Текст книги "Птицы поют на рассвете"

Автор книги: Яков Цветов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

49

Ночью, сообщила радиограмма из Москвы, самолет выбросит на Гиблый остров груз. Батареи для рации. Еще кое-что. «Двое справятся, – подумал Кирилл. – Груз небольшой». Михась и Толя Дуник отправились на Гиблый остров. И не вернулись. Ушли четыре дня назад.

Москва подтвердила: мешок сброшен. «Что бы могло случиться?» – нервничал Кирилл. Сбились с пути? Это отпадало, – Михась же… Самолет не там скинул груз? Хлопцы сообразительные, подождали б, и обратно. Попали в беду?..

– Попали в беду. Не иначе.

Ивашкевич тяжело смотрел мимо Кирилла, лицо замкнутое, он весь ушел в себя.

– Возможно.

– Надо принять меры предосторожности. И прежде всего выдвинуть дозоры подальше от лагеря.

– Если хлопцы и попали в беду, то и на огне ничего не выдадут, – сказал Ивашкевич. – Это точно. Но подальше выдвинуть дозоры следует. Конечно.

– Не вернутся к вечеру, пошлем разведку. – Теперь и Кирилл с горестной сосредоточенностью смотрел куда-то в окошко землянки.

Оба молчали, подавленные случившимся.

– Пошлем Ирину, она местность ту знает. Это же за Ручьями. И Крыжиху с ней. А в прикрытие… – Кирилл снова умолк, думал. – Левенцова и Пашу, а? Попробуют разведать, что произошло. А произошло, это уже ясно.

Ивашкевич повернул к нему глаза.

– Послушай, Кирилл. Подождем до утра. Утром Алесь едет в город, порожняком едет. Подвезет по пути. Хотя б до развилки. И быстрей доберутся до Гиблого, и меньше в глаза будут бросаться на дорогах.

– До развилки, говоришь? – не сразу понял Кирилл. – А, ну да. – Он все еще смотрел в окошко. – Ладно.

За развилками, в осиновом лесу, через который пролегала дорога, Алесь остановил машину.

Ирина выскочила из кабины, потом выбралась Крыжиха.

– Осинами и левей, – на всякий случай подсказал Алесь. Он поднял капот и наклонился к мотору.

– Знаю, знаю куда, – заспешила Ирина.

Она поправила косынку на голове и подошла к Крыжихе, та ждала ее на обочине дороги.

– Потопали? – сказала Крыжиха.

Они пропали в лесу.

Через несколько минут из кузова выпрыгнули Левенцов и Паша.

– Завтра в это же время – часов в одиннадцать – двенадцать – буду здесь под капотом ковыряться, – сказал Алесь, не поворачивая головы. – Может, успеете?

– Может, – не очень уверенно откликнулся Левенцов.

Алесь сел в кабину. Машина тронулась.

Паша торопливо двинулся на осины.

– Куда, куда? – остановил его Левенцов. – Прямо нам. И в обход болота. Дорогу забыл? А у ельника, за Гиблым, и подождем, пока девчата все высмотрят, тогда переберемся на остров.

– Сразу давай на Гиблый, слышь. Кой черт нас увидит! А увидит, на себя пеняет нехай. Гранат у нас хватит, чтоб побить и отбиться…

– Паша, не горячись. С тобой всегда неладно. Можем и себя и девчат подвести. Сказал: прямо и в обход болота. Подождем в ельнике. Пошли.

– Пошли так пошли, – буркнул Паша. – Начальнички мои всегда наперекор мне. Никогда в масть не попадаю.

Крыжиха взглянула на Ирину:

– Ты что волнуешься так?

– А видно?..

Они шли болотиной, опираясь на обструганные дубовые палки. Солнце стояло вдалеке, над самым ельником, в западной стороне, и ноги их уже покрылись тенью. Обогнули камыши. Камыши уже зазеленели. Ирина невольно остановилась. Грудь ее вздымалась, будто не шла, а бежала сюда. «Костя…» Вспомнилась первая встреча с ним у этих камышей. И увидела себя: в короткой распахнутой стеганке, с лукошком, почти полным клюквы. А вон ручей, посверкивая, как длинное жало, протянулся в хутор. Но хутора не было. Две передние избы с окнами и дверями, забитыми досками крест-накрест, Ирина уже не видела. «Как сквозь землю провалились». И памяти не осталось о Тарасихе, о тете Кате, тете Фросе и ее детях. И дедушки Нечипора нет. И Оли! Перед глазами проселок у Лоркиной Горки. «Будешь в городе, заходи в «Шпрее». Уж так угощу!» – «Как-нибудь приду…» Не увиделись они больше. Оля теперь часто приходит в ее сны. «Пусто на хуторе», – ужаснулась Ирина. А может, Полкан все еще сидит у крыльца, только и оставшегося от дома Кастуся?.. Ее вдруг потянуло подальше от этого места.

