Текст книги "Из чего созданы сны"
Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)
Фройляйн в ужасе осознала, что эти голоса уже не только обсуждают ее, а обращаются к ней напрямую. В ее мозгу все перемешалось. Стройное здание понятий, воздвигнутое ее разумом, разваливалось на куски.
«Возмездие! – раздался женский голос. – Воздайте ей по заслугам, ей, преступнице!.. Преступнице…»
«Травите ее, Богом гонимую!»
«Богом гонимую… Богом гонимую…» – подхватил хор мужских голосов.
И вдруг, как отзвук, прозвенел один-единственный чистый ясный голос: «Богом хранимую… Богом хранимую…»
«Хватайте ее!!!» – перекрыл его пронзительный женский визг.
Фройляйн Луиза вздрогнула всем телом.
«Вон! – подхватил мужской голос. – Вон отсюда!»
Он был таким страшным, что фройляйн бросилась вон на улицу по мокрому ночному лугу вдоль озерка. Голоса, не отставая, преследовали ее:
«Ага, она бежит… бежит…»
«Гоните ее! Гоните ее!..»
«Мы за тобой… за тобой…»
«Убирайся отсюда вон… убирайся вон…»
«Глядите, как она бежит-бежит-бежит… Сейчас сверзнется…»
«Сверзнется… сверзнется…»
«Сейчас упадет… упадет…»
«Упала… упала…»
«Падшая… падшая…»
Фройляйн запнулась за корень дерева и больно шмякнулась о землю.
«Ага, лежит… лежит…»
«В грязи… в грязи…»
«Там ей и место!.. Там место…»
«Встать!» – взревел мужской голос.
Фройляйн Луиза вскочила и помчалась, не помня себя.
«Ага, она спасается бегством… бегством…»
«Но мы достанем ее… достанем ее…»
«Уничтожим ее… уничтожим ее…»
И тут с небес, как раскат грома, грянул всеобъемлющий глас:
«Она – моя!»
Фройляйн упала на колени и, молитвенно сложив руки, прошептала, едва дыша:
«Господи! Услышь меня, Господи!»
«Господь не внимает грешницам! Он не слышит тебя!» – расхохотался женский голос.
«Вон!» – опять взревел тот, страшный.
Он был так ужасен, что фройляйн Луиза тут же вскочила и заспешила прочь, насквозь промокшая и измаранная, таща за собой раскрытый зонтик и тяжелую сумку на согнутой руке.
«Милость Господня повсюду…» – донесся мягкий милосердный голос.
«Ах», – вздохнула фройляйн. Но тут же налетели трое других. «Теперь она наша!» – возгласили они хором.
«О Боже, Боже!» – взмолилась фройляйн, – «Боже, Боже!» – и из последних сил бросилась на свет фонарей.
Голоса не отставали.
«Мы достанем тебя… достанем…»
«От нас не уйдешь… не уйдешь…»
«Ты получишь сполна… сполна…»
«Вон отсюда! Вон! Вон!..»
«Вон из города!.. Назад в болото!.. В болото…»
«Виновна… виновна…»
«Ты спутала наши планы…»
«Планы… наши… спутала…»
«Я предала моих друзей, – думала фройляйн Луиза. – Я доверилась ложным друзьям…» Эта мысль сверлила воспаленный мозг фройляйн. А голоса гнали ее, травили, как зверя, неутомимые, немилосердные голоса. Вперед, вперед, пока она не вылетела на Харвестерхудервег. Здесь еще были люди, ездили машины. Здесь было много других голосов и звуков. Но они только усилили страдания фройляйн, смешиваясь с голосами из парка в один непереносимый гул, из которого то и дело вырывались отдельные возгласы:
«Сейчас!»
«Сейчас мы тебя!..»
Фройляйн Луиза отшатнулась и, сама того не замечая, выскочила на проезжую часть. Мимо нее, едва не задев, с оглушительным воем промчался автомобиль.
«Автомобили! – ужаснулась фройляйн. – Теперь они гонят меня автомобилями! Сколько их за мной! И все так странно мигают фарами. Это они подают мне знак…»
Автомобили проносились мимо, визжали тормоза. Фройляйн Луиза мчалась дальше, спотыкаясь, налетая на прохожих, падая, снова подымаясь…
И тут раздался голос, который фройляйн узнала сразу: «Я защищу тебя!»
Это был голос бывшего штандартенфюрера Вильгельма Раймерса. Невольно она воздела к нему руку.
