Текст книги "Кукуют кукушки"
Автор книги: Юрий Збанацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)
Андрей Иванович в последние дни почувствовал себя лучше. Улучшение, конечно, было относительным. Он уже не помнил, когда был по-настоящему здоровым. Но после того как в гостях у него побывала Галина, когда развеялось тяжкое недоразумение, которое столько лет отравляло им обоим жизнь, он заметно ожил, даже боли, с которыми свыкся, стали слабее. Или, может, он просто перестал обращать на них внимание… Человеку немного надо для счастья, а еще меньше – для хорошего настроения. Развеялись сомнения, наладились отношения с дорогим для него человеком, и старый учитель почувствовал прилив новых сил. Теперь он и засыпал, и просыпался с единственной мыслью: не сегодня-завтра в его доме раздастся голос дочери.
На следующий день после Галининого отъезда Андрей Иванович проснулся рано, выпил стакан крепкого чаю и, чуть развиднелось, вышел из дому.
Село уже просыпалось. Из труб вился дым; слышались приглушенные голоса, бойкое петушиное «кукареку», гудели моторы на колхозном дворе, а в небе чуть слышно курлыкали журавли – не останавливаясь на деснянской пойме, они проплывали в утреннем тумане на север, в бескрайние белорусские леса, на болота и озера. Андрей Иванович полной грудью вдохнул утренний воздух.
Жил он неподалеку от школы, ближе к пойме реки, на самом краю села, – еще б немного, и двор заливало бы весеннее половодье. Во время сильных паводков, правда, бывало, что деснянский разлив подступал к воротам, а то и прямо во двор. В эту весну воды пока было немного.
Андрей Иванович смотрел в сторону Бузинного, стараясь разглядеть далекий берег, белые хаты, которые отчетливо виднелись сейчас, пока их не успела скрыть от взора густая зелень. Над лугами плыл утренний туман, не густой, но застилавший весь горизонт. Слышался, будто из-под земли, шорох и глухой шум. Но Андрей Иванович, который уже не мог похвалиться хорошим слухом, этого не замечал и даже не подумал, что Десна вскрылась, что она уже бушует, шумит, беснуется. Перед глазами стояла Галина. Он размышлял все время об одном – о ее откровенном признании, о причине разлада. Есть же на свете такие злые, бессердечные люди, которые, преследуя свои эгоистичные интересы, готовы поссорить близких людей, доставить им столько неприятностей, столько боли… Он вспоминал жену – она умерла, так и не узнав, почему их Галя, которую они так крепко любили, вдруг отошла от них, сделалась к ним равнодушной…
Андрей Иванович направился за село, ближе к песчаным холмам, где густо рос краснотал и приземистые ветвистые сосенки. По пути встретился с кузнецом Марком Черпаком, мужем той самой Марии, что присматривала за Андреем Ивановичем, будто за родным отцом. Как и все боровские жители, Марк был когда-то его учеником и воспитанником.
Всех своих учеников, давних и недавних, Андрей Иванович знал, как самого себя. Марию любил и уважал за добросердечность и прямоту. Ее Марко запомнил всезнающим и способным хлопцем, но таким пронырой и плутом, каких поискать. Из Марко вышел добрый мастер, кузнец высокого класса, однако авторитетом у односельчан и у старого учителя он не пользовался.
Как и всегда, Черпак пробирался домой по загуменью и поэтому растерялся, повстречав в сосенках Андрея Ивановича. В округе Марко был известен как браконьер. Не признавая законов охоты – рыбу истреблял варварски, птицу и зверя тоже. И сейчас шел домой, пряча под полой сложенное вдвое ружье и пару уток. Жил он почти на самом краю села и рассчитывал добраться до хаты незамеченным. Увидев учителя, он даже остановился от неожиданности, потянулся к шапке, по школьной привычке.
– Доброе утро, Андрей Иванович! Вы уже на ногах? Это хорошо…
– Здравствуй, здравствуй, Марко! Вижу, и ты уже на ногах, промышляешь…
Марко покраснел, прятал глаза, не мог смотреть на Андрея Ивановича.
– Грешен. Не вытерпел. Двух селезней…
– Не доведет тебя, Марко, до добра алчность…
У Марко недобрым огоньком вспыхнули глаза, он бросил исподлобья насмешливый взгляд на учителя:
– Простите, Андрей Иванович, но… вам же хотел угодить…
Старик высоко вскинул седые брови.
– Мария все сокрушается – чего бы такого вкусненького отнести больному, а я себе думаю: что может быть лучше жареного селезня?