Ускорили шаг.

Остров обойти – часа два, не больше. Может быть, набредут на какой-нибудь след Михася и Толи Дуника. Может быть, найдется грузовой мешок. Если мешок лежит, значит, либо не дошли хлопцы, либо не дождались самолета. А обратно не вернулись.

– Придется походить по селам и хуторам, – прервала Крыжиха размышления Ирины. – Происшествия в своей местности деревенские люди быстро узнают. Приврут, добавят, не без того. Но разобраться, что к чему, можно.

– С Костей и Пашкой чего-нибудь придумаем, – кивнула Ирина. «Наверное, уже добрались до ельника за Гиблым островом и ждут?»

Навстречу шла пожилая женщина, это было неожиданно здесь.

– Корову не видели? – повернулась к ней Крыжиха и выставила палку вперед. – Комолая такая. На голове рыжая звезда и бока рыжие. Не видели?

Женщина даже не остановилась, боязливо ответила:

– Не видела, бабоньки. Не видела коровы.

Болото осталось позади, они пробрались через ольховник и вышли на остров.

– И – весь? – удивленно оглядывала Крыжиха небольшую, с полкилометра, поляну, со всех сторон окруженную можжевельником. – И какой же это остров?

– Остров. Вокруг болото. Мелкое, но болото.

– Давай искать корову, – нарочито громко сказала Крыжиха. Она медленно пошла вправо, Ирина влево.

Крыжиха внимательно смотрела вокруг – зеленые лучики травы, пробившиеся из-под сырой земли, прошлогодние скрученные, почерневшие листики, сухие рогатки сучьев. Она приблизилась к кустам можжевельника, протиснулась в середину и, локтями раздвигая ветки, двинулась дальше. Никаких признаков, что здесь был кто-то. Никаких. «Где-нибудь и мешок с батареями лежит». А будь он проклят, этот мешок! Но что же тогда с Михасем, с Толей Дуником? Что с ними?

Кустарник поредел, стал слышнее путавшийся в ветвях ветерок. Никого. «Можно и хлопцев звать». До ельника, видневшегося за болотом, меньше километра, посмотрела Крыжиха туда. Вершины елей были охвачены солнечным пламенем. Она опустила глаза и внезапно увидела шагах в десяти от себя истоптанную вокруг землю; сырая, на ней были беспорядочно вдавлены глубокие следы ног, и мятая молодая трава помертвело лежала в неровных выбоинах. У Крыжихи захолодело сердце. Она догадалась, что здесь произошло. Ощущение ужаса сковало ее, и она не могла сдвинуться с места.

– Хендэ хох!

Она мгновенно обернулась и замерла. Увидела два черных автомата, нацеленных на нее, а потом и двух стоявших перед ней немцев. Третий, с пистолетом на боку, встревоженно и с опаской озирался, будто еще кого-то искал.

– Хендэ хох!

– Корову ищу! – Крыжиха пришла в себя. – Корову! – закричала так громко, что показалось ей, легкие разорвались, и подняла руки.

Ее вывели из можжевельника.

– Корова? – подошел тот, третий, немец. Тщедушный, невысокий, с голыми и гладкими щеками без признаков растительности. Выражение лица жадное и жестокое. – Корова искайт? – Он попеременно поднимал и опускал то один, то другой кулак, как бы доил. – Нет дурак… Дойч не дурак! Ко-ро-ва… – засмеялся злым, визгливым смехом. – Кто с тобой ейст сюда? – требовательно смотрел он на Крыжиху.

– Говорю же, корова со двора ушла. Ищу свою корову! – вскрикнула она.

– Молшать! – скрипнул немец зубами и ударил ее по лицу, потом ремнем связал руки. Он опять вглядывался в пустынность острова.

