Текст книги "Прорицатель (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА XVII

После того случая настрой Мея снова изменился: теперь каждый вечер, ложась спать, он с затаённым, постыдным ужасом ожидал новых приступов боли и новых видений. Больше всего его угнетало собственное непонимание; если своё первое видение он мог истолковать как предстоящий приезд в Долину Отражений, то второе и третье трактовке не поддавались. Те громадины, наверное, и правда означали «большую войну», как сказал Гэрхо, но где, когда, из-за чего? Кажется, Отражения понимали в этом больше него; по крайней мере, на следующее утро Гэрхо и Старший долго совещались в Зеркальном доме.

– Дар прорицателя – самый сложный из всех, потому что самый непредсказуемый, – втолковывал Мею Гэрхо. – Ты можешь видеть события, касающиеся лично тебя, или Города, или целого мира. Ты можешь видеть то, что случится завтра или через тысячу лет. Ты можешь видеть войны, пожары, свадьбы, возведение мостов, рождения и смерти... Невозможно предугадать, что ты увидишь, можно лишь анализировать это. Это почти как игра в кости.

– То, что я вижу, произойдёт совершенно точно?

– Как тебе объяснить... Вот, скажем, этот свиток, – Гэрхо вытащил из кучи на столе тугой свиток и толкнул его; тот неспешно покатился по столу. – Какова вероятность, что он упадёт?

– Очень большая.

– Конечно. Но всегда есть шанс, что, допустим, из-под стола выпрыгнет кот и толкнёт свиток лапой... Или что-то похожее. Вероятность того, что свиток не упадёт без моего вмешательства, мизерна, но она, как ни крути, есть. А ты благодаря Дару увидишь самое очевидное последствие длинной цепочки событий – то, как свиток падает.

Будто в подтверждение его слов, «Рецепт сонного зелья» шлёпнулся на пол. Мей задумался.

– То есть всё может пойти иначе?

– Вполне, но для этого нужно что-то вроде кота из-под стола – нечто из ряда вон выходящее. Ты видишь предельно логичное следствие, до которого в принципе мог бы докопаться и кто-то ещё, своими силами. Но обычно у разумных существ не хватает времени, ума или воображения, чтобы проследить цепь до конца и осознать, что, скорее всего, случится в итоге. Теперь понимаешь, почему твой Дар так мешает Порядку и почему многие другие силы были бы счастливы заполучить тебя в своё распоряжение?

– Понимаю, – и, решив воспользоваться неожиданной разговорчивостью Гэрхо, Мей добавил: – А Отражения относятся к этим силам?...

Гэрхо усмехнулся.

– Даже если и да – поверь, это наилучший вариант для тебя. Пока. Но силой тебя тут никто не держит.

«Разве?» – усомнился Мей, вспомнив о невидимом барьере вокруг Долины. Пропустит ли барьер его, если он захочет уйти?

Об этом он предпочёл на всякий случай не спрашивать.

Зато он много спрашивал об Анне – о том, откуда и кто она. Его насторожил обмен репликами между нею и Гэрхо, особенно «Ты знаешь, где это?» Однако ответ всегда был один и тот же:

– Сам не знаю, человечек, а если бы и знал – не имел бы права рассказывать. Тайны Анны – не мои тайны, а у неё их немало, уж поверь.

Отчаявшись выведать что-то у него, Мей как-то раз даже решился обратиться к своему соседу Веттону (хотелось хоть с кем-то поделиться), но тот только томно протянул:

– Ох, лучше не забивай себе голову, – и изящным щелчком пальцев пододвинул к себе поднос с булочками. Мей в очередной раз позавидовал его Дару – это было куда лучше, чем корчиться от боли в голове и любоваться на то, как в какой-нибудь далёкой реальности кто-то кого-то душит. Точнее, будет душить через пару недель, если ничего кардинально не изменится.

* * *

Что до Анны, то с ней всё было, пожалуй, даже труднее, чем с Даром прорицателя.

Теперь, живо заинтересовавшись видениями Мея и их природой, она присутствовала почти на каждом их занятии. В основном сидела молча и лишь изредка снабжала речи Гэрхо уточнениями или остроумными комментариями. Тот терпел её, чуть ли не скрипя зубами от злости, и иногда бросался ядовитыми высказываниями в адрес «женщин-чужачек» и «отъявленных ведьм».

