Текст книги "Из чего созданы сны"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

– Вот-вот, – сказал Ларжан. – Теперь вы можете меня выпустить. Я телеграфирую, что вы согласны. – Я хранил молчание. – А завтра утром я вернусь. С контрактом и деньжатами. – Я продолжал молчать. Так же молча довел его до двери. Уходя, он поцеловал Ирине руку. А мне серьезно посмотрел в глаза и сказал: – Ну, значит, договорились.

– Спокойной ночи, – сказал я и распахнул перед ним дверь.

– До завтра, – произнес он с ухмылкой и ушел.

Я вернулся к Ирине и продолжил ужин, но еда почему-то потеряла всякий вкус. Я понял причину: в очередной раз я осознал, что меня очень легко превратить в крысу.

Очень легко.

К сожалению.

8

Прошло десять минут…

– Еще ножку? – спросил я Ирину. Все эти десять минут мы сидели молча. Только пили. Особенно я. «Шакал» рыскал где-то поблизости, готовый напасть в любую минуту.

– Нет, – ответила Ирина. Ее темные глаза поблескивали. Она уже немало выпила. Из радиоприемника все еще доносилась спокойная музыка, которую я попросил передавать из бара. – Я сыта. Больше ни кусочка не смогу проглотить. Вальтер, вы же не сможете так поступить!

– Как?

– Так просто уйти из «Блица».

– Нет, – сказал я, – разумеется, нет. Я не смогу этого сделать.

Ее грудь под красным платьем бурно поднялась и так же бурно опустилась.

– Но почему же вы однозначно не отказали этому мистеру Ларжану? – спросила Ирина.

Я снова налил нам шампанского.

– Видите ли, – медленно начал я, – американцы действительно предлагают немыслимые деньги.

– Ну и? – спросила Ирина. – И что? Вы можете ради них бросить «Блиц» и вашего друга Хэма, с которым вы так долго вместе работаете? Который так много для вас сделал – вы же сами мне рассказывали! Только из-за денег? Нет, на такую подлость вы не способны!

Я усмехнулся.

– М-да, – задумчиво произнес я, – а стоило бы попробовать. – Я снова выпил. С моим «шакалом», судя по его замашкам, надо было держать ухо востро.

– Фу, какая гадость! – в сердцах воскликнула Ирина и испуганно закрыла рот ладонью. – Извините!

– Да, ладно, – сказал я.

Она какое-то время не мигая смотрела на меня, а потом спросила:

– Это правда, что вы должны «Блицу» двести десять тысяч марок?

– Да, – сказал я. – Ну и что? У меня было и триста тысяч долгу.

– А белая машина, она хотя бы ваша?

– Да, моя. Я… В чем дело? Почему вы так на меня смотрите? – Она была навеселе. С пьяным смешком Ирина произнесла:

– У меня с вами договор, по которому я должна получить пять тысяч марок!

– Ну и?

– Вы принесли мне кучу вещей – одежды и всего остального, но денег я еще не видела.

– Разве нет?

– Не видела!

– Ну как же, – произнес я, вспомнив вдруг о Берти, который был на пути в Хельсинки. – Вы просто невнимательны. Это потому, что я вас не интересую. Вы не хотите сконцентрировать на мне свое внимание. Взгляните-ка под диван. У изголовья.

Ирина встала, слегка покачнулась и опустилась на колени перед диваном. Пошарив рукой, она выудила конверт. Разорвала его, и оттуда выпали банкноты.

– Семьсот марок! – восторженно воскликнула она.

– Не будьте такой материалисткой, геноссин, – произнес я. – Там еще и письмо есть. – Теперь начиналась милая игра в письма, которые я спрятал в разных местах. По времени я так все и рассчитал. У меня был такой чудесный план на всю эту ночь, когда мне нужно было присматривать за Ириной, а американцы везли Яна Билку в Нью-Йорк – вместе с планами стран-участниц Варшавского Договора на случай войны…

Сидя на корточках перед диваном, Ирина прочла вслух то, что я написал на листке бумаги:

– «Упоительно прекрасная юная дама! Мужчина, писавший эти строки, самый несчастный человек на свете. Если вас интересует причина, посмотрите за портьерой широкого окна в салоне…» – Ирина поднялась, смеясь и покачиваясь, побежала к портьере и обнаружила там второй конверт, спрятанный мною. Когда она его открыла, оттуда выпали две крупные банкноты.