«Услышала б Ирина… Успеет уйти? – Крыжиха задыхалась. – Успела б уйти! Левенцова и Пашу предупредила б…»

А Ирина бежала на крик, спотыкалась, прислушивалась и бежала. Она была уже у можжевельника, когда подумала: «Надо Костю, надо Пашу!» Хотела повернуть на ельник, к ним, но резкая рука схватила ее за локоть. «Немец!» Он потащил ее в кусты.

– Корова? – хихикнул он. – И ты корова искайт?

– Мы с сестрой ищем свою корову. Комолая такая…

– Комол? – насторожился немец. – Что ейст комол?

– Рогов нет, – дрогнувшим голосом сказала Ирина.

– Рогов нейт? – Глаза немца сузились, он пытался понять, что сказала Ирина. – Кто еще ейст сюда? Говорийт!

– Вдвоем мы с сестрой.

Немец окинул Ирину недоверчивым взглядом. Ей тоже связали руки.

Свет тускнел и постепенно превращался в серый сумрак. Подступала вечерняя весенняя прохлада.

– Долго что-то молчат девчата, – тревожился Левенцов.

– А чего ждать? Пошли! – настаивал Паша.

Они вышли из ельника и осторожно продвигались можжевеловыми зарослями, выглядывая на поляну. Крыжихи и Ирины не видно было. «Стоп!» – вдруг пригнулся Левенцов. Впереди, на поляне, стоял немец. «Засада! Засада! – обожгло Левенцова. – Пропали девчата!..»

В одно мгновенье Паша очутился на немце. Левенцов даже сообразить не успел, как это получилось. Немец уже лежал, извиваясь под Пашей. Паша воткнул кулак в рот немца. Тот зубами впился в Пашины пальцы. Левенцов увидел судорожно-сведенное от боли Пашино лицо. Он ударил немца в скулу, и немец выпустил руку Паши. Левенцов дернул подол своей рубашки, оторвал кусок, быстро скомкал и с силой всадил немцу в рот. Паша дул на окровавленные пальцы.

«Засада! – лихорадочно соображал Левенцов. – Наскочили девчата на засаду или вовремя скрылись? Эх, Паша, – все в нем стонало, – верно, надо было с ними идти прямо на остров. Что же делать?»

Что же делать? Левенцов уловил легкий треск в кустарнике, он навел пистолет и в ту минуту, когда высунулась голова автоматчика, выстрелил. И – прыжок, прыжок, выдернул из рук упавшего немца автомат, отскочил. Автомат наизготовку. Не отрывая глаз от можжевельника, Левенцов передал Паше пистолет. И тотчас на острове раздался второй выстрел.

Левенцов оглянулся: тело немца лежало неподвижно, во рту у него торчал матерчатый кляп. Паша, подняв пистолет, шел на кустарник.

– Мы себя обнаружили, – сказал Паша на ходу. – Либо мы, либо нас.

В кустарнике послышался голос – встревоженный, недоумевающий. Немец окликал, звал кого-то. Левенцов и Паша ринулись в можжевельник, в сторону от голоса.

– Костя, я гранатой, – шепнул Паша.

– Нет. Куда – гранату? Мы ж не знаем, где остальные наши. Никакой гранаты.

– Гранату! – настаивал Паша.

– Слушать мои приказания.

– Твои приказания привели вот…

– Слушать мои приказания, – еще тверже произнес Левенцов.

Немец вышел из кустарника и сразу наткнулся на того, кто лежал, сраженный Левенцовым. Должно быть, увидел и другого, в траве, с раскинутыми ногами и кляпом во рту. Ломая сучья, бросился обратно.

Куда? – смотрели вслед Левенцов и Паша. – Конечно, за подмогой. Сколько же их тут в засаде?

Они услышали голос Крыжихи, он раздался по тот бок можжевельника:

– Видишь, побежал!

Левенцов и Паша кинулись на голос Крыжихи. На небольшой проплешине увидели ее и Ирину со связанными назад руками.

– Костя! Паша!

Паша ловко развязал им руки.

– Туда побежал, – показала Крыжиха. – Трое их. Еще два.

– Двум поставишь свечки, когда домой придем, – сказал Паша.

– Скорее в лес, – торопил Левенцов. – За подмогой полетел.

