Текст книги "Кукуют кукушки"
Автор книги: Юрий Збанацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)
Шли дни. Харитон все больше приживался в Новотуржанске, а в семье дяди стал уже своим человеком. В тот день, когда должна была вернуться Ляна, после небольшого семейного совещания решили: Ляну встретит Харитон.
Более приятного поручения придумать было невозможно. Харитон с нетерпением ждал возвращения Ляны, знал, что именно она направит ход его жизни совсем по другому руслу.
В аэропорт его вез Александр Исидорович – шофер не любил, когда его называли Сидоровичем, упорно подчеркивал, что он Исидорович, – человек, твердо уверенный в том, что шофер, взявшись за руль, не имеет права не только слова произнести, но и усмехнуться.
Тетя Клава, вручив Харитону красивый букет – цветы сажала Ляна, – сказала:
– Ляночке ни слова о дедушке! Дома постепенно подготовим… Она у нас очень впечатлительная…
Харитон уже был не тем, что прежде, он привык к новой обстановке и окружению. Ни бескрайняя донецкая степь, ни копры не удивляли его.
Сам не заметил, когда и как успел освоиться на заводе. Его теперь не пугал ни шум, ни грохот. В каждом цеху он начал ощущать железный порядок, полную целесообразность того, что делалось. Сталеплавильный же ему снился, он бредил мощью и таинственно-величественной силой огня, способной творить непостижимое. Часто, увидев сон, в котором все громыхало и кипело, будто в сталеплавильном, он долго не мог заснуть, все думал, стремился представить себя на месте чародеев литейщиков, подружившихся со стальною стихией, взявших над ней власть, накинувших на адский огонь надежную узду.
Несколько дней просидел в комнатке наверху, смотрел через окно на заводские цеха, на трубы, лениво выдыхавшие бледно-розовый пар, не похожий на дым, припоминал все, что видел в цехах, и писал письмо Соловьятку.
Соловьятко, прощаясь с Харитоном и расчувствовавшись, просил писать ему письма. И непременно с такими марками, которые попадали в Боровое лишь на конвертах, приходивших издалека: Соловьятка, имевшего много достоинств и недостатков, одолевал еще и филателистический зуд. Харитона же мало волновало, какую марку прилепить на конверт. А вот о заводе, о том, как на нем плавят сталь, как отливают детальки, что по триста тонн весят, рассказать хотелось. Соловьятко, должно быть, не поверит ни одному слову, но этому удивляться не стоит – ведь и сам Харитон не верил Ляне, когда она рассказывала о заводе.
Письмо у Харитона никак не получалось. В той части, где он описывал полет, донецкую степь и природу, кое-что вышло, а когда доходило до Новотуржанского завода, Харитону недоставало слов.
«А завод тут такой, что все наше Боровое на нем уместилось бы, а людей для работы понадобилось бы собирать еще из соседних сел, потому как их работает тут несколько тысяч, и каждому есть дело; а сталь варится в огромнейших котлах, которые бессемерами называются; а вот из чего ее варят и как там огонь разжигают такой, что металл становится жидким, будто молоко, и белым, тоже словно молоко, нагретым почти до двух тысяч градусов, ничего я не знаю; как они измеряют температуру, чтобы градусник не расплавился, этого я пока не узнал и не знаю, можно ли это узнать, хотя мне и хочется знать; и как подумаю, то, пожалуй, нет ничего лучше на свете, как варить сталь».
Харитон понимал, что по такому описанию невозможно представить себе сталеплавильный процесс, но особенно не печалился, знал – особенность этого производства не всякому и не сразу раскрывается, делается понятной. Пообещал Соловьятку написать яснее, когда сам разберется в этом деле, а вдобавок намекнул, что вообще было б лучше, если бы Степанко Черпак не поленился и приехал к Харитону в гости, повидал бы все собственными глазами.
Письмо старательно заклеил, еще и черточки в местах склейки прочертил, чтобы видно было, если кто надумает поинтересоваться их с Соловьятком секретами. Повез это письмо в аэропорт, потому что конверт ему дала тетя Клава такой, что только самолетами перевозят.