– Две тысячи марок!

– Читайте письмо, – напомнил я.

Она послушно прочитала:

– «Он самый несчастный человек на свете, поскольку провел в вашем обществе уже пятьдесят часов, но все еще не имеет права гладить, целовать и ласкать ваши волосы, ваше лицо, вашу шею, ваши изумительные большие…» Нет, господин Роланд, это уже чересчур! – Она залилась краской.

– Дальше, дальше! – потребовал я, потягивая «Поммери».

– «…ваши изумительные большие… потому что он – продолжение в ванной комнате, за футляром электробритвы…»

Ирина снова засмеялась. Держа в руках конверты, письма и деньги, она побежала в спальню.

В этот момент раздался стук в дверь. Услышав голос Жюля, я отпер. Он принес бочонок с новой бутылкой шампанского.

– Давайте ее сюда, – сказал я, собираясь открыть бутылку. Во второй уже было на донышке.

Собирая посуду на столике, Жюль произнес:

– Все в полном порядке, месье. Я сейчас говорил с месье Зеерозе. Он целиком d’accord^[105] с американцами. Вы получите от них эксклюзивно дополнительный материал – в качестве благодарности за поддержку…

В чем дело? Я был в полном замешательстве. Ларжан все-таки пытался блефовать? Или американцы блефовали? Может, они в самом деле хотели нас одурачить и водили за нос даже свехумного Зеерозе? Мы так далеко продвинулись вперед и столько всего узнали, прежде чем американцы изъявили готовность помогать нам. Может, они стали такими услужливыми, испугавшись, что иначе мы в конце концов станем мешать им и можем все сорвать? И в итоге в их планы входило облапошить нас? Ларжан косвенно намекал на это. Но тогда он и был главным жуликом. Какой же все-таки смысл было ему тащить меня в Нью-Йорк? Комиссионные? Да, конечно, комиссионные. И все же… Нет, это надо отложить до завтра, я ничего не понимаю.

– А что с большими информационными агентствами? – спросил я Жюля.

– Ни одно не пронюхало.

Из ванной донесся легкий вскрик Ирины.

– Что это? – удивился Жюль.

– Немного денег от моего издателя. И пара нежных слов от меня. Как вы мне и советовали. Как видите, тут тоже все в полном порядке.

Жюль засмеялся.

– Bonne chance, Monsieur.^[106] – Он поставил поднос с новыми фужерами и направился вместе с тележкой к выходу. Я помахал ему и запер за ним дверь. Потом опять наполнил два фужера шампанским.

Из спальни вышла Ирина. Она держала в руках еще одно письмо, еще один конверт и еще больше денег и выглядела перевозбужденной. Глаза ее при этом горели. Она произнесла:

– Ну и наглец вы!

– Вы не хотите вслух прочесть то, что написано в этом письме?

– Вы прекрасно знаете, что это нельзя читать вслух!

Я подошел к ней.

– Вам этого еще никто не говорил?

– Такое… и такими словами… нет, никто!

– Могу я это сказать? – спросил я и обнял ее.

Она порывисто вырвалась из моих объятий:

– Отпустите меня! Я еще должна заглянуть под вашу пишущую машинку… Там лежит продолжение…

– Но сначала… – сказал я, протягивая ей фужер.

Она посмотрела на меня своими черными беспокойными глазами.

– Вы хотите меня напоить? Я должна напиться? Ужасно напиться?

– Да, сделайте одолжение, – произнес я, опять вспомнив про Берти, а потом про Ларжана и его предложение. И тут же я понял, что хочу Ирину, очень хочу, немедленно. Она подняла фужер.

– Хорошо, я напьюсь до беспамятства. Бессмысленно. Почему бы и нет? – Она выпила полфужера и отдала его мне. Потом побежала к моей портативной пишущей машинке и вытащила из-под нее конверт. Ирина надорвала его, и оттуда опять выскользнули банкноты.

– Но это уже слишком много, – пробормотала она. – Опять две тысячи… Все вместе это уже гораздо больше, чем пять тысяч марок… – Она прочитала вслух письмо: «…столько денег, сколько я хотел бы тебе подарить, нет во всех банках мира, вместе взятых. Точно так же, как мужчины всего мира, вместе взятые, не смогут тебя так сладко…» – Она замолчала. – О Боже, а вдруг это кто-нибудь прочтет! Письмо надо немедленно порвать и сжечь! – Однако она не порвала и не сожгла его, а прочла: – «Продолжение под подушкой на твоей кровати…» – Ирина была уже очень сильно пьяна, она улыбнулась мне и побежала в спальню. Я быстро снял трубку и потребовал бар. Подошел Чарли, и я кое о чем попросил его.