Мея всё это сначала безумно стесняло, особенно когда пришлось описывать Гэрхо своё второе видение – «о прекрасной женщине», как они его обозначили (Гэрхо поручил Мею обязательно записывать содержание каждого видения, чтобы ничего не забыть). Но вскоре он понял, что ему это даже нравится: чего-то не хватало без её загадочного молчания, обезоруживающей иронии, тёплого взгляда и кошачьей мягкости движений. Она была чем-то совершенно чужим, странным и в то же время непреодолимо манящим. Однако они с лёгкостью обсуждали такие вещи, которые и не снились всем его знакомым в Городе-на-Сини – от тактических тонкостей осад крепостей и ведения боёв на открытой местности до родословных древних королей. Казалось, что не существует такого вопроса, по которому Анна не могла бы поведать Мею уйму нового, и этим она поражала его больше Отражений – ведь она всё-таки была всего лишь человеком.

Однажды вечером, когда Гэрхо плюнул на усилия Мея вспомнить названия сорока трёх основных созвездий (он назвал только тридцать шесть) и отпустил его, они с Анной отправились гулять по Долине. Это решение пришло как-то спонтанно, и Мей был несказанно рад возможности провести на пару часов побольше с ней и поменьше – с Веттоном.

Было жутко, пронизывающе холодно, при дыхании изо рта вырывались облачка пара, и Мей кутался в тулуп, выданный уже в Долине. На Анне был тёплый белый плащ, отороченный лисьим мехом, и Мей подумал, что выглядит рядом с ней как неотёсанный крестьянин рядом со знатной дамой.

«А она, наверное, и есть знатная дама», – эта мысль почему-то повергла его в уныние.

– Здесь красиво, – сказал он, глядя, как в домах Отражений зажигаются лампы и свечи; кто-то, несмотря на мороз, разводил костры прямо на улице.

– Да, – согласилась Анна, пряча руки в муфту, – но в твоём Городе наверняка красивее.

– Смотря где, – ответил Мей, вспомнив Улицу Кожевников и Медный переулок. – Там, где живу я, не очень-то...

– А там, где Синь?

– Это другое дело, – Мей вздохнул, глотнув ледяного воздуха; по Сини он тосковал чуть ли не так же сильно, как по родным и Теигу. – Синь прекрасна.

– Её воды правда так целебны, как говорят?

Мей поразмыслил.

– Не думаю... Наверное, это просто легенда. Хотя – даже не знаю. Нам запрещено касаться её вод – они священны. А в Город вода поступает из речек в окрестностях.

– Там, откуда я родом, было много целебных источников, но вокруг них не возводили городов, – неожиданно сказала Анна. Мей быстро взглянул на неё; её строгий профиль, в густеющей тьме выглядевший мертвенно-белым, казался удивительно печальным.

– А откуда ты родом?

– Издалека, я же говорю, – она чуть улыбнулась.

– Из Города или... из замка?

– Неважно, Мей. Ты никогда не бывал в тех местах и вряд ли там окажешься... Расскажи лучше о себе. У тебя остались друзья в Городе-на-Сини?

Друг у него был один, а вот приятелей и просто знакомых – очень много.

– Остался, его зовут Теиг. Думаю, он бы тебе понравился... Он мечтает стать картографом, и мы с ним всё детство провели. Но обо мне совсем не интересно рассказывать... И слушать тоже.

– Неправда. Как ты можешь так говорить? Ты – человек с редчайшим Даром. Стоит тебе захотеть – и величайшие силы Мироздания склонятся перед тобой. В твоих руках знание об их судьбах.

Мей даже онемел ненадолго от таких слов. Он взглянул на свои руки – совсем обыкновенные, затянутые в перчатки. Где-то послышался смех. Заскрипело от ветра корявое дерево, мимо которого они проходили.

– Это не так. Я совсем ничего не знаю... И ничего не умею.

«И я жалок», – с отвращением добавил он про себя.

– Только пока. У тебя впереди много лет... Ты знаешь, что дети существ из разных миров живут дольше себе подобных?

Мей покачал головой. Этого ещё не хватало.

