Текст книги "Кукуют кукушки"
Автор книги: Юрий Збанацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)
Антонину только послушать. Ну и баба! Не дурак сказал, что и с ней нельзя, и без нее не обойдешься. Лучше подальше от греха, подальше от жинки, от ее жарких речей! Неси что хочешь про волчицу, а Евмен знает свое: не выдумка это, не сказка. Есть волчица в лесу! Шкодит повсюду, ловит всю живность, тащит волчатам, вскармливает на его, лесникову, голову целый волчий выводок.
Вот бы ему сейчас помощника такого, как Харитон! Митько еще маловат. Тонька с Яриськой не помощники. Вот если бы Харитон…
И Евмен тяжко вздыхал. Не было с ним Харитона.
IIДядька Евмен случайно наткнулся на волчье логово.
Он не спускал глаз с дальнего леса за Долгим болотом, целыми днями бродил в нем, присматривался к каждому следу, ко всякой примятой травиночке, сломанной веточке. Да, видно, забыли сюда тропку и свиньи и козы, зайцы тоже не появлялись. Это лишний раз подтверждало его догадку: именно из-за волчицы в этом краю леса такой образцовый «порядок».
Евмен присматривался к каждому дереву, заглядывал под каждый куст. Но не было и намека на то, что где-то рядом живет волчья семья. Цвели ландыши – они уже выгнали зеленые листья, выкинули бесчисленное множество стрелочек с беленькими шариками, которые вот-вот распустятся, наполнят ароматом весь лес. Видать, полюбились волчице душистые цветы и густые травы, красота и тишина. А тишина здесь стояла полная, пташки и те сторонились этого лесного уголка. Дядьку Евмена даже сомнение брало: может, в самом деле здесь так запустело, что и волчица побоялась поселиться? Но он гнал от себя такие мысли; неслышно пробираясь лесом, наблюдал за каждым просветом в кустах – не покажется ли часом волчья спина?
Случайно наткнулся в котловине на кучу дров. Даже удивился – давно тут заготавливали дрова, уж и вывезли бог весть когда, а эти почему-то остались. Древесина уже стала трухлявой, в землю осела, полуистлевшие чурки заплела ежевика и стебли лесных трав.
Екнуло сердце у Евмена. Уж не здесь ли? Обошел осторожно вокруг дров, вокруг дуба, возле которого они сложены, – ничего подозрительного. Все, как и должно быть в лесу: земля не тронута, покрыта полуистлевшими дубовыми листьями, что прошиты травяными иголками. Хотел идти дальше, да вдруг заметил сухую дубовую ветку, переломленную пополам. Поднял, разглядывал и никак не мог взять в толк: не то сам наступил и переломил, обходя дуб, не то другой кто-то.
А перелом был совсем свежий. Евмен наклонился, внимательней пригляделся к лиственному покрову. Ему показалось, что листья здесь, между дубом и дровами, притоптаны плотней, чем в других местах. Взял палку, разгреб кучу лежалого хвороста и сразу заметил волчий лаз. Да, сомнений не было. Он обнаружил волчье логово. Хитрая волчица, выходя на охоту, осторожно прикрывала вход в нору сухим хворостом, умело маскируя свое жилье. На краях узкого прохода Евмен заметил несколько серых шерстинок – так, значит, логово найдено!
Взволнованный, присел он на обломок ветки дуба, тревожно и пристально огляделся. Думал, как быть, что делать дальше. Дядька Евмен не сразу находил правильные решения, поэтому не спешил. Он рассуждал так: забрать тут же волчат нетрудно, но тогда жди беды – если зверь сейчас набрасывается на овец, то потом в отместку за детенышей изведет все живое. А это не входило в планы лесника, он стремился обезвредить волчицу.