– Сделаю, господин Роланд, – ответил бармен.

Я повесил трубку и пошел в спальню, прихватив с собой два полных фужера с шампанским. В спальне тоже было включено радио, встроенное в ночной столик. Зазвучала музыка из бара, «I'm always chasing rainbows»,^[107] старая вещь…

Ошеломленная Ирина стояла перед кроватью. Она свалила все конверты, письма и деньги на откинутое покрывало и таращилась на меня.

– Вы сошли с ума!

– Разумеется, – сказал я. – И вы в этом виноваты.

– Двести десять тысяч марок долгов и вдруг такие вещи… Боже мой, да я за всю жизнь таких денег не видела! Почему вы это делаете?

– Все стоит в этом письме, – ответил я. – Потому что, ну читайте!

Она послушно прочла:

– «Потому что я тебя люблю…» Какой вздор!

Я протянул ей фужер, и мы вместе выпили. Потом я забрал у нее фужер, поставил рядом со своим на столик и обнял Ирину.

– Никакой не вздор, а правда, – проговорил я. И как только я это произнес, это действительно стало правдой. Я столько свинства делал в своей жизни, но на этот раз это была правда. Конечно, мы были пьяны. И тем не менее, это была правда.

– Мы же совершенно не знаем друг друга, – сказала Ирина в моих объятиях. Теперь она больше не вырывалась. – Мы ведь ничего не знаем друг о друге.

– Я достаточно знаю о тебе, – сказал я и прижал ее к себе. – Я в тебя влюбился еще в лагере, когда ты вошла в дверь… В твои глаза влюбился, в твои черные волосы, которые на самом деле иссиня-черные, как твои глаза… и в твой голос…

И вот именно в этот момент зазвучала музыка с пластинки, которую я просил поставить Чарли, – «Хоровод». Я на секунду выпустил Ирину, смахнул деньги и бумагу на ковер, потом снова обнял ее и мягко попробовал уложить.

– Нет, – прошептала она, – пожалуйста, не надо…

– Надо, – сказал я. – Я прошу тебя, дорогая…

Ее колени поддались. Она опустилась на постель, а я опустился на нее и стал целовать ее губы, ее лоб, ее шею, пытаясь расстегнуть молнию на платье.

– Вдруг кто-нибудь войдет… – простонала Ирина.

– Все заперто, – успокоил я ее и, нажав кнопку возле кровати, выключил верхний свет. Теперь горел лишь ночник под красным шелковым абажуром.

Мы больше не разговаривали, она поворачивалась с боку на бок в моих руках, я снял с нее платье, потом стянул лифчик и белые трусики, она извивалась как змея, тихонько постанывая, ее золотые туфли упали на пол, она лежала голая передо мной, лишь в узком пояске для резинок и в чулках, и была такой красивой, такой прекрасной.

Я встал и быстро разделся, сбросив всю одежду на пол. Потом я опять лег рядом с Ириной и стал гладить и целовать все ее тело, каждую клеточку – затылок, уши, глаза, груди, живот. Мои губы скользнули ниже. Она застонала громче и перестала вертеться, ее бедра раскрылись, когда я спустился к тому месту, и я прижался туда лицом и был так ласков и бережен, как только мог. Пальцы Ирины вцепились в мои волосы, я почувствовал, что ее возбуждение росло, и сам был беспредельно возбужден, как никогда раньше. Но я продолжал целовать ее и ждал, пока она сама не позовет меня.

Она вдруг всхлипнула:

– Иди ко мне… скорее… скорее… давай…

Я приподнялся и лег на нее. И мне казалось, что музыка «Хоровода» звучит все громче и громче, словно красивая мелодия все смывает и уносит прочь: всю суетливость и неуверенность, печаль, напряжение, сомнения, размышления, заботы, усталость, «шакала».

Да, и его тоже.

9

Отзвучал «Хоровод». Я сидел голый на краю постели. Теперь из радиоприемника доносилась музыкальная тема «Лаура».

