Текст книги "Прорицатель (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА XI

«... Нет, имя прозорливца незаслуженно

Дано тебе богами: как избавишься

От этих пут надёжных, предскажи пойди!»

(Эсхил «Прометей прикованный». Пер. С. Апта)

Он стоял в лесной чаще и смотрел, как существо с двумя лицами – человеческим и звериным – прыгает из зарослей на маленькую девочку. Как она пронзительно кричит и бьётся, не в силах совладать с ним. Как оно вгрызается в тоненькую шею, как разрывается неразвитая плоть...

Мей очнулся и схватился за что-то мягкое. Когда туман перед глазами рассеялся и зрение полностью вернулось, он понял, что вцепился в плечо склонившегося над ним человека и комкает ткань его мантии.

– Извините, – немного смущённо пробормотал он, отстраняясь. Пиарт, ничуть не изменившись в лице, спокойно убрал руку из-под его спины, и Мей подвинулся назад, усаживаясь. Он воровато осмотрелся: немногочисленные студенты, выкроившие днём время для подготовки заданий и скрипевшие перьями за столами вокруг, с любопытством таращились на него, но мгновенно отворачивались, встречаясь с ним взглядом.

– Уже третий раз на моих глазах, – бесстрастно заметил Пиарт, переворачивая страницу в пыльном фолианте. Он побрился и вообще привёл себя в порядок за последние дни, но выглядел по-прежнему усталым и озабоченным. – У Вас это всегда так часто?

– Иногда случается, – Мей притянул к себе записи Карлиоса, которыми они занимались, пытаясь отогнать навязчивый образ этой девочки – она снова и снова приходила к нему. От мелкого угловатого почерка, разборчивого, но далеко не каллиграфического, у него уже рябило в глазах, зато развернувшаяся картина действительно захватывала. Мей мог понять фанатичную увлечённость Пиарта, но испытывал несказанное смятение и даже неловкость: люди бросали на это свои жизни, строчили трактаты, ставили опыты, ошибались десятки, сотни раз, а решение вопроса сидело у него на пальце в виде кусочка металла – сидело, доставшееся почти даром... Он не знал, как с помощью перстня Странника попасть в иные миры, но само это обладание представлялось жуткой несправедливостью.

Нашёл ли Карлиос другой способ или просто прочитал об этих самых перстнях? Эта ли тайна сгубила невезучего паренька?

Мей покосился на Пиарта, который сосредоточенно пробегал взглядом строчку за строчкой. Пожалуй, пока одной из главных загадок Академии (кроме смерти Карлиоса, конечно) для Мея оставался этот человек. За стеной его сдержанности, пренебрежения Даром Мея и напускного практицизма чувствовалась лавина нерастраченных жизненных сил и, возможно, играли нешуточные страсти.

«Неудивительно, что он занимается ботаникой, – думал Мей, глядя на профессора в те моменты, когда он с жадностью погружался в бумаги Карлиоса, осторожничал в разговорах с Ректором, сыпал язвительными шутками или попросту злился. – Только она, наверное, и помогает ему угомониться».

– Вы ни разу не спросили, что именно я вижу, – шёпотом он высказал мысль, которая особенно его озадачивала. Пиарт пожал плечами и так же тихо ответил:

– А зачем?

– Ну...  – растерялся Мей. – Многие готовы были отдать горы золота, чтобы узнать о моих видениях. Думаю, люди так устроены. Им хочется знать, что произойдёт.

– Только не мне.

Мея задела такая самоуверенность.

– А если я прямо сейчас видел что-то, касающееся Вас?

Пиарт насмешливо хмыкнул.

– Например? Мою смерть? Очень благодарен, мне не нужно это знать.

– Почему же сразу смерть...

– Когда доживёшь до лысины, – Пиарт указал на свою голову, – невольно посещают такие мысли... Серьёзно, господин Онир, я нисколько не рвусь услышать о том, что Вы видите. Да и, честно говоря, не понимаю, как другие могут рваться. Скажу больше – не захотел бы ни за какую награду.

– Даже за разгадку вот этого? – Мей постучал пальцем по записям. Пиарт чуть побледнел и сменил тему:

– Это другой вопрос... Кстати, Ректор сказал Вам, что по Вашему описанию за поимку убийцы назначено вознаграждение?