Идти в село, звать на помощь? Пока будет ходить, волчица, которая уже, наверное, следит за каждым его движением, сразу же кинется к логову и перетащит волчат в другое место, так спрячет их, что и не найдешь. Нельзя отходить от логова! Засесть в чаще, взять его на прицел и ждать появления волчицы? Но она, почуяв присутствие человека, сюда не вернется. Можно и день, и два сидеть, а у него со вчерашнего дня во рту крошки не было…
В безвыходном положении оказался дядька Евмен. Как в той сказке с медведем: и сам не идет, и поймавшего не пускает. Чесал-чесал он затылок да и надумал: а если взобраться на дуб, засесть в ветвях? Может, волчица сейчас далеко, а вернувшись, опасности не заметит? Люди говорят, будто зверь человека не чует, если тот заберется на высоту. Дядька Евмен не знал, так это или не так. Другого выхода нет – надо лезть на дуб.
Дуб ветвистый. Став на кучу дров, взобраться на него нетрудно. Спустя какую-нибудь минуту Евмен удобно устроился на нем, словно в седле, на высоте в пять-шесть метров над землей. Огляделся вокруг. Листвой дубы одеваются позже других деревьев; в эту пору на ветвях дуба только что высыпали мелкие бледно-розовые листочки, которые не застили света, видно было далеко. Евмен остался доволен – позицию выбрал такую, что лучше и не придумаешь.
Стал поджидать.
Кто охотился на волка, тот знает, что дело это непростое. Осторожный, предусмотрительный и хитрый зверь волк. Говорят, почуяв смертельную угрозу, волчица даже бросает волчат, убегает.
Обо всем этом передумал дядька Евмен, сидя на дубе. А сидеть неподвижно было неудобно и жестко, потрескавшаяся дубовая кора так и впивалась в тело. К тому же голод и жажда мучили. Что взял с собой в кармане, сжевал еще ночью, а про воду и забыл. Да еще проклятые комары так и вились, так и жужжали, жаждали напиться человеческой крови. Они, правда, сон отгоняли. Он, пакостник, сильно одолевал лесника. Смотрит дядька Евмен в чащу, наблюдает за каждым кустом, сторожит, не крадется ли волчица, а веки так и норовят слипнуться, ведь не спал уже не одну ночь. Время тянется, вроде прошел уже целый век, а в лесу – ни шелеста, ни треска. Не идет к своим малышам волчица. Они тоже есть захотели, слышно – попискивают, ну точно щенята в будке… Наверно, она, проклятая, была где-нибудь близко, заприметила Евмена, теперь хоть год сиди – не подойдет…
День был пасмурный, солнца не видно, но и дождя нет – не холодно и не жарко. В такую погоду травы просто на глазах растут, хлеба кверху тянутся, листья на деревьях зеленью наливаются. Сейчас бы хозяйством заниматься, а лесник все домашние дела запустил, с волчицей в жмурки играет.
Но что поделаешь? Все чаще ученые утверждают, что волк полезен и его надо беречь, потому что в лесу он самый большой благодетель, вроде «тренера», который любую косулю и кабана в спортивной форме держит, не дает никому из лесных жителей зажиреть или заболеть, а заболевшего быстро «вылечивает». Кто знает, может, где-то в тайге или тундре волк действительно благодетель? Там, где волков мало, оленей и других крупных травоядных множество… А тут, на Полесье, особенно в Евменовом обходе, где живут несколько зайцев, табунок коз и стадо кабанов, таких «тренеров», как волчица, надо уничтожать, иначе никакой живности не останется.
Обо всем передумал Евмен. И детство свое вспомнил и юность. Ему впервые приходилось иметь дело с волками. В войну они почти перевелись в лесах, из которых поубегали и козы, и кабаны, и лоси, и волки. Партизаны занимали здешние леса, бои шли такие – где там зверю удержаться…
Поначалу Евмену показалось, что это сон. Он задремал. Может, и захрапел бы на дубу, да комар в ухо заполз, разбудил. Открыл он глаза, глянул в чащу, а там что-то серое движется. Не сразу сообразил – волчица, высоко подымая лапы, к дубу подбирается, зайчишку-неудачника держа в зубах.
Евмен схватил ружье. И, видать, это движение инстинктивно почувствовала волчица, потому что остановилась как вкопанная, смотрит по сторонам, даже добычу из зубов выпустила, принюхивается, не на шутку переполошилась. Евмен понял: миг – и она прыгнет в сторону, скроется в зарослях.