– Гэрхо не хочет говорить это тебе, – продолжала Анна, – но ты будешь волен уйти в чертоги богов, когда сам захочешь. Твой Дар открывает перед тобой множество дверей, Меидир аи Онир. Нужно лишь приложить усилия, чтобы достичь высот. Слава о тебе разнесётся по многим мирам, и сотни сказителей...

– Может, то, что ты говоришь, и верно, но мой Дар – не радость, – перебил Мей, глядя в снег. – Это чудовищная ответственность, которой я никогда не хотел. Я хотел просто...

– Быть счастливым? – закончила за него Анна. Она остановилась и смотрела на Долину; в желтовато-карих глазах отражались далёкие костры, поднимавшиеся над сугробами. – Ты и будешь, только иначе. Нести твоё бремя – это действительно великий труд, но и великое счастье. Тебя ждёт тяжёлая, но увлекательная дорога.

– Да, если служители Цитадели Порядка не прикончат меня через пару месяцев, – заметил Мей.

– Не прикончат, – легко отмахнулась Анна и, помолчав, вдруг добавила: – Спасут высокие стены героя для будущих славных дел...

– Звучит как стихи, – удивился Мей.

– Это одна старая песня, – с задумчивой полуулыбкой Анна посмотрела на усыпанное звёздами небо и, шагнув к Мею, взяла его за руку. Конечно, это был просто дружеский жест, но Мея пронзило жгучее смущение. – Хочешь, я спою её полностью?

И она запела – её глубокий, подрагивающий голос летел вверх и таял над снегами:

 
– Спасут высокие стены героя
Для будущих славных дел.
Сквозь боль и тяжесть долгого горя
Познает он свой удел ...
 

Она пела и дальше, а у Мея немного кружилась голова.

ГЛАВА XVIII

А на следующий день Отражения затевали большой праздник. Гэрхо давно говорил о нём. Они называли его «Днём середины зимы», хотя по родному календарю Мея эта дата уже прошла.

– Это одно из самых главных празднеств в году, и ученики тоже обязаны на нём присутствовать, – заявил Гэрхо накануне.

– А что именно будет происходить? – осторожно поинтересовался Мей.

– Увидишь.

Мей, разумеется, расспросил и Веттона, но тот снова лишь пожал плечами.

– Я слышал, что это у них отмечается раз в девять лет, так что, понятно, ни одного не застал... Как ты до сих пор о нём ничего не вычитал, ты же только книгами и занят?

«Раз в девять лет. Странно – так редко», – подумал Мей и приготовился к чему-то по-настоящему торжественному. Но он находился в смятении не по этой причине: его тревожила Анна. Именно тревожила, не давала спокойно жить самим фактом своего существования. Он чувствовал, что не понял её, что ни на шаг к ней не приблизился за всё это время, но его всё сильнее тянуло к этой немножко безумной, как все здесь, женщине, и он не пытался этому противиться. Может быть, её и нельзя было назвать красивой – особенно в сравнении с Риэти. Но было в ней что-то иное, неназываемое, что-то вроде густого блеска древнего золота в покинутой сокровищнице.

В общем, после их прогулки Мея с новой силой заняли два вопроса – кто она вообще и кто она конкретно для него. Друг? Учитель? И то, и другое вроде бы и являлось правдой, но звучало смехотворно.

«А Риэти, наверное, считает меня подлецом или трусом. Ещё бы – начал ухаживать за девушкой, а через день исчез».

От горестных размышлений его отвлёк стук в дверь. В комнату заглянул Веттон. Он вырядился во что-то, разноцветьем напоминающее оперение петуха – может быть, у лордов принято так одеваться по праздникам.

– Ты готов? Там уже собираются, – сказал представитель рода Ниисов. Говорил он так утомлённо, словно дни напролёт гнул спину в рудных шахтах.

– Иду, – отозвался Мей, отрываясь от книг и листков с записями.

В Долине к вечеру поднялась метель, так что празднество было решено провести в обеденном помещении. Мей отряхнулся, думая, что похож на оживший сугроб. Внутри действительно находилось уже большинство Отражений (вообще население Долины, как заметил Мей, было немногочисленно). Местные девушки исполняли нечто напоминающее пение по случаю прибытия нового ученика, но на этот раз это звучало как-то резко и грозно. Пробираясь к свободному месту, Мей выискивал взглядом знакомых Отражений, но старался не смотреть им в глаза.