В аэропорту Харитон чувствовал себя человеком искушенным. Почтовый ящик заметил еще издалека, не кинулся бегом к нему, а подошел важно, письмо опустил чинно – пусть летит в Боровое и попадет в руки самому Соловьятку. Вот обрадуется-то молодой Черпак! Неделю с письмом по селу носиться будет. Может, и до Бузинного весть о письме от Харитона дойдет, может, про то и Яриська услышит…
По радио сообщили, что самолет, на котором должна прибыть Ляна, приземлился, и Харитон с Александром Исидоровичем подошли к металлическому ограждению, стали ждать ее. О цветах, выращенных самой Ляною, они забыли.
Ляна шла впереди группы пассажиров, еще издали узнала шофера:
– Александр Исидорович, вот я!
Харитона не замечала, очевидно, не ожидала его здесь увидеть. Но, увидев, смешно округлила глаза, обрадовалась:
– Ой, здравствуй, Харик! Ты как здесь оказался, что поделываешь?
– Тебя встречаю, – краснея, сообщил Харитон.
Александр Исидорович забрал у Ляны чемодан, и она целиком завладела Харитоном, засыпала его вопросами, не давая возможности отвечать.
– Как же это ты надумал к нам заявиться? Один или с дедушкой? Ну скажи на милость – Харитон у нас!.. И давно? А как там Земфира? Выросла, наверно?
Харитон и радовался, что встретился с этой неугомонной Ляной, и уже начинал уставать от ее болтовни. Он посматривал на людей: не смеются ли над ними, ведь стыда не оберешься с такой бесцеремонно-говорливой сестричкой…
Слова не произнес, пока шли к машине, а Ляна, видать, и не ждала от него слов, потому что сразу накинулась на шофера:
– Александр Сидорович…
– Исидорович, – поправил тот.
– Александр Исидорович, а почему мама не приехала? Опять занята… А папа дома или в командировке? А что там у нас новенького? Как дедушка Журавлев поживает?
Александр Исидорович не стал отвечать на все эти вопросы, а, как всегда, сел за руль, буркнул «поехали» и запустил мотор.
Впереди сидела Ляна, Харитон сзади. Он заметил увядший букет, поморщился, вызеленил об него новенькие джинсы. Помешкав, произнес:
– Это тебе мама…
Ляна обрадовалась и вялым цветам:
– Ой, мамусенька, ой, мамусенька моя золотая! Не забыла свою непослушную дочку, цветы прислала! Я тоже везла ей такие чудесные розы, но они завяли, стюардесса выбросила в корзинку…
Быстро перешла на другое:
– Слушай, Хор, а цветы, что я у дедушки посадила, растут?
Харитон, услышав о цветах в дедушкином палисаднике, помрачнел:
– Нету там никаких…
Ляна встрепенулась, даже привскочила на сиденье:
– Ну и люди! Я трудилась, я старалась, а они не могли присмотреть за ними…
– Да присматривали… А только когда все цветы срывали, то и твои тоже…
– Варвары! Цветы уничтожать!
– А если надо? Знаешь, сколько цветов тогда было? Со всего села принесли. Дедушки за ними было не видать…
Александр Исидорович счел необходимым предупредить Харитона:
– Харитон! О чем было договорено?
– А о чем? Ну-ка, говорите, не молчите! Александр Исидорович! Секрет? А ну выкладывайте, больше всего на свете люблю секреты!
Александр Исидорович молчал, а Харитон, поняв, что чуть было не проговорился, буркнул:
– Да никаких секретов. Клавдия Макаровна велела сразу тебе преподнести, а я уже в машине…
– Кавалер! – пошутила над ним Ляна, но тут же забыла о цветах. Ее уже интересовало другое: – Как же это ты, Харик, надумал к нам пожаловать? Да еще в такое время? Там, наверное, все в Десне по шейку сидят, а ты в наш благодатный край на солнышко? Что в Боровом нового? Как там Соловьятко, не скучает по мне?
Вопрос за вопросом. Ляну интересовало все, кроме одного: ответов на все эти вопросы или хотя бы на один из них. Но наконец спросила о таком, на что требовалось отвечать, тем более что Харитон и сам все ловил момент, чтобы сообщить об этом.
– Как там моя Земфира взбрыкивает? Наверно, соскучилась, лентяйка, по зефиру?
