Текст книги "Из чего созданы сны"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

– Почему же мой издатель звонит мне не в отель?

– Это он объяснит вам сам. Или же месье Зеерозе. Очень важно для вас. Пожалуйста, идите.

– Клуб уже открыт?

– Это не клуб, это бар. Открывается в три. Когда вы вернетесь, вы будете все понимать намного больше и лучше. А теперь идите, месье, пожалуйста. Осталось всего пять минут…

Я пошел. И тем самым совершил свою четвертую, самую большую ошибку. Но эту ошибку, скорее всего, совершил бы каждый.

– О месье. Очень важно! – Я был уже у двери, когда Жюль окликнул меня. Он подбежал ко мне. – Вот, пожалуйста. – Он сунул мне в руки сложенный листок.

– Что это?

– Возьмите с собой в бар. Это вам понадобится.

10

«Клуб 88» в самом деле находился прямо напротив отеля, в старом патрицианском доме на другой стороне улицы Харвестерхудер-вег. Маленький, очень уютный, полностью в красных тонах, почти безлюдный. Две любовные парочки сидели за столиками и шептались. Я сдал свой одолженный зонт в гардероб, сел и заказал двойной чистый «Чивас». Не успел я сказать это официантке, симпатичной девушке в черном мини-платьице, розовом фартучке и розовой наколке, как она уже вернулась к моему столику.

– Господин Роланд?

– Да.

– Вас к телефону.

Я посмотрел на часы. Было ровно 15 часов 30 минут.

Девушка поспешила вперед, мимо стойки и мимо бармена, открыла дверь красного дерева и впустила меня в коридор, освещенный электрическим светом. Отсюда можно было пройти к туалетам, а в начале коридора стояла телефонная будка. Трубка лежала на маленькой полочке. Я вошел в будку, взял трубку и подал голос.

– Это издательство «Блиц», Франкфурт. Господин Роланд?

Я узнал голос Марион.

– Привет, крошка. Что у вас там? Почему звоните мне не в отель?

– Я соединяю вас, господин Роланд.

Щелчок, она исчезла.

– Роланд? Это Херфорд.

– Добрый день, господин Херфорд. Что это…

– Никаких вопросов. Так будет быстрее. Вы сейчас все сами поймете. Сначала слово из Библии. Послание к римлянам, глава 12, стих 12: «Утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны». Будьте всегда постоянны в молитве, Роланд.

– Несомненно, господин Херфорд, – ответил я. – Я всегда постоянен в молитве.

– Очень хорошо. И Херфорд поздравляет вас, Роланд!

– Спасибо.

– То, что вы делаете, великолепно. Херфорд в восторге. Фрау Херфорд тоже. Это будет самое громкое дело, которое у нас когда-нибудь было.

– Тьфу, тьфу, тьфу.

– Сейчас с вами поговорит господин Зеерозе. Мы в моем кабинете.

Сразу же раздался хорошо поставленный голос директора издательства, этого всегда великолепно одетого джентльмена с прекрасными манерами.

– Привет, господин Роланд.

– Привет, – сказал я.

– Что это за будка, из которой вы говорите? Совершенно обычная?

– Да.

– Значит, Жюль все правильно сделал. Никто не может подслушивать.

– Вы уверены?

– Да, – коротко ответил он. – Поэтому я и звоню вам сюда, а не в отель.

– Значит ли это, что в отеле…

– Жюль вам все объяснит. Опишите мне на всякий случай Жюля.

– Года пятьдесят три, такого же роста, как я, седые волосы, стройный, зеленые глаза, по-немецки говорит не совсем правильно.

– Какие у него часы?

– Золотые наручные часы. Узкие, четырехугольные.

– Черный циферблат.

– Да, верно. Но…

– Эти часы у него от меня. Он передал вам записку?

– Да, господин Зеерозе.

– Прочтите мне имена.

Я вытащил из кармана записку и прочитал: «Патрик Мезерет. Франсуа Телье. Робер де Брессон. Мишель Моро. Шарль Рабоди. Филипп Фурнье. Бернар Апи».

– Отлично. Никаких сомнений. Это мой Жюль Кассен.

– Ваш Жюль Кассен?

– Это он вам объяснит. А я должен вам объяснить, что вам надо делать и в чем там дело с этим Яном Билкой.