– Куда прикажете? – выглянул из окна автомобиля мужчина.
Это было такси.
– На… на… на Центральный вокзал, – пролепетала фройляйн, распахнула заднюю дверцу и упала на сиденье. Такси тронулось.
2
В такси мучения продолжились.
«Она думала, что избавилась от нас!..»
«Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!»
«Ей никогда от нас не избавиться!..»
«Кто вы?» – простонала фройляйн.
Салон был отгорожен от водителя перегородкой, и таксист ничего не услышал.
«Кто вы? Я вас не знаю!»
«Знаешь, знаешь…»
«Но ты нам надоела…»
«Оставим ее… оставим…»
В городском шуме среди многочисленных шумов и голосов стало еще хуже.
«В ад!»
«Наказать!»
«Вон!»
Такси остановилось у Центрального вокзала. Фройляйн Луиза через окошечко в перегородке сунула шоферу банкноту и выскочила из машины.
– Минуточку! Это слишком много! Возьмите сдачу! – кричал шофер.
Но фройляйн его не слышала. Она уже вбегала в здание вокзала, в длинный проход, где когда-то встретила бывшего штандартенфюрера. Здесь еще было много народу, люди стояли или сновали туда-сюда.
Из громкоговорителя неслись какие-то звуки, она разобрала только обрывки фраз: «Поезд… из… следует в… Бремен… несколько минут… с четвертого пути…»
И снова ее окружили ужасные голоса!
Теперь это были голоса людей в вокзале. Все смотрели на нее, говорили о ней, кричали ей вслед ругательства.
«Вон она идет, эта старуха!»
«Которая запуталась!»
«Которая взяла грех на душу!»
«Посмотрите-ка на нее… посмотрите…»
Прикрыв лицо рукой, фройляйн затравленно озиралась. Люди действительно провожали ее взглядами. Они удивленно смотрели, как она бежала, растерянная, перепачканная, простоволосая, с развевающимися седыми космами – шляпку она давно потеряла.
«Как она несется… несется…»
«Потому что она не любила… не любила…»
«Потому что она эгоистка…»
«Потому что все хотела сделать сама… сделать сама…»
«Потому что она забыла Бога… забыла Бога…»
«Какая злоба в ее глазах…»
«Потому что она отверженная… отверженная…»
«Не оглядывайтесь на нее… Берегитесь ее…»
У нее же был обратный билет! Каким-то чудом фройляйн Луиза отыскала своими ничего не видящими, мутными глазами, нащупала дрожащими пальцами этот билет у себя в сумочке. Она протянула его служителю у турникета и помчалась вверх по лестнице. Внизу под ней прибывал поезд. И тут вернулись голоса, голоса, которые фройляйн – О, какое блаженство! Какое неимоверное облегчение! – сразу узнала.
Голос русского: «Луиза, иди к нам, на болото…»
Голос поляка: «Мы ждем тебя, Луиза…»
Голос Свидетеля Иеговы: «Иди скорее… скорее… скорее… пока еще не поздно…»
Но их опять перекрыл пронзительный голос незнакомки: «Вон она бежит вниз по ступеням! Вон она! За ней!»
Луиза бежала из последних сил. Она была на последнем издыхании, на грани.
«Она примерила на себя роль Бога… Бога!..»
«Она должна быть унижена… должна быть унижена…»
«Но вы же сами велели мне это сделать!» – воскликнула фройляйн, выбегая на перрон.
Люди испуганно оборачивались ей вслед.
Голоса насмехались над ней.
«Мы нет… мы нет… (Не мы… Не мы…)»
«Это были фальшивые… фальшивые…»
Фройляйн Луиза не помнила, как она села в вагон поезда, отправлявшегося на Бремен. В ее памяти был провал. Она опомнилась, когда поезд уже шел мимо многочисленных огней, по мосту над сверкающей водой, на которую сыпал дождь. Она медленно приходила в себя. Голоса, эти ужасные голоса смолкли. Пока. Пока что они молчали.
Напротив фройляйн Луизы сидела миленькая, правда, немного лишне накрашенная и чуточку вульгарная девушка в шубке. Она с любопытством разглядывала фройляйн. Та, трепеща от страха, встретилась с ней взглядом.
3
– Чего это вы так дрожите? – спросила милашка в мехах.
У нее был высокий, неизменно удивленный голосок, она производила впечатление добродушной и бесконечно наивной.
– Вам холодно, да?
– Нет, – ответила фройляйн Луиза.
