Текст книги "Кукуют кукушки"
Автор книги: Юрий Збанацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)
Часть вторая
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ
АНДРЕЙ ИВАНОВИЧ
IА началось все с белочки-рыжехвостки.
Галинка заканчивала третий класс и в один день стала самой счастливою девчонкой на свете. Это случилось раннею весной, когда старшеклассники принесли из леса крохотного бельчонка и подарили ей с условием, что она их не выдаст.
– Ой, ребята, спасибо! Всю жизнь мечтала о такой белочке! – приговаривала Галинка, прижимая к щеке беззащитное существо.
Домашние не сразу узнали о бельчонке: Галинка спрятала рыжехвостку в старую рукавицу и потихоньку кормила молоком из пипетки. Когда Екатерина Федоровна обнаружила нового домочадца, она не стала настаивать на его выселении, а попросила Андрея Ивановича смастерить для белочки клетку.
Так было положено начало живому уголку, который постепенно превратился в школьный зоопарк.
Белочка росла, резвилась, потешно выпрашивала у Галинки лакомства, а тем временем рядом с ее жилищем появилась клетка горлицы, нежной и грациозной щеголихи.
Ну а дальше все пошло своим чередом. Найдут ли школьники подбитую галку – несут директорской дочке; сорочата выпадут из гнезда – и тех тащат к Галинке; диких утят поймают – тоже к ней.
Когда же стараниями Галинки в доме появилось столько клеток, что людям стало тесно, Андрей Иванович, который незаметно для себя самого увлекся затеей дочери, решил создать нечто похожее на примитивный зоопарк.
И вот во дворе директорского дома появились удобные вольеры. И если в беличьем жилище не переставало вертеться колесо, на котором резвилась неутомимая рыжехвостка, то дикие утки плескались в настоящем пруду, а сова переселилась из тесной клетки в дупло большого пня. Теперь уже не одна Галинка, а целая группа юных натуралистов ухаживала за своими питомцами.
До девятого класса Галинка была увлечена зоопарком. А потом вдруг сделалась безразличной, забросила своих питомцев. Выросла Галинка, и кончились детские увлечения. Забыла о рыжехвостках, забросила и кружок юных натуралистов – другое занимало ее теперь.
Зоопарк, к счастью, не только не захирел, а даже расширился и пополнился. Многие ученики Боровской школы и Андрей Иванович, теперь уже пенсионер, продолжали заботиться о нем.
Как-то воскресным днем в зоопарке появились ребята из Бузинного. В Боровое приплыли на баркасе, без учителя. Привел их сюда Харитон. Не только хотел он увидеть недавно появившегося здесь лосенка, но втайне надеялся встретиться с Андреем Ивановичем.
Стражи зоопарка были непреклонны. Долго объясняли они нежданным посетителям, почему нельзя беспокоить животных и птиц. Убедить же никак не могли: гости резонно доказывали, что если звери и птицы не боятся их, боровчан, то почему они насмерть перепугаются бузиновцев? Похоже было, что переправа бузиновцев через Десну оборачивалась делом напрасным. Это их обижало. И они продолжали настойчиво просить, чтобы им показали хотя бы лося, того самого, о котором они столько слышали. Им отвечали, что лось не такое простое животное, что нельзя показывать его в любое время всяким бузиновцам. Да и к тому же лосенок еще не совсем оправился после тяжелой раны.
Переговоры постепенно переходили в ссору, чем дальше, тем более острую, потому что экскурсанты поняли, что их не впустят. Как раз в это время на улицу вышел Андрей Иванович. Он уже давно прислушивался к шуму под окнами. И, только узнав Харитона, сразу вышел из дома.
Бузиновские ребята вежливые: как один, шапки долой – Андрея Ивановича они хорошо знали.
– Здравствуйте! – хором.
Андрей Иванович ответил на приветствие и, взглянув на Харитона, поинтересовался, с какой целью ребята форсировали Десну.
– Лося бы посмотреть…
– И вообще…
Старый учитель кинул взгляд в сторону настороженно притихших юннатов.
– Думаю, что гостей следует принимать более вежливо. Почему бы и не показать? Лосенок-то ведь не краденый.
Слово учителя – закон. Широко распахнулась калитка. Смущенно улыбаются стражники:
– Входите, водохлебы!
Бузиновцев издавна почему-то так прозвали, они к этому привыкли и не обижались.