В первый же день своего приезда, сразу после посещения бани и беглого просмотра записей, Мей составил письменное описание внешности преступника, которого разглядел довольно ясно. Ректор собирался отдать описание писцам, чтобы они как можно скорее размножили его. Мей не очень-то верил, что эта мера поможет, но ничего другого сделать как будто и нельзя.

– Пока нет.

– И немаленькое – двадцать золотых. Для крестьянина это целое состояние.

Не так уж давно это и самому Мею показалось бы состоянием.

– Вы правы.

– И всё же надежды мало, – продолжал Пиарт, покачав головой. – Сегодня утром я слышал, как кое-кто из студентов даже посмеивался над этим решением.

– Почему?

– Ну как же, – профессор вздохнул и неопределённо махнул рукой, видимо досадуя из-за его недогадливости. – Все трясутся над разведением роз или тюльпанов, любовно изучают виды, учитывают каждую мелочь... Но никому и в голову не пришло бы возиться так, допустим, с подорожником, которого и без того везде полно.

Мей помолчал. Он достаточно знал жизнь, чтобы согласиться с этой мыслью, но принимать её всё ещё было слишком горько.

– И всё же подорожник, если я не ошибаюсь, не ядовит, – наконец сказал он. Пиарт странно посмотрел на него:

– Нет, но Вам-то что за дело? Вы ведь явно редкий цветок. Даже единственный. Для Вас вся беготня со смертью мальчика – только способ развеять скуку, разве не так?

Мей вспыхнул и хотел было встать, но удержался. Они и так уже привлекли к себе многовато ненужного внимания.

И тут же где-то в глубине него шевельнулось страшное подозрение: Пиарт, по сути, прав. Разумеется, он испытывал сочувствие и сожаление, но никакого ужаса, никакого страдания. Он занялся всем этим, чтобы не шататься по свету неприкаянным и бесполезным, и исследования Карлиоса интересовали его куда больше личности. «Это от того, что я не знал его», – уверил себя Мей, но слова Пиарта уже вгрызлись в него – и он знал, что отпустят не скоро.

– Профессор, Вы едва знакомы со мной. Вы не имеете права так говорить.

– Да, извините, – неожиданно легко уступил Пиарт. – Я был очень груб, – он нервно покусал губу и вдруг добавил: – Я ещё больше виноват перед Вами. С тех самых пор, как Ректор получил письмо от той женщины...

– Вы о чём? – не понял Мей.

– Ах да, Вы не знаете... Одна леди, давний друг Ректора, написала ему из Города-во-Льдах, что приедете Вы, а не тот волшебник, которого он ждал. Какого же она рода – запамятовал, не разбираюсь в знати... Ромэла... Ромала...

– Ронала, – машинально поправил Мей. Его будто по затылку огрели, как любил говорить Теиг. Таиса – друг Ректора?! И, кроме того, осведомительница Академии?... Да что вообще происходит?

– Да, верно. Так вы знакомы?

– Немного. Продолжайте, я слушаю.

– Так вот, с тех самых пор я не верил Вам... Я представлял Вас... Не знаю, проклятое косноязычие... Много старше и высокомернее. Заваленного почестями, обласканного за свой Дар, причём незаслуженно... Вы уж простите, господин Онир, я человек науки, – Пиарт, только что рассудительный и ироничный, теперь говорил захлёбываясь. – А магия... В общем... Это всё неважно. Так или иначе, я думал о Вас плохо.

– А после? – осторожно поторопил Мей. – Ваше мнение изменилось?

Несколько секунд Пиарт изучающе смотрел на него, потом решительно кивнул.

– Да. Да, вот именно. Я наблюдал за Вами все эти дни, и моя вспышка... была несправедлива. Из-за своего предубеждения я поступил дурно – не раскрыл Вам всего, что у меня есть, – он прокашлялся, немного осипнув от долгого шёпота, и сказал погромче, словно специально для студентов: – Пройдёмте сейчас ко мне, а то здесь чересчур людно.

* * *

Мей раньше ни разу не бывал в преподавательской башне, где жил Пиарт. Сложенная в незапамятные времена из грубых булыжников, она сильно отличалась от изысканных учебных помещений, многократно перестроенных за прошедшие века. Каменную кладку покрывал мох, а зимой в щели, наверное, немилосердно задувал ветер. Ступени витой лестницы истёрлись до блеска; в жилые комнаты можно было попасть прямо с неё. Помощники профессоров и младшие преподаватели жили высоко, ближе к плоской крыше и давным-давно не использовавшимся, очень узким бойницам. На подоконниках бойниц вили гнёзда ласточки, а в глубине чердака, где потемнее, обосновались летучие мыши.