– Почему вы должны мне это объяснять?

Пауза.

Потом:

– Потому что я лучше информирован, чем вы. Я… очень близкий друг определенных американских правительственных служб. И разговаривал с одной из них, находящейся в Гамбурге. О господине Билке и всей этой истории, на след которой вы вышли. Вы ведь тоже придерживаетесь мнения, что господин Билка пытается или пытался что-то продать, не так ли?

– Да, идея принадлежала нам с Энгельгардтом.

– Разумеется. А вы можете предположить, что именно хочет продать господин Билка?

– Нет, – честно ответил я.

– А я знаю, – сказал Освальд Зеерозе – дружелюбно, спокойно и с достоинством. – Это все, без исключения, планы стран-участниц Варшавского Договора на случай начала войны в Европе.

– Стран-участниц Варшавского договора… – У меня захватило дух. Мне вдруг стало безумно жарко в этой будке. На лбу выступил пот.

– Да, – раздался голос Зеерозе, – и он уже продал эти планы…

11

Через пять минут я снова был в своем люксе.

Там были Берти и официант Жюль Кассен, весьма обстоятельно накрывавший стол для кофе – на этот раз настоящий стол в салоне.

– Что было? – спросил Берти.

– Сейчас, – ответил я. – Где Ирина?

– Рядом. Празднует Рождество.

Это действительно было очень похоже. Я заглянул в спальню: Ирина стояла перед кроватью, на которой Берти разложил все подарки. Все они были красиво упакованы, и Ирина стояла в полном безмолвии и с удивлением смотрела на свертки.

– Давайте, давайте, – подбодрил я ее. – Открыть, померить!

– Вы просто сумасшедший, – произнесла она. – Вы, должно быть, сумасшедший, господин Роланд.

– Разумеется, я сумасшедший, – усмехнулся я. – Посмотрите все не спеша и примерьте, я могу все поменять. А потом приходите в салон. Но я хочу видеть вас волнующе накрашенной и в новом платье, договорились?

Она улыбнулась мне и кивнула, а я подумал: как просто осчастливить человека. Несмотря на все ее тревоги, Ирина, как любая женщина, будет теперь явно занята на какое-то время. И хорошо, мне это время как раз было нужно.

Я вернулся в салон и сказал Берти:

– Я разговаривал по телефону с Зеерозе. У него есть контакт с американцами. Он знает больше нас. Ему известно то, над чем мы все еще ломаем голову: что именно продал Билка.

– Что?

– Все планы стран-участниц Варшавского Договора на случай войны в Европе, – сказал я. – Американцам.

Жюль невозмутимо посмотрел на меня.

Берти проговорил, делая над собой явное усилие:

– Планы Варшавского Договора? Ну и ну!

– Я тоже не знал, – сказал Жюль. – Разве было нехорошо, что вы последовали моему совету и пошли в «Клуб 88»?

– Это было чертовски хорошо, – сказал я. – Только почему, господин Жюль? Почему вы послали меня туда? Почему я не мог разговаривать отсюда?

Официант-француз пожал плечами.

– Вы ведь знаете господина Ханслика, старшего портье. Он мой хороший друг. Сегодня был бы мой свободный день, но господин Ханслик звонит мне и говорит, что я должен немедленно прийти в отель. Вы приехали и пришли люди на телефонную станцию и возились там. Телефонистки убеждены, что они вмонтировали подслушивающее устройство к вашему аппарату в этом номере. Дирекция отеля, конечно, позвонила на станцию. Они там говорят, что все правильно. Неисправность на линии. Мы с господином Хансликом, тем не менее, не верим. Мы думаем, вас прослушивают.

– Это было бы вполне логично, – отозвался Берти. Я увидел, что он тайком фотографировал Жюля, пока я ходил за магнитофоном. Я был слишком взволнован и не подумал о том, что наша беседа в полицейском управлении заняла не всю сторону одной кассеты. Я лишь увидел перемотанную ленту и выключенный аппарат. Я механически вынул кассету, вложил новую и включил магнитофон. Так вот просто все было. К сожалению.

– И? – спросил я Жюля.

– И я сразу сюда пришел и позвонил господину Зеерозе из телефонной будки на улице, и он сказал, чтобы я позаботился об этом деле. Очень благодарен мне. И я ему тоже. Поэтому я все это делаю. Поэтому поменял дежурство с Оскаром. Чтобы быть здесь сегодня. Все разговоры должны сразу идти через меня – ведь так сказал месье Зеерозе, правда?

