Текст книги "Северные амуры"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

20

Сватовство Буранбая завершилось блистательным успехом: начальник кантона кряхтел, сопел, всячески отнекивался, уговаривал отложить окончательное решение до весны, но есаул наседал на него сокрушающе и тянуть с ответом не советовал… Были важные обстоятельства, о которых не говорили отчим Сафии и сват, но которые непрерывно вертелись у обоих на языке: Кахым отправляется по приказу князя Волконского в Петербург и вернется оттуда кадровым офицером; молодой князь Сергей всюду объявляет о благорасположении к Кахыму; сват Буранбай – есаул, начальник дистанции, но еще существеннее – знаменитый певец и музыкант. Вот как много у свата было неопровержимых доводов, которые не назывались, но подразумевались.

И Бурангул сдался на уговоры, на увещевания свата.

Не щадя коня, Кахым, полупьяный от радости, поскакал в аул и заставил отца тут же запрягать в тарантас тройку, уже отдохнувшую, вошедшую в стать после гонки ее Азаматом. Ильмурзу облачили в ватный бешмет, посадили на подушку, ноги укрыли пологом. Праздничный костюм, вычищенный, отглаженный, повезли в сундучке. Конюх Азамата на козлы не пустил, а сам лошадей берег, но тройка словно чуяла срочность поездки в Оренбург и неслась вихрем.

В городе Ильмурза велел сыну не показываться до поры до времени и ждать на квартире сигнала, а сам поехал к Бурангулу. Начальник кантона встретил старшину юрта и будущего свата достойно – вышел на крыльцо, обнял, приветствовал добрым словом.

В честь сговора они выпили из одной чаши по очереди кумыс, особо тщательно приготовленный к столь знаменательному событию, и Бурангул принял в свои руки обе руки Ильмурзы, крепко пожал и заявил:

– С этого мгновения мы – сваты, и твой сын – мой зять, а моя дочь – твоя невестка!

– Аминь! – набожно произнес Ильмурза. – Пусть Всевышний дарует нашим детям счастье, благополучие, изобилие!

Так закончилась церемония провозглашения ими друг друга сватами, и Ильмурза, отец жениха, по древнему обычаю завел деловой разговор:

– Спасибо, кода[20]20
  Кода – сват.


[Закрыть], большое спасибо тебе, что выходил, вырастил, воспитал такую красивую, благонравную дочь. По законам шариата полагается выкупить красавицу, заплатить за ее чистоту калым. Именно из-за этого я впервые переступил порог твоего дома, а ты любезно принял меня. Нам нужно сейчас договориться о размере калыма.

– Сам понимаешь, чего стоит дочь начальника кантона, – с непререкаемым достоинством, слегка в нос, сказал Бурангул.

– Назови свою цену.

– Сто лошадей, двадцать коров, пятьдесят овец, четыре шелковые рубахи, пару сафьяновых сапожек, платок самаркандский, шаль пуховую оренбургскую. Вот и ударим по рукам.

Ильмурза так и покачнулся.

– Не дорожишься ли, кода?

– Прошу по обычаю, по совести, как и положено, – высокомерно сказал Бурангул и пристально посмотрел на потолок горницы.

– Да ты меня разоришь, кода! – жалобно протянул Ильмурза.

– Ну, сват, тебя и две свадьбы сына не разорят, – хитро улыбнулся Бурангул.

Ильмурза, сам того не ожидая, самодовольно ухмыльнулся: значит, начальник кантона чувствует силу его богатства.

– Так-то оно так, но все-таки, – торговался он для порядка.

– Учти, сват, платья, рубахи, платок, шаль, сапожки вернутся в твой дом вместе с Сафией. Чья теперь Сафия? Твоя невестка.

– Скота, ой скота много требуешь! Скости!

– Скот пойдет на свадебное угощенье, а не в мои загоны.

– Но мы тебе, сват, и сватье подарим по лисьей шубе! Отменные лисы, зимнего отлова, волос крепкий, цвет – золото с янтарем!.. Коров хоть не требуй!

Торговались до седьмого пота, наконец Бурангул уступил:

– Быть по-твоему, кода, перебьемся без коров.

– Да благословит твою доброту Аллах! – просиял Ильмурза.

С калымом уладили, приступили вдвоем к чаепитию.

Начальник кантона, дабы показать свату свою образованность, завел разговор о свадебных традициях башкирского народа – вот и повод блеснуть историческими познаниями.

– В старину башкиры не женились на татарках, но когда царь Грозный покорил Казанское ханство, татары хлынули на башкирское приволье, охотно роднились с нашими родами, чтобы заполучить тучные кочевья. Белый царь татарам не доверял, подозревал их в коварстве, – это наши джигиты всегда честно воевали за Русь.