– Вот так бы сразу, гречкосеи…
Боровские – давние «гречкосеи», они на это также не в обиде.
– Харитон! – окликнул Андрей Иванович. – Когда посмотришь и нагуляешься, зайди…
Харитон с готовностью кивнул головой. Учитель направился в дом, а экскурсанты – к калитке зоопарка.
Боровские знали, что и в каком порядке показывать. Покажешь главное, а на остальное и смотреть не захотят. Увидят лосенка, а воробьям – никакого внимания. Потому и повели бузиновцев сперва в тот угол, где весело чирикали воробьи. Даже в вольере они оставались резвыми: прыгали возле корытец с водой и пищей, дрались друг с другом. Увидели посетителей – притихли. А ребят развеселила надпись над вольером: «Горобцы[2]2
Горобе́ц (укр.) – воробей.
[Закрыть] – добры молодцы». Весело переговариваясь, гости смеялись, да и боровчане расплывались в улыбках, гордясь удачной выдумкой.
Остроумные надписи красовались на каждом вольере. О синицах написано было, что каждая из них «В бору росла – хомутом трясла». Над клеткой дятлов значилось: «Начальник телеграфа Дятел». К какой клетке ни подходили бузиновские ребята, всюду их встречали неожиданности.
Домашние птицы были представлены так. Вот стайка совсем крохотных курочек, смешных и суетливых. Они бегали за петушком, которого природа тоже не наделила ростом. В другой половине вольера жило семейство красных галаганов: наседки крупные, а петухи – настоящий гвардейский корнет. Надпись гласила: «Куры-мини и куры-макси». Были здесь и полевые курочки, пара рябчиков, целая стайка дроздов и прочей мелкой живности, которой кишмя кишат придеснянские леса. В террариуме, погруженные в спячку, замерли ужи, черепахи, ящерицы.
Возбужденные и раскрасневшиеся, перешли они в следующий отдел. Здесь были собраны обитатели нашего пояса, каждый – в сказочном теремке: мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка. Не было, правда, братца волка и медведя – не потому, что юные натуралисты боялись, как бы они не разорили теремок, а из-за невозможности добыть этих зверей в придеснянских краях.
Наконец-то приблизились к главному – к хлеву, где обитал лосенок. На двери красовался плакат: «И такое повелось – в этой хате живет ЛОСЬ».
Хозяева зоопарка с какими-то особенными предосторожностями, с таинственным выражением на лицах медленно приоткрыли дверь. Сперва заглянули в хлев сами, а уж потом, отступив, пригласили гостей.
– Смотрите не сглазьте! – предупредили шутя.
– У нас глаз хороший.
– А кто вас знает…
Разговоры сразу утихли. Бузиновцы рассматривали лесное чудо.
Лосенок уже освоился, вел себя спокойно. Видимо, чувствовал он себя здесь неплохо. В кормушке полно сена и осиновых веток, тут же куски хлеба и кочан капусты. Сразу было видно, что лосенку отдавалось во всем преимущество. Может быть, потому, что его считали больным и хотели, чтобы он скорее поправился. Рана на ноге затянулась черным струпом, уже, наверное, не очень болела, и лосенок хоть и прихрамывал, но ходил по хлеву и даже пытался выскочить на волю. Чтобы этого не случилось, юннаты приладили деревянную загородку.
Припав к загородке, Харитон не сводил глаз с животного. Он видел лосей в кино, на картинках. Как-то раз они забрались в огород Горопахов, но разглядеть их тогда было трудно, а здесь – вот он, живой лосенок! Он был не похож на того рогатого красавца, которого Харитон видел на картинках. Тот – богатырь. Голова большущая, горбоносая, уши длинные прижаты, волнистая борода чуть ли не до колен, на спине массивный горб, а ноги длинные, мощные – с таким лучше в поединок не вступать, не испытывать силу раскинутых в стороны ветвистых крепких рогов.
Да, взрослый лось – это силища!
В боровском живом уголке жил пока что не лось, а лосенок, чем-то схожий с двухгодовалым теленком, но и отличающийся от него. У него такая же, как и у взрослого лося, большая, продолговатая, горбоносая голова, длинные уши и круглые глаза, горб на спине еще мало заметен, но все же горб… Рогов нет, но ноги довольно сильные, копыта острые, под такие лучше не попадать…
– Что вы собираетесь с ним дальше делать? – спросил Харитон, налюбовавшись животным.