– Да, он так сказал.

– Я звоню из бара, если что-нибудь случилось. Я же всегда могу ненадолго уйти. Я просто обязан месье Зеерозе помогать сейчас. Ему и вам. Раз такое дело.

– Откуда вы знаете господина Зеерозе? – спросил Берти.

– Подожди, – перебил я. – Нас могут услышать в спальне?

– Невозможно, месье. Стены очень толстые, двери очень толстые и обитые. Это были раньше отдельные комнаты. Вы можете здесь говорить так громко, как хотите – рядом ничего не слышно. Ой-ля-ля, многие дамы очень шумные в спальне, здесь в соседней комнате не слышно ни звука. Скорее в коридоре, если подслушивать под дверью.

– Вы все подслушиваете, да? – спросил Берти.

– Разумеется, месье, – не скрывал Жюль. – Это половина плезира от нашей профессии.

– И тем не менее, – сказал я, быстро подошел к двери в спальню и распахнул ее. Ирина, в новых белых трусиках и новом белом лифчике, тихонько вскрикнула. Она как раз собиралась примерить зеленое шерстяное платье с черным лаковым поясом.

– Извините, – произнес я. – Я только хотел посмотреть, подходят ли вещи.

– Они сидят как влитые, – сказал Ирина со странным мерцанием в глазах. – Мне нужно еще немножко времени, потом я вам покажусь.

– Хорошо, – кивнул я и закрыл дверь. Я взглянул на Жюля, с любовью накрывшего стол – кофе, коньяк и все, что полагается. – Короче, – сказал я, – господин Зеерозе спас вам жизнь. Верно?

– Да, месье. Поэтому я всегда буду все для него делать.

– А когда он спас вам жизнь? – спросил Берти.

Магнитофон записывал, я это знал. Вмонтированный в радио микрофон записывал тоже, этого я не знал. Это мне еще только предстояло узнать.

Жюль Кассен рассказал:

– Месье Зеерозе был офицером во Франции. Я был с маки. Взрывал большие мосты с товарищами. Немцы нас поймали – меня и всех тех, кого я написал на бумажке. Месье Зеерозе был тогда комендант гарнизона. Дает нам бежать. Рискует при этом головой. Спас всем нам жизнь.

– Филантроп, – заметил Берти.

– Не надо шутить, месье, пожалуйста! Месье Зеерозе – чудесный человек. В 1945-м я обращаюсь к французскому военному правительству и говорю, что он сделал для нашей группы. За это он получает одну из первых газетных лицензий. Он соединился с господином Херфордом, тот достал деньги, и – вуаля! «Блиц» родился!

– Ах вот как это было. Лицензию получил Зеерозе, а не Херфорд.

– Правильно. Мы были друзья, месье Зеерозе и я, хорошие друзья.

– Были?

– И сейчас тоже. Во Франции я все потерял. Тогда месье Зеерозе говорит: «Жюль, хочешь пойти ко мне дворецким?» Он тогда уже имел большой дом, вы знаете? Восемь лет я был у господина Зеерозе. Я всегда был кельнер, это моя профессия. В Париже в «Рице», до войны.

– И почему вы ушли от господина Зеерозе? – спросил Берти.

– Ах, я хотел иметь свой бар. Не получилось.

– Почему не получилось?

Жюль махнул рукой.

– Неинтересно. Мне здесь очень хорошо. Я доволен. И все еще обязан господину Зеерозе.

– Вы знали, что он состоит в отношениях с американцами?

– Да, много всегда приезжало в его дом.

– Что это были за люди?

– Из специальных служб. Долгие разговоры в библиотеке о политике и… – Он замолк, потому что дверь из спальни отворилась и вошла Ирина в новом зеленом платье, новых туфлях, новых чулках, сильно накрашенная и очень обольстительная.

– Чудесно, – оценил я.

– Я в восхищении, мадам, если мне будет позволено это выразить, – сказал Жюль.

Ирина улыбнулась и покружилась в разные стороны.

– Вам нравится?

– Великолепно, – сказал Берти.

Ирина находилась в редком состоянии эйфории.

– А духи, Вальтер! Это просто божественно!

