Текст книги "Птицы поют на рассвете"

Автор книги: Яков Цветов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

13

– А теперь я в гости к тебе.

Кирилл узнал густой голос Лещева. Голос этот разом заполнил землянку и потеснил мрак, – Кириллу показалось, что даже видит Лещева.

Вместе с ним в землянку вошел Ивашкевич, Кирилл услышал его грузноватую неторопливую походку. И еще кто-то вошел. «Кто бы?» Но тот, третий, молчал.

Кирилл затянул плащ-палаткой окошечко, за которым стояла тьма с одинокой звездой в середине. Это была уже непрочная темнота, предвещавшая скорый рассвет.

– Епархию свою обходишь? – доволен Кирилл приходу Лещева.

– Епархия, скажу тебе, немалая, – в тон ему сказал Лещев.

– Как видишь, Клим, по роду службы живу в земле, – сказал Кирилл с видом насмешливой покорности обстоятельствам.

– В земле! – хмыкнул Лещев. – Для живых на войне земля мать родная.

Кирилл зажег жестяную плошку. Она загорелась низким желтым пламенем.

Теперь он увидел и третьего, вошедшего в землянку. Голова его, и лицо, и грудь проступили в жидком круге света. Кирилл догадался: Трофим.

– Трофим? – протянул он руку.

Тот улыбнулся тихой, почти застенчивой улыбкой человека, не любившего бросаться в глаза.

– Здравствуйте.

– И переполошила же ваша лошадь обком, – сказал Кирилл. – Я как раз был там. Ладно, хорошо обошлось.

– А почему б иначе? – пожал Масуров плечами. Весь вид его выражал желание перейти к разговору о чем-нибудь другом.

Лещев, поеживаясь, осматривался. «Печку ищет», – понял Кирилл.

– Пока, Клим, ни печки, ни водки, чтоб согреться, – не то виновато, не то смущенно пробормотал он. – Но скоро будут.

– Подождем, – согласился Лещев. – Ветхозаветный самоварчик бы, как у нас, – жестом путника, старающегося согреться после холодной дороги, потирал он руки. – Жаль, звенящие предметы в выкладку десантника не входят…

Все уселись у грубо сколоченного столика, словно квадратный гриб, торчавший на одной ноге, врытой в землю.

– Так спасибо тебе, – сказал Лещев. – В два наших отряда прибился народ. Пленные. Человек сорок. Хороший народ. Бежали из-под станции Буды. Твоя работа.

– Моя, – с иронической гордостью тряхнул головой Кирилл. – Не отпираюсь.

– Прямо скажем, хорошая работа, – медленно и уважительно произнес Масуров.

– Отметку принимаю, – уже серьезно сказал Кирилл. – Как аванс.

– Вот что, Кирилл. Немцы большой бензосклад сварганили в смолокурне возле Буд, рассказывают пленные. И покоя не дают командирам отрядов – взорвать да взорвать. Решил посоветоваться с тобой, – вскинул Лещев глаза на Кирилла. – Что-то же ты надумал, раз полез туда?

– Надумал. Пусть спокойно свозят горючее. Трогать их не надо. Хоть из всей Европы пусть бензин свозят. А начнут заправляться, тогда – костер.

– И Трофим говорит то же. Сговорились? Раз так, давайте так. Костер, значит, за тобой, Кирилл. – Лещев приподнял ладонь, как бы говоря: об этом все. – Мы вот к тебе с чем. Немцы, сообщили нам, собираются угнать в Германию скот.

– Слышал о том и я, – сказал Кирилл. – Вместо тяжелораненых скот вывозят. Слышал.

– Должен был слышать. Дело у тебя под боком происходит. В загоны колхоза «Новая жизнь» немцы согнали большое поголовье. Это километров двенадцать севернее тебя. Обобрали все деревни вокруг. Даже телки теперь не найти. А к зиме идет. Выпустим из рук скот, будет плохо населению, и отрядам нашим лихо придется. Твоему тоже.