– Не соскучилась, – хмуро проговорил Харитон и вздохнул.
Ему до сих пор было жаль лосенка – слова о трагической гибели уже были на языке, но Ляна не давала ему рта раскрыть.
– Это почему же? – Девочка снова резко повернулась на сиденье и уставилась на Харитона.
Он посмотрел ей в глаза. И не сразу ответил, как бы удивлялся, будто только сейчас рассмотрел Ляну.
В Боровом девочка была совсем другой – бледнолицей, истощенной, как и всякая школьница в конце учебного года. Теперь Ляна загорела, разрумянилась, пополнела… И такой сделалась нетерпеливой, просто ужас.
– Ну не тяни, говори – почему не соскучилась?
– Потому что нет…
– Я так и знала, что без Ляны никто бедному животному не раздобудет даже зефиринки…
– Да не зефира, а Земфиры нет, – разозлившись, сказал Харитон, ожидая, как это подействует на девочку.
– Как то есть… нет? – У Ляны округлились глаза. – Как нет? А где же она?!
– Убили! – жестко бросил Харитон.
Ляна мгновенно побледнела, глубоко вздохнула. Она не могла понять до конца то, что сказал Харитон.
– Кто убил? За что?
– На мясо… Проклятые браконьеры…
Ляна закусила губку. На глазах у нее заблестели слезы. Она представила Земфиру мертвой, и ей стало невыносимо жаль лосичку. Едва не разрыдалась вслух. И разрыдалась бы, если б гнев не сжал сердце.
– И вы их впустили в зоопарк? Тоже мне юннаты!
Харитон обстоятельно рассказал историю гибели Земфиры. Ляна выслушала молча. Решила, что иначе и не могло быть, потому что эти самые браконьеры, которые только и смотрят, как бы поживиться, не могли упустить подобный случай.
– Эх вы! Надо было не выпускать ее со двора, – сказала с укором, когда Харитон кончил рассказ.
– Но ведь ты же приучила Земфиру убегать со двора, носиться по пастбищу и бродить где-то ночами. Она же дикая…
На сей раз Ляна не нашла весомого аргумента в свое оправдание. Сама чувствовала – в какой-то мере ее действия способствовали гибели Земфиры. Грустно произнесла:
– Бедненькая Земфира! Она, наверное, очень мучилась…
Харитон не был таким сентиментальным, не стал вдаваться в размышления:
– Как бы там ни было, а лосенка нет…
Почти до Новотуржанска в машине царило угнетающее молчание. Ляна переживала, думала. Харитон смотрел на бескрайние донецкие просторы, сравнивая их с придеснянскими далями, скучал по родным лугам и озерам, по зверям, что жили в школьном зоопарке, по яблокам и грушам, уже, пожалуй, созревшим в саду, даже по дедушкиным пчелам, которые теперь, наверно, на колхозной пасеке, потому что дядя Вадим велел передать их туда.
Дома Ляна оживилась, завертелась белкой, оглядела все. Показала Харитону вяз и колесо на нем, рассказала об аистах, высказала надежду, что будущей весной они непременно здесь поселятся – ведь она, Ляна, просто представить себе не может этого колеса без аистов. Потом сварила кофе. Вопреки скептическому предположению Харитона кофе у нее получился прекрасный: черный, ароматный, сладкий и такой вкусный, что Харитон тут же решил – если его каждый день станут угощать таким, он никак возражать не станет. Познакомила Ляна со своим ученическим хозяйством, пообещала, что, когда он будет возвращаться домой, нагрузит его и книгами и журналами с красивыми картинками, а общих тетрадей накупит столько, что всех Соловьяток и юннатов одарить сможет.
– А я в Боровое не поеду, – сказал Харитон только потому, что хотел видеть, как это воспримет Ляна.
– Ну, так живи у нас! – сразу же согласилась девочка. – Места хватит. Ты, верно, шутишь, Харитон?
Напрасно тревожились домашние, напрасно раздумывали отец с матерью, как лучше подойти к впечатлительной дочери, как подготовить ее и сообщить о дедушкиной смерти. Еще до того, как они возвратились домой, Ляна взялась перебирать кучу газет и журналов на отцовском столе, о которых родители в эти дни позабыли, и наткнулась на заводскую ежедневку – ее она почитала больше всех прочих изданий, так как встречала здесь имена и события, которые зачастую ей бывали известны раньше, нежели появлялись на страницах прессы.