– Я рад. А теперь надень, пожалуйста, костюм.

– С удовольствием. А что здесь происходит? О чем вы беседуете? – Спрашивая это, она улыбалась и не вызвала у меня подозрений.

– Представь себе, дорогая, – сказал я, – господин Жюль знает кое-кого из моего издательства. Мы об этом как раз говорим.

– Ах вот что. – Совершенно невинно и с улыбкой. – Тогда не буду мешать. Я примерю костюм. Но наш мокко…

– Кофейники стоят на подогреваемых тарелках, мадам. Все в порядке.

– Спасибо, Жюль, – произнесла она и улыбнулась ему. И эту улыбку я еще буду вспоминать. Она снова исчезла. Мне кое-что пришло в голову, я пошел к телефону и соединился с баром. Дежурил Чарли, и я попросил его проигрывать для нас во второй половине дня хорошие пластинки, назвав, какие мне хотелось бы услышать. Он обещал подобрать. Затем я нажал клавишу бара.

– Итак, что же сказал Зеерозе? – спросил Берти.

– Подожди. – Я крикнул: – Ирина!

Ответа не последовало.

– Ну что я вам сказал, – обрадовался Жюль. – Ни звука.

Я плюхнулся в кресло.

– Итак, – начал я. – Согласно версии Зеерозе, дело выглядит следующим образом: этот Ян Билка раздобыл фотокопии – микрофильмы – планов стран-участниц Варшавского Договора. Он удирает и едет к своему другу Михельсену, которого долгие годы знает как американского агента. Там он считает себя в полной безопасности. Большое заблуждение. Потому что его добрый друг Михельсен, как сказал Зеерозе, вовсе не американский агент, а агент русских спецслужб. В течение многих лет.

– Билка бежал к русскому агенту? – воскликнул Берти.

– Это ужасно, – сказал Жюль.

– Послушайте, – произнес я, – что еще рассказал мне Зеерозе.

В этот момент зазвучала музыка, передававшаяся из бара. Это был «A foggy day in London town»^[91] в исполнении оркестра Рэя Конниффа.

12

– Итак, – продолжил я, – совсем коротко. Михельсен – агент восточного блока. Весьма успешный. Как видно, он завязывал контакты с возможными перебежчиками задолго до критического момента. Билка, теперь это установлено, невообразимо алчный. На этику он плюет. Так же, как на Ирину. Все это время у него есть другая. С ней он бежит к Михельсену. Ему он предлагает планы. Михельсен должен вступить в переговоры с американцами. Это вполне соответствовало настроению Михельсена. В рамках задания и совсем в духе русских он делает вид, что является двойным агентом и в действительности ведет переговоры с американцами. При этом, кроме денег, он требует еще и другие вещи, на которые американцы просто не могут пойти: освобождение двух осужденных в Америке социалистических агентов; выдачу советского суперагента из Сайгона и пойманного израильтянами советского консультанта египтян; частичное сокращение натовских ракетных баз в Европе – поскольку Билка идеалист, он делает эти заявления Михельсену, не раздумывая и ни о чем не подозревая; Билка еще и моралист, поэтому США должны открыто признать порноскандал в правительственных кругах, который до этого удавалось держать в строгом секрете. Как сказано, немыслимые требования. Михельсен ведь должен предотвратить приобретение американцами секретных сведений. Он должен выиграть время для своих русских заказчиков, которые таким образом хотят выяснить, где Билка держит копии планов.

Я люблю Гершвина. Сентиментальная песня настроила и меня на сентиментальный лад. Я послушал какое-то время.

– Может, все же расскажешь дальше, – напомнил Берти. – Что значит, где Билка держит копии планов?

– Он их, конечно, не при себе таскает, – сказал я. – Было бы верхом идиотизма. Тогда достаточно было бы его укокошить и забрать планы.

– Разумеется, – поддержал Жюль. – И где же, значит, планы?

– Зеерозе говорит, американцы якобы сказали ему, что одну часть микрофильмов он отправил другу в Хельсинки, а вторую часть – другу в Нью-Йорк. Никто не знает, что это за друзья. Билка требует, чтобы его и его подругу – под охраной, конечно, сначала отправили самолетом в Хельсинки, а потом в Нью-Йорк. Он хочет в Штаты. В Хельсинки он передаст первую часть микрофильмов и получит первую долю денег, в Нью-Йорке передаст вторую часть микрофильмов и получит остаток денег.