Она смертельно устала, ноги болели, она чувствовала себя, как человек, только что перенесший тяжелый сердечный приступ. Эти голоса, эти ужасные голоса – по крайней мере покамест они молчали. Покамест! В любой момент они могли начать заново… Фройляйн Луиза содрогнулась.
– Да что с вами? – спросила милашка в мехах своим детским голоском.
– Ничего, – буркнула фройляйн Луиза.
– Но вы так взволнованы!
Поезд набирал ход, огни остались позади, дождь хлестал по оконному стеклу.
Фройляйн провела рукой по лбу и обнаружила, что ее лицо испачкано. Дрожащими пальцами она раскрыла свою сумочку, чтобы достать носовой платок. Милашка с вытаращенными глазами уставилась в сумку, на пачки банкнот. Не шевелясь, она смотрела, как фройляйн Луиза стирала грязь с лица, как причесывала гребешком растрепавшиеся волосы.
– Взволнована, – пробормотала фройляйн. – Конечно, взволнована!
– Но почему?
– Мне, знаете ли, столько пришлось пережить. Столько ужасного. И конца этому не предвидится…
– Чему? – спросила милашка. – Хотя давайте познакомимся. Меня зовут Инга. Инга Флаксенберг. Но все зовут меня просто Зайка. А вы не хотите назвать свое имя?
– Ну почему же. Луиза. Моя фамилия Готтшальк. И все зовут меня просто фройляйн Луиза.
– Так чему нет конца, фройляйн Луиза? – повторила свой вопрос Зайка Флаксенберг.
– Они гонятся за мной по пятам, – простодушно и еще толком не придя в себя, сказала фройляйн. – Они преследуют меня, понимаете?
Зайка зажмурилась:
– Легавые, да?
Фройляйн ничего не ответила. Зайка приняла ее молчание за согласие и, бросив взгляд в открытую сумочку Луизы, возмутилась:
– Вот суки! Из-за какого-то плевого дельца, да?
– Мне надо к моим друзьям, – бормотала фройляйн.
Чем больше они говорили, тем меньше понимали друг друга, думая каждая о своем.
– У нас сегодня тоже было! – продолжала Зайка. – Облава. Полный атас! Свиньи!
– Они меня защитят… – бормотала фройляйн.
– Налетели в казино и запрыгали, как мартышки. Я в казино работаю, – пояснила Зайка. – Небольшое местечко, километрах в тридцати от Гамбурга. – Она сказала название. – В общем, дыра. Но господин Ольберс арендовал там постоялый двор, понимаете, весь, целиком. Все там перестроил под казино, организовал доставку автобусами. Вот и ездят люди из Гамбурга. Даже на своих машинах приезжают. Рулетка.
– Мне бы только вернуться домой, тогда у меня еще есть шанс…
– Совершенно нормальная рулетка. И все шло прекрасно. Два года подряд. Я работала там в баре. Нормально зарабатывала. Жила в местной гостинице. Сама я из Цевена. Иногда ездила домой или мой жених приезжал ко мне, понимаете?..
– Тогда они, может быть, оставят меня в покое, а мои друзья мне помогут…
– Заявляются эти ищейки. Подозрение, видите ли, на махинации. Магниты под столом.
– Что? – вздрогнула фройляйн Луиза.
– Магниты. Под рулеткой. Чтобы шарик мог отклоняться… Ну, вы же понимаете…
– Нет.
– Все конфисковали. Господина Ольберса арестовали. Казино закрыли. Суки поганые, эти полицаи! И все потому, что под одной рулеткой нашли магниты. Хоть господин Ольберс поклялся им своей матерью, что понятия не имел об этом. Ну, и как вам это?
– Они гонятся за мной… – бубнила фройляйн, на ходу засыпая от усталости.
– Мой жених будет меня ждать в Бремене на машине. Вам куда?
– В Нойроде.
– Это там у вас друзья?
– Да.
– Знаете что? Мы с моим женихом подвезем вас. Это не так уж далеко от Цевена. Ведь вы сейчас должны быстренько исчезнуть, да?
– Да, я должна быстро исчезнуть… – пробормотала фройляйн уже во сне.