– В супе сварим, – отшучивались ребята.
– Нет, серьезно!
– А ты как думаешь?
– Пусть растет. Чтоб рога были…
– Будут. Кормим до отвала, и ветеринар консультирует.
Харитон это молча одобрил. Правильно, нужен и ветеринар и корм хороший! Но тут же забеспокоился:
– А когда подрастет да хлев разломает?
Юннаты ответили не сразу, стали тревожно переговариваться. А гости решительно поддержали Харитона:
– Ясно – раскидает…
– Ого! Что ему хлев, лось – это ж гора.
– Говорят, еще слон такой сильный…
– Ты бы с танком сравнил…
– При чем тут танк?
– Эти боровчане как скажут…
– А бузиновцы как сморозят!..
Незлобивая перепалка вскоре погасла.
Дверь хлева закрылась.
– Пусть отдыхает! Он ведь еще не совсем поправился.
Гости не обиделись – насмотрелись. Стояли посреди двора – что бы такое еще поглядеть? Больше ничего не было – ведь не государственный зоопарк, а школьный живой уголок. Бузиновцы хотя и были довольны увиденным, все же кольнули:
– И это все?
Обиделись хозяева зоопарка:
– Если мало, поезжайте в Киев!
– Или в Москву!..
Упрямые бузиновцы дерзко заявили:
– И поедем!
– Скатертью дорога!
– А к нам больше – только суньтесь!
– Подумаешь, знатоки фауны!
– Вот болтуны!
Боровчане хоть и сердились, но помалкивали – не по собственной воле впустили, Андрей Иванович велел. Бузиновцы втайне завидовали, потому и злились: такая же школа, такое же село, такие же учителя и ученики, а тут – лось, зоопарк, в Бузинном же – только старый Бровко стережет возле школьной сараюшки дрова.
За гостями захлопнулась калитка. С минуту они потоптались возле нее, сожалея, что напрасно поссорились с хорошими ребятами, но делать нечего – направились к баркасу.
Харитон попросил:
– Подождите меня немножко, к дедушке загляну.
Сам не свой от волнения, он только в последнюю минуту решил, что зайдет, а то все колебался: идти или не стоит? Было стыдно, что так невежливо обошелся он с дедушкой, когда тот приезжал в Бузинное.
Бузиновские «мореходы» вернулись к баркасу, на всякий случай привязанному прочной цепью к раките, осмотрели посудину, вычерпали воду, просочившуюся через днище, приладили в уключинах весла, развернули газету с пирогом, стали подкрепляться.
– Колумбасу не оставим. Он там, наверное, чаи гоняет с учителем.
– А если нет? Отощает наш Колумбас…
– Ну, так оставь тот подгорелый кусок. Съест, ничего с ним не сделается…
– А почему бы тебе не взять горелый? Видали такого друга?
Харитон долго не задержался. Минут через десять не спеша подошел к товарищам, остановился на берегу:
– Так что езжайте, хлопцы…
Бузиновские школьники, Харитоновы одноклассники, его товарищи, те, с которыми он не раз ссорился, а то и за грудки хватался, с которыми столько играно, столько шучено, какое-то время оцепенело молчали, глядя на Харитона. Шутит он или всерьез говорит? Пошутить-то он мастер…
Харитона пробрала непонятная дрожь, печально стиснуло сердце. Пока не были сказаны эти слова – «езжайте, хлопцы», – не подумал он, что в его жизни наступает такая большая нежданная перемена. Семь лет пробегал в Бузиновскую школу, ссорился и дружил с этими ребятами, сидел рядом с Яриськой, и все это должно было остаться в прошлом. Больше не побегает он вместе со всеми возле школы во время перемены, не услышит голосов друзей, не увидит Яриськи…
На глаза навернулись слезы. Харитон испугался – вдруг сейчас расплачется при всех.
Ребята поняли, что их товарищ не шутит.
Но все же кто-то из них хмуро спросил:
– Ты правда, Колумб, остаешься?
Харитон не спешил подтвердить сказанное. Еще есть время. Еще можно прыгнуть в баркас, взяться за весло, взмахнуть им в полную силу, засмеяться, сказать ребятам, что он пошутил, переплыть Десну, завтра пойти в школу, встретить Яриську, услышать от нее ласковое слово, убедиться, что это она подшутила над ним… Но сразу вспомнил, что ни Яриська, ни ее мать не шутили: он им чужой. Если и есть кто-то у него, так это дедушка Андрей Иванович.
