Текст книги "Кукуют кукушки"
Автор книги: Юрий Збанацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)
«Кооператорша утонула…»
Кто первый в Бузинном произнес эти слова, по сей день тайна. Сколько ни докапывались потом, так и не узнали. Никто их первым не произносил. Так же как никто не слышал и не видел трагедии, что разыгралась в ту злополучную ночь на Десне. Вот не говорил этих слов никто в селе, и всё тут, а они, будто полая вода, проникали всюду, не минули ни одной хаты, ни единого человека.
Односельчане ужасались, не хотели этому верить, но все уже знали, что их кооператорши нет и никогда не будет. Горевали, печалились; женщины, кто пожалостливсе, роняли слезу. И все-таки надеялись: может, это и неправда, дурной слух; вдруг мать Харитона возьмет да и вернется, отомкнет ржавый замок на дверях лавки, широко распахнет двери, и пойдет торговля…
Но на дверях сельской лавки неподвижно висел большущий замок, витрины были надежно закрыты деревянными ставнями на крепких болтах.
О гибели сельской кооператорши говорили на улице, по хатам, в бригадах, на ферме, в поле. Говорили в школе учителя и ученики. В село пришло горе, люди ходили подавленные, в трауре – Галину Колумбас в Бузинном любили. Бузиновцы горевали о Харитоне. Председатель в сельсовете советовался с людьми.
– Ну, что будем делать с мальчонкой? Надо бы присмотреть, воспитать, а кто возьмется?
В правлении колхоза толковали об этом же, охали, ахали.
– Вот беда-то какая! Парнишка покуда ни о чем не догадывается, а что будет, когда узнает?
Яриська узнала об этом сразу, как только подошла к школе. Ей навстречу выбежали подружки.
– Ты слышала?
– Что? – насторожилась Яриська, не без оснований связывая тревожный вопрос с Харитоном.
– Так ты ничего не знаешь?!
– А что я могу знать? – У Яриськи замерло сердце.
– Да наша кооператорша…
– Харитонова мама…
– Да, да, мать Харитона утонула!
Яриська не верила своим ушам. Обводила взглядом толпу девчонок, смотрела в глаза то одной, то другой, стараясь уловить в них искорки смеха, обнаружить неумную и жестокую шутку, но видела – ее не обманывают. Вспомнила – мать говорила, что тетка Галина повезла дефицитные товары в дальние села. Тогда не поверила, а теперь ей так хотелось верить этому!
– Выдумка… – произнесла она наконец. – Тетка Галина, наверно, торгует в других селах.
Девочки с сожалением, как на ребенка, посмотрели на Яриську.
– Сказано, утонула – значит, утонула.
– А кто видел?
– Никто не видел…
– А кто слышал?
– Никто не слышал…
Да, в Бузинном никто этого не видел, не слышал, но знали все.
Только Харитон Колумбас не знал ничего. Он проснулся рано, позавтракал – съел ломоть хлеба да кусок сала с луковицей. Полюбовался аистами. Они старательно трудились. Хотя ночью холодный ветер нагнал с севера тучи, моросил дождик, аисты таскали разные тряпки, палки, старательно ремонтировали порядком разрушенное за зиму гнездо. От них не отставали воробьи. С веселым чириканьем они носили в клювиках соломинки, перышки, примащивались под аистиным гнездом, считая, что закон о неприкосновенности жилья этих птиц автоматически перейдет и на их жилище. Иногда воробьи, нахохлившись, затевали ссору, потом так же быстро мирились и принимались за работу. С интересом, улыбаясь, Харитон наблюдал за всем этим и лениво жевал хлеб.
Подкрепившись, некоторое время раздумывал, как быть: пойти в школу или на Десну? Пошел бы, пожалуй, на реку, да погода плохая. В школу идти тоже не решался – Мария Петровна ему все припомнит, да и директор, вероятно, на сегодня отложил вчерашний разговор. Он пропустил бы уроки, если б не вспомнил, что вечером обещал Яриське непременно быть в классе. Вздохнул, насупился. Случается такое с человеком: пообещал кому-нибудь что-то сделать, а придет срок – нелегко исполнить. Нехорошо такой девчонке, как Яриська, идти наперекор, а хорошо ли перед всем классом выслушивать нотации Марии Петровны?