Они спустились в болотину. Между болотиной и лесом еще было светло. Паша все время оборачивался, держал в руке гранату. Неожиданно из колка ударил автомат. Крыжиха, и не вскрикнув, упала замертво, фонтанчики крови хлынули по всей груди.

– Ложись! – Левенцов с силой потянул Ирину к себе, на землю. Паша швырнул гранату туда, откуда стрелял автомат. Потом вскочил.

– Бегите! – Он держал наготове другую гранату. – Ну!

Левенцов, не опуская автомата, и Ирина рванулись в направлении леса. Паша, подавшись корпусом вперед, боком, не отрывая глаз от колка, широко ступая, тоже отходил к лесу.

Колок опять ударил. Левенцов откликнулся длинной очередью. Уже и лес. До него минута, две. Колок – снова!

Ирина больно споткнулась, чуть не свалилась. Она почувствовала, по ноге пошла теплая струя, и присела.

– Ирина! Ирина! – тащил ее Левенцов.

– Не могу, Костя, на ногу ступить.

– И-и!.. – вздохнул Паша. – Ранена. – Он сунул гранату в карман, взвалил Ирину на плечо и, быстро передвигая ноги, пошел.

Подальше, подальше…

Левенцов ступал сзади, оглядываясь, держа палец на спуске автомата.

Лес!

Никто не говорил о Крыжихе, так тяжела была мысль о ней. Ирина не выдержала:

– Оставили… там…

Левенцов и Паша молчали.

Паша наткнулся на пень. Посадил Ирину. Левенцов скинул рубашку, снял нательную сорочку, разорвал полосами, перевязал выше колена ногу Ирины.

– Больно?

– Попробую сама идти.

– Куда тебе – сама, – сказал Паша.

У лесного домика остановились. Паша узнал домик. На этот раз – ни света в оконце, ни запаха жареного сала в воздухе. Но все равно Паша узнал домик. Он отыскал в темноте дверь, постучался. Никакого движения внутри. Постучался в оконце. Приник лицом к стеклу, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в хате. Но там та же темнота, что и снаружи. «Может, померла хозяйка?» Сильней стукнул.

– Кто? – Паша узнал голос.

– Хозяюшка, отвори, добрая, – попросил Паша.

– Куда тебя нечистая гонит по ночам? – сердилась женщина за оконцем. – Кто ты? Чего тебе?

– Беда у нас, хозяюшка, – тяжело произнес Паша.

– У всех теперь беда. Кто ты? Чего тебе? – повторила.

– Да отвори, хозяюшка. Ты ж нас знаешь, – упрашивал Паша.

– Хай тебя нечистая сила знает! На кой ты мне? – Голос ушел от окна, последние слова раздались в сенях.

Женщина загремела засовами, открыла дверь. Вернулась в хату, заложила оконце подушкой, зажгла каганец. Посмотрела на Пашу.

– Опять? – яростно сверкнули ее глаза. – Повадился, идол проклятый! – наступала женщина. Паша даже заслонился руками. – Чего тебе, идол проклятый? Чего тебе от меня нужно?

– Стой, хозяюшка. Стой. Дивчина раненая на дворе.

– Дивчина? Какая дивчина? Какая раненая?

Левенцов уже входил в хату, обеими руками поддерживая Ирину. Она постанывала.

– Ой, что же это с ней? Где ж это ее, господи-сусе? – испуганно крестилась женщина. Она поставила на стол каганец. Побежала к кровати, расстелила. – Кладите. Тихонечко кладите. Где ж это ее? Господи-сусе!..

Ирину уложили в постель.

– Нам до утра, – сказал Левенцов. – Утром уйдем. Немцы близко?

– Неблизко, сынок. Да тут три хатки раскиданы в лесу. Кому сюда дело? Не бойся, сынок. Не бойся.

– И ты не бойся, – успокаивающе сказал Левенцов. – У нас документы.

– А я и не боюсь. Ни у меня, ни с меня брать им, идолам, нечего.

Женщина понесла Ирине миску горячих щей, поставила на табурет возле кровати.

– Поешь, дочка, поешь. А то давай покормлю.

Потом подала Левенцову и Паше.

– Ешь, ешь, баламутный, – повернулась к Паше. В сердитом тоне женщины слышалась скорее ласка, чем недовольство. – И лицо замаянное какое! Ешь.

Паша быстро съел все. Женщина налила еще. Миска снова опустела. И третий раз достала казанок из печи.

