телефон и в веселую ткань сновидения вплела нетерпеливое бренчанье. Харитон не сообразил, что это телефонный звонок, наслаждался приятным сном, но Ляна не вытерпела, положила трубку, взобралась к нему наверх, бесцеремонно забарабанила в дверь. Когда же Харитон спросонья отозвался, категорически потребовала:
– Гражданин, возьмите телефонную трубку! Вам звонят, не задерживайте и не нервируйте абонентов!
Харитон не сразу опомнился – какие абоненты, какая трубка? – но, когда Ляна позвонила опять, поднес к уху трубку и глухо спросил:
– Ну, чего надо?
Ляна велела собираться в школу. Она не привыкла опаздывать и другим не позволит, хотя бы они, эти другие, и любили поспать и понежиться.
Харитон молча положил трубку.
Делать нечего – он натянул джинсы, вздыхал и сопел, как все школьники, когда им не хочется рано вставать и складывать не приготовленные с вечера учебные принадлежности. Харитон торопливо собирался, чтобы впервые засвидетельствовать свое почтение новотуржанской школе и познакомиться с восьмиклассниками. Последнее не являлось вершиной его мечтаний, напротив – от этого знакомства он не ждал ничего утешительного.
Однако он ошибался. Когда за четверть часа до звонка они с Ляной появились возле школы, на них никто не обратил ни малейшего внимания. Харитону это показалось удивительным и несколько обидным. Ляна так вырядилась, такое платьице, такие туфельки да еще с такими шнурочками надела, так косички на голове уложила, такими лентами их увязала, в такой портфельчик книжки и тетрадки сложила – и никакого внимания. Сколько цветов в то утро в саду сорвала тетя Клава! Две охапки было связано из чудеснейших, покрытых росой георгинов, сальвий, астр, гладиолусов, роз и гвоздик! Ляне был вручен букет поменьше, а Харитон еле дотащил до школы свой букет – и хотя бы кто-нибудь ойкнул от удивления…
Возле новотуржанской школы номер один, так же как и возле Боровской или Бузиновской, как и возле каждой школы, в этот день все кипело, кишело, бурлило, цвело – цветами, новенькими школьными платьицами, белыми рубашками, красными галстуками, а главное – радостными улыбками до самых ушей и веселыми глазенками.
Классные руководители распределяли учеников по классам, стоял невероятный гам, потому что со всех сторон раздавалось: «Васька, сюда!», «Нина, к нам!», «Славка, мы здесь!», «Пятиклассники, стройся!» Галдели главным образом младшие классы, известное дело – мелюзга. Старшеклассники молча разыскивали своих, весело переговаривались, кое-кто пробовал силу – схватившись, радостно вскрикивали и удивлялись, что так подросли за лето.
Ляна, будто маленького, подвела Харитона за руку к своим одноклассникам, задиристо поздоровалась:
– Эй, желторотые, примете в компанию? А то, может, стали восьмиклассниками и зазнались так, что и не подступишься?
– Давай, малявка, пристраивайся, а то без тебя никого из нас в восьмой не пустят…
– То-то же, птенчики! Но я не одна – знакомьтесь: мой брат… – и, выждав с минуту, чтобы привлечь внимание всех, представила: – Харитон Колумбас собственной персоной пожаловал в наш славный восьмой!
Кое-кто из любопытных сразу:
– Как, как? Колумбас? Может, Колумб?
– Как вам угодно, он согласен и на Колумба.
– А с какой целью в наш класс прибыл Колумб?
– Что значит – с какой? Или прославить, или пустить ко дну.
Харитон краснел, потел. Он понимал и любил шутки, и ему даже понравилось такое знакомство, а в характере Ляны для него открывались всё новые и новые черты. Кроме того, он обнаружил, что его сестренка пользуется авторитетом среди одноклассников.
– Неужели такой отстающий? – округлила глаза одна из девчонок.
– Боюсь, что среди наших «мужчин» и отличник сядет на мель…
– Оригинальная фамилия, – сказал историк.
– Характерная фамилия, – отметил преподаватель литературы.