Сегодня-то он имел право не ходить в школу. Мамы не было до сих пор. И что она себе думает? Уехала в город, запаслась товарами, а теперь месяц там будет сидеть, что ли, пока лед пройдет?..
Скоро ледоход должен кончиться. Но пока наведут переправу, пока паром наладят, чего доброго, и к вечеру не попадет домой. Времени бить баклуши оставалось достаточно. Мама будет ругать? А у него оговорка: ждал ее, не мог бросить дом без присмотра. Главное – придерживаться твердо одного, и тогда никто ничего не сделает, не подкопаются ни дома, ни в школе.
Харитон, хоть и неохотно, все-таки стал собираться в школу. Слишком большим авторитетом для него была Яриська. Просто невозможно идти против воли этой девчонки!
И еще одна причина заставляла пойти на урок. Он знал, что за прогулы придется отвечать. Его за это как следует накажут, будут при всех ругать. Как ни странно, это его не пугало. Наоборот, он жаждал скрестить шпаги с учителями, с самим директором. Пусть узнает Яриська, что он не трус, не тюфяк, а человек, который умеет постоять за себя.
Харитон достал из угла залежавшийся там портфель, сложил нужные книжки и тетради и отправился в школу. Правда, не сразу пошел, а сделал круг – побывал на берегу Десны, убедился, что лед прошел, полюбовался, как стремительно несет река желтую вспененную воду и все больше выходит из берегов. Значит, мама будет торопиться, подумал Харитон, чтобы паводок не отрезал ее от своего села.
Не спеша хорошо утоптанной тропкой побрел к школе. И с удовольствием отметил, что все встречавшиеся с ним как-то особенно приветливо, подчеркнуто-вежливо отвечают на его «здравствуйте», даже останавливаются и внимательно смотрят: Харитон это или не Харитон? Расспрашивают про маму: так и не вернулась? Скажи ты, какая беда, заперла себе лавку, уехала и до сих пор нет! Задает хлопот эта Десна каждую весну, не одно, так другое…
Школьники встретили Харитона сдержанно: не бросились к нему навстречу шумной гурьбой, не спрашивали, почему прогулял, не подсмеивались. Харитон забеспокоился: не пустил ли этот Митько среди них слушок насчет жениха с невестой? Митька́ не было видно, а Яриська стояла в толпе девчонок, смотрела на него ясными глазами. Что значит свой, близкий человек!
Харитон опасался, что на него накинутся учителя, подготовился огрызаться, но учителей пока не было видно. Из-за угла показался директор, поздоровался с учениками, глянул как-то странно на Харитона и ушел.
Харитон бодрился, скрывая свою неловкость и вину.
– Живы? – подмигнул он вместо обычного приветствия ребятам. – Чего вылупились? – бросил девчонкам.
На него смотрели молча. Трудно было понять, что светилось в десятках глаз: сочувствие, любопытство? Ему даже стало немного не по себе: наверно, весь класс, вся школа возьмутся его прорабатывать.
Не успел ничего сказать, и ему никто ни слова. Зазвенел звонок. В Бузиновской школе он еще не электрический. Уже несколько лет прошло, как село электрифицировали, а техничка все ручным звенит.
Когда звенит звонок, уже не до разговоров. Школьники толпятся в коридоре, расходятся по классам, кричат, а для чего – никто не скажет и не знает.
В этой сутолоке к Харитону пробилась Яриська.
Заглянул ей в глаза и весь расцвел. Чтобы Яриську увидеть, разве ради одного этого не стоило идти в школу!
– Ну, молодец, что не опоздал! – похвалила она.
Не успели усесться за парты, книги разложить, как в класс вошла учительница. Первый урок – математика, поэтому это была Мария Петровна, та самая, которая обещала как следует «погонять» Харитона. Но он ее ничуть не испугался. Вчера с Яриськой выполнили все задания, он помнил задачи, как таблицу умножения, наизусть. Ему даже хотелось, чтобы учительница первым спросила его: тогда он всем покажет, а в первую очередь Яриське, что Харитон – не такой уж слабак.
Настороженно, исподлобья смотрел он на Марию Петровну, а она была будто сама не своя, то и дело вытирала нос платочком, видно, в ледоход простудилась. Учительница она молодая, всего пятый или шестой год работала, но характером отличалась твердым, была требовательна, никому не давала потачки, даже Харитону, несмотря на то что дружила с его мамой. Харитон уважал и любил учительницу за то, что она никогда по всякой мелочи матери не жаловалась, а если и поднимала в их семье бучу, то уж не зря.