И она-таки прыгнула, но в это время раздался выстрел, прокатился эхом по чаще, разнесся по лесу, возвещая птицам и зверям, что свершился суд правый над серой разбойницей и теперь можно вздохнуть посвободней.
Как раз в это время кончила Яриська готовиться к предстоящему экзамену, а Митько, наигравшись вдоволь в березовой рощице, направлялся домой. Тузик с Рексом вдруг такой лай подняли, что ребята даже испугались – что там случилось? Это возвращался домой отец. Псы кинулись было навстречу Евмену, но, учуяв волчий дух, поджали хвосты, заскулили, ощетинились, стали похожи на диких кабанов и бросились искать укрытия под амбаром.
Дети подбежали к отцу, с любопытством разглядывали мешок, который он бросил посреди двора. Мешок шевелился.
– А где мать?
– Ушла куда-то…
Евмен облегченно вздохнул. Значит, достаточно времени, чтобы обдумать предстоящую встречу с женой, и хотя у него готов был ответ на каждый ее вопрос, однако лучше, если б их разговор состоялся не теперь, а немного погодя.
– Папа, ну что там? – канючил Митько.
Хитровато улыбаясь, молча развязал Евмен веревку и вытряхнул волчат на траву.
– Щенки! – заплясал Митько.
Волчата – их было двое, черно-бурых, густошерстых, мешковатых, уже зрячих – действительно доходили на маленьких овчарок. Хищно сверкнув иссиня-желтыми глазами, они поначалу бросились в стороны, затем, припав грудью к земле, затаились – что значит дикари!
– Волчата? – догадалась Яриська.
– Ага, – солидно ответил отец. – Теперь на собак будем их перевоспитывать.
Митько даже рот разинул, не поверил:
– Ей-богу, волчата? А не обманываешь?
Евмен рассказывал про свою охоту, обдумывая, куда их поселить.
Разыскали глубокий ящик, положили в него сено. Собрались поместить туда волчат. А они, даром что маленькие, а царапаются, убегают, не даются в руки. Евмен брал их за загривки, они взвизгивали, как обыкновенные щенята, в сено зарывались сразу с головой, только поблескивали оттуда глазками.
– Молока им принесите, – велел отец.
Дети будто не слыхали. Митько считал это Яриськиным делом, а Яриська ждала, что брат проявит инициативу: мальчишке сподручней заниматься воспитанием волков. В конце концов пришлось ей раздобывать молоко – как-никак хозяйка, – а Митько взялся кормить волчат. Только они и близко к черепку не подходили, боялись.
Дядька Евмен тем временем переоделся, умылся, сел на колоду и с аппетитом уминал хлеб с молоком. Его небритые, в черной, словно сажа, щетине челюсти двигались проворно. Он задумчиво смотрел на лес, за которым уже скрылось солнце, только розово-красное зарево стояло над горизонтом. В лесу состязались кукушки; где-то за хатой в кустах пробовал голос соловей; иволги кричали, перелетая с дерева на дерево; аист вернулся к аистихе в гнездо и, кланяясь, все что-то клекотал, вроде бы извинялся перед ней за какую-то провинность. Евмену подумалось, что одинаково ведется как у людей, так и у птиц. Вот аист извиняется перед своей подругой, а скоро и ему предстоит оправдываться перед Антониной. Только есть разница – аистиха молчит, видно, в молчании таит свой укор, а Тонька молчать не станет, у нее на каждое Евменово слово своих десяток приготовлено, вылетают, будто из соломорезки солома, не переговоришь ее и не остановишь.
Не успел поесть – жена показалась на стежке. Сильно была озабочена, а как увидела мужа, такой вид приняла, будто еще целая груда дел ей на голову обрушилась.
– Мама! – бросился ей навстречу Митько. – А у нас волчата! Пара!..
Антонина молчала. Ничего не отразилось на ее постном, обиженном лице. Евмен отложил хлеб, отодвинул подальше крынку.
