Текст книги "Из чего созданы сны"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)

Тут он, конечно, ошибался. Женщины вообще не испытывали неловкости! Перед ними стояли чашки кофе и кофейники, многие не отказывали себе в удовольствии покурить. Повсюду лежали пачки сигарет. У каждой женщины, у каждой девушки был блокнот и карандаш. Они сидели группами в соответствии с их профессиями: телефонистки рядом с телефонистками, поварихи с поварихами. Анжела Фландерс уже много раз пыталась нарушить этот порядок – безрезультатно. Те, кто знали друг друга, обязательно хотели сидеть вместе.

Спокойным голосом Фландерс как раз дочитала продолжение до конца и попросила начать обсуждение. Она была в светло-зеленом костюме с золотой брошью на лацкане пиджака, ее волосы были тщательно выкрашены в каштановый цвет. Она очень следила за собой, ей приходилось работать тяжело, как мужчине, тяжелее, чем мужчине, потому что чем старше она становилась, тем больше ее преследовал страх: «Я не справляюсь, за мной идут те, кто помоложе, что я буду делать, если меня уволят?»

Многие коллеги, которые знали об этом ее страхе, использовали редакторшу. Часто в дни перед сдачей номера она засиживалась на фирме до двух часов ночи. Она мне нравилась, я ей тоже. Иногда я приносил ей цветы.

Фландерс постучала карандашом по столу.

– Милые дамы! Прошу брать слово по очереди!

Серая мышка с кухни, в очках и с волосами, стянутыми в узел, робко подняла руку.

– Да, госпожа Эггерт?

Эггерт начала тихим голосом, запинаясь:

– Ну, значит… это же только подсказка… но из этого продолжения не вполне понятно… и притом ведь для нас, женщин, все зависит от того… – она покраснела и замолчала.

– От чего, госпожа Эггерт? Ну, говорите же! Мы же здесь все свои. И никто от меня не узнает, кто что сказал.

Эггерт начала снова:

– Ну, вот, я имею в виду, там должно быть ясно сказано, что мужчины должны растягивать время акта… долго… растягивать как можно дольше!

Раздались крики всеобщего одобрения.

Карандаш Анжелы Фландерс летал по странице блокнота. А Эггерт, ободренная поддержкой, продолжала:

– Особенно если в последних сериях нам постоянно напоминают, что мы должны принимать эстрогены!

Аплодисменты.

– И теперь многие из нас принимают эстрогены… И вы же знаете, какие у этого последствия!

Райнке, все еще с платком на голове, воскликнула:

– Он заставляет нас отдаваться более страстно, да, но оргазм не ускоряет!

После этих слов собрание оживилось, Фландерс с трудом успевала стенографировать.

Толстая повариха:

– А что, разве пока ничего не изобрели, госпожа Фландерс, чтобы у мужчин получалось дольше?

– Конечно, средства для этого есть…

– Но тогда их тоже нужно указать!

– Вот именно! Дайте названия!

– Как они называются!

– Я это записала, дамы. Дальше?

Худая, как щепка, секретарша около сорока:

– Я вот тут себе выписала: «щекотать половые органы». Имеется в виду – императрицы Марии Терезии. Но тут же об этом сказано слишком коротко!

– Правильно! – крикнула одна из бухгалтерш по зарплате.

– Вы видите, даже императрице это было необходимо! А уж нам тем более нужно точно объяснить, притом подробно, как надо щекотать!

– Совершенно верно!

Разливали по чашкам кофе, закуривали новые сигареты.

Райнке энергично начала:

– Ну дак, в принципе, госпожа Фландерс, да? Ничего не хочу сказать против господина Роланда. Само по себе это здорово – в сам деле просвещать народ. Токо не совсем ясно, кому это! Просто, в принципе: если хорошенько глянуть всю эту серию – она ж написана для мужчин! Не поймите меня неправильно. Само собой, мужчинам тоже нужно совать такие вещи под нос! Чтоб до них, наконец, дошло, черт их побери, как исполнять свой долг и обязанности!

Крики «браво».