– Остаюсь… – вздохнув, произнес он.
Ребята выпрыгнули из баркаса, окружили друга:
– Колумб, ты насовсем?
– Харитон, как же так?
– Ты нас не забывай…
У Харитона из глаз бежали слезы, а он их не замечал. Сразу посерьезнели его одноклассники.
– Ну ладно, Харитон… Видно, иначе нельзя…
– Андрей Иванович хороший. Каждому бы такого деда!..
– Будь счастлив!
– Не забывай!..
По-взрослому жали ему руку, а он заглядывал каждому в глаза, что-то обещал, о чем-то просил, сам толком не понимая, чего ему хочется.
Вскоре баркас отчалил, зашумела вода на быстрине, разлетелись от весел брызги.
Харитон стоял на берегу и смотрел им вслед. На душе было пусто. Как у того, кто навсегда утратил что-то дорогое, не получив взамен пока ничего – ни хорошего, ни плохого…
Перед Харитоном открывалась новая, не прочитанная еще страница жизни. Книга прожитого, минувшего с каждым взмахом весел, с каждым метром, пройденным баркасом, медленно закрывалась.
Баркас повернул за песчаный выступ, туда, где виднелся зеленый куст тальника, затем исчез из виду. Харитон вздохнул, тщательно вытер слезы и медленно поплелся к своему новому дому.
IIКогда Андрей Иванович, услышав на улице шум, выглянул в окно и узнал среди бузиновских школьников Харитона, он сразу понял, что произошло именно то, чего он так терпеливо ждал.
Подавленным вернулся тогда из Бузинного старый учитель. Тяжело ему было примириться с мыслью, что хата, в которой жила Галина, навсегда опустела. Еще тяжелее сделалось, когда он увидал Харитона, осунувшегося, отчужденного, в том состоянии, о котором говорят: «Человек не в себе». А когда внук отказался перейти к нему, совсем опечалился. Андрей Иванович, человек умный и наблюдательный, не мог не понять причины отказа – все это подстроила лесничиха, чтобы привлечь к себе сердце сироты. У старого учителя сложилось определенное мнение об Антонине. Он редко ошибался, но одного лишь не мог понять: с какой целью взяла на себя роль воспитательницы эта женщина, сама недостаточно воспитанная.
Позже, на обратном пути, немного успокоившись на досуге, Андрей Иванович понял, что Харитон все равно не приживется в семье лесника. Рано или поздно раскусит благодетельницу лесничиху. Он уже не ребенок, в нем формируется юноша. Что будет именно так, Андрей Иванович не сомневался и даже немного успокоился, посчитав, что подобная «школа» полезна будет Харитону, научит разбираться в людях. Одного, правда, не предвидел учитель – что Харитон так быстро разберется во всем.
Как оказалось, внук приехал не к деду, а в уголок живой природы. Человек тактичный, Андрей Иванович не стал торопить события, надоедать Харитону, тянуть его в дом насильно. Заботливый дедушка и гостеприимный хозяин, он пригласил Харитона в дом так, будто и предлагал и не предлагал ему это: поступай, мол, как тебе подскажет сердце.
Ни на минуту не отошел он от окна. Затаив дыхание, тревожно прислушивался к детским голосам, угадывал, что там идет веселая перепалка, слышал, как гости смеялись, старался различить в общем гаме голос Харитона.
Андрею Ивановичу очень хотелось, чтобы внук жил у него. Причин этому было немало. Прежде всего – долг перед погибшей дочерью. Кому, как не ему, воспитывать ребенка Галины? Хотелось вырастить из этого хлопца настоящего человека. Ну, а потом – и это, пожалуй, самое главное – мечтал одинокий учитель иметь возле себя родную живую душу.