Комната Пиарта находилась ближе к фундаменту, но далеко не в самом низу башни. Им никто не встретился, пока они поднимались: в эти часы большая часть профессоров была на занятиях, у Пиарта же благодаря Ректору в расписании в последнее время появились частые дыры.

– А Вы-то сами не хотели бы закончить Академию, господин Онир? – задорно поинтересовался Пиарт, шедший впереди. Мей мог только удивляться тому, как быстро у этого человека меняется настроение.

– Нет, – отозвался он, и его голос эхом отпрыгнул от стен. – Раньше хотел, но теперь... Нет, не думаю.

– Она Вас разочаровала?

– Нет, ни в коем случае. Просто...  – крутой подъём мешал собраться с мыслями. – Я отучился в Долине Отражений.

– Это единственная причина?

– Нет, – тут Пиарт остановился перед очередной дверью, снял с шеи шнурок с большим ржавым ключом и погрузил его в скважину.

– Прошу.

Мей вошёл, пригнувшись, чтобы не стукнуться затылком о притолоку. Комната оказалась маленькой и находилась в жутком беспорядке: застарелая пыль, паутина в углах, висевшая на одной петле дверца шкафа. Кровать под выцветшим пологом была не заправлена, образцы засушенных растений, эскизы и заметки на клочках бумаги разбросаны, и всюду, включая пол, валялись в разных положениях книги и свитки. Мей переступил через объёмистый том, в котором узнал сочинения по ботанике Эннера Дорелийского, и попытался пробраться к столу.

Не подумав извиниться за состояние комнаты – надо полагать, для него это было вполне естественно – Пиарт прошёл туда же и принялся рыться в завалах.

– Где же это было...  – бормотал он периодически. – Куда же я её дел... Так что там по поводу других причин?

Мей уже обрадованно думал, что он забыл об этом.

– Как Вам сказать... Мне кажется, если бы я закончил Академию, я бы захотел здесь остаться.

– Ну и что же? Многие идут сюда как раз с такими планами. Правда, – со злорадной усмешкой добавил он, – не все выдерживают даже выпускные испытания.

– А если бы я остался, – продолжал Мей, глядя в забранное решёткой окно, выходящее в сад. Сесть было некуда, так что он продолжал стоять, – я бы не выдержал жизни, которая требуется от преподавателя.

– Что Вы имеете в виду? – Пиарт наконец выудил из-под груды гербариев, увенчанной лупой, изрядно помятый листок и разгладил его, расчистив место на столе.

– Все ограничения, которым вы себя подвергаете. Посвятить себя науке до такой степени, чтобы обещать не покидать Академию без позволения Ректора... Не заниматься ничем иным, кроме своей области... Кроме того, дать обет безбрачия, – тут Пиарт вдруг покраснел, причём мгновенно и до самых ушей, будто юная леди. Мей смешался и поспешно закончил: – В общем, это настоящий подвиг, и я бы так не смог. Так что Вы хотели мне показать?

– Понимаете, – вдохновенно сказал Пиарт, словно позабыв о листке. Мей успел заметить, что это план или карта, – всё это выглядит нелепо только со стороны, на деле же каждый пункт устава целесообразен. Слава, путешествия, богатство, семья, женщины – всё это мешает в должной степени служить знаниям. В той степени, которая подразумевается, если человек хочет стать профессором. Я сам не сразу дошёл до этого, – заверил он, встретив сомневающийся взгляд Мея. – С возрастом и Вы бы поняли... Впрочем, это всё вздор... Вот эта карта – тоже из записей Карлиоса. Я предполагаю, что это ключ ко всему.

Мей без лишних вопросов принял карту. Он сразу узнал то, что она изображала: башни Академии в центре, Восточный тракт и Старые горы на севере, участок Реки Забвения на западе, Меертон к югу, окрестные деревушки... В подробностях были нанесены все деревни, фермы и перелески – в довольно крупном масштабе. В четырёх местах стояли кресты, нарисованные красными чернилами. В голове Мея сразу выстроилась цепочка.