Ирина сидела тоже голая на постели, обхватив колени руками, волосы ее были спутаны, а по лицу текли слезы. Она была очень несчастна, а я был в ярости. Я поискал в пиджаке, который валялся на ковре, сигареты и зажигалку, нашел и то, и другое, но зажигалка не работала, и я со злостью, выругавшись почти вслух, отшвырнул сигарету, уже взятую в рот, и уронил зажигалку.

– Теперь вы злитесь, – сказала Ирина.

– Ну с чего же, – произнес я и оделся.

– Злитесь, – вздохнула Ирина. – И я могу это понять. Прекрасно понимаю. Это все моя вина…

Я выпил глоток шампанского, и меня всего передернуло. Оно было теплым.

Я застегнул брюки, сунул ноги в туфли и надел пиджак. Держа галстук в руках, я пошел к двери в салон.

– Куда вы собрались?

– Виски, – ответил я. – Выпить виски. С меня довольно этого шампанского. Лежите. Я заберу свое одеяло и свою подушку.

– Вальтер! – В ее голосе звучало искреннее отчаяние.

– Да-да, – проговорил я.

– Не уходите… не уходите так сразу… Посидите еще со мной.

– Для чего?

– Ну, пожалуйста!

Я присел на край постели, посмотрел на нее и не слишком вежливо спросил:

– Ну и?

– Мне так жаль, – сказала она и заплакала по-настоящему, но на этот раз я не предложил ей носового платка.

– Можете не сожалеть, – произнес я. – Просто я не в вашем вкусе.

– Нет! – горячо запротестовала она. – С этим это никак не связано… Вы кажетесь мне милым… и таким славным…

– Да, – кивнул я. – Конечно.

– В самом деле! И у меня действительно было твердое намерение… Поэтому я и напилась!

– Ах вот как!

– Я сказала себе: я это сделаю! И я хотела это сделать, правда, Вальтер… но потом…

– Гм.

– …потом мне стало ужасно стыдно, и ничего не получилось… просто ничего не получилось…

У меня больше не было сил выдерживать это. Я встал и забегал по комнате. Потом бросил зло:

– Твердое намерение. Что значит – было твердое намерение? Почему? Из чувства благодарности, да?

– Нет, – выдохнула она, но я этого не услышал.

– А если из благодарности, то зачем вы сначала возбуждаете себя и меня до такой степени, что уже невозможно терпеть, а потом отталкиваете меня и ведете себя как сумасшедшая? – Именно так она и вела себя. Такого в моей жизни еще никогда не было.

– Это была не благодарность, – сказала Ирина, сидевшая, прижав ноги к груди. – Это вообще не имеет ничего общего с благодарностью.

– А с чем?

– С Яном. – Этого мне только не хватало.

– Что?

– Да, с Яном. Я была… я была пьяна. Я внушила себе безумную идею.

– Какую еще безумную идею? – Я теребил и мусолил свой галстук.

– Я решила, если я это сделаю, тогда… тогда… вы скажете мне всю правду.

– Какую правду?

– О Яне!

– Ах вот что, – протянул я. – Прикладная психология, понятно. Студентка факультета психологии, первый семестр. Как же я этого не учел? Конечно, еще не такой большой опыт на первом курсе, но все же…

– Пожалуйста, Вальтер! Вы же обманываете меня! Все лгут мне, даже Берти. Это перешептывание… этот француз-кельнер… этот мистер Ларжан… Где сейчас Берти? Почему вы так нервничаете?

– Нервничаю? – Я даже не мог толком завязать галстук, так сильно дрожали мои руки. Если я сейчас не выпью большой стакан «Чивас», «шакал» будет тут. – Я за всю свою жизнь никогда не был более спокоен, чем сейчас, – произнес я, продолжая манипуляции с галстуком.

– Я ужасно боюсь за Яна, Вальтер! Ну пожалуйста, скажите мне, что с ним действительно случалось! Где он сейчас? Что с ним делают? Заберите назад деньги! Все! Я не хочу их! Вы можете писать обо мне, сколько хотите! Но только скажите мне правду!

Я ошеломленно произнес:

– Вы все еще так сильно любите его?