При этих словах Ильмурза многозначительно поджал губы.

– По царскому указу брак башкира с татаркой разрешал в особых случаях казанский губернатор. За такое разрешение джигит отдавал казне в драгунский полк лошадь. А кто женился без разрешения губернатора, тот отдавал три лошади. А если женился дважды на татарках, то подлежал ссылке в Сибирь.

– У-у-у! – с ужасом протянул Ильмурза.

– Запрет запретом, а кандрыкульские, альметьевские, мензелинские, пермские башкиры всегда женились на татарках. И правильно поступали! – солидно заметил Бурангул. – Вера у нас единая, обычаи одинаковые да и языки сходные. И земли пока хватает.

– Слава Аллаху, теперь запрета нету, – подхватил Ильмурза. – Заплати калым, женись на татарке, а дети от дальних по крови родителей – обычно крепкие и разумные.

– Согласен с тобою, кода! А в Коране велено соединять разные роды, чтобы плодить богатырское потомство! А наши предки? Сватали сыну невесту из самого-самого дальнего, за сотню верст, аула.

Глубокомысленный разговор не помешал сватам опустошить весь самовар. Пока кипятили заново, Ильмурза, как и подобает благовоспитанному гостю, опрокинул чашку вверх дном, а на донышко положил уцелевший кусочек сахару.

Таков незыблемый церемониал чаепития.

Принесли кипящий, бурлящий самовар.

Хозяин с укором показал гостю на опрокинутую чашку:

– Кода, кода, не рано ли?

– Напился досыта, спасибо, сватушка, спасибо!

– Кто же из башкир так мало пьет чаю? Как воробышек!.. И сахар вон остался. Ну одну-то чашку осилишь!

– Исключительно из уважения, сватушка! – Ильмурза положил в рот сахар и протянул хозяину перевернутую чашку.

Снова начались увлекательные разговоры, и гость уже не сопротивлялся и безмолвно протягивал Бурангулу очередную пустую чашку, а тот подставлял ее под кран.

Раскинувшись на подушках, Ильмурза сопел, потел, глотал душистый напиток и полотенцем вытирал шею и голову.

Служка унес на кухню и второй, до капельки выпитый сватами самовар.

Привычная Ильмурзе и Бурангулу игра продолжалась.

На этот раз гость спрятал чашку под полу своего нарядного бешмета.

Едва на праздничной скатерти появился третий, исходивший паром самовар, хозяин возобновил натиск:

– Кода, кода, еще одну!.. Мы еще и свах не поминали по-доброму, по-родственному!

– Не могу, кода, спасибо! Рахмат!

– Всего одну чашечку!

– Места в брюхе не осталось.

– Чай, известно, выходит потом!..

– Потому и полотенце хоть выжимай! – хихикнул Ильмурза.

– Значит, изрядно вспотел и место освободилось еще для одной чашечки!

– Совестно так упиваться.

– И совсем не совестно! Когда мы еще вот так посидим у самовара с душевными разговорами?

– И верно, жизнь проходит в суете, в хлопотах, в служебных делах! – завел Ильмурза.

– Вот видишь!

– Но только последнюю, кода!

– Ладно уж, последнюю!

Когда служка унес и третий самовар, ставший удивительно легким, сваты совершили приятное путешествие в дальний угол двора, а затем умылись, почистились, и в темных бешметах отправились к вечернему намазу.

21

Через неделю после заключения калыма начальник кантона пригласил к себе друзей, родственников и муллу оренбургской катайской мечети[21]21
  Катайская мечеть принадлежала башкирам катайского рода.


[Закрыть]. Усадив их на нары, застеленные паласами, вокруг парадной скатерти, он начал осторожно:

– Собрал вас, почтенные, чтобы сообщить важную новость.

Гости насторожились, а мулла, восседавший на самых мягких подушках и на самом почетном месте, возгласил:

– Заранее благословляю на святое дело, ибо ты, господин, замыслить неправедное дело не способен.

Бурангул поклонился мулле за столь лестные слова и продолжал:

– Моя любимая дочь Сафия, которую я лелеял и холил, вошла в брачную пору. Я отдаю ее достойному джигиту. Мы уже пили со сватом обручальный чай и договорились о калыме. Послезавтра милости прошу ко мне в дом на исяп кабул[22]22
  Исяп кабул – малая свадьба.


[Закрыть].

Собравшиеся радостно откликнулись:

– В добрый час!

– Из какого рода жених?

– Да сбудутся твои желания, хозяин!