– «Четвёртый компонент», – произнёс он. – Записка.

Пиарт кивнул.

– Как Вы считаете, что это может значить?

– Понятия не имею, – Мей разглядывал карту. – Вам эти места лучше известны.

– Я не знаю, что может их связывать, – Пиарт забарабанил пальцами по столешнице. – Я перебрал разные предположения, но, по-моему, лучше посетить эти точки.

– Прямо-таки поехать туда? – Мей задумался. – А как считает Ректор?

Пиарт опять смутился.

– Видите ли... Ректор не знает об этой карте.

У Мея буквально отвисла челюсть.

– То есть... Как это – не знает? Почему?

– Она и мне досталась случайно... Не из ящика Карлиоса. А Ректор... Он тянет, лукавит, сковывает меня в действиях... Иногда мне кажется, что он хочет просто замять эту историю. Пару раз я замечал, что за мной следят.

– Следят – здесь? В Академии?

– Да. Я не верю Ректору, господин Онир. Больше нет. И Вам тоже следует соблюдать осторожность.

На память Мею пришёл паук. Ректор или Пиарт? Кто-то из них ведёт нечестную игру. И эта карта... Откуда она? Всё это крайне подозрительно – и эти загадки, и внезапная вспышка доверия... Поколебавшись, он сказал:

– Я с Вами. Сообщите, когда будете готовы отправиться.

И они пожали друг другу руки.

ГЛАВА XII

«Это день дней, чтобы жить и чтобы умереть»

(Э.А. По «Морелла». Пер. И. Гуровой)

Время шло – безликое и неумолимое, так, будто ничего не случилось. Луна восходила по ночам, окружаясь звёздами, а с рассветом небо открывало оба Глаза. Дожди то лили, то ненадолго прекращались. Рабы убирали рагнарский дворец, возились в дворцовом саду и в ступенчатой громаде садов Альдарака. Вдали текла Великая река; от ливней она поднялась, и некоторые прибрежные селения, как всегда, оказались затоплены. Люди снимались с места заранее, ожидая такой поры; земледельцы-эги радовались хорошему паводку: южнее по течению он обеспечивал урожаи риса.

Всё двигалось в страшной суматохе: набеги Хаши прекратились, и тут же было объявлено сразу о трёх важных мероприятиях – причём даже не об охоте на Хаши, чего жаждали семьи погибших монов, и не о завоевательной войне, к чему Рагнарат привык. Во-первых, мон Кнеша собирался жениться. Это было, конечно, событие значимое (он всё-таки оставался влиятельным человеком, и после смерти рагнара его влияние только усилилось), но не настолько, чтобы вызвать ропот огромных масс народа – разумеется, черни было плевать на свадьбу богатого вельможи, а ближе к окраинам Рагнарата о ней и вовсе не слыхивали. Во-вторых, планировался традиционный переезд рагнарского двора в резиденцию в шумной торговой Бачхаре. Это тоже было не ново и вполне нормально, особенно учитывая приближающийся конец месяца. А вот третье заявление, толком пока и не обнародованное, но быстро разнёсшееся на крыльях слухов, стало камнем, брошенным в пруд. Одних оно возмутило до ярости, других обрадовало до неприличия, третьих изумило до онемения, но никого не оставило равнодушным – от последнего раба-пленного, стонущего на рудниках или стройке под кнутом надсмотрщика, до закутанного в тончайшие ткани, увешанного золотом, растолстевшего от сластей стахи, торговца вином или пряностями.

Мон Кнеша объявил новым рагнаром себя и прислал в Бачхару указания относительно подготовки к празднеству в честь его восхождения на трон. Он назначил его на будущий месяц, сразу после переезда двора.

Нери целыми днями сидела на ковре и смотрела, как одна за другой падают капли из огромной клепсидры, стоящей в углу. Каждая из них, отяжелев, на мгновение задерживалась на конце воронки, а потом тихо валилась в глубокую медную чашу. К закату клепсидра пустела, и безмолвная рабыня приходила, чтобы наполнить её заново.