– Вот и хорошо. Мы довезем вас. Будем держаться вместе, да? – продолжала Зайка Флаксенберг. – Против этих поганых полипов.[110] Другая-то рулетка была в полном порядке. А магниты, должно быть, подложил какой-нибудь враг господина Ольберса. Кто-нибудь, кто хотел его подставить. Такая подлость! Я прямо так и сказала полипам. Думаете, они мне поверили? Да они меня высмеяли. Дела и так шли хорошо. Что господин Ольберс – идиот, самому подкладывать магниты?! Но им же ничего не докажешь. Это просто собаки, сами они дураки набитые…
Тут она заметила, что пожилая дама, наклонив вперед голову, спит. Осторожненько Зайка Флаксенберг раскрыла ее сумочку с кучей денег. «Теперь я смогу подыскать себе новую работу», – проговорила она. Сквозь сон фройляйн Луиза слышала ее слова. Поезд мчался полным ходом.
4
«Откуда я пришла – никто не знает…» – фройляйн Луиза запнулась. Как там дальше, в этом прекрасном стихе? Ну как же?! Она никак не могла вспомнить.
«Ветер завывает… море плещет…»
Нет, что-то не сходится. Она тщетно попыталась сконцентрироваться. Ничего не помогало. Слова никак не шли на ум. Это ее опечалило. Осторожно ступая, она пробиралась по едва заметной тропке, ведущей через болото, среди трясины и омутов со стоячей водой, к заветному островку, там, в дальней дали за завесой тумана. Она чувствовала себя слабой и жалкой. Ступни горели. Дыхание прерывалось. Ноги едва держали. Она то и дело оскальзывалась. Еще никогда ей так тяжело не давался этот путь. Но она должна идти! Ей надо на этот холмик! Ей надо к своим друзьям! Только там она еще чувствовала себя в безопасности, только там…
Должно быть, она и в самом деле все-таки заснула в поезде. Перед самым Бременом эта милая девушка, которая еще сказала, что все ее называют Зайкой, разбудила ее. На перроне Зайку ждал жених – большой, молчаливый, производящий хорошее впечатление мужчина, который взял ее чемодан. Он представился как Армин Кинхольц и стал таким предупредительным к фройляйн, после того как Зайка описала ему ее плачевное положение и опасность, в которой она находилась.
– Конечно, мы подвезем вас, – сказал тогда Кинхольц. – Можете на нас положиться. Будем молчать, как рыбы. Мы вас никогда в глаза не видели. Понятия не имеем, кто вы такая, если кто спросит.
– Благодарю вас от всего сердца, – сказала ему фройляйн.
У Кинхольца была американская машина. Вел он хорошо и быстро. Фройляйн Луиза сидела на заднем сиденье и клевала носом, пока Зайка впереди, рядом со своим женихом, не переставая, возмущалась сволочными полицейскими, закрывшими игорный салон. И долго еще речь шла о каких-то магнитах, едва задевая сознание фройляйн. Что за магниты такие? Ну, да все равно! Она повстречала двух таких милых людей, и ужасные голоса, которые ее так загнали и измучили, теперь молчали. Фройляйн Луиза была вялой и отрешенной. Только одна мысль сверлила ее мозг: «На болото, на холм, к моим друзьям, да-да, к моим друзьям…»
После Цевена Кинхольц повел машину по плохой избитой дороге. Перед самым въездом в Нойроде фройляйн Луиза попросила его остановить:
– Будьте любезны, я здесь выйду.
– Как пожелаете, фройляйн Луиза, – вежливо ответил тот и притормозил.
Он и Зайка пожали фройляйн руку и пожелали всего хорошего.
– А они надежные, ваши друзья здесь? – спросила Зайка.
– Самые наилучшие.
– Ну, тогда адье, адье, адье, – сказал такой милый Кинхольц.
Он проехал до деревни, чтобы развернуться, и на обратном пути трижды посигналил фройляйн Луизе на прощанье. Она помахала в ответ и смотрела вслед удаляющейся машине, пока не скрылись красные огоньки. Потом она осторожно раздвинула камыши и ступила на узкую дорожку, ту самую, на которой сейчас балансировала…
Ярко светила луна. Прояснилось и дождя больше не было. Гладкие стволы берез отливали серебром. Откуда-то издалека доносился крик болотной совы: «Бу-бу-бу-бу…»
Фройляйн Луиза поскользнулась и чуть не свалилась в болото, но в последний момент удержалась. Она заторопилась дальше. Так, изо всех сил она спешила на своих отекших ногах, потому что уже истомилась ожиданием, когда же она ступит на тот холм, что маячил перед ней в волнистом тумане. Там было спасение. Ее последнее спасение от жутких, ужасающих голосов. Друзья помогут ей, защитят ее, все объяснят. Потому что она уже ничего не понимает, она совершенно сбита с толку, в полном унынии и отчаянии.