– Но, – продолжала Райнке и подняла руку, – но, мои дамы, не будем водить ся за нос! Ведь читаем-то это мы, не? А эти сволочи, они разе что на картинки попялятся, и то если там голая баба, но всерьез-то никто из них не принимает, что пишет господин Роланд, этт я могу вам сказать из своего личного печального опыта. Раньше… – Ее речь прервали громкие аплодисменты, и она повысила голос, чтобы их перекричать, – …раньше, девять лет назад, как мы токо поженились, мой муж и я, тогда я была ище деушкой. Не имела обо всем этом никакого понятия. Ничего этого не было. А сёдня? И сёдня нет! Сёдня у моего все делается так: туда, обратно – обидно!

– Извините, как это происходит? – смущенно продолжила исследование Фландерс.

– Ну, как, – отозвалась одна из бухгалтерш по зарплате, – вы же понимаете: господин Райнке производит половой акт без всякой предварительной игры, и госпожа Райнке возбуждается, но не получает удовлетворения.

– Ах, так.

– Так оно и есть! – подтвердила Райнке.

– Точно, как у меня! – воскликнула клейщица из отдела почтовых отправлений, ребенком увезенная в 1946 году из Вартегау. – Мой все время твердит мне, что это я виновата. Говорит мне, нахал: мол ты получаешь все, что нужно, но просто у тебя замедленный оргазм. – В зале оживление. – Он говорит, что знает это точно, ему объяснял какой-то студент медицины. Теперь я спрашиваю вас: что значит замедленный? Или я кончаю, или нет. А я не кончаю! Так вот, пусть господин Роланд даст нам подробное разъяснение по этому вопросу!

– Пусть господин Роланд даст! Правильно!

«Господин Роланд». Вот, пожалуйста. Видите, все мои судьи были, конечно, в курсе, что Корелл значит Роланд, и рассказывали об этом всякому встречному-поперечному. Именно это я и имел в виду, когда писал, что и вне нашей отрасли многие люди знали мою тайну. Этого просто нельзя было избежать. Оставалось только одно утешение: миллионы этого все-таки не знали!

– Я всегда знала, – воскликнула клейщица, – что мой муж делает только, как ему удобно! Думает только о своем удовлетворении! А я? Ему наплевать! Я же не пулемет! Мне нужно время! Как и нам всем! Вы ведь со мной согласны, дамы, так?

Еще бы они не были с ней согласны, с этой изгнанной с родины клейщицей!

– Само собой!

– Как и нам всем!

– Что есть, то есть, – вздохнула баварка Швингсхаксль, в очередной раз используя свое любимое выражение.

– И потому, – выкрикнула Райнке, – вся этт серия – вы уж меня извините, – в общем, она неправильно направлена! Там подробно расписано, что должен делать мужчина, чтобы сделать счастливой свою дамочку. А он этт делает? Не! Он этт даже не читает, чтоб чё не потребовали. Да если и читает, все равно не делает! Все они эгоисты! И поэтому, – продолжала Райнке, опять повышая голос, чтобы перекричать аплодисменты своих подруг по полу, – и потому, и в этом большая разница с тем, чё пишет господин Роланд, потому центр тяжести нужно перенести на то, что должны делать мы, женщины, чтоб расшевелить своего усталого Ганса!

– Правильно!

– И я того же мнения!

– Мы, – на повышенных тонах продолжала Райнке, – мы, женщины, устроим нашим козликам такое, что они проснутся и весь сон с них слетит! Чё я имею в виду: в этой серии должно быть указано, чё нам надо делать, чтоб мужчина делал то, чё там написано. Потому что сначала мы должны вести себя активно, а то ничё не получится! И в этом смысле должно быть написано о мужчине и как его возбуждать! Намного больше именно об этом! Чтоб он тоже на кой-чё решился, если его, наконец, завели! И этт особенно важно для женщин, которые давно замужем! Потому как иначе им вообще кранты! Как вы знаете, статистикой доказано, что женщин старшего возраста намного больше, чем молоденьких – и я говорю вам, госпожа Фландерс: этт читают именно женщины постарше!

– Конечно, конечно, на этот пункт нужно обратить особое внимание, – ответила Фландерс и подумала: «Когда-то я была корреспондентом политических новостей, видела мир и писала статьи, которые цитировались в зарубежных газетах. А сегодня?» – Мы обратим на это внимание, – повторила Фландерс.