А мулла благостно сказал:

– Всевышний благословит молодых счастьем, богатством, многочадием!

Теперь надо было рассказать о женихе, о его родителях, и Бурангул отважно пустился в пространные объяснения, чтобы хоть как-то оправдать, что отдает дочь в семью старшины юрта:

– Родители жениха из тамьянского рода. Отец его Ильмурза воевал против Турции вместе с князем Волконским и пользуется доныне его благоволением. Ильмурза-агай – богат. Зауряд-хорунжий!

За всех ответил мулла, а гости согласно кивали и улыбались в бороды:

– Мы видим с глубоким удовлетворением, что отец твоего жениха – добронравный правоверный. Нет сомнения, что он воспитал сына в строгих правилах веры и добродетели.

Бурангул после этого расхрабрился и продолжал пылко:

– С женихом Кахымом дружит молодой князь Волконский, он ездил с Кахымом в деревню и останавливался в доме Ильмурзы, старшины юрта…

«Удачно я вставил старшину, – и заметно, и незаметно!» – похвалил себя Бурангул и добавил самое существенное, прибереженное им напоследок:

– Именно по совету молодого князя их сиятельство генерал-губернатор посылает осенью Кахыма в Петербург, в военную академию.

Это сообщение, как и ожидал Бурангул, вызвало одобрительный гул:

– И мы не опозоримся перед таким сватом и таким женихом!

А родственники заверили:

– Да-да, и мы не ударим лицом в грязь!

Получив благословение муллы и утверждение высокого совета, Бурангул тотчас послал в аул верхового гонца с приглашением свата, сватьи и жениха на исяп кабул.

Ильмурза поблагодарил за честь и отправил со своим работником необъезженную раскормленную молодую кобылицу для забоя, но не в подарок, а в счет калыма.

Выехали в Оренбург затемно, чтобы не устраивать большого привала в пути.

В переднем тарантасе восседал один Ильмурза, глава семьи, старшина юрта, офицер, на козлах – личный кучер, Азамат наведывался к крыльцу, но его напоминание отвергли, тройка – звери, под дугою – колокольцы хрустального звона.

Во втором тарантасе – старшая жена Сажида, молодая жена, жених. Родственники помельче – в арбе. Свадебный поезд сопровождали молодые джигиты на разных скакунах.

Когда встречные мужики кланялись, Ильмурза лишь пренебрежительно шевелил усами.

На окраине Оренбурга гостей встретили всадники начальника кантона, размахивали саблями, кричали:

– В добрый час! Милости просим!..

На этот раз Ильмурзе пришлось ответить конвойным Бурангула:

– Здравия желаю! Спасибо! В добрый час!

Тарантасы теперь ехали по улице медленно, всадники держались позади кортежа, но гости были начеку, ибо, по обычаю, джигиты норовили сорвать с них лисьи шапки и ускакать со смехом и восторженными воплями. Как ни берегся Ильмурза, но у Хакмарских ворот крепости ловкий всадник ухитрился все-таки снять с его головы шапку и лихо ускакал, победоносно держа в поднятой руке пушистый трофей. Остальные джигиты, гикая, завывая, насвистывая, умчались за ним, и скачка оборвалась лишь у крыльца дома Бурангула.

Ильмурза с досадой морщился, но отдал серебряный гривенник выкупа за шапку.

На крыльце, в сенях, в горнице дома Бурангула начались бесконечные приветствия, объятия, пожелания счастья, моления Аллаху о заступничестве и покровительстве молодым. Гостей усадили у праздничной скатерти и тотчас подали бишбармак и кумыс. В дороге Ильмурза, и семейные, и родичи протряслись – потому оказали достойное внимание лакомому кушанью и прохладному пенистому напитку. После краткого отдохновения Ильмурза и его старшая жена Сажида от имени жениха стали оделять всех без исключения родственников невесты подарками: кому – рубаху, кому – шаль, кому – платок, кому – отрез домотканого сукна. Самые ценные подарки родителям невесты придержали до завтрашнего исяп кабула… Удостоенные подарка на все лады расхваливали подношения, даже если им и не угодили, кланялись…

– Какая прелесть! Где умудрились приобрести такой красивый платок!

– Ах, что за рубаха – из самаркандского шелка, нежная, легкая!

Вечер закончился длительным чаепитием, до изнурения, с пышками, с пряниками на меду, с пирожками на сметане. Ильмурза, жены, жених остались ночевать в доме Бурангула. Остальных приезжих развели по домам родственников невесты.