– Ничего другого, сынки, нету. Было бы, дала б…

– Мать, не слышала часом, двое не проходили тут? – Левенцов с надеждой взглянул на женщину.

– Двое? – подумала. – Нет, сынок, не слышала. А кто такие? Не слышала, нет. – Потом, вспомнив: – Постой, ты не про этих, каких побили в Ручьях?

Левенцов заволновался, тронул женщину за руку:

– А что – в Ручьях?

– Сама не видела, не знаю, люди говорили.

– Что, что люди говорили?

– Говорили, из самой Москвы самолет скинул на Гиблый остров двух наших генералов. Армия тут целая в лесах, говорят. Ты не про этих? А их, генералов, выследили. А генералы те – стрелять. Их загнали на хутор Ручьи. Недалеко тут. А на хуторе только и остался, что сарай. Генералы, говорили, стреляли из сарая. Их и взять не смогли. А все ж, говорили, убили их дьяволы адовы.

– Эх, Толька!..

Левенцов вздрогнул: Паша захлебнулся в вопле. Охватив голову руками, он плакал навзрыд.

– Костя! Паша! Что там? – забеспокоилась Ирина. Она, должно быть, забылась в неглубоком сне, и крик Паши разбудил ее.

– Ничего, Ирина. – Голос Левенцова сдавленный, спазма свела горло.

– Неправда! Немцы, да? – Ирина хотела соскочить с кровати.

– Нет, нет, – подошел к ней Левенцов. – Отдохни, Иринка. Скоро в дорогу.

Молча сидели они, Левенцов и Паша, у стола, тяжело склонив голову на скрещенные руки. На печи, слышно было, стонала во сне хозяйка, словно приняла в себя всю их боль.

Алеся все еще нет. Перевалило за двенадцать. «А если управился раньше и уже проехал? – испуганно подумал Левенцов. Мысль эту отбросил: покружил бы по дороге и ко времени подкатил бы сюда. – Подождем».

Они сидели в осиновом лесу, метрах в ста от дороги. Ирина чувствовала себя плохо. «Пуля прошла насквозь, задев мягкие ткани в ноге, – решил Левенцов, осмотрев рану. – Привезем врача из соседнего отряда. Добраться бы домой…»

А осинник шумит.

– Не любить стала осиновый лес, – все прислушивалась Ирина. – Так и кажется, подкрадывается кто-то.

– Шумливая порода, осина, – сказал Паша. – Михась, и тот обходил осинник. – Он вздохнул и умолк.

– Что ж Алесь? – нетерпеливо произнесла Ирина.

– А без него дело табак, – подумал Паша вслух. – Теперь только машина. А смотри, Костя! Наискосок. Машина?

Сунул руку в карман, в котором лежал пистолет, и направился к дороге. Издали увидел Алеся и вернулся к Левенцову и Ирине.

– Он.

Вышли на дорогу.

Алесь копался в моторе.

На дороге никого не было.

– Быстро! – Алесь не поднял головы, руки его продолжали что-то делать в моторе. – А Крыжиха? – сосредоточенно смотрел он вниз.

Не ответили.

– Крыжиха? – повернул Алесь голову.

По глазам Ирины понял все. Резко опустил капот.

Ирину усадили в кабину. Левенцов положил Алесю в карман пиджака оставшуюся у него гранату, ткнул в кузов автомат и вместе с Пашей влез на мешки с грузом.

– В ногу? – кивком показал Алесь. Он взглянул на побледневшее лицо Ирины.

Машину вел медленно, огибая выбоины, – дорога напоминала решето.

Впереди, у самого поворота шоссе, к которому тесно подступал лес, из будки контрольного поста вышли два немца. Алесь не обратил на них внимания, машину и номер машины знали на этой дороге, ее никогда не задерживали для проверки. Алесь заметил, что немцы встали по обе стороны шоссе, будто ждали, пока поравняется с ними. Алесь прибавил газу. Тот, что стоял слева, требовательно поднял руку. «Чего это вздумали проверять меня? Не остановлюсь. Опасно…»

На полной скорости миновал будку контрольного поста.

– Хальт! – услышал он. Ветровое стекло было спущено. – Хальт! Хальт!

Алесь остановился, выглянул из кабины. С автоматами наперевес бежали оба немца. Их отделяли от машины метров сто.

– Выходи, Ирина. На всякий случай.