– Это большое заблуждение, госпожа Райнке! – воскликнула бледная дама, работавшая на приеме фоторадиограмм. – У нас, молодых жен, тоже есть проблемы! Не думайте, что у нас все так уж хорошо!

Райнке добавила:

– Видите, госпожа Фландерс, этт прямо касается всех браков, хоть молодых, хоть старых!

На что Швингсхаксль – от всего сердца:

– Что есть, то есть.

– Не могу с вами согласиться, госпожа Райнке! – возразила официантка из столовой. – Я замужем уже два года. Сначала у нас не очень получалось. А теперь просто потрясающе! Мы все серии прочитали очень внимательно, особенно мой муж.

– Может быть, госпожа Пурцель! – с чувством воскликнула Райнке. – Этт потому, что ваше поколение живет щас в эпоху сексуального прогресса. В годы моей молодости в иллюстрированных изданиях о таких вещах не писали!

– Что есть, то есть.

– А то бы мы все стали счастливыми женщинами! А сёдня, когда я знаю, чё за возможности есть в любви, сёдня уже поздно! Даже если я заставлю своего прочитать этт десять раз, чё вы думаете, он изменится? Задержит хоть на минуту? Не, не, я уж сказала: это написано для мужчин! И это нехорошо! Потому, как они ж не будут делать то, чё там написано, если сначала мы, женщины, не сделаем свою часть! И все эти женские штучки-дрючки, их должен господин Роланд описать!

– Очень серьезное замечание, госпожа Райнке, – объявила Фландерс. – Мы поговорим об этом с господином Роландом.

Веселая дама под тридцать из отдела приема новостей с невероятными формами:

– Я вообще не понимаю, чего вы хотите! Я каждый раз, за редким исключением, получаю то, что нужно. Я…

– Вы!

– Это мы уже знаем! Вы рассказываете каждый раз!

– Это вам подарок судьбы!

– Я не могу этт больше слышать! Не могу этт слышать! – завыла Райнке.

– Эта фройляйн прямо какое-то биологическое чудо! – насмешливо заявила секретарша из научной редакции.

Фландерс энергично вмешалась:

– Уважаемые дамы! Уважаемые дамы! Прошу потише! – И повернувшись к худой как щепка секретарше: – Ваше замечание записано. Дальше, пожалуйста.

Но Райнке, не скрывая возмущения, наклонилась через стол к даме с подарком судьбы и издевательски проговорила:

– Выдайте нам все-таки вашу тайну! Как у вас происходит коитус?

– Обыкновенно. Мой Уве, он делает так долго, как я хочу, а потом спрашивает меня, хватит или нет, и я говорю: «Да, Уве, теперь кончай, и тогда он кончает!»

У Райнке отвалилась челюсть, на минуту она потеряла дар речи, потом пришла в себя.

– А мы не можем поменяться, госпожа Шенбайн?

– Вам бы это так подошло!

– А-а! – завопила на это Райнке. – Прекратите вы, наконец, с этим вашим сказочным чудо-пенисом!

Анжела Фландерс, опасаясь, что обе женщины вцепятся друг другу в волосы, в отчаянии стукнула кулаком по столу:

– Дамы, прошу вас!

И тут служащая из отдела реализации страшно разрыдалась. Слезы так и хлынули из ее тусклых глаз.

– Что случилось… что случилось… – растерялась Фландерс. – Почему вы так плачете, фрау…

– Вестфаль, – сквозь рыдания выговорила та.

– Фрау Вестфаль…

– Фройляйн!

– Что с вами, фройляйн Вестфаль?

Вестфаль, сквозь слезы:

– Я… Я этого больше не вынесу! Я прошу меня в будущем с этих заседаний отпустить!

– Но почему?

– Что случилось?

– Они же такие интересные, эти заседания!

Райнке осведомилась:

– А у вас вообще-то хоть раз было чё с мужчиной?

– С одним? – всхлипнула Вестфаль. – Со многими! Но я ничего не чувствую! И притом они были всех возрастов! У меня никогда не было организма!

– Она имеет в виду оргазм, – мягко пояснила Райнке и энергично повернулась к Фландерс: – И этт тоже надо записать!

– Простите, что?