Все ближе и ближе был заветный холм.
С воды поднялось несколько уток.
– Я иду! – крикнула фройляйн. – Я иду к вам!
И крик застрял у нее в горле, потому что в следующий момент, когда ветер разогнал пелену тумана, она на секунду ясно увидела холм. И там не стояли, как бывало, одиннадцать ее друзей и не ждали ее – там стояло только одиннадцать уродливых кривых ветел.
Фройляйн Луиза протерла глаза. «Этого не может быть, – думала она. – Это невозможно. Я просто плохо вижу». Она снова бросила взгляд на холм. И снова увидела те же одиннадцать ветел.
«О, Спаситель! – воскликнула фройляйн. – Теперь еще что за напасть?!» Она заторопилась дальше, то и дело спотыкаясь, угрожающе пошатываясь, и каким-то чудом не соскользнула с тропы в болото.
«Боже милостивый, Боже милостивый, – шептала фройляйн, – сделай так, чтобы они были там, чтобы мои друзья были там… Они же звали меня… Мне надо к ним… Я это ясно слышала… Умоляю Тебя, умоляю, Господи Всемогущий, умоляю, пусть мои друзья будут на холме…»
Только Господь Всемогущий не внял мольбам фройляйн, и когда она, сделав последний шаг, ступила на холм, то оказалась среди одиннадцати ветел, окутанная пеленой тумана, которая становилась все плотнее.
– Где вы? – звала фройляйн, мечась между кривыми ветлами. – Где вы?! Придите же! Прошу вас, придите ко мне!
Но друзья не шли.
Фройляйн почувствовала, как ее охватывает паника.
Она закричала что было сил:
– Господа нашего Христа ради прошу вас, придите ко мне! Вы мне нужны! Вы так мне нужны!
Но в ответ только выл ветер, клубился туман, да снова кричала болотная сова. Но друзья не появлялись, ни один из них. Фройляйн стояла притихшая у края холма. «Не понимаю. Я больше ничего не понимаю, – думала она. – Почему они не пришли? Почему?! Что случилось?»
И в этот момент с болота, из тумана снова раздался пронзительный женский голос: «Вон она стоит, проклятая!»
И ей ответил шелест мужских голосов: «Теперь она наша…»
– Нет! – взвыла фройляйн.
Она в ужасе отпрянула, поскользнулась, потеряла равновесие и в следующее мгновение рухнула в глубокую темную воду у подножия холма. Ее сумка пошла на дно. Фройляйн отчаянно гребла обеими руками, ухватилась за корень, снова упустила его, ушла с головой под воду, вынырнула, наглоталась болотной воды, подавилась, закашлялась, извергла ее. И, чувствуя, как неведомые силы тянут ее вниз, в самую глубь, в яростной борьбе за свою жизнь гребя руками и пытаясь найти спасительный корень, она закричала во всю мочь:
– Помогите! Помогите! Где вы?! Придите же, спасите меня! На помощь!
И тут они появились снова, эти невыносимые голоса. Из тумана, из болота. Гулом отдавались они в ушах фройляйн Луизы, как близкие разрывы, наводя смертельный ужас…
«Отмщение!»
«Смерть!»
«Уничтожим!»
– Помогите! – закричала фройляйн, извергая изо рта вместе с криком болотную воду. – Помогите! На помощь! На помощь!
5
Лагерный шофер Кушке подскочил в своей постели. Спал он неглубоко. Ему в который раз снился все тот же бесконечно повторяющийся сон. В его сне было начало 1948 года, он жил в Берлине и играл со своей малышкой Хельгой, а его жена, Фрида вязала неподалеку на солнышке во дворе казармы. Они с Хельгочкой устроили такое представление, что до смерти насмешили Фриду. Она громко смеялась, а Хельгочка крякала от удовольствия, и все трое были так счастливы на развалинах безотрадного разбомбленного Берлина, так счастливы, как больше никогда в его жизни.
– Помогите!
– Да это же… – Кушке выскочил из постели и схватился за свою одежонку.
Голос он узнал сразу. «Ну вот, это все-таки случилось, – подумал он. – Проклятье, ну что за дерьмо!» Он бросился к двери барака, на бегу застегивая комбинезон. С другого конца тускло освещенного коридора навстречу ему бежал в тренировочном костюме лагерный врач, доктор Шиманн.