Те, кто не делал переклички, а сразу же начинал урок, вскоре наталкивались взглядом на симпатичного чубатого незнакомца, запоминали его, а учитель географии, прервав свой рассказ, даже поинтересовался:
– Новенький?
– Мой брат! – гордо сообщила Ляна.
В классе прошелестел доброжелательный смешок, весело засветились глаза у географа, а за Харитоном с тех пор так и утвердилось: «мой брат».
В первый день Харитон чувствовал себя неспокойно, боялся, что вызовут «новенького», поинтересуются, что ему запомнилось из прошлогодних программ. Дрожал, боясь осрамиться перед классом, а сам думал: «Как это чудно́ получается? Читаешь книгу, слушаешь учителя – все ясно как на ладони, все знаешь, а вызовет учитель – и у тебя из головы все вылетело, стоишь пень пнем, сердишься и на учителя и на себя, молчишь… И самое противное – велит учитель садиться, сядешь, а у тебя в голове готовый ответ, да уж поздно…»
На переменах ребята старались втянуть Харитона в свою компанию, держались с ним, будто не сегодня познакомились, а давно уже неразлучные друзья, расспрашивали его: откуда, почему переехал, надолго ли?
О том, как учился, какие оценки в табеле, у школьников интересоваться не принято. В Бузиновской школе хорошо знали возможности Харитона, в Боровской никто не интересовался его способностями, не лезли с подобного рода вопросами и здесь. Школьники – народ смышленый, битый, знают: всяк учится так, как умеет или как хочет. Лишь староста класса спросил:
– А хобби у тебя есть?
Харитон слыхал это чужеземное слово, но что оно означает, забыл, поэтому, виновато понурившись, замигал. Его выручили ребята:
– В футбол играешь? Или хоккеем увлекаешься?
Харитон вспомнил, что «хобби» – это не что иное, как увлечение, и поэтому вполне серьезно ответил, что больше всего любит природу. И рассказал, как в придеснянских лесах подкармливал с дядькой Евменом зверей, как ухаживал за животными в зоопарке Боровской школы.
– У нас там даже лосиха жила.
Тут не только ребята окружили Харитона, но и девчонки. Уж очень их удивило, что где-то в далеких лесах на Десне, где раньше жил и учился «мой брат», до сих пор бродят лоси и дикие кабаны, что их можно видеть, кормить из рук и даже погладить.
Ляна все это подтвердила, рассказала, как угощала лосенка зефиром, но не успела довести свой рассказ до конца – голосистый звонок снова позвал в класс.
Из школы Харитон возвратился с таким чувством, будто уже не один день в ней проучился. Ребята отнеслись к нему с уважением и доверием, он оценил это и, сказав себе: «Хорошие ребята», легко вошел в их живой, непоседливый коллектив. Его, правда, немного беспокоили и стесняли пытливые, настороженные взгляды девчонок, но он безошибочно чувствовал, что в них не было ни насмешки, ни тем более пренебрежения. Ему просто было стыдно сразу подружиться с девчонками – ведь он уже не первоклассник, а почти парень, у которого вот-вот под носом пробьются усы.
В конце уроков к нему подошел староста класса, в очках – то ли для того, чтобы казаться солидным, то ли потому, что он действительно плохо видел, – поинтересовался:
– Колумб, подумай, в каком кружке проявишь свои способности.
Харитон не придал этому особого значения. Школьная доска объявлений призывала восьмиклассников вступать в разного рода кружки, преимущественно технические. Харитон приехал сюда из края хлеборобов, техника ему была мало знакома, интересовала и отпугивала одновременно, как все неведомое и таинственное. Поэтому он сказал старосте, что его хобби природа и что ему хотелось бы приложить силы к улучшению работы школьного живого уголка.
Сквозь выпуклые стекольца очков на него и удивленно, и даже сочувственно смотрели, словно мышата, глаза. Староста не стал отговаривать Харитона, только заявил, что живая природа – это дело девчонок, они увлекаются цветоводством и растениеводством.
– А зоопарк? – вырвалось у Харитона.
– В нашем городе зоопарка нет.