– Душевные травмы! – ответила Райнке. Потом стала допытываться у отчаявшейся дамы из отдела реализации: – Может, вас в ранней молодости изнасиловали?

– Да! – завыла Вестфаль. – И так жестоко…

– Видите? – торжествовала Райнке. – А я чё говорила? Душевные травмы! Этт надо записать! Этт надо записать!

– Записала, госпожа Райнке, записала.

– Русский? – спросила Райнке, охваченная собственными печальными воспоминаниями.

– Нет, американец.

– Странно…

Одна из телефонисток подняла палец.

– Да, слушаю.

– Я уже давно хотела обратить ваше внимание вот на что. И как раз в этом продолжении мне снова бросились в глаза несколько предложений, которые при некоторых обстоятельствах вызывают смех. Я говорю об этом, потому что в прошлое воскресенье мой муж читал продолжение, и после этого так рассмеялся, что эта так называемая эрекция, о которой как раз очень много говорилось в этом продолжении, вообще не наступила. Причем я ему еще специально сказала: «Прочитай это обязательно!»

– Что есть, то есть, – пожаловалась Швингсхаксль.

Много голосов одновременно. Все разделяли точку зрения, что серия должна быть абсолютно серьезной.

– Обратите внимание, госпожа Фландерс. Как я вам сказала, и сегодня там есть несколько таких мест!

Молодая женщина из бухгалтерии по зарплате:

– А мой муж прочитал номер с эрекциями и совсем не смеялся. У него была совершенно противоположная реакция.

Одна из упаковщиц, с намеком:

– А как давно вы женаты?

– Шесть месяцев.

Злой хохот.

Упаковщица злорадно прокричала:

– Побудьте замужем восемнадцать лет! Через восемнадцать лет – Боже мой!

А Райнке проговорила со значением:

– И вот мы снова пришли к тому, о чем я уж говорила: Всю серию нужно повернуть! Мы, бабы, должны знать, что заводит мужчин, чтоб они заводили нас! Больше о мужчинах, говорю, а то все этт будет жемчуг перед свиньями!

11

Когда мы подъехали на машине к Эппендорфер Баум, буря превратилась в небольшой ураган. Над нами ревело и бушевало. Ураган чуть не сбил Ирину с ног, когда она вышла из машины. Мне пришлось ее поддержать. Она вцепилась в меня. Она очень боялась. Это было неудивительно после того, что произошло двадцать минут назад. Я еще удивлялся тому, что у нее хватало силы и самообладания. На проезжей части ураган сдул все опилки, и кто-то смыл кровь.

Бедный Конни. Надеюсь, он справится. Пока мы сидели у Эдит Херваг, звонка из больницы не было, и в конце концов мы оставили ее в отчаянии и с бутылкой виски. Я надеялся, что после нашего отъезда она не напьется, потому что тогда она не сможет реагировать, если действительно что-нибудь случится – с Конни или еще что-нибудь. Теперь мне приходилось учитывать все возможные варианты. Преодолевая силу урагана, мы с Ириной пробивались к воротам дома номер 187. Кроме нас, на улице никого не было. Мои часы показывали один час пятьдесят пять минут.

Справа от ворот я увидел витрину и входную дверь антикварного магазина. Там были выставлены в основном прекрасные изделия с Дальнего Востока, в витрине горел свет. На стеклянной двери была надпись: «Андре Гарно» и далее «Антиквариат» на немецком, английском и французском языках. Надписи были сделаны золотыми буквами на стекле. Слева от ворот дома располагался небольшой магазин, но его витрина не была освещена. Когда мы подошли к воротам, я не увидел там таблички с именем квартиросъемщика, только кнопку звонка и над ней маленькую табличку с надписью: «Станислав Кубицкий, портье». Я позвонил, подождал и позвонил снова. Дом с большими балконами был выкрашен в желтый цвет, высокие окна, обрамленные большим количеством лепнины. В деревянных воротах дома имелись матовые стекла, прикрытые ажурной кованой решеткой. Ничто не шелохнулось.

– Все давно спят, – сказала Ирина, сильно взволнованная.

Я снова позвонил и на этот раз я долго держал палец на кнопке. В другой руке в кармане пальто я сжимал двадцатимарковую купюру. Эта рука ощущала также холодную сталь «кольта-45», принадлежавшего Конни. Я отобрал его у Эдит, чтобы она не наделала глупостей. И еще потому, что сейчас я и сам хотел иметь оружие. Магазин был полон.