– Наверное.

– Мы решили отбить этот скот. Поручено Трофиму. Все разведано чин чином. Часть коров разгоним в разных направлениях, на хутора. Теперь народ будет лучше прятать своих кормилиц. Да и себе кое-что прихватим. Ты же, скажем, в своей глуши можешь целое стадо припрятать. И стога за болотом есть. Подмерзнет, и стаскивай сено. Народ не обидится. Так вот…

– Понял, – кивнул Кирилл.

– Подмогу дадите? – спросил Ивашкевич.

– Конечно, – протянул Лещев. – Несколько гуртоправов, – посмотрел он на Ивашкевича. – Отряды, которым обстановка позволяет держать скот, вышлют в «Новую жизнь» вооруженных гуртоправов, и те через лес погонят коров к себе. Так вот, гуртоправы. А больше ничего и не понадобится. Все другое только помеха. Дело это тихое. Тут без танков и орудий обойдется. Даже без пулеметов. Автоматы разве. И то… – Жест сомнения.

– Дело хоть и тихое, но срочное, – вмешался Масуров. По привычке коснулся пальцем переносицы. – Очень срочное.

– Все теперь срочное, – уставился на него Кирилл. – И все очень. Я вот, например, – взглянул на часы, – в шесть утра еду в город. Осмотреться хочу. Кое-что засечь. И вообще побывать там надо. Оказия подвернулась. А Ивашкевич отправляется выполнять приказание обкома. К этому самому Сариновичу. Завтра, донесли нам, как раз приедет к себе на хутор. Все, как видите, срочное.

– Все, – согласился Лещев, – все. Отправляйся, Кирилл. И комиссар пусть отправляется. Нам что нужно? Выделите человек пять бывалых бойцов. Хорошо бы из колхозников.

– То есть половину отряда? – улыбнулся Кирилл.

– Меньше если, зачем секретарю обкома приходить?..

Лещев перевел взгляд на затянутое плащ-палаткой окошко, видно, что-то обдумывал.

– Кирилл, – сказал он. – У меня поручение тебе. Собирался связного в город посылать, но раз ты едешь… Дам тебе адрес ресторана «Шпрее». Передай Федору, что мясо получит. Много мяса. Твои бойцы под командой Трофима отобьют же скот… Дня через три пусть в Снежницы машину посылает, Мефодий нагрузит несколько туш. Документы уже оформлены. На всякий случай. – Он опять посмотрел на окошко, завешенное плащ-палаткой. – А в «Шпрее» тебе не мешает бывать иногда. Форма у тебя правильная – мужицкая, и вид в этой форме подходящий, да и возраст неподозрительный. Можешь через Федора и связь держать с кем надо. Днем в «Шпрее» всем харчиться позволено, вечером не ходи, вечером ресторан только для немцев.

Кирилл вспомнил тот утренний разговор Лещева с басовитым Федором об открытии ресторана в городе.

– Так кого выделяете Трофиму в помощь? – вернулся Лещев к делу, с которым пришел.

Кирилл поднял глаза на Ивашкевича:

– Михася, так? По прятаным дорогам проведет наших хлопцев с коровами – ни знака, ни следа. Еще Якубовского, Толю Дуника. Петрушко? Дело же тихое, а? И, конечно, Пашу.

– Да, и Петрушко. И Пашу, – согласился Ивашкевич. – Вернутся, и завтра – со мной, к Сариновичу.

– Прошу поднять их сейчас же, – посмотрел Масуров на Кирилла и Ивашкевича. – Пока ночь, успеть бы до «Новой жизни» добраться.

Рассвет уже пробивался сквозь толщу леса, и Масуров проявлял беспокойство. До опушки, у которой раскинулись уцелевшие постройки колхоза «Новая жизнь», было еще далеко.

– В болото идем, – сказал Михась.

– Да, восточной стороной «Новая жизнь» выходит к болоту, – ответил Масуров. – Болотом и пойдем.