Нери казалось, что и сама она превратилась в такую же воплощённую монотонность. Ничего больше не волновало её, не радовало и не расстраивало. Она быстро поняла, что ей отрезаны все пути выхода; постоянная охрана у дверей и обмолвки рабынь яснее прямых слов сказали ей, что она здесь хотя и уважаемая, но пленница – покорный кусочек чьей-то мозаики, будущее средство для вынашивания и вскармливания хозяйских детей. Неприглядная правда открылась ей, но даже не вызвала отторжения: одна ночь скрутила её, растёрла в порошок, и, дотрагиваясь до себя, она ощущала только могильный холод. Она не польёт молоком землю на похоронах отца и не отомстит за смерть матери. Её герой и господин – подлый узурпатор. А сама она – ничтожество с громким именем.

Она никогда не будет счастлива. Мон Кнеша, каждую улыбку которого она когда-то жадно ловила, сжёг всё хорошее, что было в её жизни, а взамен не дал ничего.

Наверное, отец сейчас не узнал бы сейчас в ней свою маленькую, любопытную оторву, не дававшую спокойно жить ни ему, ни слугам, свою радость, свою Веточку, как он звал её в особенно хорошем настроении. Свою Ниэре. Она погибла в том же пожаре – или, может быть, от ножа братьев Хаши, в возрасте шестнадцати лет.

Теперь она, вероятно, подурнела от слёз, недоедания и недосыпания, но отмечала это отстранённо, будто не о себе – впрочем, её всегда не трогали эти вопросы. Нери вся погрузилась в прошлое, которое теперь, перед бездушной клепсидрой, растеряло всё мрачное и утопало в свете, представлялось восхитительным, навсегда утраченным блаженством. Вот мон Гватха учит её ездить верхом на снурке и хохочет, уверяя, что она быстрее любого мальчишки в округе. Вот он приносит её, совсем кроху, на руках, чтобы показать, как растёт виноград. Вот водит пальцем по карте Рагнарата, заставляя повторять названия рек, владений, городов и островов.

«Никогда», – повторяла она с каждой каплей. Никогда, никогда, никогда.

По крайней мере, став женой мона Кнеши, она сможет убить его.

Но поднимется ли у неё рука совершить такое злодеяние над собственным мужем, нежеланным, но повелителем? И соберётся ли она с духом в таком вот апатичном состоянии? Она не знала.

К тому же мон Кнеша умён. Очень умён и наверняка найдёт способ не допустить этого. А она – последняя дурочка. Ничего у неё не получится.

Нери никогда не употребляла слово «отчаяние», считая его чересчур напыщенным. Оно часто встречалось у придворных поэтов, а она не любила стихи – разве что песни, и то немногие. Однако те времена, похоже, миновали.

Однажды, когда Нери предавалась всё тому же кругу мыслей, уставившись в одну точку в стене напротив, с улицы послышался удар гонга, и постучалась рабыня. Должно быть, обед.

– Войди, – сказала Нери. Она говорила мало; каждое слово почему-то стоило ей неимоверных усилий.

Но вошла не девушка с подносом, а слуга мона Кнеши. Нери пару раз видела из окна эту громадину. На нём не было ни одного знака в честь духов, и он не закрывал почти чёрного тела ничем, кроме холщовой набедренной повязки. Даже рабы редко ходили так. Наверное, он был не из Рагнарата. Раньше это поразило бы Нери, но сейчас оставляло равнодушной.

Слуга внёс шкатулку красного дерева, в которой Нери, вздрогнув, узнала свой ларец для драгоценностей. Вид вещи из Маантраша, из-под отчей крыши, из её собственных покоев подействовал на неё, как молния, сверкнувшая в темноте.

– Повелитель посылать за вещами молодой госпожи, – с поклоном прогудел Салдиим, протягивая ей шкатулку. – Остальное отправить в Бачхару. Говорить, это радовать госпожу.

Нери встала, покачнувшись с непривычки, и поскорее забрала ларец. Будь она одна, то, наверное, расцеловала бы его; было невыносимо видеть, как лапы этого чудовища – она не сомневалась в том, что этот человек жесток не меньше братьев Хаши, – сжимают бесценную для неё вещь.

– Но зачем? – не удержалась она от вопроса.

Салдиим смотрел на неё с непроницаемым лицом с высоты своего роста. Потом сказал:

– Госпожа забыла? Завтра свадьба госпожи и повелителя.

Он ещё раз поклонился, кивнул охраннику и вышел, закрыв за собой двустворчатую дверь.