Утром на берегу Хакмара зарезали кобылицу, и женщины, девушки-приятельницы невесты с пением, шутками-прибаутками занялись мытьем кишок, осердия. Сразу же к ним приблизились джигиты – и деревенские, из свиты Ильмурзы, и оренбургские, из личного конвоя начальника кантона.

– Идите, идите сюда! – зазывали бойкие молодухи и девицы. – Полюбуйтесь, какая жирная конина, сало с ладонь толщиной!

Джигиты отлично знали, что за игра сейчас начнется, подходили осторожно, береглись, но миг! – и, размахивая нечищеными кишками, озорницы кинулись в атаку. Натиск был стремительным, и молодцы пустились бежать, но некоторые отчаянные парни бросились к нападающим, вырвали у них кишки и начали лупцевать красоток по плечам, по спине и пониже спины, валились с ними на песок, барахтались; все это сопровождалось неистовым визгом и смехом.

Наконец благоразумные молодухи, решив, что делу время, а потехе час, предложили мировую:

– Ой, хватит, удальцы, хватит!

– А выкуп?

– Говорите, чего желаете?

– Горячих поцелуев!

С кокетливым испугом девушки попятились к самой воде:

– Ах, среди бела дня, при народе!..

– Ну отложим платежи на вечер!

На том и порешили!

Вскоре в казанах забурлило, закипело, заклокотало и потянуло соблазнительным вкусным наваром, – до чего же нежна, сочна, благоуханна молодая конина! И началось веселое пиршество.

22

Через неделю Ильмурза пригласил ответно свата, сватью и всех родичей и домочадцев Бурангула к себе в гости. У околицы их встретили, гарцуя, джигиты старшины юрта, а у ворот дома – Асфандияр-мулла.

– С благополучным прибытием! В добрый час! С благословения Аллаха, – поклонился он.

Мулле и начальник кантона, и его добродетельная жена Гания-абей отвесили самые низкие поклоны, попросили помолиться за них.

Гания, будущая теща Кахыма, велела кучерам снять с телеги, замыкавшей обоз, сундук, обитый железными полосами, внести на женскую половину дома. Ильмурза и старшая жена Сажида встретили гостей на крыльце, обнялись, выразили благодарность за столь лестное посещение. Бурангул проследовал в самую парадную горницу, где раскинули скатерть исключительно для мужчин. Сажида пригласила Ганию в женские покои, за ними прошли туда женщины, и приехавшие и местные.

Застолье на обеих половинах дома началось одновременно и продолжалось долго.

После пиршества Бурангул, Ильмурза, мулла и самые почетные гости были допущены в женскую горницу.

Гания-абей, завтрашняя теща, восседала важно на взбитых подушках в пестрых наволочках, спросила властно:

– Что привело вас сюда, отцы?

– Наслыханы, что ты, сватья, привезла подарки, вот и захотелось посмотреть, – ответил за всех мулла.

Гания благосклонно наклонила голову и попросила Танзилю, стоявшую у самых дверей:

– Кодаса[23]23
  Кодаса – младшая родственница невестки или зятя.


[Закрыть], открой-ка сундук!

Крышка белого от сияющей жести сундука поднялась, Гания, кряхтя, сползла с подушек, вынула шелковый, в алых цветах по синему полю платок и накинула, распахнув, на голову вспыхнувшей от удовольствия Танзили:

– За верную службу дому свата и сватьи!

– Спасибо, кодагый[24]24
  Кодагый – сватья.


[Закрыть], за доброту! – Танзиля поклонилась.

Многие родственницы получили от оренбургской сватьи хараус – налобные повязки, украшенные бисером и серебряными монетами.

Старшей жене и молодой жене свата Ильмурзы ценные подарки были вручены тайно, наедине, без свидетелей.

А будущая теща Кахыма продолжала оказывать благодеяния – старушкам мотки черных и цветных ниток, мужчинам рубахи, полотенца.

Свату Ильмурзе она протянула бархатный кафтан.

– Спасибо, кодагый, и я в долгу не останусь, дарю тебе породистую телку! – нарочито громко, чтобы и в коридоре слышали, заявил с умильной улыбкой Ильмурза.

Богатые приглашенные ответно благодарили за подарки деньгами, а старушки-богомолки читали нараспев молитвы во здравие Бурангула и всего рода его.

– Не взыщите за скромные дары! – напоследок смиренно произнесла сватья, окидывая новых родственников оценивающим взглядом.

– Спасибо, кодагый, за щедрые твои дары! – ответствовал за всех Ильмурза и еще раз поклонился.

На этом церемония окончилась, и мужчин пригласили к праздничной скатерти, раскинутой тем временем в приготовленной для них горнице.