Яриська, научившаяся без слов угадывать желания родителей, убрала посуду.
Какое-то время Антонина молча ходила по двору.
– Мама, гляньте, – прозвучал снова голос Митька, – они будто и не волчата – на щенят смахивают!
– Как же, есть у меня время на волков любоваться! Есть у меня хоть бы час просвета в этом пекле? Вон отец пусть любуется, ежели наловил, у него такая профессия – волков пугать. А у меня дел и без того по горло!
Митько понял, что не вовремя пристал к матери с волчатами, замолчал, настойчиво подталкивал их к миске с молоком – ведь отец сказал, что они голодные.
Яриська направилась в хату. Она, как старшая, понимала, что детям не следует прислушиваться к родительским распрям.
Евмен рассматривал алую полоску на западе, деловито поглаживал подбородок, явно давая понять: больше всего на свете он озабочен тем, как бы скорее избавиться от черной, густой, словно щетка, щетины.
– Тебе что, делать нечего? Так и будешь сидеть сложа руки? – вновь накинулась на мужа тетка Тонька.
Евмен помалкивал, продолжая сидеть.
– Может, снова в лес побежишь, не всех волков переловил?
– Да вроде всех…
Это стало сигналом к атаке. Антонина только и ждала, чтобы Евмен раскрыл рот, подтвердил – он слышит ее речь и способен реагировать на ее слова. Сладко так, будто ласково, повела:
– Слава тебе господи! Все зверье переловил! Что же мы теперь с этого будем иметь? Может, премию какую лесхоз и Союз охотников выдадут, или телевизор преподнесут, или в должности повысят, из этой барсучьей норы вытащат?
Дядька Евмен загадочно улыбался, молчал, зная, что ни премии, ни повышения по службе за свои старания он не получит. Знала это хорошо и тетка Тонька, она просто зеленела от злости.
– Еще и смеется, бессовестный, зубы скалит! А знаешь ли ты, безмозглый, сколько времени напрасно потратил, по лесам слоняясь, ища ветра в поле? Знаешь ли ты, сколько можно было посеять да посадить, сколько полезного сделать? А ему волки покоя не дают, охота на уме…
Наконец тетка Тонька в своих упреках достигла вершины и перешла к практическим выводам:
– Нет, так дальше жить невозможно. Либо волки, либо жена! Либо дети, либо лес!
Дядька Евмен хоть и был тугодум, но скрывал в себе неплохого дипломата. Умел он терпеливо выслушивать свою жену, пока она, высказав все, обессилев, не становилась податливей и уже не столь агрессивной. Вот тогда и он начинал излагать свое, да так умело и твердо, что, глядишь, по его и выходило.
– Все верно, – раздумчиво начал Евмен, после того как Тонька немного угомонилась. – Ты права – до каких пор нам в лесу сидеть? Выбираться отсюда надо, вон уже все лесники по селам и даже в городах живут. Почитай, мы одни такие остались… Хотя, если подумать, напрасно они из лесу бегут. Что ни говори, а лесник есть лесник. Да и лес – не городская копоть и грохот. Теперь вон, кто поумнее, из города в лес перебирается. Скоро и лесникам места не хватит. Насчет того, что не посеяно да не посажено, тут ты права – можно бы и еще сеять, да уж и так все по плану засеяно и посевного материала нет. А сажать – так еще посадим и капусту, и бураки, и морковки кинем, все это понадобится.
Дядька Евмен говорил так рассудительно, что тетку Тоньку, ослабевшую от собственных пылких речей, начинало клонить в дремоту. Но пока что она слушала или делала вид, что слушает.
– Что долго по лесу пришлось бродить, ты и тут права. Поводила меня волчица проклятая, словно дурня какого…
Тетка Тонька многозначительно усмехнулась, губы ее пренебрежительно скривились, однако, видать, покуда еще лень было ей включаться в разговор.
– Ну, я все же ее перехитрил, уложил серую! Может, барана получим в колхозе как поощрение. А что двоих волчат принес, так это тоже готовые денежки, жинка. Говорят, в Киеве в зоопарке за каждого такого волчонка по триста рублей дают…
Бросил лукавый взгляд на жену – клюнуло?