Небрежно перебирая страницы «Новотуржанского рабочего», она вдруг увидела черную рамку. Сердце ее тревожно дрогнуло – умер кто-то из тружеников завода. И совсем оборвалось, когда увидела имя папы. А дальше было написано, что ему выражают сочувствие в тяжелом горе – смерти Андрея Ивановича…
Ляна вчитывалась в каждое слово, понимала, о чем идет речь, и все же никак не могла сообразить: для чего это написано?
Неузнаваемым голосом крикнула:
– Харитон, где мой дедушка?!
Харитон от неожиданности онемел. Виновато, с испугом смотрел он на Ляну. И она поняла страшную правду. Поняла, почему у них в доме очутился Харитон, но еще не могла воспринять эту печальную весть так, как ее воспринимают все люди: она не поверила в написанное.
– Харитон! Скажи правду: дедушка умер?
Харитон склонил голову.
– Харитон, посмотри мне в глаза!
– Умер…
Ляне что-то сдавило горло. Она не могла представить себе дедушку Андрея мертвым. Он как будто смотрел на нее немного ласково, немного печально, как в то утро, когда она видела его в последний раз.
Ляна никого не собиралась упрекать в том, что от нее скрыли смерть дедушки. Все это было мелким в сравнении с происшедшим. Она уткнулась лицом в подушку, плечи ее мелко дрожали.
Харитон, хотя и сам не мог сдержать слезы, понимал, что нужно утешить сестренку, а как это сделать, не знал. Вспомнил, что в таких случаях подают воду. Наполнив стакан, приблизился к Ляне, тронул ее за плечо.
Ляна свернулась клубочком, будто испугалась его прикосновения, затем подняла голову, красными от слез глазами взглянула на Харитона:
– Что тебе?
– На́ вот… выпей.
Немного поколебавшись, дрожащей рукой взяла стакан – зубы стучали о стекло. Спустя минуту немного успокоилась. Харитон, поверив в магическую силу воды, и сам утешился, даже почувствовал уверенность, что научился обходиться с людьми, попавшими в беду. Ляна кулачком вытирала глаза.
– Лучше бы я никуда не ездила… – всхлипнула она горестно. – Это дедушка по мне горевал…
Харитон на это ничего не возразил, но засомневался – не мог дедушка Андрей умереть от переживаний, вызванных разлукой с Ляной.
Вскоре, уже совсем придя в себя, Ляна вздохнула:
– Я никогда не забуду нашего дедушку…
Потом, взглянув на Харитона, заявила торжественно:
– И тебя, Харитон, никому в обиду не дам! Я тебе заменю дедушку во всем, во всем… Хочешь?
Харитон и против этого возражать не стал.
IXЛяна принадлежала к тем людям, у которых слова не расходятся с делом. Харитон почувствовал это, еще когда гостила она в Боровом, а сейчас окончательно убедился в этом. Она сразу же занялась устройством братишки.
– Ты будешь жить в моей комнате, – заявила она.
– А как же ты?
– Найдется место. Переселюсь наверх, там такая комнатка…
– А я в ней уже поселился.
Ляна проверила истинность сказанного. Харитон на самом деле устроился неплохо, даже, можно сказать, хорошо. Каждый его ровесник – подросткам всегда нравится жить самостоятельно – мог ему позавидовать. Ляне эта комнатка тоже была по душе, и она, пользуясь тем, что должна проявить гостеприимство по отношению к Харитону, начала было отстаивать право жить наверху.
Дело перешло в конфликт, который разрешили только родители, вернувшиеся одновременно с работы. По дороге они долго советовались, как повести речь с Ляной о смерти дедушки, но так ни до чего и не договорились.
Ляна встретила их упреком:
– Эх вы, дипломаты! Думаете, я сама не узнаю того, что от меня столь тщательно скрывают! Похоронили дедушку, а Ляне ни слова. Очень хорошо…
Родители переглянулись, бросив осуждающий взгляд на Харитона.