Мария Петровна почему-то наклонила голову. Класс затих в ожидании, а она не спешила начать урок, прошлась по рядам, остановилась возле окна и смотрела во двор.
Затем учительница провела перекличку. Когда дошла очередь до фамилии Харитона, на какой-то миг остановилась, наверное, хотела упрекнуть за прогулы, но, раздумав, продолжала называть фамилии дальше. Харитон с нетерпением ждал, что Мария Петровна вот-вот примется за него, а она прошлась перед классом и начала урок.
– Кто хочет рассказать, как он решил первую задачу? – спросила она.
Ученики переглядывались, перешептывались, никто не вызвался. Да оно и не удивительно: кому охота добровольно подставлять свою голову? Харитон эту задачу хорошо помнил. В другой раз он тоже молчал бы – ждал, пока вызовут, потому что выскочек школьники не любят, – но сегодня он решительно поднял руку. В некоторой степени это было вызовом учительнице. Так и поняли семиклассники, одобрительно загудели. Только Мария Петровна ничего подобного не подумала, с удивлением взглянула на добровольца:
– Колумбас? Ну хорошо, отвечай, Харитон. Расскажи, как ты решил задачу.
Харитон бодро вышел к доске, взял мел, принялся молча писать цифры, делить и множить, складывать и вычитать. Яриська внимательно следила за каждым действием. Остальные – кто сочувственно, кто равнодушно, скорее наблюдали за самим Харитоном, чем интересовались задачей. Учительница тоже смотрела на доску, но чисто механически улавливала суть задачи. У нее перед глазами все время стояла мать этого мальчика, который так проворно, с подчеркнутой смелостью писал цифру за цифрой, видимо желая реабилитировать себя в глазах учительницы. Мария Петровна была уверена: Харитон еще не знает того, что известно всем. Ей было жаль паренька. Она, как и все, не представляла, как повести себя с ним, что ему сказать, чем утешить, как смягчить горькую весть, которую он, безусловно, скоро услышит. Учительница думала не только о задаче, которую правильно и уверенно решал мальчик, но и о своих учениках. Нет, это уже не те дети, с которыми она встретилась несколько лет назад. Это уже сознательные, взрослые люди, которые умеют в трудный момент держаться достойно. И все же она побаивалась, что кто-нибудь вдруг проговорится, нанесет рану в самое сердце Харитона. А ведь еще точно неизвестно, что именно случилось с Галиной. Возможно, она просто где-нибудь задержалась, ее разыскивают, выясняют. Не может же человек так неожиданно, так нелепо погибнуть…
Мария Петровна тешила себя этой мыслью, хотя и мало верила в то, что думала. Она тоже родилась в придеснянских местах, выросла возле реки и прекрасно знала, как коварна и беспощадна река во время ледохода и паводка. Не было весны без человеческих жертв. Но ей очень хотелось, чтобы все обошлось, и тогда бы она искренне порадовалась за подругу и ни за что не простила бы этому неслуху и прогульщику…
Харитон скоро совсем освоился, забыл о том, что должен отвечать за свои проступки. Заметив особенное внимание товарищей к себе и не получив от учителей замечаний по поводу своих выходок, он стал чувствовать себя совсем уверенно, как и надлежит герою дня. От него ни на минуту не отходили девчонки, ему все время улыбались глаза Яриськи. И он решил, что больше прогуливать не будет, наверстает упущенное и станет учиться так, чтобы мама и учителя были им довольны. Когда уроки закончились, – а они сегодня для Харитона совсем не тянулись, – и когда Яриська пригласила его к себе в гости, он охотно согласился проводить ее до лесной сторожки. Только выторговал право идти дорогой, что шла мимо лавки и его дома; хотел еще раз проверить, не вернулась ли мама.
Матери не было. И они с Яриськой отправились напрямую, знакомой тропинкой по берегу Десны, через густо усаженные пушистыми котиками тальники к березовой роще.
VВесна боролась с зимою. Ночью с севера налетал холодный ветер, иногда в воздухе крутилась снежная белая крупа, по утрам из оврагов и заводей подымался густой туман, а уже к завтраку выглядывало солнце, земля начинала парить, луговые озерца незаметно наливались и сияли небесною синевой.