– А надо, чтоб был, – буркнул Харитон, показав этим старосте, что у него, Колумбаса, упрямый и беспокойный нрав.
Домой возвращались, как и положено, веселой и шумной гурьбой, которая постепенно рассеивалась, потому что на каждой улице от нее отделялось по одному, по два школьника, пока не разошлись все. Когда подошли к директорскому дому, их осталось всего двое. Ляна поинтересовалась:
– Как тебе наши гангстеры?
– Это кто же? – не понял Харитон.
– Ребята наши, кто же еще.
– Так себе…
– Не «так себе», а ничего! Разные они. Одни способные хлопцы, на все сто, а есть и хитрецы…
– Ничего, воспитаются…
– Золотые слова и правильный подход к делу! А девчонки наши разве не золото?
– Не все то золото, что блестит…
– Злюка! Девчат надо уважать. А может, среди них твоя будущая зазноба, а?
Харитон только глаза вытаращил и вспыхнул так, что уши сделались багровыми. И ничего не ответил. Он не мог понять этих девчонок: еще молоко на губах не обсохло, а уже думают о таком… А он если и думает о будущей «зазнобе», то только о Яриське. Но Яриська далеко, для нее он чужой, и поэтому не о чем говорить…
Ляна сразу же позабыла, о чем спрашивала. Быть может, она и сама толком не знала, к чему завела этот разговор. Стрекотала уже о другом.
– Договоримся, Харик, раз и навсегда: уроки будем готовить порознь, но по строгому распорядку, а потом сверим, что у кого получилось. Запомни – мне помощь не нужна, сама справлюсь. Тебе тоже помогать не стану – учи сам. Я уже помогала таким и имела одни неприятности. А вот консультация – другое дело. Если чего не знаешь, объясню. Я знаю все, – беззастенчиво похвалялась она. – Не смотри так, не думай, что хвастаю! У товарища директора стоят в кабинете разные энциклопедии. Надо только не лениться, в них на любой вопрос найдешь ответ.
Такая постановка дела вполне устраивала Харитона. Он стремился готовить уроки сам, комнатка наверху благоприятствовала размышлениям и самостоятельным занятиям. Вот если бы еще телефон как-нибудь испортить…
Но телефон действовал. После обеда, только Харитон примостился на диванчике часок отдохнуть, – звонок:
– Алло, мой брат Харик?
– Ну что?
– Не разлеживайся, берись за книжки. Задание Олег Панкратьевич отвалил не из простеньких.
Харитон молча положил трубку. Думал, этим спасется от Ляниной опеки. Сидел и размышлял: браться за уроки или полежать часок на диване? Тем временем осторожно заскрипели ступеньки, дверь тихонько приоткрылась, в комнату заглянула хитрющая Ляна.
– Трудишься? Ну молодец, старайся, это я так, между прочим…
Харитон неприязненно глянул на сестренку, вздохнул и подумал: «Нет, эта покровительница доконает своей заботой и вниманием. Волком взвоешь, жизни будешь не рад!»
IVС подобным явлением Харитон повстречался впервые.
Он и прежде догадывался, что такое женское внимание и забота. Его мама была очень внимательной, неустанно пеклась о нем как умела. Эти заботы были приятны, естественны, они не сердили Харитона и не наскучивали ему. Бывало, мама укоряла не только словами, требуя чего-то, по его мнению, невозможного, но и за уши драла. Но это не обижало. Он понимал, что заслужил наказание и что иначе поступить с ним нельзя.
Так то была мама…
Видел, как муштровала Митька и Яриську тетка Тонька. Особенно забавляло его, как дрессировала она непонятливого дядьку Евмена. Смешно было Харитону, ох, как смешно, а оно, оказывается, не стоило потешаться над чужим горем, – чего доброго, и сам то же испытаешь.
Харитон встречал женщин с характером, совершенно противоположным тому, что у тетки Антонины. Вот хотя бы Соловьяткина мама. Она словно тихое лето. Ни мужу, ни сыну ни в чем не перечила, знай делала свое дело, даже жалко было ее Харитону. Глубокое уважение у него вызывала и Лянина мама, Клавдия Макаровна. С таким человеком можно тысячу лет прожить, плохого слова от нее не услышишь. Никому она не досаждала – ни дяде Вадиму, ни Ляне не делала замечаний, хотя и было за что, а тем более ему, Харитону. Даже какой-нибудь глупостью, сделанной ненароком, невозможно было вывести из равновесия тетю Клаву.