– Крики…
– Ну да, это наша фройляйн, доктор…
– Ладно, вперед!
Вместе мужчины выскочили на улицу. Они еще не сделали и пары шагов, как в лагере зажглись все прожекторы. Из барака у ворот к ним бежали двое охранников. Кое-где в жилых бараках засветились окна. Появились дети в ночных рубашках и халатиках, подростки – юноши и девушки – все испуганные, растерянные.
– Помогите мне! Помогите! Помогите! – летел с болота голос фройляйн Луизы. Ветер доносил его в полную силу.
Из своего барака опрометью выбежал проворный худощавый пастор Демель в своем черном костюме, без галстука, с распахнутым воротом.
– Наша фройляйн, – с трудом переводя дыхание, крикнул Демель.
– Да, но где?..
– Я знаю, где! На островке, где одиннадцать ветел! – прокричал он.
Подоспел начальник лагеря доктор Хорст Шаль, в одной рубашке и с курткой под мышкой.
– Скорее к ней!
– Как?! Туда не пройдешь!
– Лестницы! Доски! Жерди! Быстро! – распорядился Демель.
С болота снова донесся крик о помощи.
Мужчины разбежались и уже через минуту тащили длинные лестницы и доски, жерди от северо-восточного ограждения лагеря. Они запыхались и едва переводили дух.
– Хорошо, что забор еще не подняли! – крикнул Кушке пастору, с которым на пару тащил лестницу.
Теперь уже и молодежь, в накинутых на плечи пальтишках, взволнованно перекликаясь, неслась к развороченному углу забора, туда, где прошлой ночью был выворочен бетонный столб.
– Мы идем! – гремел в ночи голос директора лагеря. – Держитесь, фройляйн Луиза! Мы идем!
– Помогите! – прозвучало в ответ, на этот раз слабее и бессильнее. – Помогите! Помогите!
Кушке с пастором уже добежали до растресканного столба. Они приставили лестницу к покосившемуся забору и полезли наверх.
Луна освещала ночь. В ее размытом туманом свете вдруг на мгновение показалась небольшая возвышенность и тень, отчаянно барахтающаяся в воде у подножия холма.
– Вон она! Свалилась в болото. Ах ты, Боже мой!
Подбежали остальные мужчины.
– Жердь! Ну же! Жердь! – закричал Демель.
Ему подали жердь. Он первым шагнул в болото и тут же погряз в трясине. Лестницу он толкал перед собой. Вот он перепрыгнул на нее и начал отталкиваться жердью. Лестница и лежащий на ней человек заскользили через болото к холму. Кушке последовал за ним на длинной доске. Он тоже отталкивался жердью, во весь голос ругаясь и молясь одновременно:
– Дерьмо собачье, говно поганое, защити бедняжку фройляйн, Всемилостивый…
Теперь в болоте были уже пятеро. Шестеро. Восемь человек. Десять. Все они передвигались на досках или лестницах, между тряскими кочками и стоячей водой, дальше, дальше… Лестницы и доски не тонули. Это была единственная возможность, пробиваться вперед по болоту.
– Помогите… – раздалось уже совсем еле слышно.
Кушке вдруг кое-что пришло в голову. Он обернулся и увидел на берегу множество людей: воспитательниц и детей, которые стояли у забора и смотрели на болото.
– Позвоните кто-нибудь, вызовите «скорую»! – заорал он. – Пусть срочно приезжает из Цевена! Срочно! На всякий случай. У меня такое чувство, что…
Какая-то воспитательница бросилась к телефону.
Кушке погреб дальше. Его доска раскачивалась – ощущение было не из приятных. Он ушел ногами под воду и смачно выругался. Потом опять начал громко молиться.
К холму он подоспел почти одновременно с пастором и ужаснулся, увидев фройляйн. Ее лицо было мертвенно-белым и искажено страшной гримасой. Она цепко держалась за корень, но пальцы уже онемели, и она все глубже сползала в болото…
Кушке перепрыгнул на холм. Пастор последовал за ним, но поскользнулся и упал в коричневую болотную воду, глотнув хорошую порцию. Когда сильный как вол Кушке вытащил его из воды, он был насквозь мокрый. Они приподняли доску и лестницу и вытащили их наполовину на берег, сложив рядом жерди. Вот уже показались быстро приближающиеся директор лагеря и врач. Кушке с пастором бросились к тому проему, куда упала фройляйн Луиза. Кушке опустился на колени и попросил пастора подержать его за ноги. Пастор крепко ухватил его. Кушке, теперь тоже вымокший до нитки, лег на живот и схватил фройляйн Луизу за руки:
– Спокойно, фройляйн Луиза, спокойно! Мы здесь.