– Иди сюда, человечек! – подозвал его Гэрхо, удобно расположившийся поближе к очагу. – Как погодка?

– Один снег, – Мей уселся, и наставник пододвинул к нему кружку с какой-то тёмной жидкостью. Он взглянул на Гэрхо с подозрением: обычно им с Веттоном не позволяли пить ничего, кроме воды.

– Пей-пей, согреешься. Сегодня всё-таки особенный вечер.

– Почему? – Мей сделал глоток, и горло сильно обожгло. Закашлявшись, оно отодвинул кружку, но по телу тут же разлилась горячая и приятная тяжесть. – Что такого особенного в дне середине зимы?

– По сути дела, в ночи, – уточнил Гэрхо. – По поверьям, на закате, среди холода и льдов, грани миров размываются и...

– И в мир людей и их Отражений приходит Смерть, – глуховато закончила за него подошедшая откуда-то сзади Анна. Мей дёрнулся, как от удара, и подвинулся, чтобы дать ей место. Сегодня она была в чёрном, и это необычайно шло к мраморному оттенку её кожи. В волосах, которые отливали рыжиной рядом с пламенем в очаге, таяли последние снежинки. Мей хотел было спросить, являются эти слова о Смерти просто специальным оборотом или чем-то ещё, но почему-то передумал.

– Ступай, женщина, и не отвлекай мальчишку. Тебе сейчас надо быть в другом месте, – грубовато, но миролюбиво обратился к ней Гэрхо.

– Не тебе решать, где мне следует быть, – холодно ответила Анна и вновь посмотрела на Мея: – Тебе предстоит увидеть разные вещи этой ночью. Будь к ним готов.

И так же невозмутимо ушла. Мей вздохнул; кровь бурлила у него внутри, била в виски и уши, и он сказал себе, что это от напитка.

– Пей, – хрипло велел помрачневший Гэрхо. – И смотри: сейчас начнётся.

Мей развернулся на скамье, чтобы видеть происходящее в зале. Он поискал Анну, но её уже нигде не было видно. Зато неподалёку от них устроился Веттон, чьё цветастое одеяние било по глазам.

Пение девушек оборвалось – в зал вошёл Старший в сопровождении нескольких пожилых Отражений. В их числе была и Деос с тем же сооружением из веток на голове. Старший остановился посреди зала и, возведя глаза к потолку, стал что-то говорить. На плече у него сидел ворон, и от этого зрелища Мея пробрала жуть.

– Братья и сёстры! – наклонившись к нему через стол, Гэрхо начал переводить. – Во имя зеркал и наших предков, нашедших вечный покой, встретим этот день с честью. Среди ночи и льдов госпожа Смерть побеждает; остры её когти и вкрадчив голос, она легко забирает богача и нищего, мудреца и глупого, женщину и мужчину, старика и младенца. Но пока мы живы – так скажем ей об этом!

Старший умолк, и отовсюду послышались непонятные Мею восклицания. Гортанное пение возобновилось, а потом началась ещё и пляска. Мей, как сквозь туман, слушал странные звуки, видел изгибы кружащихся в танце тел, смотрел на рассыпавшиеся повсюду лепестки чёрных цветов, непонятно откуда взявшихся зимой, и ему отчего-то было тоскливо. А где-то внутри, за противно саднящей грудью, звучало только одно имя – и оно не принадлежало Риэти.

Затем танец прервался, и одна из девушек, чья голова была увенчана венком из тех самых цветов (его сплели здесь же, не разрывая хоровода), шагнула в центр зала, туда, где недавно стоял Старший. Вновь стало так тихо, что Мей слышал завывания ветра снаружи. Девушка отвязала от пояса зеркало, подняла его над собой и с визгливым возгласом бросила на пол. Мей вздрогнул от неожиданности и зрелища разлетающихся осколков; он недолго жил в Долине, но успел усвоить: увидеть Отражение, разбивающее собственное зеркало, – немыслимо.

Тут же помещение заполнилось звоном и вскриками: все женщины почти одновременно швырнули оземь свои зеркала.

– Что они делают? – испуганно спросил Мей у Гэрхо, который спокойно наблюдал за действом.