– Красиво придумано, – усмехнулся Берти.

– Человек с умом и характером, – сказал Жюль.

«…and suddenly the sun was shining, shining everywhere!»^[92] – пел кто-то. Только не Синатра.

– Не так уж и красиво, – сказал я. – Потому что Михельсен, как мне рассказал Зеерозе, затянул переговоры. Билка и его подружка не могли выйти из квартиры. Они полностью зависели от Михельсена. А тот говорил, что все время ведет переговоры с американцами. Торговался. Медлил, чтобы Восток успел подготовиться к депортации Билки и к спасению пленок. Разумеется, Михельсен в первую очередь сообщил своим истинным заказчикам, где находятся микрофильмы. Русские вполне могли бы в роли мнимых американцев полететь с Билкой в Хельсинки и в Нью-Йорк и забрать у него фильмы, если бы…

– Не появилась Ирина и не внесла бы в развитие всего дела столь нежелательный хаос, – закончил Берти.

Теперь звучала «Голубая рапсодия».

– Точно. Ирина все подставила под удар. Она не должна была вступать в контакт с Билкой. Вот почему Михельсен или кто-то из его команды послал этого Конкона, чтобы похитить Ирину.

– И что сделать с ней? – спросил Берти.

– Явно ничего хорошего, – предположил я. – Ее надо было убрать с дороги.

– Да, – согласился Берти. – Это совершенно очевидно.

– А поскольку Конкон запорол все дело и тем самым втянул в эту историю нас, его убрали.

– Кто?

– Его же люди, разумеется, – сказал я. – А теперь смотри: как только Михельсен узнал, что операция в лагере сорвалась, он проявил себя с наилучшей стороны: окончательно поменял фронт, связался с американцами и попросил, чтобы его как можно быстрее забрали и поместили в безопасное место. Теперь он бравый американский агент, который поставил товар. Так говорит Зеерозе, со слов американцев. Помимо этого они рассказали, что русские предприняли еще одну попытку заполучить в свои руки Ирину, когда мы уже были в Гамбурге.

– Норвежский матрос, – вспомнил Берти.

– Да. Американцы и сами хотели обезвредить Ирину. Они ведь не знали, какие у нас были на нее планы. Мой торговец аптекарскими товарами и его дружок. Теперь американцы ведут себя миролюбиво, поскольку мы крепко удерживаем здесь Ирину.

– А еще господа из Ведомства по охране конституции. Премиленько, – усмехнулся Берти. – Где же сейчас торчит Билка? Он с подружкой и Михельсен?

– В безопасном месте. Под защитой американцев.

– И где же такое место? – спросил Берти.

– Этого я не знаю. Зеерозе не сказал. Очевидно, американцы ему этого не сообщили. Так спокойнее.

– Но мы должны это разузнать, – сказал Берти.

– Конечно, – кивнул я. – Забавно.

– Что забавно?

– А то, что они не сказали Зеерозе, где прячут Билку с компанией. А нечто гораздо более важное сказали.

– Что?

– Когда компания улетает в Хельсинки. Хотя это может быть и неправдой, всего лишь отвлекающим маневром.

– Или они чертовски уверены, что больше ничего не может им помешать, и желают максимум паблисити. Не забывай, сколько мы всего уже разузнали и какие фото есть у «Блица».

– Насколько я знаю американцев, господин Энгельгардт прав, – подал голос Жюль. – Все ради паблисити. Мировые сенсации. Соцлагерь не защищен. Непобедимые американцы. Так и будет.

– Так ли? – задумчиво проговорил я. – Не уверен…

– Поэтому сначала мы должны выведать, где на самом деле скрывается Билка. Потом уж я его выслежу. Когда он, значит, летит вместе с остальными? – спросил Берти.

Я вытащил записку с именами товарищей-маки, спасенных Зеерозе, которую мне в качестве пароля давал Жюль и которую я всю исписал с обратной стороны.