Учитель хорошо знал характер Марко, не поверил ни единому его слову.
– Благодарю, Марко, за заботу, но ты ведь прекрасно знаешь, что я дичью в такую пору себя не балую.
Черпак воровато покосился по сторонам, видно, не хотел еще кого-нибудь повстречать.
– Извините, спешу, уже время раздувать кузнечное кадило. До свидания, Андрей Иванович!
– Будь здоров, раздувай… – иронически попрощался он с Черпаком.
Расстались, недовольные друг другом.
Пройдя немного, Марко вдруг что-то вспомнил, а может, хотел смягчить впечатление от встречи, обернулся и крикнул учителю:
– А Десна вскрылась! Ломает, крушит…
Андрей Иванович на это ничего не ответил. Подумал только: река вскрылась, значит, пришла настоящая весна, теперь и природа и люди заживут по-иному, забот прибавится. И вдруг заныло под сердцем, какая-то непонятная тревога защемила в груди, всего охватило смутное беспокойство, а отчего, никак не мог понять. Значит, Десна вскрылась. Он хотел было спросить у Марко, когда точно взломало лед, обернулся, но того и след простыл. Андрей Иванович подумал, что река вскрылась скорее всего на рассвете, потому что, если б это произошло с вечера, Галинка возвратилась бы назад.
Теперь Андрей Иванович каждое утро ходил за село, бродил по окрестностям, вслушивался в курлыканье журавлей, наслаждался кигиканьем чаек – жалобные крики этих чубатых птиц особенно волновали и радовали его. Луга оживали на глазах. На пригорках зеленела трава, щавель выпускал листочки-лопаточки, на болотах буйно цвел желтоцвет, по берегам озер лезли вверх лезвия камыша и аира. Пение птиц, кряканье, посвист и стенания раздавались повсюду. Луга превратились в птичьи базары, не умолкавшие с утра до позднего вечера.
Любил Андрей Иванович природу. С детства любил.
Еще с тех пор, когда отец начал брать его с собой на озера и старательно открывал перед сыном тайны живого мира. И про рыбу рассказывал – как она живет в воде, вел беседы о птицах и зверях, их особенностях и повадках; о травах и деревьях говорил, будто о живых существах. Любовь к природе и определила дальнейший жизненный путь Андрея: в техникуме, а затем и в институте он изучал естественные науки, агрономию, преподавал естествознание и химию в школе.
Жил Андрей Иванович в просторном домике, обнесенном зеленым штакетником. Усадьба была разделена пополам: на одной половине шумел сад, на другой, большей, разместился живой уголок, или, как его называли в Боровом, школьный зоопарк.
Живой уголок был творением Андрея Ивановича. Началось все с того, что учитель с учениками стали подбирать раненых птиц и зверят и селить их в специально построенные вольеры. Ну, а потом не только подранков, но выпавших из гнезда птенцов и даже детенышей разных зверюшек тащили дети и взрослые на учительский двор. Так и получилось, что в больших и малых вольерах поселились и птицы, и звери, и земноводные, и грызуны.
Живой уголок сохранился и после того, как Андрей Иванович вышел на пенсию. Именно сюда и вели ребята из Борового случайно найденного ими покалеченного лосенка.
Андрей Иванович повстречался с ними сразу же за селом. Увидев старого учителя, школьники закричали, замахали фуражками. Он неторопливо направился к ним, догадываясь, что зовут не зря. Подойдя вплотную, увидел на песке обессилевшего лосенка. Путешественники наперебой рассказывали, а Андрей Иванович тщательно, как настоящий ветеринар, осматривал больное животное. Отметил: лосенок здоров, только нога его измучила, и, если ее не высвободить из железных клещей, малыш погибнет. Велел ребятам сбегать в кузню и позвать кузнеца с инструментом.
– Его счастье, что мы нашли, а то погиб бы, – в который уже раз повторяли школьники.
Лосенок и впрямь был еле живой. Он так ослаб, что ежеминутно останавливался, и мальчишки подталкивали его сзади, помогая передвигаться. Возле села он упал.
Помощь не заставила себя ждать. Вернулся посланец, а с ним и Марко Черпак. Следом бежала толпа любопытных – в Боровом такое диво, как лось, появилось впервые…
Андрей Иванович безошибочно угадал, что кузнеца привело сюда не желание как можно скорее помочь животному, а чисто охотничье любопытство. Осмотрев малыша, Марко прищелкнул языком, прищурил глаза:
– Вот это дичь!