Мы хотя бы частично успокоили бедную Эдит. Мы позвонили в больницу, и врач на ночном дежурстве сказал нам, что, хотя дела у Конни идут относительно неплохо, пока еще рано говорить что-то определенное, нужно подождать еще несколько часов. После этого мы договорились с Эдит, чтобы она никого больше не впускала, кроме нас, и в любом случае оставалась дома до нашего возвращения, потому что ей позвонят из больницы (а она должна перезвонить туда, чтобы убедиться, что звонили действительно из больницы), и мы снова уехали, Ирина, Берти и я. После этого я немедленно поехал на Центральный вокзал, где люди еще спускались по огромной лестнице к поездам и несколько пьяных спали на скамейках, и пошел к телефонной кабине, откуда можно было позвонить во Франкфурт. В билетной кассе я наменял целую кучу монет по одной марке. Берти и Ирина остались ждать в машине. Ирина пыталась возражать, что хочет, в конце концов, добраться до улицы Эппендорфер Баум к своему жениху. Но мне обязательно нужно было поговорить с Хэмом, а телефон Конни после всего, что с ним случилось, не казался мне надежным, как и его телетайп.

В кабине было жарко. Когда я вышел из машины, я раскрыл багажник, открыл одну из трех больших бутылок виски «Чивас», которые возил с собой, и снова наполнил свою фляжку. Сейчас я набрал номер Хэма и отпил пару глотков. В кабине пахло духами и мочой. Меня бросило в жар, но я не успел открыть дверь, потому что, как только я хотел это сделать, Хэм ответил. Он еще не спал и был совершенно бодрым. Я рассказал ему все, что произошло за это время.

С нашей профессией всегда такая странная вещь. Ее можно проклинать, испытывать отвращение к этой сфере человеческой деятельности, но если вдруг перед вами окажется крупная рыба, то каждый раз вас снова захватывают возбуждение и азарт, как будто в первый раз. Меня захватило. А теперь захватило и Хэма.

– Вальтер, дружище, если так пойдет и дальше, то у нас будет самая настоящая сенсация.

– Да, я тоже так думаю, Хэм.

Мочой пахло сильнее, чем духами. Я отпил еще глоток, и мне стало плохо в этой кабине.

– Я немедленно созвонюсь с ночным редактором, с шефом художественной редакции, а также с Лестером и Херфордом. Я абсолютно уверен, что мы освободим три страницы, как минимум три, и уже можем дать рекламный анонс с фотографиями. Надеюсь, ты оформил права на публикацию, как тебе советовал Ротауг?

– Естественно. – Я повысил голос. – Но если эта сенсация пойдет в номер, то напишу ее я – под своим именем!

– Конечно, Вальтер. Только не кричи так громко.

– Я волнуюсь. Первый такой материал за много лет, который я обязательно должен написать под моим собственным именем! Никто его у меня не отберет!

– Никто, я тебе обещаю. И успокойся, ладно? Эти три или, может, четыре страницы мы до среды освободим для твоего материала. Но это значит, что нам как можно скорее нужны фотографии от Берти.

– Я немедленно пошлю его в Фульсбюттель. И он их переправит с первым же самолетом. Они будут у вас во Франкфурте в восемь утра.

– Хорошо. Пусть Берти адресует их нам в аэропорт до востребования. Мы пошлем водителя, так будет быстрее. От тебя нам нужен короткий анонс примерно на одну страницу машинописного текста и информация для подписей к фотографиям. До десяти. Передай ее на отдел приема.

– О’кей, Хэм.

– И постоянно мне перезванивай, когда будут новости. Я поставлю телефон возле кровати.

Во время этого диалога, как только появлялась надпись («Время разговора заканчивается»), я бросал еще одну монету. И сейчас сделал это снова.

– Смотрите только, чтобы девушка от вас не сбежала!

– Я прослежу.

– Где ты будешь спать?

– Думаю, поеду в «Метрополь». – «Метрополь» был одним из отелей класса люкс в Гамбурге, я там всегда останавливался.

– Позвони мне из «Метрополя».