И страшно перепугался, когда в ответ на это она пронзительно завизжала:
– Они здесь, мои гонители! Они здесь! Помогите! Помогите! Помогите!
Она попыталась вырваться из его рук. Рядом с Кушке плюхнулся директор лагеря. Его ноги держал доктор Шиманн. Теперь вдвоем они пытались отцепить руки фройляйн Луизы.
– Оставьте меня! Оставьте меня! Уходите прочь! Вы тоже фальшивые! Снова фальшивые!
– Но, фройляйн Луиза!
– Не имеет смысла, – вздохнул доктор Шиманн. – Она нас больше не узнает.
– Она меня не узнает?!
– Никого из нас, – ответил Шиманн.
– Господи Боже! – взмолился Кушке. – Ну, теперь она точно прикажет долго жить!
– Ну, давайте, на «три» тащим вместе, – процедил Шиманн сквозь зубы.
Как только он крикнул «три», оба дернули изо всех сил. Им удалось вытащить фройляйн, которая бешено сопротивлялась и орала как сумасшедшая, на берег. Ее одежда, волосы и вся она была хоть отжимай. Вода стекала с нее струями. Но едва оказавшись на суше, она набросилась на них с зубами, ногтями и ногами. Она пиналась, кусалась, царапалась и при этом кричала:
– Вы преступники! Вы убийцы! Убийцы! Убийцы! Убийцы! Прочь! Прочь, убийцы! На помощь! На помощь!
Кушке схватил ее за руки, заломил их за спину и держал железной хваткой. Пастор, вплотную подступив к фройляйн начал:
– Будьте благоразумны, фройляйн Луиза. Будьте…
С лицом, больше похожим на демоническую маску, она окинула его безумным взглядом, и вдруг пнула его по голени и плюнула ему прямо в лицо, ему, которого она еще недавно так любила, и которого теперь больше не узнавала. А потом пронзительно завизжала:
– Пес поганый! Подлый Иуда!
– Фройляйн Луиза… – смущенно пробормотал Демель, не отерев ее плевок.
Голос фройляйн взвился еще выше:
– А те, что грешат во имя Мое, те будут прежде других призваны на суд Божий!
– Думает, что она Иисус, – промолвил потрясенный Кушке.
Он зажал ее рот ладонью. Для этого ему пришлось отпустить одну ее руку. Она тут же ударила позади себя свободной рукой и угодила ему прямо в живот. И вдобавок укусила за руку.
– А-а-а, – застонал Кушке.
В следующее мгновение фройляйн бесшумно опустилась на землю. Она потеряла сознание. Тяжело дыша, мужчины стояли над ней.
6
Фройляйн Луиза слышала ужасающий вой.
Она не знала, что это сирена «скорой помощи», в которой она сейчас лежала. Она открыла глаза. В тусклом свете угадывались силуэты двух огромных мужчин. Это они! Теперь они, действительно, ее настигли. Теперь в ад! В преисподнюю вместе со мной!
– Нет! – взвизгнула фройляйн. – Нет! Я не хочу в ад!
– Безумна, – сказал доктор Шиманн пастору. – Совершенно безумна. Кататоническое состояние. Ничего не поделаешь.
– Может быть, ей что-нибудь дать… Я имею в виду…
– Сначала в клинику… Мы не должны навредить… – ответил санитар, сидевший позади фройляйн.
Фройляйн Луиза услышала совсем другое:
«Вон она лежит…»
«Теперь она от нас не уйдет…»
«Теперь мы будем ее судить…»
– Прочь! Прочь! Я хочу прочь отсюда! – завопила фройляйн, попытавшись вскочить, но поняла, что это невозможно.
Ее привязали кожаными ремнями за руки и за ноги к носилкам – для ее же безопасности.
– Пропала! Я пропала! Я проклята! – взвыла фройляйн.
Сирена продолжала свою песню, «скорая помощь» мчалась дальше сквозь ночь. Она свернула с автострады и вскоре была уже у больницы Людвига в Бремене. Фройляйн Луиза кричала и дергалась в ремнях. Она вопила, пока хватало сил, потом ненадолго умолкала и вновь принималась визжать. Из ее рта изрыгались проклятия, ругательства и богохульства. Она была похожа на мегеру…
«Скорая помощь» остановилась во дворе психиатрического отделения. Дверцы машины распахнулись. Два санитара подкатили к ним носилки, подняли их и понесли через двор в приемник. Там, в ярко освещенном помещении, где дежурили две ночные сестры и врач-ассистент, они поставили их на пол. Доктор Шиманн и пастор проследовали за ними.