Тесным кружком обступили любопытные лосенка, а он припал головой к земле, настороженно следил за людьми, иногда закрывая глаза то ли от испуга, то ли от боли.
Андрей Иванович командовал, советовал, как снять капкан, а Черпак – нужно отдать ему справедливость – мастерски выполнил операцию. Разъединил клещами ржавую скобу, перекусил кусачками тонкую стальную пружину, и капкан ослаб, мог бы даже совсем упасть, если бы не слишком глубоко впился в туловище. Пришлось применить силу. Лосенок от боли дергался, а когда наконец высвободился, то сразу встал на ноги. Рана кровоточила. Кто-то предложил свой платок, разорвали на куски чей-то мешок и бережно придерживали малыша, пока Андрей Иванович бинтовал ему ногу.
Кузнец Черпак словно бы ласково дотронулся ладонью до спины лосенка. Взгляд его хитрых желтоватых глаз, глубоко спрятанных за припухшими веками, выразил разочарование. Андрей Иванович быстро сообразил, что означало это прикосновение. Саркастически прищурив глаза, посмотрел на Марка:
– Что?
Марк понял, что учителю ясны его мысли, и не стал маскироваться.
– Мяса с него… Одни мослы!
Черпак медленно отошел, собрал инструмент, окликнул подручных, сказав, что в кузне работа не ждет, и тяжело зашагал по песку. У него пропал всякий интерес к животному.
Ребята с Андреем Ивановичем повели лосенка в веселый, плотно заселенный школьный зоопарк. Сначала лосенок шел неохотно, но потом стал смелее наступать на поврежденную ногу, и вскоре шумная толпа ступила на сельскую улицу. Из хат выходили люди, бежала детвора – все уже знали о находке, всем хотелось взглянуть на лесное чудо, которое будет теперь украшением живого уголка.
Среди жителей оказался и приезжий из района. Он, правда, был из местных: тут родился, учился в здешней школе, а уж потом перебрался в райцентр. Андрей Иванович его знал, позабыл только, кем тот работает. Поздоровавшись с учителем, гость спросил:
– Простите, Андрей Иванович, я к вам по делу. Давно у вас была Галина Колумбас?
Старого учителя будто током ударило в сердце. Взглянул вопросительно.
– Я следователь, Андрей Иванович…
– Следователь? – машинально переспросил учитель, тут же вспомнив, что его бывший ученик действительно учился на юридическом факультете.
– Она бесследно исчезла. Мне поручено вести следствие.
Андрей Иванович забыл о лосенке, о живом уголке, обо всех и обо всем. Молча поплелся к своему дому. Он мгновенно понял, что случилось страшное, что еще один безжалостный удар обрушился на его голову.
VIIХаритону начинала нравиться самостоятельная жизнь. Днем – школа, а после занятий – лесная сторожка. В лесу было чудесно: пение птиц, аромат, солнце. Тетка Тонька встречала радостно, никогда раньше она не бывала такой приветливой. Спросит только, не вернулась ли мама, утешит парнишку и опять к печной заслонке. Оттуда запахнет так аппетитно, что Харитону сразу захочется есть, – кажется, никогда не был он так голоден, никогда не едал таких вкусных борщей и каш. Все чаще он беспокоился о матери, винил ее в невнимании к нему, подбирал слова, какими выразит ей свое неудовольствие. О том, что с мамой могло случиться несчастье, не подумал ни разу.
По-настоящему Харитон встревожился и взволновался, только когда увидел в лавке чужих людей. Шел в школу – лавка была закрыта, на дверях висел замок, а когда возвращался, глянул в ту сторону и встрепенулся – ставни распахнуты, замок снят. Рванулся, побежал, чтобы скорее увидеть маму…
В лавке хозяйничали чужие люди. Дверь заперта изнутри, через окно видно, как незнакомцы выполняли обычную, очень медленную работу, которая называлась переучетом.
Харитон забарабанил в окно. На него сперва не обращали внимания, потом кто-то подошел, недружелюбно спросил, чего, мол, ему нужно.
– Позовите маму, – попросил Харитон, думая, что она в подсобке.
– Какую маму? – спросил мужчина. Но тут же, видимо, и опомнился, сообразил, о ком идет речь. – А ты чей, мальчик? Галины Харитоновны?
Харитон возмутился, не стал объяснять, чей он сын, а просто потребовал, чтобы позвали Галину Харитоновну.
Ему объяснили, что она еще не вернулась, а на вопрос, когда вернется, ответили как-то неопределенно.