Нери стояла, оглушённая. Уже завтра. Как она могла забыть.

Она бездумно открыла ларец. Молния померкла, и вокруг по-прежнему был мрак. Через жалкие несколько часов она окончательно перестанет быть собой. Она станет... Рагнарой? Властительницей мира?

Смешно. У неё отнимут власть даже над собственными душой и телом, вот что случится. Первая рабыня в Рагнарате, только и всего. Красивый, обвешанный вот этими побрякушками трофей для мона Кнеши.

Или для Хаши. Ей не хотелось в это верить, но всё складывалось слишком легко. Так что же – она будет женой человека, который повинен в убийстве её семьи?

Зачем, зачем он только сделал это? Должно быть, после смерти рагнара он предложил союз мону Гватхе, а тот отказался участвовать в этом мерзком заговоре. Других объяснений Нери не видела.

Выйти замуж за Кнешу. Подумать только, одна мысль об этом теперь вызывает в ней отвращение – насколько недавно всё было не так!..

Пальцы Нери перебирали браслеты, цепочки, камни, глубиной и чистотой цвета которых восхищались, бывало, знатоки... Тут было много подарков мона Кнеши, и она брезгливо отодвигала их; но часто попадались и драгоценности, подаренные отцом, и те, что достались в наследство от матери. Нери сама не заметила, как снова погрузилась в печальные воспоминания – перед ней так легко воскресали те дни, когда она получала всё это и даже не задумывалась о том, достойна ли она этих вещей, о том, как много они будут значить для неё когда-нибудь, когда она потеряет столько, сколько теперь потеряла. Тогда она просто радовалась – в беззаботном, блаженном забвении, которое свойственно детям.

Но она уже не ребёнок.

Почти на самом дне ларчика Нери наткнулась на камешек бирюзы, похожий на крошечный кусок синей глины и такой неприметный на фоне остального содержимого. Это от женщины со змеиным хвостом. «Надеюсь, мой подарок пригодится тебе», – сказала она тогда. И зачем он мог пригодиться? Разве что лишний раз растравить ей душу. Её шестнадцатилетие – это ведь был последний праздник, проведённый вместе с отцом, последний, когда была жива матушка. И тот день, когда её обручили с моном Кнешей. До чего это всё нелепо – и как же она устала...

Говорят, что наги обладают нечеловеческой проницательностью и общаются с духами. Их называют народом мудрейших.

Сейчас Нери осознала, какая всё это гнусная ложь. Как любят люди себя обманывать. Им нравится верить, что в мире есть мудрость, есть справедливость, есть духи. На деле же нет ничего, кроме власти, огня и крови. Весь Рагнарат строился из этого – а Кнеша воплощение Рагнарата.

Она сжала бирюзу в кулаке и швырнула её в угол комнаты. Камешек с тихим плеском упал в чашу клепсидры.

И тут начало происходить нечто странное. Не успела Нери отвести взгляд от клепсидры, как уровень воды в чаше стал подниматься, хотя из воронки она лилась с той же скоростью. Вот она дошла до витого верха и застыла на мгновение гладким зеркалом, вот полилась через край... Поражённая, Нери наблюдала, как вода льёт на пол и ползёт к ковру, как льётся всё сильнее, как превращается почти в поток и с грохотом переворачивает чашу...

Стражники снаружи потянули на себя двери – и их с головы до ног обдало чем-то вроде ревущего водопада. Они не успели опомниться, когда Нери, усиленно работая руками и ногами, подплыла к узкому окну; мощным течением выбило стекло. Чудо!.. Нери, мокрую, но счастливо смеющуюся, выбросило прямо вниз, на улицу; она не разбилась, но мягко приземлилась в струях клокочущего ручья, порождённого её собственным наводнением. Молодые силы вновь переполняли её; кровь горячо разливалась под кожей; ей казалось, что она срастается с этой ледяной водой, с намокшей землёй под босыми ногами, с беспредельной ширью неба над головой.

– Туда! – властно крикнула Нери, указав рукой направление, и вся внезапная река, похожая на гигантскую прозрачную змею, размывая землю, устремилась вслед за её жестом, перечёркивая путь тем людям Кнеши, которые начали сбегаться на переполох. Нери захлёстывал восторг – вся эта громада меняет русло по одному её слову! Но медлить было нельзя; Нери определила по солнцу, где запад, и рванулась туда, не оглядываясь. Пара точных движений – вот она перелезла через ограду – одежда порвана – в бездну её – перебежать через сад – какие-то колючки – царапина на щеке – беседка с белыми колоннами – скамейки, дорожки, цветы – замерший испуганный садовник – снова ограда...