– Это должно случиться сегодня вечером, – объявил я, безмозглый идиот, не подозревая о вмонтированном в радио микрофоне. – Под охраной, конечно. Билка, подружка, Михельсен. Сначала забрать микрофильмы в Хельсинки. Зеерозе сказал, они летят самолетом «Пан-Америкен Эйрлайнз». Из Фульсбюттеля в 19.40. Садятся в Хельсинки в 22.30. И ровно в полночь отлет в Нью-Йорк тем же рейсом. Так что у них будет достаточно времени. Зеерозе сказал, что я в любом случае должен остаться сегодня вечером с Ириной, чтобы с ней ничего не случилось. Если мне надо передать сообщение или понадобится информация, господин Жюль должен сходить для меня в бар и позвонить. Кстати, господин Зеерозе никому так не доверяет, как вам, господин Жюль.

– Мерси, месье. Очень мило со стороны месье Зеерозе. Я его не разочарую.

– А один из нас должен полететь в Хельсинки, сказал милый месье Зеерозе, – поднялся, прихрамывая, Берти. – А поскольку из нас троих остается лишь один, мы должны как можно быстрее купить милому месье Берти билет. До Хельсинки и до Нью-Йорка. Какое счастье, что у меня есть теплое пальто.

– Ты, конечно, должен оставаться в тени, но в то же время следить за всей компанией и снимать что есть мочи.

– Это самая простая вещь на свете. Обычное дело, – сказал Берти. – Справлюсь, мне бы сначала узнать, где скрывается Билка с сопровождением.

– Планы стран-участниц Варшавского Договора, мон дье, – произнес Жюль.

– Да, – сказал Берти, – нам предстоит рассказать маленькую симпатичную историю. – Он обратился ко мне: – Как подумаю о том, что русские сейчас не сидят сложа ручки, мне было бы приятнее иметь оружие.

Я подошел к гардеробу, вынул «кольт» из своего пальто из верблюжьей шерсти и протянул Берти. Он сунул его в нагрудный карман своей куртки, который сразу заметно оттопырился.

– Подбери ему другое местечко, – посоветовал я. – Так ты просто не пройдешь в самолет.

– У меня толстое пальто, – возразил Берти. Мы услышали шорох и оглянулись. В проеме двери в спальню стояла Ирина. Теперь на ней был желтый джерсовый костюм и лаковые кожаные лодочки, она приблизилась к нам походкой манекенщицы, положив руку на бедро. Девушка улыбалась, и все мы не могли отвести от нее глаз. Из радиоприемника доносились последние такты «Голубой рапсодии». Ирина остановилась и спросила официанта:

– Вы все еще беседуете? А вас не могут позвать в другом месте?

– У меня есть двое коллег, мадам, – ответил Жюль с легким поклоном. – Очаровательно, просто очаровательно. А теперь прошу меня извинить.

Я открыл и снова запер за Жюлем дверь номера – так я делал, когда приходил или уходил любой. Я был безумно осторожен, да, безумно…

– В самом деле, Ирина, вы выглядите потрясающе, – произнес я, возвращаясь в салон.

Берти присвистнул.

– Женщина моей мечты, – воскликнул он.

– Моей мечты, – поправил я. – Ирина, вы разрешите совсем маленький поцелуй… – Я не договорил, потому что ее лицо вдруг застыло и побелело. Улыбка исчезла, она зарыдала и побежала назад в спальню.

– Что это с ней? – озадаченно спросил Берти.

– Музыка, – пояснил я, выключая радио. – Проклятая музыка. Именно сейчас. Именно для Ирины. Это ведь была их песня – ее и Билки.

Из приемника грустно и томно лились сладкие звуки «Reigen»…^[93]

– Ах ты, дьявол, – сплюнул Берти.

Я вдруг стал нервничать. Ну вот, опять. В моей жизни – не знаю, как у вас, – все происходит дважды. Большая любовь, большие разочарования в людях, тяжелые катастрофы, спасение из кажущихся безвыходными ситуаций, смертельная опасность. Нет, в смертельной опасности я был пока только один раз. А так – абсолютно во всем. Даже с песнями. Сначала Карел и «Strangers in the Night». А теперь Ирина и «Reigen». Жутко, уже немного жутко.

Берти спросил:

– Что я должен…

– Ты – вообще ничего, – сказал я. – Сиди здесь и жди. Это должен попытаться я. – Я пошел в спальню и закрыл за собой дверь. Ирина лежала ничком на кровати и рыдала на золотистом покрывале. На кровати, на ковре – повсюду лежали открытые коробки и надорванная подарочная бумага. Я присел на край кровати, погладил Ирину по плечам и успокаивающим голосом начал уговаривать ее.