– Не коситесь на Харитона. Он не лучше вас, тоже морочил мне голову. Если бы не газета, то от такой родни правды не дождешься.
Недовольство поведением родителей приглушило печаль по деду, и Ляна, быстро успокоившись, бросилась к маме, принялась ее целовать, затем к отцу. Чмокнула его в щеку, пробормотав:
– У, колючий, хуже ежа!
Сообщила, что поселится наверху, потому что в ее комнате должен жить гость. Клавдия Макаровна развела руками, взглянула на мужа.
– По-моему, Харитон там облюбовал место?
Харитон несмело вступился за собственные права:
– Мне там удобно. А Ляна – девочка…
Тогда Вадим Андреевич повел себя по-директорски:
– Вот что, Ляна, не выдумывай лишнего. Я тебя знаю – наверху ей захотелось. А если мыши?
У Ляны побежали мурашки по коже, она даже содрогнулась – бр-р!.. – но отступила не сразу.
– В таком случае, давай, директор, деньги. Наличными.
– Это зачем же?
– На телефонизацию.
С минуту стояло молчание. Родители переглянулись, а Харитон хмыкнул.
– Какую еще телефонизацию?
– Необходимо наверх провести телефон. Иначе как же будить Харитона?
Вадим Андреевич, улыбаясь, прищурился.
– Что верно, то верно, – согласился он. – Без телефона нельзя. Хорошо, пришлю мастера. Пусть протянет провод и поставит одну из «коробок», что столпились у меня на столе, а то их слишком много.
Ляна категорически возразила:
– Никакого специального телефона! Я куплю игрушечный – не смотри с недоверием, есть такой телефон, – проведем наверх и будем в случае надобности переговариваться. Ты, Харитон, не возражаешь?
Харитону было все равно.
– Ну вот, он согласен. Считаем вопрос решенным.
На следующий день жилищный и телефонный вопросы в доме директора были успешно решены. Ляна с Харитоном побывали в магазине, купили игрушечный телефон, очень похожий на настоящий. Один аппарат установили в комнате Ляны, другой – у Харитона, соединили их проводом в эластичной оболочке, подключили к батарейке и начали первый разговор.
– Алло, алло, вы меня слышите? – спрашивала Ляна.
Харитон слышал хорошо.
– Да, да, я вас слышу. Слушаю вас.
– Вы Харитон Колумбас?
– Он самый, что подтверждается метрикой и табелем.
– С вами говорит ваша сестра и патронесса Ульяна Громовая, но вы меня можете называть просто Ляночка. Возражений нет?
Возражений не было.
На этом разговор не закончился. Если у Харитона слов не находилось, то неисчерпаемый запас их был у Ляны, а поскольку игра в телефон ей поначалу очень понравилась, то и продолжалась не менее часа. Словом, если бы эта телефонная линия соединяла еще и другие точки, то дело могло бы закончиться неприятностями. А так, наговорившись вдоволь, Ляна велела Харитону Колумбасу спускаться вниз, где его минут через десять будет поджидать яичница или горячие сосиски.
Во время еды Ляна впервые за время их знакомства осторожно поинтересовалась успехами Харитона в школе. Харитон, скромно опустив глаза, честно признался, что он звезд с неба не хватает, но и с тройками тоже не знается.
– А какой твой любимый предмет? – допытывалась Ляна.
– Да так, чтобы какой-нибудь особенно… Чтобы слишком мне нравился… вроде все одинаково.
– А какой дается труднее?
Тут уж Харитону раздумывать не пришлось. Вздохнув, он признался:
– Английский замучил… навыдумывают…
Ляна даже запрыгала на стуле. Казалось, что ничего радостнее она никогда не слышала.
– Сэр! Да я ведь английский назубок знаю! Меня абсолютной чемпионкой зовут в классе. Это очень хорошо, что ты отстаешь с инглиш. Теперь я за тебя возьмусь. Ты у меня станешь настоящим спикером.
Харитона подобное обещание не очень обрадовало. Он уже успел убедиться – опека Ляны нелегка. Попытался выторговать право заниматься английским в учебном году, но Ляна и слышать не захотела. Лопотала что-то по-английски, да так быстро, красиво, что ни в Бузиновской, ни в Боровской школах даже учителя так не умели. Харитону от этого радости было мало. Он уже видел, что влип. Пришлось сразу же садиться к столу, браться за книжку, доказывать, что в английском он разбирается не лучше, чем в каком-то другом языке, к примеру французском или немецком.