Всю жизнь он был в гуще людей. В детстве – большая семья рыбака Громового; в юности – комсомол и студенческая среда; позднее, перед войной, – ученики, учителя, односельчане; в войну – партизанская боевая семья; после войны – снова в самом водовороте народной жизни. И все время рядом с ним шла верная подруга Екатерина Федоровна, сын Вадик, а затем и Галинка. Казалось, так будет всегда. Первым, словно яблоко от ветки, оторвался сын. Окончил институт, направили парня на работу. И теперь разве что иногда прочитает в газете либо по радио услышит старик сыновье имя да иной раз получит письмо. Неожиданно покинула семью Галина, тяжкой болью отозвалось это в сердцах родных. Ну, а потом скончалась Екатерина Федоровна…
Единственным утешением его стариковской жизни, полной раздумий, воспоминаний и болезней, остались односельчане, те, кого он воспитал за многие годы учительства, да еще великая вера, что эти люди никогда уже не будут знать ни нужды, ни страшных бедствий войны…
С нетерпением ждал Андрей Иванович конца экскурсии. Зайдет Харитон или пройдет мимо?
Он вошел в дом без стука. Харитон знал, что к учителю без стука входить нельзя, но решил, что раз Андрей Иванович ему доводится дедушкой, то можно входить как к своему человеку. И Харитон не ошибся – этим он очень обрадовал Андрея Ивановича, который именно так и понял поведение внука.
Какое-то время дед и внук разглядывали друг друга, будто виделись впервые, будто один старался прочесть мысли другого. И каждый заметил в другом что-то новое, ранее неизвестное, даже не подозреваемое.
Андрей Иванович внимательно вгляделся в мальчика, несмело остановившегося у порога и теребившего в руках кепку. Это был Харитон и не Харитон. Тот, прежний, был подростком, круглолицым, не похожим ни на отца, ни на мать, крутоплечим, плотным, с независимым и по-детски беззаботным взглядом. Этот, теперешний, уже выходил из подросткового возраста, стал стройнее, удлинившееся лицо заметно похудело и сделалось в чем-то неуловимо похожим на лицо Галины; скорее всего глазами, ясными, задумчивыми, походил Харитон на мать. Но не только Галину напоминал Харитон. Он был похож на кого-то другого, так хорошо знакомого Андрею Ивановичу. Какое-то время учитель мучительно напрягал память: на кого же ты так похож, мальчик? И наконец понял: на деда своего Харитона Булатова.
Харитон заметил, как дед постарел, как годы и многолетний труд согнули его плечи. Помнил он Андрея Ивановича с тех пор, как и самого себя. Дедушка когда-то казался ему богатырем, высоким, очень красивым и, насколько он помнил, белоголовым. Еще с войны Андрей Иванович сделался сед как лунь, хотя годами был не стар.
Пока дед и внук изучали друг друга, оба поняли, как необходимы один другому. И хотя не было произнесено ни единого слова, они уже знали, что эта встреча для них обоих не случайна.
Оторвав взгляд от дедушки, Харитон быстро оглядел комнату. Это была давно знакомая гостиная. Всякий раз, когда они с мамой заходили к родным, их встречали именно здесь. Тогда еще была жива бабушка Катя. Теперь ее нет, но в комнате все оставалось так же, как и при ней: посредине стол, стулья, над столом – простенькая люстра, в простенке между окнами, выходившими на улицу, – старенький диван, а вдоль стен – шкафы с книгами. Только на стене рядом с портретами Галины и дяди Вадима появился портрет бабушки Кати.
В дедушкином доме не было ничего лишнего. Больше всего в нем было книг. Андрей Иванович, как и бабушка Катя, считал, что человек может обойтись без чего угодно, но не без книг.
Хотя Харитон за свою жизнь прочитал их не так уж много, мечтал он о том, что когда-нибудь прочитает все книги, которые существуют на свете. «А может быть, и настало то время, когда надо начинать их читать?» – подумал Харитон, и в его груди тепло и тревожно шевельнулось.
– Раздевайся, Харитон, – услышал он дедушкины слова.
«Раздевайся? Так сразу остаться у дедушки и больше не показаться в Бузинном? А как же Яриська?»
Вспомнив Яриську, он сразу же согласился с тем, что ему следует остаться тут насовсем, ведь именно с надеждой на это он и приплыл из Борового.
– Надо ребятам сказать… ждут они.
– Тогда выйди и попрощайся.
Харитон взялся за ручку двери, но вдруг заколебался:
– А как же школа?.. Уроки?.. В восьмой надо переходить… – Он вопросительно посмотрел на дедушку.
Тот ответил:
– Это я сам улажу.
Какое-то время Харитон вникал в суть сказанного и понял по-своему: не гибель мамы, а коварство лесничихи и ее дочки заставляют его переселиться.