Словом, все женщины были люди как люди, а откуда взялась на Харитонову голову эта Ляна, он никак не мог взять в толк. Нет, не подумайте, что Ляна плохо относилась к Харитону. Наоборот! Если бы можно было собрать воедино заботливость многих женщин, это было бы мелочью в сравнении с тем вниманием, какое уделяла своему брату Ляна.
Плохо было Харитону. Он понимал, что попал в западню, из которой нет выхода. Наверное, так не чувствовал себя барсучок в клетке боровского зоопарка. Тот при людях забивался в угол и сидел тихо, а когда те расходились, выбирался из своего укрытия, шарил повсюду, искал выход. Не сиделось барсучку в конуре, хотелось на волю, людские заботы были ему горьки и ненужны.
Вот так же и Харитон. Сидел, словно барсучок, в своей каморке наверху, делая вид, что старательно читает, учит назубок правила, а сам думал, как бы улизнуть отсюда, как бы вырваться из-под опеки сестренки в широкий мир, на волю.
Не каждая мать так печется о своем ребенке, как Ляна опекала Харитона. И если Ляна любила во всем аккуратность, сама жила и действовала по твердо заведенному распорядку, то и Харитону приходилось поступать так же. Едва начинало сереть за окном, едва солнечные лучи золотили краешек неба, как уже звенел игрушечный телефон. Хороша игрушка, что дерет, словно рашпилем, по сердцу, будит своим трезвоном.
– Харитончик! Хеллоу, Харик! Подъем, голубчик, подъем, бездельник! Хватит храпеть, на зарядку становись!..
Ничего не поделаешь! Должен вскакивать будто ошпаренный, стремглав лететь с верхнего этажа во двор, потому что Ляна уже там, ждет начала зарядки. Пробовал – не думайте, что так легко сдался, принес себя в жертву Харитон! – пробовал не обращать внимания на телефон и строгие приказы. Где там! Тигрицей тогда врывалась к нему в комнату Ляна, и не то что сбегать – клубком должен был катиться вниз Харитон; в одних трусиках скакать по двору, бегать и приседать, размахивать руками и обливаться холодной водой, потому что именно такую физзарядку придумала сестричка и твердо и решительно требовала порядок соблюдать.
Харитон постепенно втянулся, привык к этой каторжной зарядке, просыпался за минуту до телефонного звонка. Потом зарядка ему даже стала нравиться, но… не только ею досаждали ему каждодневно. После зарядки, холодного душа и энергичного растирания мохнатым полотенцем начинались сборы в школу.
– Харик! Книжки сложил? Тетради в порядке? Карандаши в пенале?
Харитон научился укладывать все это своевременно, еще с вечера, чтобы поспокойнее чувствовать себя утром, однако всевозможные вопросы, будто удары кнута, настигали его и на верхотуре:
– Харик, завтракать! Дети! Творите скорее молитву, овсяный кисель на столе!
Откуда она выкопала это старомодное стихотворение про кисель и молитву, можно было только гадать. На столе обычно источал пар не овсяный кисель – тетя Клава не ленилась наготовить всего вкусного вдосталь. Желтый, точно масло, картофель, золотистые ароматные сырники или такие блинчики, что сами во рту таяли, – кто знает, когда тетя Клава успевала все это приготовить…
Но и за завтраком Ляна оставалась Ляной. Пододвинув поближе к себе тарелку, как бы случайно бросив взгляд в сторону Харитона, тут же всплескивала руками:
– Ваше благородие! Да кто же в солидном и культурном обществе так себя ведет?! Нагрузил целую гору картошки, приткнул сбоку котлету, а наверх еще и огурец посадил. Ну и культура!