Ошарашенный неожиданностью, возмущенный, Харитон не знал, что и подумать. Он был не в силах понять то, что происходило: в магазине ревизия, а никто не может сказать, когда возвратится его мать. Он, пожалуй, так и стоял бы столбом возле магазина, если б его не увидела Яриська.
– Что ты здесь торчишь, Харитон?
Узнав, что его не впустили в магазин, предположила:
– А может, Галина Харитоновна дома?
– Говорят, она не вернулась… – ответил ей Харитон.
– Да мало ли что могло случиться? Может, заболела, может, заехала к кому-нибудь, разве так не бывает?
– А почему эти… копаются тут? – враждебно кивнул в сторону ревизоров Харитон.
– Кто знает! Может, их Галина Харитоновна попросила, а может, так полагается. Вот что! Пойдем-ка лучше к нам, расскажем отцу с матерью. Наверное, им что-нибудь известно…
Яриська щебетала, а Харитон успокаивался и снова думал, что лучше ее нет человека на свете.
Дорогой неприятности позабылись, все стало на свои места.
Обитатели лесной сторожки были дома. Дядька Евмен что-то мастерил. Тетка Тонька полоскала и развешивала белье.
– Тетка Галина еще не вернулась, а в лавке ревизию делают, – сообщила Яриська, едва они ступили во двор.
Харитон стоял насупившись, исподлобья поглядывая на Яриськиных родителей и стараясь уловить, как они воспримут эту новость.
Дядька Евмен и тетка Тонька переглянулись, помолчали.
– Так чего же они в лавке копаются, если тетки Галины нет? – наконец отозвался Евмен таким тоном, будто упрекал кого-то за бестактность.
– А мы почем знаем? – пожала плечами Яриська.
– Что бы это значило? – пряча глаза, промолвила тетка Тонька.
Глянув с сочувствием на парнишку, дядька Евмен оставил работу и принялся вслух размышлять над тем, что могло случиться с его мамой.
– Значит, вроде ревизию делают, так, что ль? Переучитывают без нее? Тут что-то неладно. Может, кто жалобу написал, что, мол, товара такого-то не хватает, растрата какая или еще что. Вот и проверяют…
– А почему без продавца? – удивлялась тетка Тонька.
Харитону стало не по себе. Только теперь он всерьез подумал, что с матерью, верно, случилась большая неприятность. Ведь переучет ведется без нее неспроста…
– Хм!.. – озабоченно поблескивал глазами Евмен. – Возможно, что арестовали ее… В милиции держат… кто знает?
Тетка Тонька не зря считалась мастером всякого рода предсказаний. Она сразу поддержала такое предположение:
– Вот то-то и оно! Я тебе сразу сказала, что виноват во всем дефицит.
– При чем тут дефицит?
– А при том! Получила что-нибудь ходовое, увидела, что нет переправы, ну и подалась в чужие села. Продала иль не продала, заработала или нет, а глядишь, где-нибудь и влипла. Люди теперь такие, донесут сразу. Вот и могли прикрыть…
Харитон сразу представил себе подобную ситуацию, и внутри у него похолодело. Он с надеждой посматривал на дядьку Евмена, ожидая, что тот решительно отвергнет подобное предположение. Дядька Евмен и впрямь рассмеялся от таких слов:
– Вот уж выдумала! Чего это она вдруг станет возиться с каким-то там дефицитом? Ошибка тут какая-то. Скоро вернется, все и выяснится. А пока что корми детей, из школы прибежали, небось проголодались…
После обеда ребята дружно выполнили все заданное на дом. За работой Харитон немного рассеялся, стал самим собой, но, когда выбежали во двор, чтобы поиграть в лесу, тревога снова подступила к сердцу. Затосковал без мамы, подумал: наверное, теперь-то уж вернулась, не могла же она чужим людям позволить хозяйничать в лавке. И Харитон заспешил домой. Яриська не отговаривала, только посматривала на него сочувственно. Видать, ей не хотелось оставаться одной, а Митько был не очень подходящим собеседником.
– До завтра, – произнес Харитон, прощаясь.
– До завтра, – ответила Яриська, желая, чтобы это завтра наступило уже сегодня.
На следующий день Харитон не явился в школу. Как ни оберегали его односельчане, ужасная весть дошла и до него. Известие о гибели матери принесла районная газета, которую выписывала мама, а почтальон аккуратно опускал в почтовый ящик, сколоченный Харитоном.