– Выпустите меня! Свиньи! Собаки! Развяжите меня! Помогите! Помогите! Убийцы! Преступники! Подлые выродки! – кричала фройляйн Луиза не своим голосом.
Молодой ассистент встал на колени и попробовал до нее дотронуться. Раздался протяжный вой. Врач растерялся. Сестра стала звонить по телефону. Пастор тоже опустился перед фройляйн Луизой на колени и попытался еще раз:
– Все будет хорошо, дорогая фройляйн Луиза, все будет…
– Сгинь! – завопила фройляйн истошным голосом. – Сгинь, сгинь, сатана! Сатана! Сатана! – И снова плюнула ему в лицо. – Развяжите меня! Выпустите меня!
– Мы не можем развязать ее, – сказал молодой врач. – Это невозможно. Она здесь у нас все разгромит. Она…
– Убийца! Убийца! Убийца! – голосила фройляйн.
– Развяжите ее! – послышался спокойный низкий мужской голос.
– Уби… – фройляйн замолкла и пристально вглядывалась в вошедшего в белом халате.
Он был могучим и сильным, у него были темные глаза, черные коротко стриженные курчавые волосы и широкое лицо. Он улыбался.
– Ну, – сказал он, – наконец-то, фройляйн Луиза.
Он сделал ассистенту знак, и тот развязал ремни. Фройляйн Луиза медленно села. В приемной повисла мертвая тишина. Медленно, страшно медленно поднималась она в своих сырых одеждах. Одеяло, которым ее укрыли, упало на каменный пол. Фройляйн подошла к могучему мужчине, который, по-прежнему улыбаясь, разглядывал ее. Пастор затаил дыхание.
– Ты, – вымолвила фройляйн своим обычным голосом. – Ты… тебя я знаю…
Человек в белом халате на мгновение прикрыл глаза и снова посмотрел на фройляйн Луизу.
– Да-да, я тебя знаю. – Она вплотную подошла к нему. – Ты… – начала она и остановилась.
Он кивнул ей.
– Ты принес мне благословение?
И снова кивнул психиатр доктор Вольфганг Эркнер.
Внезапно фройляйн обняла его, прижалась к нему и наконец, наконец-то разразилась долгими рыданиями.
7
«Ты держишь жребий мой… – растроганно читал Томас Херфорд, стоя перед конторкой с раскрытой толстой Библией – …и наследие мое приятно для меня». Его волосатые руки были молитвенно сложены, на пальце в рассеянном свете потолочного освещения мерцал бриллиантовый перстень. Он поднял глаза и добавил: «Из пятнадцатого псалма. Златое сокровище Давида».
«Амен», – сказали Мамочка, юрисконсульт Ротауг, директор издательства Зеерозе, главный редактор Лестер, заведующий художественным отделом Курт Циллер (наконец-то вернувшийся из Штатов) и Генрих Ляйденмюллер, наш главный макетчик. Хэм, Берти, Ирина и я промолчали. Ирина была сражена роскошью кабинета Херфорда, как всякий, кто входил сюда впервые. Ну, и конечно, ее измотали все события последнего дня и долгая дорога в Гамбург. Я промчался четыреста девяносто пять километров по автобану со скоростью самоубийцы, сделав одну-единственную короткую остановку. Из-за затяжного дождя и сильного ветра было по-зимнему холодно. Голые леса и поля по обеим сторонам автобана наводили такую же тоску, как и бесчисленные черные вороны, то тут, то там собиравшиеся в огромные стаи.
Я подкатил прямо к издательству, и нас тут же пригласили к Херфорду вместе с Лестером и Хэмом, и на этот раз с Ляйхенмюллером, которому сейчас отводилась значительная роль. Худой как скелет малый слегка заикался от волнения и внимания к своей персоне, на лбу у него выступили капли пота. Под мышкой он держал макеты полос – большие листы из плотной оберточной бумаги.
Едва произнеся «Амен», Мамочка с воплем бросилась на Ирину, которая в испуге отшатнулась, схватила ее за бедра, прижала к себе и, нагнув ее голову, запечатлела поцелуй в щечку.