– Смотри, кабы не по тысяче…
– Да пусть хотя бы по сотне! Мы ведь от этого не в накладе. Две сотни получу – и то в хозяйстве подспорье. Может, что детям или, к примеру, тебе купим…
– Ты мне напокупал…
– Да купим, чего там! И пусть даже не в цене они, эти щенки, – тоже не беда. Не будет волчья порода уничтожать лесную дичь.
Сердце Тоньки постепенно смягчалось. Все же, что ни говори, а ее Евмен человек с головой. Коль уж что делает, так знает, для чего. Может, и вправду овечка в хозяйство прибудет, а то и копейка лишняя…
– Мама! Папа! – приглушенно позвал, подбежав к родителям и таинственно подмигнув, Митько.
– Что там такое?
– Едят…
– Кто?
– Да волчата! Так молоко хлещут, аж за ушами трещит…
Евмен и Антонина подошли к ящику. Волчата, забыв об опасности, о том, что они лесные зверята, отталкивая друг друга, лакали из черепка молоко. Горопахи, отец и мать, а за ними и Яриська, которая незаметно, словно тень, приблизилась, изумленно смотрели на зверенышей.
– Ничего, значит, жить будут… – рассудительно произнес Евмен.
– А то как же! – бодро подтвердил Митько.
Старательно прикрыли ящик досками и только тогда один за другим через двор, застланный весенними, ясными сумерками, отправились в хату.
IIIЯриська не могла забыть Харитона.
Поначалу сердилась на него. Считала, что Харитон ее обидел, а не она его. Пристал как ненормальный со своими вопросами, да еще с такими, о которых ученику седьмого класса и думать не полагается. Видали, ответь ему – за кого пойдешь замуж? Когда еще это будет! А потом, разве Яриська думала о таком? Ну пусть бы уж спросил, когда станет взрослой. Конечно, только за Харитона, ни за кого другого не вышла бы, если уж такова девичья доля, если без этого нельзя. Неужели он этого не понимает? Так нет, ответь ему… Да разве она знала, как ответить? А потом, ничего такого она и не сказала. Сказала, что поступит, как велит мама, а что – разве не верно? Ведь маму нужно слушаться во всем, и к тому же само собой понятно – мама и сама велела бы выйти за Харитона…
А он еще и рассердился. Мама отцу и не такое говорит, а он ведь не дуется. Наоборот, всегда в шутку все обернет, смотришь, оба веселые…
Сначала Яриське просто было досадно, что Харитон так нехорошо себя повел. Она обиделась и даже была довольна, что именно так себя с ним держала: пусть знает, что Яриська не только плакать умеет, но и сердиться тоже. Ждала, что после выходного, в понедельник, встретившись в школе, они снова помирятся – ведь не такая уж серьезная, между ними ссора произошла.
В понедельник Харитон в школу не явился. Ребята сказали, что он уже в Боровом, там теперь и жить будет. Яриська сперва этому не поверила, думала – он хочет ее проучить, и потому еще больше разозлилась. Постой же, если ты так, то не думай, что по тебе плакать буду, побегу за тобой! Дня три в школу не походишь, а там прибежишь…
Во вторник в Бузиновской школе побывал Андрей Иванович. Сказали, что забрал документы Харитона. И этому не совсем поверила Яриська. Но когда после уроков увидела, что учительница Мария Степановна переселяется в Харитонову хату, когда убедилась, что Харитона нет дома, то по пути в свою лесную сторожку горько заплакала. Она не могла представить себе, как это он будет жить в чужом селе, у чужих людей. Была уверена, что упрямый Харитон сделал это наперекор ей. А раз так, то и плакать не стоит…
Словно о каком-то пустяке, сообщила матери:
– Так что ваш Харитошка-почтальон уже в Боровом, у деда, и Мария Степановна в ихнюю хату переселилась.
Мать на какое-то время лишилась речи. Она смотрела так, будто дочь умом тронулась, и шевелила губами, силилась что-то сказать, но слова застряли в горле.