Снега сошли. В полях чисто, приветливо, только купались в воде низинки, но это не мешало весенним работам. Вышли в поле колхозники, загудели моторы. Где пахали, а где подкармливали озимые. Уже и овес готовились сеять, помня, что если его «кинешь в грязь, то будешь князь».
На придеснянских лугах было безлюдно. Сюда возвращались птицы. На обнаженные берега озер, где зазеленели бледные побеги аира и камыша, в ложбинки, где уже выпустил первые бутоны желтоцвет, по вечерам и утрам, парами и поодиночке падали селезни и чирята; кигикали и стонали над лугом чайки, посвистывали кулички; сороки на вершинах деревьев старательно присматривали за похожими на косматые папахи горцев гнездами, добывали свою аистиную поживу аисты.
На пригорке вблизи Борового в зарослях лозняка нашел для себя приют лосенок. Всего на каких-то два-три шага отступил он от реки в тот момент, когда вскрылась она и с шумом понесла на своей могучей спине взломанный лед. Лосенок испуганно озирался, забыл о колющей боли в ноге, ждал свою маму – лосиху. Она почему-то мешкала, стояла поодаль на льдине, видимо стараясь сообразить, какая еще напасть поджидает их на том берегу. Так и не понял лосенок, что произошло с его мамой, куда она девалась. Он испугался треска и шума, прокатившихся над рекой, и, позабыв про больную ногу, бросился наутек. Пробежал он совсем немного, потому что ногу свела такая резкая боль, что он даже не мог ступить на нее. А еще больше испугался того, что позади не слышно было матери. Остановился лосенок, оглянулся и ничего не увидел, кроме какого-то неведомого хаоса, дикой и страшной, непонятной ему разбушевавшейся стихии. Ведь он не знал, что река зимой живет подо льдом, а весной с силой высвобождается из-под него. Лосенку казалось, что сама земля зашевелилась, разламывается на куски и это разрушение настигнет и поглотит его. Не дожидаясь матери, он поковылял дальше.
Малыш плелся в поисках безопасного места, такого, куда бы не доносился этот неприятный, угрожающий шум, это незнакомое ему дыхание реки, воспринимавшееся им как громадная опасность, грозящая смертью. И лосенок, превозмогая боль в ноге, хромая, удалялся от Десны через луга, туда, где пойма переходила в плодородные колхозные поля. Он все время озирался и прислушивался; ему не верилось, что кто-то страшный и неизвестный отобрал у него маму, его верную и сильную защитницу.
До самого рассвета, пощипывая веточки, плелся лосенок все дальше от угрожающего шума, от той злой силы, с которой, наверно, до сих пор борется его мать – лосиха. На день он спрятался в густом лозняке, там, где начиналось поле, пересеченное оврагами, по которым густо лепились кусты боярышника, тянулись кверху молодые березки и так вкусно и аппетитно пахли заросли осинника. Пожевав молодых лозняковых побегов, лосенок облюбовал полянку, покрытую рыжей, под масть его шерсти, осокою, и улегся отдохнуть.
Но спать он не мог. Нога ныла от тягучей боли, словно хищный волк вцепился в нее зубами и грыз без пощады, а кроме того, он неустанно прислушивался ко всем звукам и шорохам, чтобы не пропустить появление матери.
Лосиха не появлялась. Ни на следующий день, ни на следующую ночь, ни позже. Лосенок заскучал. Нога болела все сильней и сильней. Лежал в осоке, ко всему безразличный… Чувствовал, что он беззащитен. Стоит на него наткнуться не только двоим, а хотя бы одному волку – и он погиб. Единственной защитой была осока. Обгрыз вокруг себя лозу, старые стебли осоки, тупой мордочкой рыл влажную землю – хотелось пить. Ему грезились густо-зеленые рощи, высокие сочные травы и горьковатые, терпкие побеги осин. Его не раз пугали трепетом сильных крыльев кряквы, сорока долго не давала покоя, громко скликая всех на расправу с лосенком.
Сам того не понимая, лосенок ждал своей гибели. И погиб бы, если б не любознательность и непоседливость некоторых учеников Боровской средней школы.