– Ага, я так им и скажу…
– Не задерживайся только, будем обедать.
Харитон вернулся скоро. Он шел к дому взволнованный, а переступил порог – и вмиг забыл обо всем. Теперь он будет здесь жить, это его дом.
Он быстро разделся и, пройдя через комнату, заглянул в дедушкин кабинет. Андрей Иванович что-то убирал со стола, книжки раскладывал на подоконнике, бумаги переносил в шкаф.
– Харитон, здесь будет твое рабочее место…
Мальчуган стоял на пороге кабинета, небольшой уютной комнатки, полной книг, рассматривал фотографии на стенах. В углу прилепилась узенькая, но удобная тахта, на которой, он знал, любил отдыхать дедушка. Ему стало и радостно, что так сразу, нежданно, он сделался хозяином этой комнаты, и жаль было дедушку – где же тот будет писать и отдыхать?
– Да я где-нибудь… – произнес он, краснея. – Вам самим надо…
Андрей Иванович махнул рукой:
– Я свое, Харитончик, отработал!
И сказано это было так искренне, что Харитон почувствовал, сколько горечи и тоски по невозвратному таилось в словах деда. Он не знал, чем и как утешить дедушку, поэтому только вздохнул. Но и осваивать кабинет не торопился – раньше-то ведь обходился без кабинетов.
– А здесь будешь спать…
Андрей Иванович вышел в другую комнату, взглядом приглашая туда парнишку.
– Это мамина… – приглушенно сказал дедушка.
Ноги стали как ватные. Харитон направился к двери.
– Все как было.
Со стены улыбалась юная мама. Отовсюду она смотрела на сына. Смотрела ласково, по-матерински, хотя на некоторых фотографиях сама была чуть-чуть старше Харитона. На большинстве же совсем маленькая, октябренок, в пионерском галстуке. И везде улыбалась – ведь она была тогда очень счастлива.
Сердце у Харитона заныло – так живо представил он маму. Но удержался – не заплакал, не раскис, ни о чем не спросил у дедушки. Переходил от фотографии к фотографии, всматривался в глаза мамы, осторожно прикасался к ее вещам, столику, металлической кровати, застеленной серым солдатским одеялом, к наволочке, украшенной пестрою вышивкой.
– Мама вышивала…
Андрею Ивановичу хотелось рассказать, как в тот последний раз, когда заезжала, спеша навстречу своей гибели, она вошла в эту комнатку, растроганно прижала руки к груди, воскликнула: «А здесь все как было! – припала лицом к подушке, обняла ее, засмеялась сквозь слезы. – «Теперь я снова буду здесь жить», – сказала и сияющая пошла к двери. Но он решил не говорить об этом, чтобы не растравлять Харитонову рану.
Пришла Мария, соседка, одна из многих любимых учениц Андрея Ивановича, но единственная на всю жизнь оставшаяся по-детски благодарной учителю.
Хотя Мария и сама имела семью, и работы в колхозе было немало, всегда как-то успевала забежать к Андрею Ивановичу, похлопотать по дому. Андрей Иванович относился к ней как к дочери, а она чувствовала себя у него в доме настоящей хозяйкой.
Прикрыла за собой дверь, тихонько поздоровалась:
– Здравствуй, Харитончик!
Харитон вежливо ответил на приветствие, и, хотя он и не знал Марию, она ему сразу понравилась.
– Ну, Марийка, ты будто издали чуяла – есть такая наука телепатия, она эти явления изучает, – что пополнение у нас в семье, пришла вовремя. Давай-ка поскорее накормим нашего Харитона. Он, должно быть, проголодался.
Мария радостно всплеснула руками:
– Так, значит, внучек насовсем к деду? Вот хорошо-то! Молодец, Харитончик, теперь не будет скучать дедушка!
Сразу же бросилась к печи, заглянула в холодильник. Словно по мановению волшебной палочки, на столе появилась еда, а Харитон прилип взглядом к телевизору, на который вначале не обратил внимания, потому что он был накрыт светло-кремовой салфеткой.
– Работает? – бросил он вопрошающий взгляд на деда.
Андрей Иванович понимающе усмехнулся, повернул рычажок. Спустя минуту раздался голос диктора, вспыхнул экран и появилось изображение.
Харитон не слышал, что его приглашают к столу. Он чувствовал себя спокойным и даже счастливым.