Ирина безотчетно протянула руку в карман пиджака Алеся, достала гранату. Припадая на раненую ногу, вылезла из кабины. Она видела бежавших к машине немцев. Превозмогая боль, сделала несколько шагов им навстречу, еще несколько – и что было силы размахнулась и метнула гранату. И упала.

Алесь кинулся к Ирине, подхватил ее с земли. Из кузова выскочили Левенцов и Паша. Все устремились в лес у дороги.

50

Кирилл узнал, что вечером Саринович приедет домой, в хутор. Редкий случай. И случаем этим надо воспользоваться. Уже две недели Саринович молчит. В прошлый раз Коротыш опять ни с чем вернулся с хутора. Ничего у Сариновичихи не было для него. «Конечно, многое могло помешать. Но все-таки… Вот и выясним, в чем дело. Может, и сообщит что-нибудь важное. Должны же быть новости…»

Кирилл хотел послать в хутор Прасковью Сидоровну. Но раздумал. «У нее тут своих хлопот по горло. И кормежка. И стирка. И Натан, и Ирина». Что-то темное с этим Сариновичем… Мелькнула мысль о северной переправе через Турчину балку. «Черт с ней, с переправой. И взрывать ее особого смысла не было. Мелочь. А главное хлопцы сделали». Перевели же часть карателей из зоны Лесного на север! Узнал Кирилл об этом не от Сариновича. И Гиблый остров. В засаде, говорят, были и полицаи, Саринович мог быть в курсе дела. Молва о гибели Михася и Толи Дуника разнеслась по здешним селениям. По-разному рассказывали об этом. Слышал Кирилл и о двух генералах из Москвы. И о партизанах говорили. Два партизана, отбиваясь, отошли в Ручьи и долго отстреливались в сарае Кастуся, потом выскочили и бросили гранаты – вместе с ними полегли и гитлеровцы и полицаи. А еще рассказывали, было так: совсем молодой, белокурый, когда его вели, смеялся над немцами, лицо побитое, окровавленное, а смеялся, потом как размахнется – и одного по морде, и другого по морде, захватил автомат и скосил обоих, а потом подскочил третий немец и дал очередь в этого, молодого – весь диск в него ушел; а второй партизан, хмурый такой, высоченный, тот двинул гранату, немца и себя вконец. «Только геройски могли умереть такие ребята», – подумал Кирилл. И в нем уже горела злоба против Сариновича, который две недели молчит. «Ладно, пошлю Коротыша. А там приму меры…»

– Собирайся, братец, – сказал он Коротышу. – Доберешься к вечеру?

– Ага, – заулыбался Коротыш. Он стоял босой, с подвернутыми до колен штанами, почесывая ногу об ногу. Смотрел на Кирилла и большим пальцем правой ноги выводил палочки и кружочки на согревшемся песке. – Только возьму автомат, да?

– Нет.

Взгляд Коротыша умоляющий и обиженный.

– Нет, – снова сказал Кирилл. – Без автомата надежней. Встретит кто – ну, хлопчик, и все. А с автоматом какой же ты хлопчик! Автомат от тебя не уйдет, успеешь подержать. Надоест еще. Собирайся, братец.

Лучше бы взял Коротыш автомат в этот раз.

Он положил в котомку хлеб, кусок сала, несколько вареных картофелин, завернул в тряпицу соль, сунул в карман складной нож и зашагал на Нижние хутора.

Весенний день стоял уже высоко, когда Коротыш вышел в долину. Впереди виднелась короткая черточка горизонта, стиснутого лесами, и оттуда летел теплый ветер. Он быстро проносился мимо Коротыша, будто догонял кого-то. Потом на горизонте зародились облака, и видно было, как ветер подталкивал их наверх, вдалеке вспыхивали тихие молнии. «Будет дождь», – подумал Коротыш. Он ускорил шаг.

Хутора остались в стороне. Он спустился в овраг, как жилами, перехваченный ивняком. В нос ударил крепкий запах земли. Коротыш вырезал прут – он любил, шагая, прутом похлестывать по траве, со свистом рассекать воздух…

Ливень хлынул внезапно, во всяком случае так показалось Коротышу; он не заметил, как быстро нагребал ветер облака над его головой, как потемнел воздух. Ливень был молодой и скорый. Он смывал с деревьев пыль, смывал с земли тени, а когда солнце остановило поток с неба, тени проступили снова, но теперь они были прохладней и мягче.