Она ничего не ответила. Наши взгляды встретились. Прошло несколько секунд, и тут зазвонил телефон на ночном столике с той стороны, которая должна была бы быть моей. Я подошел к нему, по-идиотски отметив, что звонил и аппарат в салоне, и тот маленький, что висел на стене в ванной. Я сел на кровать и снял трубку. Звонил ночной портье Хайнце. Он был очень краток. Меня почти тошнило. Я был в каком-то оцепенении и не мог произнести ни слова.

– Да, – наконец сказал я с трудом. – Да, хорошо… Мы его ждем… – Я повесил трубку, продолжая сидеть спиной к Ирине. Я взглянул на свои туфли и, абсолютно ничего не понимая, произнес: – Он здесь.

– Кто?

«Я готов, как фройляйн Луиза, – подумал я. – Что это еще за ловушка? А „кольт“ у Берти». В моей голове все смешалось.

– Кто? – услышал я, наконец, вопрос Ирины.

Я повернулся к ней.

– Билка, – сказал я.

– Ян? – вскрикнула Ирина. Я был в состоянии лишь кивнуть. – Он здесь, в отеле?

– Здесь, в отеле, – сказал я, прижав обе ладони к вискам. – Как здесь может оказаться Билка? Такого не может быть. Это невозможно. И тем не менее, он здесь. И поднимается сюда…

Ирина выпрыгнула из постели, быстро надела халат и тапочки, которые я ей купил, пригладила волосы и, бросившись к двери в салон, распахнула ее. Я поднялся и пошел за ней.

В проеме двери она встала как вкопанная и закричала:

– Вальтер!

Я уже увидел его. Он сидел в глубоком кресле, закинув ногу на ногу – мужчина лет пятидесяти, с черепом благородной формы, блестящими серебристыми волосами и бледным лицом. На нем был безукоризненно сшитый костюм и те самые элегантные туфли, которыми я уже когда-то восхищался – у двери соседнего люкса.

10

Ирина прошептала почти беззвучно:

– Кто… вы?

– Иосиф Монеров. Вымышленное имя так же не важно, как и настоящее.

– Как и то, нейрохирург вы или нет, – добавил я.

Он улыбнулся.

– Верно, господин Роланд. – Поймав мой взгляд, он пояснил: – Я проник через балконную дверь. Она была приоткрыта. Балконы снаружи проходят по всему фасаду. А мы соседи, не так ли?

– Что вам здесь надо? – спросил я, вспомнив при этом фройляйн Луизу. Где-то она сейчас? Неужели она в самом деле догадывалась… знала, заранее знала, что произойдет сегодня ночью?

– Я жду господина Билку, – сообщил Монеров. – Кстати, уже довольно долго. Но теперь он, кажется, идет.

– Откуда вы это знаете? – Ирина покачнулась и ухватилась за меня.

– Ну, – дружелюбно произнес Монеров. – Нетрудно догадаться. Ваша взволнованность и то, как вы ворвались в комнату. Телефонный звонок. Я полагаю, это попросил сообщить о своем прибытии господин Билка. У нас с ним здесь назначена встреча.

– Что у вас назначено? – пролепетала Ирина.

– Встреча, – повторил Монеров. Я тем временем сделал два шага в сторону телефона. У Монерова – или как там его звали – в руке вдруг появился пистолет. Не слишком большой. Он сверкнул под огнями люстры. Монеров помахал им.

– Прочь от телефона, господин Роланд. Идите к двери. Когда постучат, откройте и впустите господина Билку. Если вы еще предпримете какие-либо действия, я нажму на курок. Сожалею, что вынужден так поступать, но вы и так причинили нам слишком много неприятностей. – Он подвигал оружием.

Я не герой и не желаю им становиться. Я подошел к двери. Монеров поднялся и встал рядом таким образом, чтобы тот, кто войдет, проходя по маленькой передней, не сразу увидел его.

– И не запирайте снова, – приказал Монеров.

Я кивнул.

После этого никто из нас не произнес ни слова. Из приемника доносилась мелодия «Ночь и день». Прошло секунд двадцать. Мне они показались двадцатью часами. Потом в дверь постучали. Я вышел в переднюю. Теперь Монеров целился мне в спину.

– Кто там? – спросил я.

– Билка, – ответил чей-то голос.

Я отпер. Вошел мужчина лет как минимум сорока. Он был бледен и имел несчастный вид, одет он был в промокший плащ, к тому же был пьян. Он бросил на меня затравленный взгляд.