– Ужас! – вытаращила глаза Ляна. – И чему вас там учат? И как учат?
Харитон виновато опустил голову, стыдился на свет белый смотреть, убедившись, что он и впрямь страшный должник перед обществом, безнадежно отставший в знании того языка, который ему был нужен так же, как игрушечный телефон или опека сестренки.
Только и радовало, что Ляна не принадлежала к категории очень усидчивых девчонок. Помуштровав с часок Харитона, заставив его выучить несколько слов, а главное, добившись их четкого произношения, отправила его наверх.
Не успел он отдышаться и плюхнуться на кушетку, как мягко дзинькнул телефон.
– Я слушаю.
– Мистер Колумбас?
– Я-а…
– Хау ду ю ду, мистер Колумбас?
– Гав-гав…
Ляна лопотала по-английски, и сердилась, и выговаривала «мистеру», а Харитон безнадежно молчал, не понимая в ее речи ни единого слова. Быстро переключившись с английского на родной язык, она приказала:
– А теперь, мистер, надевайте камзол и спускайтесь вниз, пойдем в город. Наконец я вас, дорогой кузен, имею возможность показать свету.
Что такое «камзол», Харитон не знал, но, подумав, решил: это не что иное, как узенькие штаны – джинсы с кармашками позади, которые ему полюбились. Наспех одевшись и сообщив по телефону о готовности, спустился со своей верхотуры.
Ляночка тоже принарядилась, будто на танцы, надела белоснежное платьице с пышными оборками.
– Ну, как он смотрится со стороны, товарищ Колумбас? – стала она вертеть во все стороны Харитона. – Не стыдно будет показаться на люди?
Покорный Харитон краснел и шмыгал носом. Хоть и не по нутру был ему этот осмотр, однако вынужден был подчиниться – ничего не поделаешь, коль попал под опеку такой особы, как Ляна.
Солидно шествовали они улицами Новотуржанска, теми улицами, которых пока не знал еще Харитон, и Ляна охотно и увлеченно рассказывала ему, где и что находится и почему именно здесь, а не в другом месте. Показала ему школу, где учится, где теперь и Харитон станет набираться знаний. Однако надолго возле школы они не задержались, так как Ляна вполне резонно пояснила:
– За зиму налюбуешься, обойдешь все классы и коридоры. Тем более, я знаю, не очень-то вас, мальчишек, школа привлекает…
И откуда ей знать это, удивляется Харитон, – не девчонка, а какая-то пройдоха, все она знает, все понимает, такую в себе силу имеет, что даже он, непокорный Харитон, ей подчиняется.
Новотуржанск не из тех городов, где с рассвета до полуночи по улицам снуют люди. Новотуржанцы народ деловой, каждый занят. У них нет времени торчать на улице или слоняться от нечего делать. Ляна с Харитоном были чуть ли не единственными прохожими. Они упорно держались затененной стороны улицы – ведь на солнце недолго вытерпишь.
И все же Ляна повстречала нескольких знакомых. Первой появилась из палисадника худощавая школьница в пестрой «размахайке» и с белой шляпкой на голове. Она смотрела из-под руки на прохожих, ее интересовал молодой человек, на Ляну она даже не глянула. Убедившись, что молодой человек ей незнаком, она направилась в дом. Ляна окликнула ее:
– Сурмачева! Почему улепетываешь?
Сурмачева радостно пошла ей навстречу:
– Лянка, я тебя совсем не узнала!
– Милочка моя, ты, я знаю, рядом с хлопцами девчат никогда не видишь.
Сурмачева вспыхнула, словно георгин, но ни возражать, ни обижаться не стала.
– Вернулась?
– Как видишь…
– У тебя дедушка…
Ляна грустно склонила голову:
– У нас большое горе…
– И наша бабуся хворает. Я так боюсь…
Некоторое время девочки стояли опечаленные. Харитон смотрел под ноги, не зная, как себя вести в таких случаях.