В сумерки Коротыш миновал Ясный лес. Подошел к речке, в лицо ударил холодный дух вечерней воды. Вода сильно пахла, в ней кипел ветер весны. По кладке, обомшелой и скользкой, перебрался на другой берег, поискал камень, на котором сидел прошлый раз, возвращаясь в лагерь. Поджав ноги, уселся лицом к речке. На ощупь достал из котомки хлеб и сало.

Поел. Зачерпнул ладонями воду. Выпил. Еще зачерпнул. Потом вытер руки об штаны. Закинул котомку за плечи и, постреливая прутом, пошел дальше.

На лужке между лесом и хутором, где живет Саринович, остановился, нашел тропку. Она уходила в траву. «Теперь прямо на дубки».

Саринович приехал домой, чтоб отметить свое пятидесятилетие. Друзей и родственников собралось много, было шумно и весело. Два полицая охраняли дом Сариновича.

Полицаев Коротыш и не увидел. Неслышно открыл калитку и лишь тогда понял, что у Сариновича гости. «Пустое, выходит, дело, – огорчился Коротыш. – Придется возвращаться ни с чем». Хотел незаметно ускользнуть. Но перед ним возникли полицаи.

– Кто такой?

– Никто.

– Как это – никто?

– Сбился я…

– Чего вы там? – узнал Коротыш голос Сариновичихи. Похоже, с крыльца.

– Да вот заблудился тут…

– Кто ж это на чужом дворе заблудился? – приближался удивленный голос Сариновичихи. – А, вот кто!

– Пустите, – вырывался Коротыш из рук полицаев.

Саринович, видно, услышал шум во дворе и вышел. Вышел и кое-кто из гостей. До Коротыша донеслись их голоса. Саринович, уже охмелевший, подошел к нему, зажег карманный фонарик.

– Пустая паника, – крикнул Саринович гостям на крыльце. – Хлопчик.

– Да пустите, – метался в руках полицаев Коротыш.

– Ну, ну, – взял его за плечи Саринович. – Пустим. Не солить же тебя.

– Гони ты его ко всем чертям, – сердилась Сариновичиха. – Куда ведешь в хату?

– Чего там! Тащи сюда! – весело гаркнул пьяный бас.

– Да пустите! Заблудился я…

Саринович и еще кто-то подхватили Коротыша и повели в дом.

– Ну, бери рюмку. – Мутные глаза Сариновича чего-то искали. – Поздравляй.

– Поздравляй! Поздравляй! – орали гости. Все налили себе вина.

Коротыш молчал.

– Бесово отродье, – поставил Саринович рюмку на стол и наотмашь ударил Коротыша по лицу. Тот подался назад, но устоял.

– Так, может, он от партизан? Может, он наводчик? – высказал догадку тот же пьяный бас, и схватил Коротыша за уши и поворачивал из стороны в сторону.

– Я заблудился, – еле слышно произнес Коротыш. – Мне через Ясный лес, боязно ночью.

Тут только Сариновича осенило: а и заговорить может, плохо тогда. Скорее кончать.

– Ну, заблудившийся, пойдем, – толкнул он Коротыша в спину. – Пойдем, на дорогу выведу. Микола, дай пистолет.

Все возбужденно зашумели.

Саринович повел Коротыша к выходу. Вместе с ним двинулись еще двое-трое.

– Ой, я на такое смотреть не могу, – успел Коротыш услышать у дверей взвизгнувший голос Сариновичихи. – Подальше куда отведите…

Два выстрела покрыли шум. Сариновичиха запоздало заткнула пальцами уши.

Лучше бы взял Коротыш автомат в этот раз.

Кирилл вспомнил: «Когда у меня в руках автомат, хоть кого уложу…»

– Значит, Саринович и баба скрылись? – смотрел он на Захарыча, только что вернувшегося из разведки. Кирилл кусал губы – признак бушевавшей в нем ярости. – Скрылись?

– И дом заколотили, – сказал Захарыч. Лицо у него хмурое, гораздо более хмурое, чем обычно. Оголенные до локтей руки покрыты ссадинами, сапоги облеплены грязью.

– Найдем, – уверенно произнес Ивашкевич. – Я его судил, мне и приговор приводить в исполнение.