– Проходите, – сказал я, абсолютно уже ничего не понимая. Мужчина, назвавшийся Билкой, вошел в салон и остановился. С его плаща капало. Голова его с жидкими волосами была непокрыта. Увидев русского, он униженно поклонился, чуть не упав при этом, настолько он был пьян.

Ирина истерично закричала:

– Вы не Ян Билка! Я вас никогда не видела! Ни разу в жизни!

Махнув пистолетом в сторону девушки, русский призвал ее к спокойствию. Потом обратился к пьяному:

– Назовите вашу фамилию!

– Билка, – ответил мужчина с несчастным видом. По его лицу стекали дождевые капли.

– Это неправда! – опять закричала Ирина.

– Вацлав Билка, – сказал мужчина. – Я брат Яна.

Ирина подошла ко мне, беспомощно хватаясь за мой рукав.

– Брат? Ян никогда не рассказывал мне ни о каком брате…

– Ян много чего не рассказывал, – бросил я. Потом я спросил пьяного:

– Откуда вы приехали?

– Из Мюнхена.

– Что-о?

– Да, из Мюнхена. Я там уже двадцать лет живу. Жена умерла. Совсем один. Торгую рамами. Когда-то дела шли хорошо, теперь паршиво. – Он напряженно поразмыслил и добавил: – У меня особенно красивые рамы. Всегда были. Теперь, наверное, они больше никому не нужны. Я их сам делаю.

– Где Ян? – воскликнула Ирина. – Что вы знаете о нем? Пожалуйста, скажите мне!

– Минуту! – энергично вмешался Монеров. Он внимательно посмотрел на Билку. – Почему вы приехали так поздно?

– Поезд пришел с опозданием.

– Ваш поезд прибыл час назад, – жестко произнес Монеров. – От вас несет шнапсом.

Брат Билки ударил кулаком по воздуху.

– Так точно, я пил! – воскликнул он. – Я ненавижу вас!

– Это разрывает мне сердце, – усмехнулся Монеров.

– Господин Билка, – обратился я к нему, – а почему вы вообще приехали сюда?

Он посмотрел на меня бессмысленным взглядом.

– Сегодня рано утром, – с видимым усилием заговорил он наконец, – ко мне пришли двое. В мою мюнхенскую квартиру. Люди этого вот. – Он показал на Монерова. – Они мне приказали.

– Приказали сюда приехать?

Вацлав кивнул.

– Как можно приказать такое? – удивился я.

Билка хотел было ответить, но покачнулся и увидел бутылку «Чивас».

– Что это? Впрочем, безразлично. – Теперь он заговорил быстро. – Дайте мне чего-нибудь.

Я налил полстакана и протянул Билке. Он выпил залпом. После чего, закашлявшись, плюхнулся в кресло. Все взгляды были прикованы к нему.

– Да, как можно мне такое приказать? – вздохнул он, постепенно успокаиваясь. – Дело в том, что я люблю своего брата. Единственного оставшегося в живых родственника. И жена моя его любила. Ян нас навещал в Вене. Или мы его в Праге. Он соблазнил мою жену, проклятое отродье. Но что я могу поделать. Я все равно люблю его. Он грязная скотина.

– Не называйте его грязной скотиной! – возмутилась Ирина.

Билка посмотрел на нее пьяными глазами.

– А разве это не скотство – то, что сделал Ян?

– Он бежал, потому что вынужден был спасаться бегством, – горячилась Ирина. – Хотя бы вы как брат должны это понимать! Никто здесь не понимает этого, на зажравшемся Западе!

– Бежал! – Брат злобно захохотал. – Бежал! Наше государство его годами воспитывало, давало образование, продвигало, оплачивало, в секретные службы определило… – Билка громко рыгнул, – …а он фотографирует военные планы Варшавского Договора и сваливает на Запад, а потом продает планы американцам.

– Это неправда! – возмутилась Ирина. Она взглянула на меня: – Или правда? Так оно и есть? – Я кивнул. Вот все и всплыло. Все это время я пытался подойти к своему магнитофону, чтобы его включить, и вот наконец протянул руку.

– Руки! – послышался окрик Монерова. – Ничего не включать! Внимательно слушайте, юная фройляйн. Вот вы все и узнаете о своем женишке.

– Да, – с горечью поддакнул я. – Вот вы все и узнаете. Без этого мы могли бы обойтись… – Я бросил мимолетный взгляд на спальню.