Сажида щегольнула баснословной трапезой, оно и понятно – у богатого старшины юрта и угощение богатое. Теснились тарелки, блюда, миски с топленым маслом, со сливочным маслом, с сыром из кислого молока – коротом, и айраном – кислым молоком, разбавленным водою, и кумысом, и оладьями, и баурхаком, и беляшами – пирогами с мясом и картошкой. Высокой стопою лежали только что испеченные, пышущие жаром лепешки из крупчатки. Сладостно благоухали соты бортевого меда, к янтарным каплям так и липли влетевшие в двери на густой запах осы и пчелы.

Знатных гостей Ильмурза потчевал китайской травкой – настоящим караванным китайским чаем, а в обычные дни посетителям попроще предлагался настой сушеных трав. Жирная пища, сладости вызывали жажду, и служки сбились с ног, поднося один за другим ведерные самовары.

Жениху, по обычаю, присутствовать на малой свадьбе запрещено, и потому трапезой руководил сам Ильмурза, – ни на миг не присел, настойчиво подсовывая кушанья, упрашивая:

– Дорогие родственники, не обессудьте за скудный табын, чем богаты, тем и рады, не обижайте хозяина и хозяйку – окажите внимание яствам, – говорил он с явным лицемерием.

А зачем гостей упрашивать? Они усердно уминали и мясное, и мучное, и жирное, и сладкое.

– То-то у меня нос эти дни чесался, – рассмеялся мулла Асфандияр, заталкивая в рот сочившийся растопленным маслом блин. – Все беспокоился, к чему бы это?

Молодые уже отвалились от скатерти, но старики, отдуваясь, пыхтя, сопя, вытирая полотенцами взмокшие шеи и лица, накачивали и накачивали в себя диковинный в эти времена китайский напиток, а пока они не поднялись, встать с нар нельзя, – на свадьбах свято чтились правила приличия.

Наконец мулла Асфандияр, изнемогая, опрокинул чашку вверх дном, прочел «Аминь», взглянул на Ильмурзу:

– Не пора ли прочесть молодым никах?

– Тебе виднее, святой отец! – покорно ответил отец жениха.

Мулла знал, что за освящение бракосочетания он получит десятую часть калыма, и потому сказал с восторгом:

– Значит, приступим!.. Но сперва возблагодарим Аллаха за обильную трапезу. Аллаху акбар!

Гости погладили лица, бороды ладонями и хором затянули:

– Аллаху акбар!

Мулла обратился к отцу невесты – начальнику кантона Бурангулу за согласием свершить никах.

– Читайте! – сухо сказал тот. То ли от высокомерия, то ли от неодобрения поспешного брака Бурангул угрюмо молчал за обедом.

Один из молодых гостей неосторожно спросил:

– Разве свершается никах без жениха и невесты?

Соседи затолкали его локтями в бок:

– И без тебя знают!

– Не суйся с советами!

Мулла грозно осадил дерзкого юношу:

– Ни стыда, ни совести! Есть, кажется, почтенные хранители благочестия. Никах – родительская клятва.

Старики молчанием одобрили это свидетельство служителя мечети.

Мулла взял Коран и внятно, отчетливо прочел суру о таинстве брака.

– Согласен ли ты взять в жены сыну своему Сафию, законную дочь начальника кантона Бурангула? – спросил он строго Ильмурзу.

– Согласен.

– А сын согласен?

– И сын согласен.

– Согласен ли ты отдать дочь свою Сафию за законного сына Ильмурзы Кахыма? – обратился мулла к Бурангулу.

– Согласен.

– А дочь согласна?

– Стану я ее спрашивать! – побагровел Бурангул. – В нашем роду судьбу дочери неизменно решал отец!

– Мы слышим голос достойного мужчины! – восхитились свидетели церемонии.

Записав в книгу имена сочетающихся браком, мулла Асфандияр прочел заключительную молитву, сказал «Аминь».

Гости рассыпались в пожеланиях:

– Да пошлет Аллах счастья новобрачным!

– И долгой жизни молодым!

Ильмурза и Бурангул поднесли собравшимся подарки: старцам – подороже, молодым – подешевле.

Мулла протянул Ильмурзе чашу с освященной водою.

– Окропи святой водицей сына и Сафию-килен[25]25
  Килен – сноха, невестка.


[Закрыть]!

На этом обряд исяп кабула и никаха завершился – Кахым и Сафия отныне и до скончания века стали законными мужем и женой.

Сияющий от исполнения сокровенного желания Ильмурза хлопнул в ладоши, дверь открылась, служки внесли блюда с горячими, с пылу, с жару, кушаньями, бодро кипящие самовары, и пир возобновился с новой силой.