– Ну не надо… Пожалуйста, Ирина, перестаньте… Никто ж не виноват, что поставили именно эту песню. Я специально для вас заказал немного музыки… чтобы вам было повеселее…

– Наша… песня… – Ирина продолжала плакать навзрыд, сотрясаясь всем телом. – Наша песня…

– Да, я знаю. Но и вы ведь знаете, что ваш жених самым подлым образом обманул вас с другой и что…

– Ну и что? – Она вдруг резко выпрямилась, ее лицо оказалось рядом с моим, глаза горели. – Ну и что? Он меня обманывает! Я ненавижу его? До самой смерти своей, слышите, до самой смерти я буду любить человека, который меня обманул!

– Ну хорошо, – сказал я и вдруг почувствовал себя больным и старым. Возбуждение последнего часа улетучилось. – Что ж, любите. Ради Бога.

Она вцепилась в жакет от костюма, порывисто расстегнула его и швырнула на пол, оставшись передо мной в белом лифчике.

– Все, что вы мне подарили, можете забрать обратно! Я не хочу этого! Я плюю на это! – Последние слова она уже прокричала. Я вспомнил, что, по словам Жюля, в этой комнате можно кричать сколько угодно, а потом вспомнил, что мне надо уходить, а оставить Ирину одну в таком состоянии нельзя.

Я сказал:

– Я ходил звонить. Ваш жених совершил очень неблаговидный поступок.

– Что за поступок?

Мне уже было все равно, главное, чтобы она успокоилась, поэтому я произнес:

– Он предал вашу страну. Свою и вашу. Не говорите ничего. Я в этом так же уверен, как в том, что вы самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал. Мы должны его найти, Ирина. Это наша работа. Он не тот Ян, о котором вы грезите. Он жадный, подлый, бесхарактерный и безответственный негодяй…

Она изо всех сил залепила мне пощечину, моя голова буквально отлетела в сторону. В следующую секунду она замерла:

– Извините.

– Да, разумеется, – произнес я. Щека горела. Я вытащил свою фляжку и сделал глоток.

– Я очень сожалею.

– Да ладно.

Она пролепетала:

– Я так многим обязана вам… своей безопасностью… наверное, и своей жизнью… и вытворяю такое… Я ненормальная, вы видите – я ненормальная.

– Вы абсолютно нормальны. Вероятно, на вашем месте я испытывал бы те же чувства. Наверное, это здорово, когда тебя так любят, как этого господина Билку. Только этот господин Билка плюет на это, ему в тягость такая любовь – неужели вы этого так и не поняли?

– Поняла, – проговорила она очень тихо. – Я это понимаю. Вы должны простить меня.

– Уже простил.

– И набраться терпения со мной. Я действительно немного помешанная, поймите.

– Вы знаете, я тоже немного помешан, – вздохнул я, – и не только на вас, а вообще.

– Вальтер… – Это был слабый шепот.

– Да?

– Я сожалею обо всем, что сказала… Не обижайтесь на меня… Я была так рада новым вещам… У меня таких красивых никогда не было… Это больше не повторится… Я клянусь вам.

– Ни в коем случае не должно повториться, – произнес я. – Потому что мы опять вынуждены оставить вас одну и хотели бы быть уверены, что вы не натворите глупостей.

– Я ведь говорю, что клянусь… – Ирина замолкла. – Вы не верите мне! – Я молчал.

– Вы не верите мне! – воскликнула она.

Я покачал головой.

Она вдруг схватила мою голову двумя руками, приблизила мое лицо к своему и поцеловала в губы, и от сладости этого поцелуя исчезли все мои страхи и заботы, беспокойство и грусть.

– Теперь ты веришь мне? – прошептала Ирина.

– Да, – ответил я, обнял ее и снова поцеловал. Ее губы стали совсем мягкими, язык проник в мой рот и встретился с моим. Я подумал, что от меня должно нести виски и сигаретами, и мне стало неловко, но поцелуй продолжался. Дождь хлестал по окнам, в спальне уже сгустились сумерки, и если бы нас кто-нибудь увидел, то решил бы, что у нас безумная любовь.