Пьяный посмотрел на Ирину и спросил:

– А ваше мнение, сударыня: может, мой брат вовсе не скотина?

Ирина молчала. Ее нижняя губа подрагивала, маленькие ручки сжались в кулаки.

– Эти двое, сегодня утром в Мюнхене, они мне все рассказали. Предъявили доказательства. Никаких сомнений. Они сказали: поезжай в Гамбург, отель «Метрополь», поговори с господином Роландом. Тогда мы посадим твоего брата только на двадцать-тридцать лет. А не убьем, как он того заслуживает.

Я открыл рот и снова закрыл его.

– Вы хотели сказать: сначала мы должны поймать Яна Билку, – произнес Монеров. – Не так ли, господин Роланд?

Я молчал.

– Вы молчите. – Я бросил взгляд на часы. – Вы смотрите на свои часы. Половина двенадцатого. Вы думаете: Билка давно уже приземлился в Хельсинки. Через полчаса он полетит дальше, в Нью-Йорк. Американцы охраняют его и его вторую невесту. Уж извините, фройляйн Индиго.

– Какие Хельсинки? Какой Нью-Йорк? Скажите же мне, наконец, что все это значит? Ну пожалуйста! – взмолилась Ирина.

Монеров дружелюбно кивнул ей:

– Сейчас… – Он спросил меня: – Вы гадаете, откуда мне все это известно?

– Да, – ответил я.

Он посмотрел на столик, в который было вмонтировано радио. Я подскочил к нему. Ножиком для вскрытия писем сорвал с аппарата волоконную рамку. Передо мной обнажилось нутро радиоприемника, продолжавшего передавать музыку. Потом я обнаружил кое-что еще.

– Микрофон, – произнес я как последний идиот. – Значит, вы в курсе всего.

– Всего, господин Роланд. – Монеров кивнул с серьезным видом. – Разумеется, я не все время находился в соседнем люксе. У меня было достаточно других дел в городе, как вы можете себе представить. Не можем же мы допустить, чтобы господин Билка украл наши важнейшие военные документы и чтобы они попали в руки к американцам, вы согласны? Я хочу сказать: нас ведь можно понять. Но если меня не было в номере, там всегда находился кто-то другой, кто слышал все, что здесь говорилось. И записывал это на пленку. Всегда кто-нибудь был. Мы не идиоты, господин Роланд. И не проходимцы, как господин Билка. Мы прекрасно понимаем американцев, и они бы нас поняли в противоположной ситуации. Я даже думаю, что и вы нас хорошо понимаете, не так ли, господин Роланд?

– Да, – прохрипел я.

– О Боже, – застонала Ирина и опустилась в кресло. Ее халат распахнулся на ногах, но она этого не заметила. Она тихонько плакала. Сейчас у меня не было времени заботиться о ней.

– Кто же вмонтировал этот микро… – Я перебил сам себя: – Ну конечно, молодой парень-электрик!

– Да, господин Роланд, молодой электрик. Микрофон вышел из строя. К счастью, сломалось и радио. Вы сами позвали электрика. В этом весь комизм. В какой-то момент мы уже решили, что все потеряно. Но потом Фельмар опять починил микрофон.

– Фельмар? – переспросил я. «Шакал»! Он вдруг появился. Я схватил бутылку «Чивас» и стал пить из нее – много и долго.

– Шок? – сочувственно спросил Монеров.

– Господин Роланд, я должен… – начал, поднимаясь, подавленный Вацлав Билка, но Монеров осадил его.

– Сидите спокойно! Потом.

Билка безропотно опустил голову.

– Кто такой Фельмар? – воскликнула Ирина.

– Спросите у господина Роланда. Я думаю, он уже понял.

Да, я понял.

– Фельмар, – произнес я и заметил, что мой голос почти сел. – Людвиг Фельмар. Из числа главных военных преступников. Ответственен за уничтожение населения целых городов в России. Скрывался в Бразилии. Теперь его выследили. Это ведь тот самый Фельмар, или?

– Это Фельмар-отец, – сказал Монеров. – Дальше. Рассказывайте дальше, господин Роланд, что вам еще известно.

– Этот Фельмар должен быть выдан. Федеральное правительство требует этого. Если будет собрано достаточно обвинительного материала. В настоящее время федеральное правительство еще не может предъявить бразильцам достаточно улик против Фельмара. Поэтому он остается там. Я знал, что у него есть сын по имени Юрген. Жена умерла. Покончила с собой много лет назад.