Первой опомнилась Ляна. Отогнав грусть, переключилась на Харитона:
– Познакомься, Люба. Это мой братишка. Он теперь будет жить у нас и учиться в нашей школе. Смотри не обижай моего Харитона, он такой, что обиды не потерпит.
Люба исподлобья зыркнула на Харитона. Он тоже посмотрел на нее, отметив, что она могла бы быть даже красивой, если бы не такая худоба и хоть немного согнала бы с носу эти рыжие веснушки. Не понял Харитон, что именно веснушки делали ее личико симпатичным и милым.
Расстались быстро, потому что и говорить-то, собственно, было не о чем. Знакомство состоялось, а теперь – у каждого свои дела: Люба осталась у калитки, Ляна повела Харитона дальше.
Харитон шел неохотно, чувствуя себя как бы на поводу у Ляны, будто шел он не по собственной воле, а кто-то тянул его на веревке. Ляна бойко поглядывала по сторонам. Харитону это не нравилось. Подозревал: она его водит нарочно, хочет похвастаться, что заимела подвластного себе человека, о котором должна заботиться и которого должна опекать.
Из-за угла показался парнишка в старенькой, неопределенного цвета майке и таких штанах, что просто удивительно, как он их натянул. Ляна очень обрадовалась ему:
– Эй, Чупринский! Салют, старина!
– Салют! – прошепелявил, поморщившись, «старина» и смерил Харитона взглядом с головы до ног.
– Чего смотришь-то? Знакомьтесь! Это мой брат Харитон, будет теперь учиться в нашем классе.
– Не возражаю.
Ляна насмешливо фыркнула и сочла необходимым предупредить:
– Ты мне смотри, не задирайся с ним! У него кулаки крепкие, он у себя в селе спортом занимался.
Чупринский еще раз бросил критический взгляд на Харитона, сплюнул сквозь зубы и произнес:
– И то дело.
Ляна спросила, открыт ли магазин культтоваров.
– Не интересовался, – коротко отозвался Чупринский.
– Ох, Чупринский, равнодушие не доведет тебя до добра! Скоро занятия, а его культмаг не интересует. Или ты уже достал все учебники?
– Достанешь, а потом учи…
Чупринский, чуть мешковатый, чуть чудаковатый, не лишен был чувства юмора, но выдавал его скупыми, совсем крохотными дозами.
– Ну, будь здоров, Чуприк! Встретимся еще на школьных меридианах!
– Хочешь не хочешь, а придется… – пожал плечами Чупринский.
В магазине встретили еще нескольких учеников, среди них двух или трех восьмиклассников. Ляна и с ними знакомила Харитона, предупреждала, что в обиду брата не даст и будет защищать его всеми дозволенными и недозволенными способами. Восьмиклассники снисходительно улыбались, бесцеремонно рассматривали Харитона, ни о чем не расспрашивали, не выказывая ни дружелюбия, ни враждебности. Учебников, интересовавших Ляну, в магазине не оказалось, и она кружными улицами повела брата домой. Пообещала завтра свести на завод и показать ему все по-своему, потому что у папы времени нет, чтобы как следует ознакомить гостей со своим хозяйством.
Ляна взялась следить за одеждой Харитона, чтобы ходил опрятным и одет был по-человечески. Велела подать ей штаны и рубашку, налила в таз воды, выстирала как умела и повесила на веревке в саду под яблоней – пусть сохнут. Смотрел на ее работу Харитон и не знал, радоваться или горевать от такой опеки.
На следующее утро Ляна позвонила ему рано, но Харитон уже не спал. Сидел у окна, смотрел в туманную даль, едва различал чуть заметный ряд заводских труб. В мыслях же был далеко, у Десны. Бродил по лугам, заглядывал в клетки зверей. Вздыхал сокрушенно – все чудесное, дорогое осталось там, за высокими холмами, до него Харитону уже не дойти, не долететь. Здесь его новый дом, здесь его родня…
Услышав звонок, вздрогнул – он и ждал его и побаивался. Ляна ему нравилась. Трогали ее заботы о нем, но в то же время она связывала его по рукам и ногам и – он чувствовал это – неумолимо и решительно подчиняла собственной воле.
– Хау ду ю ду, мистер Колумбас, гуд монинг! – пропело в трубке.