Едва Нери очутилась на твёрдой земле и побежала прочь с придворцовых земель, что-то просвистело у самого её уха и исчезло в кроне ближайшего дерева. Стрела! Оглянувшись, она увидела около дюжины всадников на снурках, которые, наверное, успели переплыть её реку. Нери с досадой махнула рукой, и поток изогнулся, опять оказавшись перед ними. У неё мелькнула мысль о том, что они могут послать людей с другой стороны и окружить её – но она уже выиграла столько времени, всё ведь случилось слишком быстро... Нери побежала дальше. Она казалась себе невесомой, как бабочка; ноги еле касались земли. Она скрылась в кипарисовой роще раньше, чем ещё одна стрела настигла её, и ещё долго бежала вслепую, без передышек. Вниз по склону холма – мимо виноградников – и начались рагнарские поля.

Здесь Нери в смятении приказала реке остановиться, чтобы не затопить урожай и не превратить поля в болото. И течение покорно свернуло.

А потом помогло ей ещё раз – только по-новому.

* * *

Вечером того дня Тилша, свободный эги из Альдарака, гнал в деревню овец с пастбища – сегодня наступила его очередь выполнить эту обязанность. Погода стояла чудная, Тилша грелся под закатным солнцем и предвкушал вкусный ужин дома – его жена замечательно готовила. Да и старшая дочь обещала залатать наконец-то дыру в его одежонке. В общем, Тилша брёл следом за стадом по зелёным лугам и безмятежно насвистывал что-то себе под нос, когда услышал чуть в стороне странные звуки.

То, что он увидел, когда посмотрел туда, заставило его остановиться и широко распахнуть глаза. Две преданные пастушьи собаки тоже в недоумении замерли; одна из них испуганно прижала к голове уши. Прямо на стадо мчалась всадница – молодая девушка, и её длинные косы цвета травы разлетались от скачки. Вот только снурк, на котором она ехала... Он был совершенно прозрачен и как бы состоял из воды, которая обрела такую необычную форму и как-то держала её; при беге от него отделялись крупные брызги. Тилша протёр глаза, чтобы убедиться, что ему это не мерещится.

Судя по тому, как панически всадница тянула и дёргала прозрачные поводья, она потеряла управление над существом. Собаки с лаем разбежались в стороны, отступая от него; перепуганные овцы тоже мгновенно разбрелись с заунывным блеяньем. Тилша стоял, позабыв об овцах.

В нескольких шагах от него водяной снурк будто лопнул и мгновенно растёкся в огромную лужу; туда же рухнула девушка. Он поспешил к ней и осторожно помог подняться; судя по причёске, гладкой коже рук и тонкому шёлку, в который девушка была задрапирована (хотя грязному, местами изорванному и насквозь мокрому), она была из знати. Поддерживая её под руку, Тилша снял шапочку от солнца и попытался изобразить поклон. Эги не полагается заговаривать с моной, тем более незнакомой, первым, поэтому он молча ждал, всё ещё не оправившись от удивления.

– Чьё это стадо? – устало выдохнула она, глядя куда-то мимо него.

– Рагнара, высокорождённая мона.

– Рагнара...  – растерянно, точно во сне повторила девушка. – Но рагнар умер.

– Но жив его сын, высокорождённая мона.

– Сын жив, это верно, – она медленно кивнула. – Тогда почему его трон занимает другой?

Тилша пожал плечами. Он не собирался вникать в господские разбирательства, да и о недавних волнениях в стране знал только понаслышке: жена деревенского старосты любила посплетничать. Услышав же весть о моне Кнеше, он удивился – и только.

– Не знаю, высокорождённая мона. Видно, так угодно духам... Куда ты направляешься, госпожа? Я могу помочь тебе?

Девушка словно пришла в себя и тяжело, измученно вздохнула. Тилша вдруг заметил, что она босая.

– Меня зовут Ниэре. Ниэре из Маантраша. Приюти меня на ночь, добрый человек, и укажи дорогу к Заповедному лесу. Больше я не потревожу тебя.