– Призывают госпожу Смерть.

К девушкам медленно приблизилась Деос; под её шагами хрустело битое стекло, а ветви на голове величественно покачивались. «Руки деревьев», – вспомнил Мей.

– Приди же, повелительница, дабы мы встретились глазами, – перевёл Гэрхо ритуальную фразу, которую нараспев произнесла старушка. Ворон Старшего, вторя ей, широко расправил крылья и пронзительно каркнул. Мея прошиб пот.

А дальше началось нечто совершенно невообразимое.

Деос взмахнула рукавом, и прямо перед ней, в воздухе, возник мерцающий, подрагивающий овал, похожий на зеркало без рамы. По залу разлился гул, доносящийся будто из-под земли, и в следующую секунду из овала навстречу Деос кто-то шагнул. Мей поперхнулся: он видел, как из ниоткуда возник человек. Женщина в длинной чёрной мантии.

Если, конечно, она была человеком. Капюшон скрывал её лицо; виднелся только бледный подбородок.

«Это и есть леди Смерть?» – смятенно подумал Мей. Он взглянул на Веттона: его лицо было изжелта-белым на фоне ярких одежд.

– Гэрхо, это...  – начал он, но тот приложил палец к губам:

– Смотри.

Женщина плавным движением откинула капюшон. И Мей увидел лицо Анны.

* * *

– Она просто играла, вот и всё. Это была постановка, – стуча зубами от холода и пережитого ужаса, повторил Веттон, когда они возвращались домой.

– Да, – согласился Мей, которому на ночном морозе наконец-то проветрило голову от хмельного напитка, жутких обрядов (которые, кстати, на моменте прихода госпожи Смерти только начались; впоследствии среди них было и совершенно отвратительное принесение в жертву того самого ворона) и присутствия Анны. – Но это получилось... устрашающе.

– Устрашающе?! Да это было чудовищно! – страдальчески срывающимся голосом воскликнул Веттон. – Я такого за все годы, что здесь провёл, ни разу не видел! Они хотят довести меня до безумия, как короля Ингена!..

– И род Ниисов останется без наследника, – трагично сказал Мей, но его сосед не заметил издёвки и рассудительно ответил:

– Не останется – у меня ведь трое братьев, да ещё и две сестры. Я третий в очереди на замок. Скорее всего, меня ожидает что-то другое – служба кому-то из градоправителей, например. Или путешествия и исследования. Или храм.

– Или занятия магией, – сказал Мей, про себя отметив, что где-где, а в храмах Веттона точно не ждут. С другой стороны, он испытал укол знакомой зависти – его точно не ждёт ничего подобного. Он будет всю жизнь прятаться от «ясноликих витязей» Цитадели Порядка, словно беглый преступник.

Наконец-то они, закоченевшие, добрели до своей калитки. И тут Мея кто-то окликнул. С досадой подумав, как же это не вовремя, он всмотрелся в затихающую пургу и узнал Ридиема – такого же оборванного, как прежде, только теперь резвящегося в снегу.

– Мей аи Онир! – с хохотом визжал он. – Меидир, сын Кейлы!

– Я же говорил – он помешанный, – брезгливо прошипел Веттон. – Идём отсюда.

– Ему холодно. Давай впустим его.

– Ну уж нет, хватит мне на сегодня впечатлений. К тому же он не пойдёт – он вообще никогда не бывает под крышей... И весь во вшах, наверное, – Веттон передёрнулся и, пнув калитку, поспешил к крыльцу.

Пару раз с сомнением оглянувшись на беснующегося мальчишку, Мей тоже прошёл в дом. Он зашёл в свою комнату, наскоро разделся, повалился на кровать и заснул как убитый, запретив себе думать об Анне.

Сначала ему ничего не снилось. А потом...

... Две одинаковые неслышные тени скользят вдоль каменной стены. Они жаждут покоя и правильности. Убить несправедливость. Уничтожить нарушителя. Да наступит возмездие за давний грех.

Чья-то кровь, женский вскрик.

Тишина...

Мей открыл глаза. Теперь он знал в лицо – или в лица? – тех, кто охотится за ним.

И знал, что они уже близко.