Наученный горьким опытом, Харитон в следующий раз клал ложку-другую макарон и мялся, скромно поглядывая на сосиски, не зная, как с ними поступить. Ляна и здесь не пропускала случая прицепиться:
– Гляньте, до чего мы культурны и робки! Кто же так мало кладет в тарелку! Словно коту! Кладешь, так клади столько, сколько съешь, чтобы не осталось и не тянуться за добавкой. Понимать ведь надо!
Тетя Клава урезонивала дочь:
– Дай ты покой человеку!..
Ляна возмущалась:
– Так кто же его учить будет? Он считает, что здесь Боровое, а у нас город, промышленный центр, и будьте любезны, усваивайте культуру!
Брал под защиту Харитона и сам Вадим Андреевич:
– Ляна, ты перегибаешь палку. Не обращай внимания, Харитон.
Ляна бросала удивленный взгляд на отца.
– Не узнаю вас, товарищ директор! Вместо здоровой требовательности – такой либерализм. Неужели вы и со своими подчиненными такой добренький?
Вадим Андреевич, смеясь, щурил глаза:
– Придираться, Ляна, за столом к своим близким некультурно.
Ляна удивлялась, даже переставала есть:
– Вот как? А когда же воспитывать человека, если не за работой? Пусть правильно вилку и нож держит – слова не скажу.
Мать начинала сердиться:
– Ляна, не мели глупостей!
– Глупостей? А если человек вырастет, не научившись культурно есть, а его возьмут и вызовут, допустим, на какой-нибудь дипломатический обед? Или за границу пошлют – всякое может случиться, – а он начнет из супа креветок руками вылавливать?
Вадим Андреевич не выдержал – рассмеялся. Клавдия Макаровна прыснула. А Харитон, представив себе, как он где-то вдали от дома, за рубежом, выуживает из супа красных рачков, тоже рассмеялся. Не смеялась только Ляна, потому что относилась к таким вещам серьезно.
– Смейтесь, смейтесь!..
Харитон, хоть и норовил не прислушиваться к Ляниным советам, все же невольно присматривался к тому, как ведет себя за столом дядя Вадим, как он пользуется приборами. Вадим Андреевич вилку держал в левой руке, умело действовал вооруженной ножом правой. Его не стыдно было бы пригласить на званый обед в Кремль. И парень постепенно проникся сознанием того, что и впрямь во всем должен соблюдаться порядок, даже в том, как человек держит себя за столом. Постепенно и сам он начинал успешно орудовать и правой и левой руками, чем вызывал законный восторг Ляны.
– Молодец, Колумб! – торжествовала она и все же не упускала случая поучить: – Только не чавкай, когда ешь. Это не делает чести ни одному дипломату да и вообще любому культурному человеку…
Не забывала Ляна проверить готовность брата к ответам по самым трудным дисциплинам. Сперва Харитон упирался, не хотел отвечать, отговаривался, что он все знает, но, после того как раз-другой потерпел на уроках неудачу, Ляна ему не верила, требовала:
– Не крути, отвечай!
Харитон напрягал память, отыскивал ответ, который зачастую не удовлетворял сестричку, и та начинала его «гонять», не отставала до тех пор, покуда он не усваивал всю премудрость. Это давало заметные результаты на уроках. Харитон не «плавал», получал пятерки, и тогда Ляна была на седьмом небе, будто это не он, а она сама получила высший балл, хвасталась в классе:
– Ну, как мой брат? Растет? Гений!
И все же, хотя Харитону было приятно, что о нем так заботятся, что эти заботы дают зримые результаты и он становится другим человеком, он никак не мог примириться с тем, что кто-то посторонний все время навязывает ему свою волю. Он жаждал независимости, хотел быть самим собой, хоть и понимал, что сам по себе не станет дисциплинированным и аккуратным. Старался, делал все так, как велела Ляна, потому что побаивался ее острого язычка, но втайне мечтал о побеге, о прежней воле и свободе.
Бежать было некуда. Разве что в самого себя. Он привязался к тете Клаве и особенно к дяде Вадиму, стали они ему самыми близкими и родными людьми. Даже Ляна была для него дорогим человеком, хотя именно ее-то и хотел он видеть как можно реже.