Есть такие ребята, которым не сидится ни в школе, ни дома, ни в селе, когда по земле шествует весна. Их тянет, словно магнитом, в далекие походы – в лес, на луга, к реке, в поле. Им хочется все видеть, все знать. Что, уже прилетели утки и положили в гнезда яйца? Ждут сороки сорочат? Ползут ли в лугах по высоко скошенной траве полосатые вьюны? Уже пророс в озерах рогоз, молодые стебельки которого вкуснее любого лакомства? Интересно ребятам и увидеть, и попользоваться, если выпадет случай, всей этой благодатью. И спешат юные следопыты, никем не ведо́мые, никем не поощряемые, куда им заблагорассудится, узнаю́т первыми все, все первыми открывают и рассказывают другим.
В этот день пятеро восьмиклассников решили прогуляться за Боровое, побродить по местам, где поле граничит с лугом. Взяли ножи – без ножа что за путешественники? – обмотались веревками – без веревки в дальнюю дорогу не выходи! – запаслись хлебом и салом – на природе есть хочется как нигде! Оделись легко – случалось десятки километров преодолевать в таких походах. Никому ничего не сказав – что за поход, когда о нем все знают? – отправились в путь.
Шли весело, любовались делами чародейки-весны, оживленно переговаривались. Потом заспорили: куда лучше направиться, какими тропами? Не придя к общему мнению, все же быстро продвигались вперед. Их приветствовали ожившие поля, зеленые озими, овражки, в которых еще бурлила вешняя вода, озерки в низинках, не избавившиеся пока от ледяных «плотов», плававших от одного берега к другому.
Вспугивали зайцев. Худющие после зимовки, с невылинявшей шерстью, они в испуге неслись куда попало, а ребята бежали за ними, весело покрикивая. Если бы зайцы разбирались в намерениях людей, им не стоило бы вот так, сломя голову, удирать – наши путешественники вовсе не собирались на них охотиться или причинять им вред. Интересно было напугать длинноухого труса, вот и пугали.
Поднимали на крыло диких уток; после ночной кормежки они спали на кочках, отдыхали в ожидании тьмы, не рассчитывая на появление незваных гостей. Уткам вслед не кричали, даже не размахивали руками, только подолгу следили за их полетом над озерами, стараясь заприметить, где сядут, и вели меж собой разговор:
– В этом году есть утка…
– Парами летают…
– Будут выводки.
– Все равно охотники перебьют!
Тревожили сорок. Те неустанно стерегли свои гнезда, каждого непрошеного замечали издалека, стрекотали сердито, созывали всех соседей, кружили поблизости, перелетали с дерева на дерево, отводя нападающего.
– Уже, гляди, птенцов высидели…
– Какой шустрый! Попробуй сам посиди!
– Много ты знаешь! Сорока кладет яички, еще когда снег.
– Ну и пусть, тоже мне промысловая птица…
– Тебе лишь бы промысел…
Остановились на холме. В поле урчали моторы – здесь, на возвышенности, снег сошел рано, земля просохла, можно пахать. Внизу, на лугах, блестели озера, в них устремилась вода из Десны. Во многих местах она разливалась чуть заметною пленкой, катилась по стерне, пробиралась в каждую ложбинку.
– Рыба, наверно, пошла на свежую воду…
– Вьюн первым полезет из болотец.
– Карась тоже любит паводок…
Рассматривали все вокруг, опять спорили: куда идти? Одни говорили – вперед, другие тянули на пойменный луг, а кто-то советовал завернуть к трактористам, посмотреть, как идет в поле работа.
Решили пробраться на луга, к озерам, взглянуть, не идет ли там очумевшая за зиму рыба. Один за другим пробирались овражками, путаясь в густом лозняке, покрытом пушистыми сережками, полном звона оживших пчел.
Лосенок почуял ребят издали, замер, зная, что приближается опасность, согнал тяжелую сонливость, замотал крупною головой, прислушивался к чужим голосам, не ведая, как ему быть. Понял малыш, что пришли люди, те, которых не боялась старая лосиха. Они привозили в лес сено и охапки вкусных веток. Он и боялся людей, и в то же время хотел их видеть. А люди, перекликаясь, пробирались густым кустарником, приближались. Лосенок тревожно подергивался, стараясь подняться на ноги, чтобы убежать.