Все уже знали, как должна быть выполнена операция. Масуров дорогой объяснил план действий.

– Там два немца. К скоту приставлены, – сказал он. – Самое главное, сбить этих двух немцев.

– Сделаем, – уверенно пробасил Паша. – Я их приштопаю.

– Это как?

– Ну, приштопаю, – дернул Паша плечом, как бы удивляясь, чего Масуров не может понять. – Совсем.

– Нет, – потребовал Масуров. – Ни в коем случае не убивать.

– Пашка по-другому не может, раз гитлеровцы. – В голосе Толи Дуника слышалась ухмылка.

– Тогда пусть Толя. У меня рука тяжелая, – обиженным тоном подтвердил Паша.

– Нет, ты. И Якубовский, – сказал Масуров. – А Толя будет держать охрану, пока скот не выведем в лес. Михасю и Петрушко, вместе с товарищами из других отрядов, выгонять коров, потом они отобьют себе, сколько надо, и повернут в свою сторону.

Масуров видел, что Паша нахмурился.

– На кой нам эти два немца, – дружески продолжал он. – За них всю деревню истребят. Дорогая плата. Твоя работа – отобрать оружие, связать их и караулить. А дело сделаем, проверить, крепко ли связаны, и бросить их ко всем чертям.

– Ладно, – мрачно отозвался Паша.

Скоро опушка – реже пошли деревья, и свет между ними уже не просачивался, а лился широко и свободно. Кто-то бесшумно отделился от сосны и, припадая на ногу, двинулся навстречу Масурову и тем, кто шел с ним.

– Мефодий? – окликнул Масуров.

– Ага. Гуртовщики из отрядов уже на месте. Семеро, – шмыгнул Мефодий носом. – Немцев, как было, двое. Понял, нет? Те самые, пустяшные. – Он опять шумно шмыгнул носом. – Этих, – показал на пришедших с Масуровым, – поставлю в хату по тот бок загона. По одному перебирайтесь. Хозяйка уже знает. Понял, нет? – резко посмотрел он почему-то на Михася. – Скажешь, Мефодий послал. Коров, скажешь, стережет…

Снова повернулся к Масурову:

– А мы с тобой к кузнецу. – Мефодий обеими руками поправил картуз на голове, тряхнул жидкой рыжей бороденкой. – К тому – одноглазому. Ага. Старые мы с ним друзья. Он на глаз, я на ногу косой.

Кузнец с черной повязкой на левом глазу сообщил Масурову, что в полдень сюда прибудут конные полицаи. Полицаи погонят коров через Теплые Криницы на станцию Буды. Кузнецу это известно. «Я ж тут староста, будь они прокляты! А немцам этим, что к скоту приставлены, мне велено запрячь лошадь. Их за Черный Брод отправить надо, они ж санитарами там, в госпитале».

– Сколько уже голов на скотном дворе? – спросил Масуров.

– Вчера подогнали еще тридцать пять. Теперь сто семьдесят восемь. Ох, и добро!.. – с таким тяжелым сожалением покачал кузнец головой, что Масурову показалось – вот-вот тот заплачет. – Ох, и добро…

– Никуда оно не денется. У нас и останется.

Кузнец вздохнул: «Эх!..»

– Где они, эти немцы? – спросил Масуров.

– В той вон хате, – показал кузнец в окошко.

– Следи за ними. А Мефодий сейчас где?

– Да вертится там…

– Подоили? – спросил Масуров.

– В большом загоне – уже. Бабы домой пошли, печи топить.

– Корм задали?

– Натаскали сена…

– Поскорей подоить и в тех двух загонах, – сказал Масуров. – И напоить как следует. Полчаса хватит?

– Потороплю пойду.

– Поторопи. Времени в обрез. Через полчаса и начнем, – предупредил Масуров. – Поведешь двух наших товарищей к тем немцам. Они знают, что делать.

– Ох, и добро ж… – все еще переживал кузнец.

Вошел Мефодий.