ГЛАВА XIX

В Городе-на-Сини зима постепенно сходила на нет. Конечно, далеко ещё было до бегущих ручьями талых снегов, до почек на деревьях и поздних закатов, но весна, благословленная всеми четырьмя богами, уже коснулась этого края. Ветер стал теплее и мягче, а люди оживились.

Все только и говорили, что об отречении Меакара – толки об этом оказались долговечнее прочих. Меакара – находящегося в расцвете сил, щедрого балагура – в Городе любили куда больше, чем Мезора. Особенно за него стояла молодёжь (в том числе аристократическая), и дошло даже до того. Что вслед бывшему наследнику стали отправляться послы с просительными письмами. Но они возвращались ни с чем, и Совет Города поддержал Мезора в его правах. А нынешний градоправитель тем временем слёг, и народ, прежде боявшийся и уважавший Айрега, теперь его пожалел.

Впрочем, Атти не так уж волновали все эти политические тонкости (если честно, она не думала, что со сменой власти в Городе вообще что-то изменится). Вместе с матерью она жила ожиданием вестей от Мея и Эйтона. Она бы и сама затруднилась ответить, от кого из них ждёт письма больше. Хотя, наверное, всё-таки от Мея – ведь им каждую секунду приходилось бояться за его жизнь.

Это было ужасно. Атти казалось, что огромный кусок жизни у неё бесцеремонно отобрали Отражения. Не стало запаха краски, который пропитывал одежду Мея в мастерской Вейра, не стало их подшучиваний друг над другом, перепалок, разговоров перед сном, стука камешков о ставни – так когда-то давно друзья Мея звали его на улицу... Без него их жильё выглядело ещё более пустынным и бедным. Всё это было совершенно неправильно.

Атти поверила в то, что Мей – сын другого отца, и принять это оказалось даже не так уж трудно. Но Мей – прорицатель? Мей, учащийся у Отражений? Мей, скрывающийся от убийц? Немыслимо.

Закончилась осень, теперь вот и зима – а они не получили ни строчки. «Он обязательно написал бы, если бы мог», – успокаивала дочь Кейла, но Атти видела, что она и сама не находит себе места и все вечера после работы проводит в храме, молясь за Мея Водной богине и Эакану, покровителю ветров и странствий.

А Эйтон... Что ж, по закону они всё ещё считались женихом и невестой (их помолвка была подтверждена письменно), однако Атти не видела никакой ясности в том, что происходит. Над ней уже посмеивались на улице, и не без оснований. Целых два года назад Эйтон уехал на заработки в Город-над-Озером, чтобы обеспечить себя и её, и больше года прошло с его последнего короткого письма.

Поэтому Атти старалась как можно чаще заглядывать в почтовую голубятню Реввена, или, как его обычно называли, Хромого Ревва. Вот и этим утром она привычно дошла до его скрипучего крыльца на Улице Печников и постучалась. «Голуби прилетели», – гласила корявая надпись на прибитом к двери клочке бумаги.

Открыли ей далеко не сразу: Ревв с детства страдал хромотой и к тому же был уже немолод. Сначала из дома донеслось шуршание, затем кашель, потом дверь открылась, и Атти увидела широкоскулое обветренное лицо и добрую улыбку держателя голубятни.

– Как раз недавно вспоминал тебя, дочка. Проходи, – хотя Хромой Ревв не был совсем уж стариком, он всех девушек и женщин моложе себя без разбору звал дочками. – Небось на рынок торопишься? – спросил он, когда отошёл в глубь дома, неуклюже подволакивая правую ногу.

Атти, прикрыв дверь, взглянула на свои корзинки: одну – с шитьём и другую – с выпечкой. Да уж, она торопилась. Хотелось бы добежать до рынка раньше, чем пирожки окончательно остынут.

Они поднялись на просторный чердак, где на бесчисленных насестах обитали голуби. Здесь всё прозябало в помёте и перьях, так что Атти, любившая чистоту, только хмурилась. Зато Ревв был, как всегда, сам не свой от радости.

– Совсем замёрзли мои красавицы, – любовно сказал он, кроша хлебную корку для одной из белых голубок. – Ну ничего, скоро потеплеет...

– Для меня ничего нет? – спросила Атти, сдерживая нетерпение.