Собрав все свои силы, он все-таки встал. На передние встал легко, но задние, особенно левая, отказывались повиноваться. Было так больно, что лосенок даже присел, потом заковылял в сторону, уступая людям дорогу.
Так бы незаметно для людского глаза он и исчез, если б один из ребят не набрел на его лежбище. Он сразу поднял тревогу. Спустя минуту следопыты окружили свежеутоптанное место лежки, заспорили:
– Глядите, волчище здесь отлеживался!..
– Ну да, волчище! Вот сказанул! Коза дикая.
– Коза? Разве она так вытопчет?
– А по-твоему, волк жрет лозу?
– Стойте, хлопцы! Это, наверное, лось…
– Тоже мне сказал – лось! Лось бы пол-леса вытоптал.
– Но ведь и не зайчик!
Наконец кто-то заметил следы лосиных копыт, и спор сразу прекратился.
– Корова небольшая или теленок.
– Ага, и она одичала…
– Да лось же, ей-богу, лось! Молодой только…
– А может, и правда лось!
На том согласились и двинулись по следу. Смотрели внимательно: след был чуть заметен, на лугу вмятин от копыт почти не видно.
– Вроде и на конский след смахивает.
– Тебе скоро и верблюжий привидится!
Так, перекидываясь словами, шли боровские школьники скорей не по следу, а на авось, однако в ту сторону, куда удалился лосенок. Почуяв опасность, он ковылял, не останавливаясь, но силы иссякали, расстояние между ним и ребятами сокращалось, и наконец позади раздались воинственно-восторженные голоса:
– Вот он, вот он!
– Лосенок!
– А я что говорил?
– Тихо! Спугнете!
– Он больной, хромает.
– Окружайте его!
Ребята рассыпались полукругом, начали брать животное в кольцо, а перепуганный лосенок, напрягая последние силы, бежал с луга на взгорок, к Боровому, что и нужно было его преследователям.
Он наконец совсем обессилел. У него, голодного, измученного, нестерпимо болела нога. Преодолевая ров, отделявший луг от полей, споткнулся, упал на передние ноги и, пропахав борозду, свалился у густых зарослей лозы. Попытался встать, но сил на это уже недостало. Осторожно, опасаясь какой-нибудь неожиданности со стороны животного, ребята обступили его.
Молча, внимательно рассматривали они маленького лося. Ни разу не приходилось им видеть настоящего живого лосенка. Смотрели на него и глазам не верили – на картинках он выглядел величаво, воинственно, к такому и подступиться-то боязно… А тут перед ними лежало беспомощное существо, лохматое, костлявое, неуклюжее, одни мослаки торчат из-под шкуры. Да еще головастое, горбоносое… Лосенок смотрел на ребят жалобно, грустно и обреченно.
Школьники не сразу заговорили, так они были поражены и сбиты с толку своей находкой. Сперва глядели молча, боялись пошевельнуться, а затем, поняв, что лосенок совсем ослабел, приблизились к нему и стали рассматривать вплотную.
– А что, если лосиха появится? – первым сказал кто-то из тех, что побоязливей.
– На куски разнесет!
– Видно, отбился от матери, потому и отощал.
– Может, и отбился…
– А может, лосиху убили. Разве так не бывает?
– Голодный, видать, заморенный…
– Бедненький!..
Ребята были обеспокоены судьбой лосенка. Понимали, что, если ему не помочь, он погибнет.
– Позвать бы ветеринара…
– Так он и пошел! Надо в село гнать…
– А как его погонишь?
– Попробуем…
Вооружившись хворостинками, ребята дружно подступили к лосенку. Он понял, что эти люди далеко не мирно настроены, вытянул шею, пытаясь встать. Что-то звякнуло, и мальчишки увидели, что копыто левой ноги защемило железный обруч. На обруче болтался обрывок цепи.
– Смотрите, смотрите! Что это?
– Капкан!
Да, это был обыкновенный капкан, железный, прочный. Такие обычно ставят на волков. Волк обошел, а лосенок случайно попал в него. Но тогда он был сильным, резким ударом сумел разогнуть одно из звеньев цепи, и она оборвалась. Однако сам капкан впился в ногу и с каждым днем впивался все сильней и сильней, причиняя нестерпимую боль.
– Надо спасать, – решили ребята, – иначе он погибнет.