Я уже писал, что не думал в те часы о том, что все в жизни, любой поступок, любая вещь, даже любой поцелуй лишь наполовину правда, а наполовину – ложь. Мы живем в этом мире одни, каждый из нас – более трех с половиной миллиардов людей – живет во мраке своего существования, в джунглях бытия и по законам джунглей.

Держа Ирину в объятиях и страстно целуя ее, я вспомнил рассказ Берти после его возвращения из Вьетнама. Там был один американский солдат, негр, он сидел в лазарете в инвалидном кресле и вдруг свалился на пол. У негра были ампутированы обе ноги выше колена. Берти поспешил помочь ему, однако инвалид ударил его и заорал: «Take your hands off me, you goddamn son of a bitch! Leave me alone! Everyone has to fight his own battles!»^[94]

Берти ему сказал: «But all I want to do is to help you».^[95] А негр ответил: «Alone! He has to fight his battles alone. Everyone. Always».

«Один! Он должен сражаться один. Каждый. Всегда».

13

Первое, что услышала, проснувшись, фройляйн Луиза, было множество голосов, как мужских, так и женских, грохот пишущих машинок и дикие вопли. Она открыла глаза и испуганно вскочила. Что произошло? У нее немного болела и кружилась голова, она чувствовала себя оглушенной. Фройляйн обнаружила, что лежит в скудно обставленной комнате на старом кожаном диване, прикрытая своим зимним пальто.

На стенах висели вид Любека с высоты птичьего полета и целая доска с фотографиями разыскиваемых. Из четырех окон одно было большое, зашторенное зеленой занавеской.

Где-то рядом раздался пронзительный женский голос:

– Старая скотина хотел обязательно в зад, а я ему сказала, это стоит особо, ну он и выдал мне особо! Так ужрался, что уже не соображал, где зад, где перед! А теперь говорит, что я его обокрала! Ну разве не свинство? Самое настоящее свинство!

– Спокойно, Сузи, спокойно, – раздался другой женский голос. – Здесь нельзя орать. Сама знаешь, не в первый раз здесь. Пошли со мной.

– Куда?

– Вниз, в подвал. Ненадолго, пока у нас не будет ордера на твой арест.

– Я убью вас! Я вас всех убью!

Шумная возня, звук падающего стула. Разноголосица. Очевидно, Сузи тащили силком. Ее вопли и отборная брань еще долго не утихали.

– Этой срочно нужно уколоться, – услышала фройляйн Луиза мужской голос. – Через час она себя в кровь разобьет в своем бешенстве.

– Через час от нее уже надо избавиться, – произнес второй голос. – Старик, как меня тошнит от этой наркоты.

– Пора привыкнуть, – произнес первый голос.

Сузи продолжала орать, но уже вдалеке. С грохотом захлопнулась дверь. Ор стал совсем тихим. Шаги приблизились.

– Эй! – крикнула фройляйн хриплым голосом, потом откашлялась и снова: – Эй! Пожалуйста!

В помещение вошел полицейский. Фройляйн Луиза узнала его. Это ведь был тот самый унтер-офицер… унтер-офицер… ну как его… А, Лютьенс, конечно, который привез ее из отеля «Париж»!

– Ну, как дела? – приветливо спросил высокий молодой полицейский. – Выспались?

– Где это я? – Фройляйн все еще была немного не в себе.

– В участке Давидсвахе, – ответил Лютьенс. – Вы разве не знаете?

– Понятия не имею… А что же со мной случилось? – Она вскрикнула. – Где моя сумка?

– Не беспокойтесь. Мы ее хорошо спрятали, там, в экспедиции.

– Экспедиция? Давидсвахе? Как я сюда попала?

– Но фройляйн Готтшальк, вы же должны помнить, как приехали сюда…

– Понятия не имею.

– …и как комиссар Сиверс из комиссии по убийствам потом беседовал с вами. В комнате допросов.

– Кто беседовал со мной? Комиссар из комиссии по убийствам?

– Да, из-за господина Конкона. Убийство в отеле «Париж», фройляйн Готтшальк!

– Вот теперь начинаю припоминать, – произнесла фройляйн. – Значит, он беседовал со мной?

– Да.

– О чем?

– Обо всем, что вам было известно. Вы очень подробно рассказывали.

«Что я рассказывала? – проносилось в голове у фройляйн. – Что, ради всего святого?»