– Ладно, Хэм.

– А Берти может заодно забрать в Фульсбюттеле архивные материалы по этому Карлу Конкону. Они, конечно, давно уже там.

– Я ему скажу.

– Куда ты сейчас едешь?

– К Михельсену. Малышка хочет к своему жениху. Уже бушует.

– Поезжай. Но не оставляй ее там. Ни при каких обстоятельствах!

– Гм.

– Что значит «гм»?

– Как вы это себе представляете, Хэм? Если это действительно ее жених, и он скажет, чтобы она осталась с ним? И она тоже не захочет уезжать?

– Ерунда, – ответил Хэм. – Эта девушка – ключ, я это чувствую… Ключ ко всему… Мы просто не можем ее отпустить.

– Но как…

– Пригрози полицией, если по-другому не получится. Скажи, что сообщишь в полицию, где она находится. Тогда ее немедленно вернут в лагерь.

– Возможно, это подействует.

– Конечно, подействует! Надеюсь, у Билки хватит ума оставить ее у вас. Он же сможет видеть ее в любое время. У тебя уже есть с ней договор?

– Пока нет. – Еще одну монету в автомат.

– Почему же нет, черт возьми?

– Потому что до сих пор для этого не представилась возможность, черт возьми! А девушка – сплошной комок нервов!

– Не надо кричать!

– Но вы сами кричите, Хэм!

– Потому что мне приходится волноваться.

– А мне не приходится? Первая сенсация за много лет, Хэм, первая, под которой мне не стыдно будет подписаться собственным именем!

– Да-да-да. Только нужно сначала ее создать, эту сенсацию! Теперь послушай внимательно, Вальтер, это очень важно: Берти, несомненно, знаком с несколькими большими начальниками в гамбургской полиции.

– Конечно. А что?

– Когда вы привезете девушку в отель, один из вас должен съездить в полицейское управление и рассказать там всю правду. Что вы сейчас с девушкой, где и почему.

– Но это же…

– Что? Безумие? Безумием было бы, если бы вы этого не сделали! Они же вас ищут с тех пор, как девушка исчезла! Они ведь тоже умеют считать до пяти. Ты что, собираешься ждать, пока они вас всех схватят?

– Нет, конечно…

– Ну, так вот. – Еще монету в автомат. – Лучше, если пойдешь ты. К тому человеку, которого тебе назовет Берти. А он пусть ему предварительно позвонит.

– Его сейчас, наверное, не будет на месте…

– Идиот. Пусть Берти потребует связать с ним. Скажет, что это срочно. Важное дело. Это же так и есть. Ему дадут номер домашнего телефона. Он туда позвонит. Объяснит все своему другу. Чтобы обеспечить тебе радушный прием в полицейском управлении, когда ты туда придешь. А там сам разберешься. Скажи, что ты берешь на себя, – нет, скажи, что «Блиц» берет на себя поручительство за эту девушку! Что у тебя есть полномочия действовать так. В любое время можно позвонить издателю и убедиться. Если нужно будет внести залог, то деньги перешлем телеграфным переводом. Или уплати сам, если это не слишком много. Это обязательно нужно уладить! Иначе вы загубите все дело. Нам нужно, чтобы полиция была на нашей стороне. А без этого, если ты и дальше будешь разъезжать по городу на своей тачке, они тебя сцапают.

– Да, не сомневаюсь. Об этом я и не подумал.

– Так, – сказал Хэм. – А теперь еще кое-что очень важное. Я хотел… У тебя достаточно монет по одной марке?

– А что?

– Я много думал о том, что ты мне рассказал. И хочу, чтобы ты подошел к этому случаю с определенной установкой. Чтобы донести до тебя эту установку, мне потребуется немного времени. Ну, так что?

– Штук двадцать монет у меня еще есть.

– Хорошо, – ответил он. – Главная фигура – для меня самая главная – в твоей истории – конечно, эта фройляйн Луиза.

– Ну, не знаю…

– Дай мне договорить! – Хэм сильно вспылил, таким я его никогда не знал. Но он тут же успокоился и продолжал: – Фройляйн Луиза – шизофреничка, так ведь?

– Да, душевнобольная. С заболеванием мозга.