Утром, как всегда, Харитон спешил в школу и уже было прошел мимо ящика, но, подумав, что в нем может оказаться письмо, открыл дверцу. Вынул газету. Развернул ее. В глаза бросилась собственная фамилия в черной рамке. Райпотребсоюз с прискорбием извещал о трагической гибели одного из лучших работников торговой сети района Галины Харитоновны Колумбас и выражал семье (то есть ему, Харитону) свое глубочайшее соболезнование…
Газета выпала из рук Харитона, что-то острое перехватило горло, он задохнулся – не хватало воздуха. Бросив портфель возле почтового ящика, Харитон добрался до завалинки, обессиленно сел на сырую землю, обхватил обеими руками голову. Ничего не мог сообразить, не хотел верить в то, о чем черным по белому писалось в газете… В голове стучало, кровь пульсировала в висках. Харитону вдруг захотелось спать. Поскорее добраться до кровати, лечь и заснуть! Непременно заснуть, иначе с ним случится что-то непоправимое! Ему почему-то казалось, что засни он, и все само собой уляжется, все станет на свои места. Мама вернется, должна вернуться как раз тогда, когда он начнет засыпать. Представилось, что он уже стелет постель, чувствует приятный запах чистого белья – мать так старательно стирала его, гладила, складывала в холодном чулане, и, когда приносила в дом, белье пахло зимою и снегом. Прохладная простыня касалась подбородка, к пылающим щекам ласково притрагивались мамины пальцы, ее ладонь гладила его непокорный ежик. Мама велела закрыть глаза и спать, спать! Непременно уснуть, потому что, если он не уснет, случится что-то непоправимое, страшное…
Он не помнил, как поднялся на ноги, отыскал спрятанный ключ, отпер дверь, как, не раздеваясь, упал на кровать, вдохнул пахучий холодок простыни и снова ощутил нежное прикосновение материнской руки к горячим щекам. Закрыл глаза и медленно стал проваливаться куда-то, словно исчез под водой, не задумываясь, выплывет ли когда-нибудь на поверхность.
Тяжелое известие потрясло Харитона, затемнило сознание, ввергло в какой-то нереальный мир. Он забылся непробудным сном.
– Колумбас опять не пришел! – сообщила Мария Петровна директору школы.
– Бедный мальчишка! – вздохнул директор. – Может, он догадывается?
Ни жива ни мертва сидела в классе Яриська – не знала, что и думать. Харитон обещал прийти. Наверно, с ним что-то случилось. На большой перемене она попросила Марию Петровну:
– Разрешите пойти к Харитону. Мы не знаем, что с ним.
Мария Петровна отправилась к Колумбасу сама. Войдя во двор и увидев газету, брошенный портфель, все поняла.
Ей показалось, что Харитон умер. Одетый, голова неестественно запрокинута. Едва не вскрикнула, но сдержалась, подошла ближе, поняла – жив. Тревожно бьется на виске синеватая жилка, дыхание как будто ровное, лицо розовое, словно от жара. Стояла и колебалась – будить или не будить.
– Харитон…
Она сказала шепотом, но он не проснулся. Тогда она звала громче, почти крикнула, но и это не разбудило мальчишку. Даже не вздрогнул, лежал, будто мертвый.
Мария Петровна поняла, что мальчику плохо, и побежала в амбулаторию. Бузиновская амбулатория – обыкновенная сельская хата, где жил и лечил больных старый фельдшер, которого в самый нужный момент никто никогда не мог найти. Не было его и сейчас.
Мария Петровна не знала, что делать. На улице неожиданно столкнулась с лесником Евменом Горопахой.
– Вот хорошо, что встретила! – обрадовалась она. – Просто не знаю, как поступить, может быть, вы поможете…
Евмен внимательно выслушал то, что рассказала учительница, снял с большой круглой головы громадную форменную фуражку, вытер вспотевшую лысину.
Наконец произнес:
– Что поделаешь, рано ли, поздно, а мальчонка должен был узнать…
– Но ведь он без памяти! – ужасалась учительница.
– Очнется. Не надо будить. В горе такое случается.
До самого утра Харитон лежал в забытьи. Спал всю ночь напролет, не слышал, как в хату входили люди, прислушивались к его дыханию, сокрушенно покачивали головами и молча выходили.
Яриська прямо из школы прибежала в хату Колумбасов. Вечером пришла тетка Тонька и осталась ночевать вместе с Яриськой.
На рассвете Харитон вдруг глубоко вздохнул, порывисто вскочил, сел на кровати и, глянув на мамину постель, где спала тетка Тонька, на всю хату крикнул:
– Мама, ты вернулась!