– Сейчас посмотрим, – так же неспешно Ревв прошёл в угол, где грудой были сложены запечатанные свитки, и принялся в них копаться. Атти вздохнула; она уже собралась предложить помочь (ни на что, собственно, не надеясь), когда Ревв вдруг провозгласил: – Вот, держи, дочка. Из Города-у-Белого-камня, для Атти эи Онир, Город-на-Сини, Улица Кожевников.

– Город-у-Белого-камня? – с недоумением переспросила Атти; сердце отчаянно заколотилось. Выходит, Мей уже не в Долине. Или Эйтон – не в Городе-над-Озером. Что это может значить?

Немного дрожащими пальцами она взломала печать и развернула свиток. Ей всегда тяжело давались длинные тексты (короткое обучение девочек в Городе-на-Сини давало только азы грамоты и счёта), но это письмо она прочла легко и внимательно, вчитываясь в каждую букву. Писал Эйтон – тот, с кем они обручились перед богами и людьми.

«Здравствуй, дорогая Атти.

Я думаю, ты удивишься Городу, откуда пришло это послание. Но не волнуйся, со мной всё в порядке – здесь я просто нашёл более прибыльное место. Я уже довольно-таки богат, а скоро накоплю ещё большую сумму. У меня свой домик и много друзей.

Мне сложно говорить это, но забудь меня, милая Атти. Я нашёл новую жизнь, лучше прежней, и не хочу возвращаться. Я никогда бы не оставил тебя в других обстоятельствах, но теперь ты свободна. Прости меня и больше не жди.

Надеюсь, что с госпожой Кейлой и Меем всё хорошо.

Желаю тебе счастья, Атти.

Эйтон аи Фелм».

Атти дочитала до подписи. Перечитывать ей не хотелось.

«Я не буду плакать», – сказала она себе. Никто, кроме мамы и Мея, её слёз не стоит.

Но глаза щипало, и что-то глухо болело в груди – так, будто её ударили.

– Что с тобой, дочка? Может, тебе воды? – засуетился Хромой Ревв.

* * *

Риэти ойкнула, когда неосторожный взмах кухонным ножом чуть не пришёлся ей по пальцу. Она нарезала овощи для похлёбки и задумалась. Риэти озабоченно посмотрела на свои руки – тонкие и ухоженные; таким позавидовала бы любая леди. Она совсем не хотела портить их порезами.

В следующий миг в кухню ворвалась госпожа Тейно с раскрасневшимся от волнения лицом и суетливо заносилась по помещению в поисках не то соли, не то горшков со специями.

– Твой батюшка уже идёт, дорогая; ступай, займись своими делами, я тут быстрее тебя всё закончу, – и госпожа Тейно ласково, но настойчиво вытолкала дочку за дверь.

Риэти вздохнула и ушла в спальню. Странно, что отец так рано возвращается.

Ей было тоскливо – может быть, от того, что её не покидала скука, а может быть, от того, что тот увалень, Теиг аи Дерро, не заходил уже третий день. Она даже не заметила, когда успела так сильно к нему привыкнуть.

Он смотрел на неё с преданным обожанием, точно ручной зверёк, и развлекал забавными историями. Частенько Теиг даже дарил ей сладости и милые безделушки; хоть Риэти и уговаривала его не делать этого (она знала, что сапожник Дерро – беспробудный пьяница и к тому же игрок в кости), ей всё равно было приятно.

Но, к сожалению, Теиг был ещё и живым напоминанием о Мее.

Под большой тайной он поведал ей, что Мей действительно поехал учиться к Отражениям и вернётся нескоро – если вернётся вообще. Значит, у него есть Дар – эта древняя и могущественная сила. Когда-нибудь Мей станет волшебником, и все женщины Обетованного будут мечтать о нём, а градоправители и лорды – искать его покровительства. Тогда-то он и забудет свою Риэти; а возможно, что и уже забыл.

Она старалась вспоминать о Мее как можно реже.

– Риэти, ты здесь? – спросил отец, заглядывая в комнату. Она отошла от окна, возле которого стояла.

– Добрый вечер, папа.

– У меня к тебе важное дело, – господин Тейно выглядел не менее угрюмо и сурово, чем всегда. Он потёр свой орлиный нос, уселся на стул и серьёзно взглянул на неё из-под кустистых бровей. – Твоя мать уже знает и завтра побежит к портнихе заказывать тебе новое платье. Готовься к меркам.