– Ага, – сказал Хэм. – С заболеванием мозга. А ты на что полагаешься в своей работе, Вальтер? Тоже ведь на свой мозг, разве не так?

– На то, что вижу, на то, что слышу. На свой инстинкт.

– Инстинкт, зрение, слух – это же все связано с мозгом, – говорил Хэм. – Я имею в виду все ощущения, которые ты воспринимаешь.

– Вы это к чему? – спросил я. – Ясно же, что все это связано с ним. Мозг…

– Да, мозг, – произнес Хэм. – Тебе покажется странным, если я сейчас расскажу тебе пару вещей, которых ты от меня, я уверен, не ожидаешь. Но у меня сложилось такое мнение после того, как я тут кое-что прочитал, и я очень хотел бы, чтобы и у тебя было в этом случае такое же мнение. Обрати внимание, наш мозг – это же не только пульт переключения раздражений и реакций.

– Неужели? – отозвался я.

– Нет, – ответил он. – Спроси у специалиста! Мозг – это нечто совсем другое, это в высшей степени сложная вычислительная машина – не зря же сейчас повсюду говорят об электронном мозге.

– Ах, это, вы имеете в виду, что мозг – это компьютер, так это давно известно.

– Давно известно, – повторил он. – Не забывай бросать монеты. – Я бросил еще одну марку.

Тем временем перед моей кабиной разыгралась целая драма. По лестнице, ведущей к поездам, спустился прилично одетый мужчина маленького роста под руку с очень расфуфыренной симпатичной женщиной намного моложе его. Волосы у женщины были выкрашены в иссиня-черный цвет, и на ней была норка. У нее было возбуждающе вульгарное лицо. Мужчина выглядел очень в нее влюбленным. И только он остановился, чтобы ее поцеловать (при этом ей пришлось наклониться к нему), как вдруг из соседней кабинки выбежала довольно полная блондинка не первой молодости, одетая в драповое пальто, бросилась на них и оттолкнула их друг от друга. Она кричала так громко, что я мог слышать ее в закрытой кабине.

– Наконец я тебя застукала, подлец! Так, значит, ты вернешься из Мюнхена только завтра утром?

– Магда, прошу тебя! – вскрикнул маленький мужчина, до смерти испуганный.

– Долго я за тобой следила, кобель ты эдакий! – кричала Магда. – Но теперь ты попался! И твоя потаскуха тоже!

– Что вы сказали? – закричала темноволосая, ярко раскрашенная дама.

– Я сказала – потаскуха! – продолжала кричать Магда. – Грязная жалкая потаскуха, таскаешься с женатым мужчиной!

Несколько человек, заинтересовавшись этим развлечением, остановились. Пока что в зале было очень мало людей.

– Что там у тебя за шум? – спросил Хэм.

– Две бабы сцепились из-за мужчины, – объяснил я. – Трагедия брака. Продолжайте, Хэм.

– Ты говоришь, компьютер, Вальтер, – доносился его голос. – Да, компьютер, и если будешь продолжать, то всегда помни, – в этом случае особенно.

– А при чем тут компьютер? – удивился я. – Тем более, что у этой шизофренички он явно сломался.

– Ну, ладно! – воскликнула черноволосая возле моей кабины и выхватила что-то из своей крокодиловой сумочки. – Вот моя регистрационная карта, ты, старая сова! А теперь покажи мне свою!

Окружающие засмеялись и захлопали в ладоши. Им очень нравилось это представление. Маленький мужчина попытался влезть между женщинами. Они оттолкнули его в сторону.

– Пошел отсюда, скотина! – закричала его супруга.

– Это я и хочу тебе объяснить, – продолжал Хэм, – а ты не торопись говорить о сломанном компьютере. Что такое мозг на самом деле, мы и сейчас вряд ли можем себе представить, настолько невероятно сложно он устроен. Трудно сдержать удивление, когда читаешь у такого исследователя мозга, Как Грей Уолтер,^[59] что мы знаем об этом компьютере.

– Ну, давай, давай, ворона, показывай свою карту! – кричала черноволосая. Блондинка не первой молодости бросилась на нее с криком: «Ах ты, свинья!» – и вцепилась ей в волосы. Бабы начали таскать друг друга за волосы. Маленький мужчина стоял тут же, как памятник отчаянию.