– Как – в Боровом? Как – поселилась? Кто ж ей позволил?!
– Не знаю, – пожала плечами Яриська.
Весть, принесенную дочкой, подтвердил и Евмен.
– А чего же еще было ждать от этого кодла? – зло произнесла Антонина.
Какое-то время Яриська, подхлестываемая злостью, чувствовала себя спокойно, старалась не думать о Харитоне, да и редко его имя упоминалось теперь в лесной сторожке. Только после того как отец спросил у нее, не обидела ли она чем-нибудь хлопца, Яриська задумалась. В самом деле, не мог Харитон без причины так перемениться и бежать из села. Наверное, его кто-то оскорбил. И теперь она была убеждена – во всем виновата мать. Отец не мог этого сделать, он добрый, он вообще никому не причиняет зла. Тем более – детям. А мать все может. Особенно словом умеет и любит уколоть человека. Да, это она сказала что-нибудь Харитону, а тот разобиделся и, вспомнив приглашение деда, отправился в Боровое…
Девочка рассуждала логично и пришла к правильному и безошибочному выводу. Но что она могла изменить? Слово что воробей: вылетит – не поймаешь. Мать сказала не то, а Харитон рассердился на всех Горопах и теперь никогда на глаза не покажется.
Яриська потихоньку плакала. В школе жадно ловила каждое слово о Харитоне. Но говорили о нем мало и, чем больше проходило дней, тем реже вспоминали Колумбаса. Тогда девочка поняла, что в жизни так и бывает – исчезает человек, и память о нем постепенно развеивается. Пройдет сколько-то лет, и о том, что есть на свете Харитон Колумбас, никто в Бузинном не вспомнит. И ей было больно до слез – как это можно забыть живого человека?
В это утро в школе снова заговорили о Харитоне. Митько раззвонил на всю школу, что его отец поймал в лесу волчат. Зная его склонность к вранью, не поверили, бросились с вопросами к Яриське:
– Горопашка, это правда?
– Что правда? – Сердце девочки сжала тревога.
– Да про волчат. Правда, что отец поймал?
Вон они о чем! Будто волчата какое-то чудо. А оказывается, чудо, потому что чуть не сорвали в школе уроки, когда кто-то из ребят предложил:
– Айда волчат смотреть!
– Айда!..
Заводилу дружно поддержали, даже девчонки начали быстро складывать книжки – какие там уроки, если живых волчат можно поглядеть в лесной сторожке!
Не удалось бузиновским школьникам осуществить свой замысел – в дверях появилась учительница, велела сесть за парты. И не о волчатах рассказывала им целый урок, а заставляла повторять пройденное.
Договорились после занятий пойти к Яриське, но так, чтобы об этом не узнали другие классы, не то к дядьке Евмену нагрянет вся школа.
– Отец не прогонит? – допытывались у Яриськи.
– Почему он должен прогнать?
– А мать не отругает?
– Не знаю. Наверно, капусту сажать будет.
Долго, очень долго тянулись в этот день уроки, казалось, конца им не будет. Никому в голову не лезли премудрости из учебника, всем мерещились волчата, они показывали розовые язычки, оскаливали острые хищные зубки.
– А какие они, волчата? – спрашивали на следующей перемене.
Яриська пожимала плечами:
– Обыкновенные.
– Так уж и обыкновенные! Волчата – и обыкновенные. Скажет тоже!..
Яриське не верили. Не могут волчата быть обыкновенными! Это она, наверно, просто их не разглядела.
– А во рту у них черно?
– Почему черно?
– Потому что хищники!
– Они еще маленькие…
– Все равно должно быть черно.
И осуждающе смотрели на девочку. Надо же – иметь живых волчат и не заглянуть им в рот! Только девчонки на такое способны.
Когда наконец уроки закончились, семиклассники не бросились с криком и шумом из класса. Сделали вид, что у них какое-то важное собрание, сидели тихо за партами, а дозорные пристально смотрели в окно – расходятся ли другие классы?