– Новое платье? – что ж, эта новость не могла не радовать. Риэти живо представила тёмно-зелёный шёлк, о котором давно мечтала. Этот цвет так подойдёт ей, тем более – наступающей весной. – Но зачем? Мы идём на праздник?

– Да уж, тебе предстоит большой праздник, – с усмешкой протянул отец. – К тебе посватался господин Лерто, и мы уже сговорились. Через две недели ты выходишь замуж.

Риэти ощутила внезапную слабость и ухватилась за край столика, чтобы не упасть.

– Ты язык проглотила? Скажи уж что-нибудь.

– Господин Лерто?... Часовщик?

– Да, именно он. Уважаемый человек с выгодным делом, да и к тебе неравнодушен. Надеюсь, ты довольна?

– Я...  – Риэти провела рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Давно она не чувствовала себя такой одинокой и растерянной. – Я не знаю... Нельзя ли повременить с этим? Я очень прошу...

– Повременить? О боги, я рассчитывал, что ты умнее, – тихо выругавшись, господин Тейно встал и сердито прошёлся по комнате. Серый плащ, который она так и не снял, вился за ним, как крылья огромной птицы. – У тебя не было и не будет жениха лучше. Он неглуп и вежлив, молод – ему только минуло три десятка... Чего ещё тебе нужно? Мать забила тебе голову всякой ерундой, но ни один юный лорд никогда не взглянет в твою сторону. Ты предпочла бы детину-фермера? Или, может, кого-то из рыбаков с Большого Озера?

– Но я...

– Что? Не готова? Слышать об этом не желаю. Я столько лет гнул спину в этом треклятом Городе не для того, чтобы ты осталась старой девой, как дочь вдовы Онир!.. Нет, ни слова, – он поднял руку, предупреждая новую попытку Риэти что-то сказать. – Свадьба состоится, и потом ты поблагодаришь меня. А сейчас мы с твоей дражайшей матушкой сходим к часовщику, чтобы выяснить кое-какие детали. Нэнни!..

Госпожа Тейно впорхнула в комнату и заключила дочь в объятия; по щекам у неё текли слёзы. Риэти застыла, словно изваяние, и ощущала себя загнанной на охоте ланью. Привстав на цыпочки, мать расцеловала её.

– Моя дорогая, как же я счастлива! Господин Лерто – чудесный молодой человек, я всегда знала, что он влюблён в тебя...

– Да, мама. Я тоже очень рада.

– Пошли, – господин Тейно тронул супругу за плечо и направился к выходу. Когда они ушли, Риэти рухнула на кровать и свернулась в клубок, закрыв глаза. Ей не хотелось ничего ни слышать, ни видеть.

Она с детства думала о замужестве – о собственном доме, храбром муже, милых детях, которых назовёт в честь своих родителей. Вот только супругом ей представлялся явно не господин Лерто, а кто-то другой. Кто-то вроде Мея.

Да что там, и Теиг подошёл бы лучше, чем часовщик; с ним она хотя бы подружилась. Конечно, господин Лерто – хороший человек, и Риэти давно заметила, как он на неё смотрит, но... Но, но, но.

В доме стояла тишь, и не было слышно ничего, кроме голосов соседей за стеной и дыхания Риэти. Она хотела заснуть, но не сумела. Тогда встала и принялась бродить по опустевшим комнатам. «Мама сейчас, наверное, рассказывает, с каким восторгом я приняла предложение», – подумалось ей.

– Зато у меня будет новое платье, – сказала Риэти вслух, и стены выслушали её. В нём она затмит всех девушек Города, и часовщик окончательно потеряет голову. Пусть у неё отняли Мея, но красоту никто не отнимет.

«Кроме старости», – злорадно шепнул внутренний голос, и она с досадой отогнала эту мысль – это была ещё одна вещь, о которой она предпочитала не думать.

В гостиной она подошла к книжному шкафу и рассеянно провела пальцами по корешкам. В основном здесь стояли отцовские расчёты, но попадалось и что-то более интересное. Одна книга, например, привлекла внимание Риэти – толстая, обтянутая дорогим красным бархатом. Почему-то раньше она не замечала её.