– Так что, ничего удивительного, – говорил Хэм, – что постоянно говорят и пишут о человеческом мозге как о чуде.

– Вы так пренебрежительно сказали «чудо», – заметил я.

Монета.

– Да, так и есть.

– Почему?

– Сейчас я до этого дойду. Итак: только в коре головного мозга, по грубым оценкам, содержится десять миллиардов нервных клеток – в три раза больше, чем живет на земле людей, и в тысячу раз больше, чем элементов памяти в большом компьютере, но все это в маленьком по размеру черепе еще и связано между собой миллионнократно…

Магда получила от брюнетки удар в грудь и отлетела. Руками она все еще вцеплялась в волосы соперницы, и, когда она отлетела, все волосы остались у нее в руках. Оказалось, что та носила парик. Из-под него показались ее собственные темные, жирно блестящие волосы. Зрители зааплодировали.

Оставшаяся без парика дама зарыдала. Супруга торжествовала, правда, не очень благородно:

– Так вот как ты выглядишь, свинья!

– В одном только зрительном нерве импульсы проходят к зрительному центру через миллион нервных волокон, – доносился голос Хэма. – Там у тебя возле телефона происходит что-то шикарное.

– О да, – подтвердил я.

Потаскуха с криком ярости бросилась на Магду и свалила ее на пол. Женщины катались по грязному цементному полу. Маленький мужчина беспомощно подпрыгивал неподалеку и ломал руки от отчаянья.

– А теперь они по-настоящему дерутся, – сказал я.

– Миллиарды клеток, – продолжал Хэм, – прямо или косвенно связанных между собой триллионами нервных волокон в единое целое. Если это сравнивать с компьютером, то у нас на плечах вместо головы должен был бы стоять высотный дом. Но нет, у нас на это все хватает мозга весом в два с половиной фунта. Это уже чудо, ты не находишь? Безумно тебя впечатляет, а? Заставляет поверить в Бога, верно?

– Да, – согласился я.

Женщины подкатились вплотную к моей кабинке и ожесточенно дрались. У супруги из носа текла кровь. Потаскуха оказалась сильней. Она поднялась, встала на колени, наклонилась над соперницей и начала бить ее по лицу. Магда пронзительным голосом стала звать на помощь. Печальный супруг тоже. Черный парик валялся в пыли. Я снова бросил монету в автомат.

– А теперь слушай внимательно, Вальтер, – рассказывал Хэм. – Мозг – это чудо, это величайшее чудесное творение нашего мира – вот тебе мое признание в вере, – является, по сравнению с бесконечным космосом и с еще более непостижимым для нас понятием бесконечности, ничем иным, как всего-навсего смешной маленькой ничтожностью.

– Что?

Потаскуха ударила супругу по зубам. Несколько человек стали громко звать полицию. Супруг заплакал.

– Именно так, смешной ничтожностью! Прямо-таки грустно от его примитивности, если ты сравнишь его с вечностью и с бесконечным пространством, в котором мы живем, на одной из миллиардов и еще раз миллиардов звезд! Если ты сравнишь эти понятия, то вынужден будешь признать, что это чудо, наш мозг, о котором у нас только жалкие мизерные знания из всего непостижимого во Вселенной, в состоянии только осознать сам факт своего существования в Космосе как результат Творения.

Прибежали двое вокзальных полицейских. Они попытались растащить дерущихся женщин и в свою очередь щедро раздавали при этом удары. Маленький мужчина теперь вскрикивал попеременно:

– Магда… Лило!.. Лило… Магда! Прекратите! Прекратите же!

– Почему именно мы являемся планетой с высокоразвитыми живыми существами? Ха! Кто это говорит? Что это за высокомерие? Представь себе звезду где-нибудь в системе Млечного пути. Я это могу. И думаю, что там одаренные разумом существа тоже обладают мозгом, по сравнению с которым наш – это примитивнейшее из примитивного! Люди на этой звезде – или на какой-либо другой, – может быть, обладают мозгом с таким широким спектром восприятия, что чувствуют и видят такие вещи и события, предвидят их в будущем и продолжают воспринимать их из прошлого, о которых мы вообще не в состоянии получить никакого представления. Ты следишь за моей мыслью?