Харитон обрадовался: понял все дословно, значит, разбирается в английском не хуже других. От радости у него отнялась речь, и Ляна крикнула просто, по-русски:
– Спускайся, Харик, с неба. Позавтракаем и побежим на завод! Товарищ директор подошлет транспорт.
Завтрак устроила за семейным столом, как всегда деловито, на скорую руку – ведь все постоянно куда-то спешили. Харитону, привыкшему есть на ходу, это было по нраву. Но настроение испортила Ляна, которая теперь неотступно следила за ним, замечала каждое движение и, если он делал что-нибудь не так, как ей хотелось, бесцеремонно заявляла:
– Милый кузен, вы неправильно держите нож и вилку. С королевского бала вас турнули бы в шею.
Харитон, расправлявшийся с куском жаркого и макаронами, не сразу сообразил, что это именно его могли бы прогнать с бала, о котором он не имел ни малейшего понятия. Но Ляна никогда не останавливалась на полпути. Решительно обратила его внимание на то, как надо правильно держать нож и вилку.
– Вилку возьми в левую руку, а нож держи в правой. Вот так, смотри сюда… правильно, правильно! А теперь, придерживая вилкой край бифштекса, отрезай кусок – вот, правильно – и клади в рот. Хорошо, только не надо широко рот раскрывать, ясно?
Харитон, ученик способный, сразу усвоил урок: работал умело, хотя и не совсем ловко, работал и правой и левой. Но бифштекс для него утратил всякий вкус, а когда закончил завтрак, показалось, что вышел из бани, до того раскраснелся и распарился. Нет, думал он про себя, если так дело пойдет и дальше, то придется от этой науки бежать куда глаза глядят; лучше остаться неучем, чем добывать знания такой ценой. Еще хорошо, что дядя Вадим и тетя Клава всего этого не слышат, а то хоть сквозь землю провались.
На этот раз экскурсоводом Харитона была Ляна. Едва вошли на территорию завода, Харитон позабыл обо всех неприятностях; за завтраком он забыл, что Ляна ровесница и одноклассница, – теперь она стала его руководительницей.
Ляна знала все как свои пять пальцев. Харитон не отставал от нее ни на шаг. Не боясь упасть в ее глазах, расспрашивал обо всем, словно школяр-первоклассник. А она и сама не упускала случая рассказать, что именно делается в данном цеху, для чего это нужно и какое место занимает он в общем производстве. Перебегали из цеха в цех, иногда пользовались заводским грузовым транспортом. Ляну тут знали все. Она тоже всех знала и смело обращалась к каждому, расспрашивала о здоровье, о делах, но временем не злоупотребляла – хорошо понимала, что каждый занят делом.
Пристальное внимание Харитона снова привлек сталеплавильный цех, бессемеры, в которых кипела сталь, где клокотало и пузырилось, откуда брызгало и дышало жаром. На этот раз парнишку обрядили в брезентовую робу, дали защитные очки, и он уже стоял совсем близко у печи, смотрел на белое кипение, наблюдал за работой сталеваров.
Сегодня подъемный кран поднял вверх трехсоттонную деталь из земляной формы, медленно понес ее в другой конец цеха, на шлифовочный стан. Именно здесь и задержались Харитон с Ляной, не в силах оторвать взгляд от необычной картины. Могучий красавец, похожий на обычную гигантскую раму, с которой спускались толстые цепи с крюками, легко, словно игрушку, нес тяжелую глыбу. Она была продолговатой, на первый взгляд ни к чему не пригодной, необработанной, перепачканной землей, с шипами и выступами. Но, как говорила Ляна, без такой вот глыбы сейчас невозможно построить ни одной мощной электростанции. Харитон верил, хотя и не мог представить, где и как можно использовать эту несуразную махину.
Кран двигался почти незаметно, глыба плыла по цеху, перемещаясь куда следовало. Ляна и Харитон молча шли поодаль, смотрели широко раскрытыми глазами, боясь, что эта громада вот-вот сорвется и грохнется на пол. Ничего подобного не случилось. Деталь доплыла до конца цеха, кран осторожно опустил ее на землю, откатился в сторону. Вместо него подъехал другой, не менее мощный, захватил «детальку» своими крюками и, подняв, поволок в соседний цех.