– Юрген вырос в детских домах, – добавил Монеров. – Хороший мальчик. – Он произнес это искренне, без всякого цинизма. – Ему пришлось туго. Ведь он очень любит отца, так же, как Вацлав Билка любит своего брата Яна. Ужасная вещь, любовь. Достоевский пишет…

– И вы знали, что Юрген Фельмар работает в «Метрополе»? – перебил я его.

– Да, счастливое совпадение. Иначе пришлось бы идти другим путем. А так вышло, конечно, особенно удачно. Видите ли, обвинительный материал, которого не хватает вашему правительству для выдачи папы-Фельмара, есть у нас в Москве. Нас уже срочно просили предоставить его. Мы его не отдали. К нам часто обращаются с подобными просьбами, но мы ничего не отдаем. Никогда не знаешь, так ведь? Вот мы и сказали Юргену, что мы сохраним у себя весь материал и ничего не выдадим, если он поможет нам. Если он нам не поможет, его отцу конец…

– Гостиничный электрик, – проговорил я. Я был оглушен. – Вацлав Билка. То есть, вы можете шантажировать любого?

Монеров грустно улыбнулся.

– Если играть на поведении и чувствах людей, большинство из них можно шантажировать, господин Роланд.

Пьяный мюнхенский мастер по изготовлению рам неожиданно вскочил и набросился на меня, схватил за обе руки и обдал сильным перегаром.

– Не пишите об этом деле! – закричал он. – Вот что я должен был вам сказать! Это и есть цель моего приезда! Если вы напечатаете эту историю, моего брата убьют! Если вы эту историю не напечатаете…

– И передадите нам все кассеты с пленками… – добавил Монеров.

– …Яна только посадят. Но он останется в живых! Он будет жить!

Я оттолкнул от себя Билку, не в состоянии выносить его смрадный перегар.

Он снова плюхнулся в кресло.

Я сказал:

– Вы уже второй человек, который непременно хочет, чтобы я не писал свою статью. Вы, разумеется, в курсе, профессор Монеров.

– Разумеется, – ответил русский все тем же дружелюбным тоном. – Я слышал, что вам рассказывал мистер Ларжан. И что он вам предлагал. Вы же интеллигентный человек, господин Роланд, вы же не можете всерьез полагать, что Ларжан говорил только от лица этого нью-йоркского иллюстрированного журнала. Учитывая, о чем идет речь… Я вас умоляю!

«Что на самом деле хотят американцы, об этом ты знаешь не больше моего», – подумал я.

Монеров обратился к Ирине и Билке, не сводившим с него глаз:

– Все в руках господина Роланда. Американцы предлагают ему неслыханное место, если он не будет писать. Мы не предлагаем ничего. Мы лишь обещаем не убивать Яна Билку. В нашем случае все сводится к человечному решению.

Я захохотал.

– Не смейтесь, господин Роланд. Смех здесь абсолютно неуместен. Вас позабавило слово «человечное»?

– Да, – кивнул я. – Очень.

– Это лишь показывает, как мало еще в вас самих человечного, – произнес русский.

– Ради Бога! – Билка опять вскочил. Я не подпустил его близко к себе, поскольку он явно вновь собирался схватить меня за руки.

– Я вас заклинаю, я умоляю вас, на колени встану… – Он действительно бухнулся на колени и стал заламывать руки. – Не пишите! Иначе на вашей совести будет человеческая жизнь! Господин Роланд… Господин Роланд… – Теперь он обхватил мои колени. Я наклонился и оторвал его руки, он опрокинулся и, пьяный, растянулся на ковре. Из его рта текла слюна. Из радиоприемника со свисающей передней стенкой доносились звуки «Голубых небес».

– Господин Роланд, я вас умоляю, пожалейте моего бедного брата! – стонал Вацлав Билка.

– Почему всем так важно, чтобы ничего не было написано об этой истории? – растерянно спросила Ирина.

– Существуют, знаете ли, вещи, – сказал Монеров, – которые беспокоят людей, не так ли? Это нехорошо. Это таит в себе угрозу миру. Эта история, если она станет достоянием людей, которые еще ничего о ней не знают…

Он замолчал, потому что зазвонил телефон.

Я таращился на аппарат и не двигался с места.

Телефон продолжал звонить.