Стояла чудесная весенняя погода.
Сирень пахла на все село. Во дворе школы зеленел подорожник, красота кругом – и школьники не спешили уходить. А семиклассники понимающе переглядывались, самые нетерпеливые ворчали:
– Уже кто-то разболтал… Не торопятся… Ждут…
Но их никто не ждал. Толпа школьников на дворе постепенно таяла, поодиночке и группами разбредались ребята по домам. Семиклассники облегченно вздохнули, захлопали крышками парт, вскинули на плечи сумки, уставились на Яриську.
– Ну, веди, Горопашка!
Яриська сразу очутилась в центре внимания, каждый проявлял к ней подчеркнутое уважение – ведь как-никак к ней шли в гости, а с хозяйкой нужно быть вежливыми.
Чуть ли не в десятый раз переспрашивали, как охотятся на волков, что волчата едят, перестал ли выть с перепугу под амбаром Тузик. На вопросы Яриська отвечала сдержанно, и ребята стали наперебой рассказывать всевозможные истории о волках. Тут же кто-то вспомнил о Харитоне. Вот бы кому не мешало поймать волка или хотя бы волчонка! Теперь он у того учителя, что прежде был директором школы и зоопарк организовал… Ребята видели этот зоопарк. Даже лосенок в нем живет, а волка там нет.
Чуть погодя принялись лясы точить насчет Харитона.
– Наверное, Колумбас тоже сидит там в клетке, роль шимпанзе исполняет.
Это сказал Федька, худющий, длинношеий двоечник, который не молчал только тогда, когда школа далеко и учителя не слышно. Но уж если заговорит, то как ядом обольет. Самый ехидный двоечник в классе!
– Тебя, может, и посадили б в клетку вместо обезьяны, – встал на защиту Харитона его лучший друг Антосик. – А Харитону хорошо живется. Андрей Иванович, говорит, очень добрый и дедом ему приходится.
– А что ему оставалось делать, раз без матери остался? Про тетку Галину до сих пор ничего не слыхать. В лавке вон уже другая торгует.
– Так, может, Колумбас там зоопарком заведует, не слыхали?
– Да какой это зоопарк без волка? Кабы туда слона да льва с тигром, вот тогда был бы зоопарк, а то черепаху в клетку посадили, пару скворцов – вот тебе и всё.
– Раздобудут и волка. Дело не хитрое. Только б не поленились…
– Им в зоопарк всякую тварь несут.
– Вот бы нам такое…
– Пхи, сказал! У нас был живой уголок. Завели ежа да ворону. Ежик с голоду сдох, а ворона улетела.
В спорах и шутках путь прошли незаметно, вот и лесная сторожка показалась. Ни Тузик, ни Рекс не встретили их: до сих пор не могли привыкнуть к волчьему духу на дворе и поэтому держались огорода или бегали с Митьком по лесу.
Яриська показала волчат. Рассматривали с пристрастием, многие не поверили, что это хищники, а Федька-двоечник заподозрил обман, бубнил недовольно:
– Тоже мне волки! Щенят овчарки дядька Евмен завел, а Яриська нам волками голову морочит.
Антон клялся, что это самые настоящие волчата, но ему кто верил, а кто и нет. Яриська помалкивала, ей не хотелось никого убеждать. Стояла и улыбалась собственным мыслям.
Вечером сказала отцу:
– Говорят, при Боровской школе есть зоопарк.
– Да, будто Громовой давно там всякую живность собирает.
– Интересно… – сощурилась мечтательно Яриська.
– Да чего ж… Если кто не видел зверя в глаза, тому интересно.
– Только волков у них нету.
Дядька Евмен промолчал. Кто знает, что он подумал. Может, гордился, что в его хозяйстве появились живые волки, а может, раздумывал над тем, бывает ли зоопарк без настоящего волка.
Как бы между прочим, Яриська прибавила:
– Говорят, Харитон в том зоопарке за старшего.
Дядька Евмен думал о чем-то своем, потом довольно хмыкнул, хотел что-то сказать дочке, но, когда обернулся, той уже и след простыл.