– Ну, загородки в загонах я разобрал. Откинуть только жерди, и все. – Покривленный нос его был красный, и оспинки на нем, задержавшие капельки пота, казались мелкими блестками. – Палки нарезал, лежат там. Палки те для гуртовщиков в самый раз.

– Хорошо. Потом пойдешь к ребятам и передашь, что начинаем… «Понял, нет?» – улыбнулся Масуров.

Масуров взглянул на часы.

14

Грузовик, погромыхивая, повернул, следуя движению большака. Алесь сидел, пригнувшись к рулю, и все-таки почти упирался головой в верх кабины. Тугой ветер бился о кабину, со свистом задувал в дыру в переднем стекле. От дыры разбегались острые лучики, словно в стекло ударилась звезда и оставила на нем свой след. Кирилл почувствовал на лице резкое прикосновение ветра, пахнувшего недавно прошедшим дождем.

– Здо́рово саданули, – кивнул он на пробоину в стекле, будто увидел ее только сейчас, а не вчера, когда ехал в город. Дуло в дверцы сквозь рваные, плохо заделанные отверстия. На капоте виднелись вмятины.

– Да всю станцию разнесли, – откликнулся Алесь, и в голосе слышались довольные нотки. – Там эшелон с войсками стоял. Хоть и прикрыли сверху еловым ломом, а обмануть не удалось. Эх, и налетели! Машина далеко, за бараками стояла. А и ей всыпали. Только наши отбомбились, я к ней. Даже жалко стало – вся в осколках и вся еще тряслась.

– Давно дело было?

– А на прошлой неделе.

– И часто наши бомбят?

– Не так чтоб. А бомбят.

Алесь вел машину, не сбавляя скорости. Стрелка спидометра, все время клонившаяся вправо, недвижно залегла почти на самом нижнем делении. Какую-то долю секунды Кириллу казалось, что все еще несется по московскому шоссе, позади – казармы, впереди – полевой аэродром.

Он не заметил, как задремал. Машина накренилась, и он ткнулся в плечо Алеся. Толчок заставил его открыть глаза, он тревожно озирался, припоминая, где находится. Он увидел наконец Алеся рядом с собой и успокоился. Было приятно почувствовать плечо Алеся, это как бы уверило его, что теперь все уже надежно.

Кирилл возвращался из города.

Он обдумывал все, что произошло с ним в городе, и, кажется, мог быть доволен – кое-что удалось, и не плохо. Для начала, во всяком случае.

И аэродром, охраняемый эсэсовцами, и другой, ложный аэродром, и сухопарый Эрнст с угрюмым лицом, седоватая тетушка Алеся, и ее домик с зеленой калиткой на окраине, и патруль, остановивший Кирилла возле костела, – все это осталось там, в минувшем дне и минувшей ночи.

«Все в порядке, Гриша, – мысленно успокаивал Кирилл Ивашкевича. – Обошлось. Хоть и не без риска». Опять вспомнился патруль возле костела. Он улыбнулся, представив себе, как спокойно доставал из кармана аусвайз Петра. Аусвайз не вызывал сомнений, вид Кирилла – тоже. Пожилой, небритый, в залатанном пиджаке – вид у него, должно быть, и в самом деле неказистый. Потом пошел на улицу, где находится гебитскомиссариат. «А хозяин этой подлой конторы – большой генерал, – знал Кирилл. – Почему-то поставили генерала…» С той минуты, когда самолет поднялся над ночной Москвой, он не переставал думать об этом здании, которое только теперь увидел, не переставал думать об особом поручении. Операция «Кабан». «Если б иметь здесь своего человека, – смотрел он на окна резиденции гебитскомиссара. – Ладно, понадобится время». Так и в Москве сказали: понадобится время.

Машина снова подпрыгнула на ухабе, из-под колес вырвались грязные языки воды. Кирилла подбросило на сиденье, и он ухватился за планку над головой.

– Душу вытряхнешь…

Алесь промолчал. Над педалью газа чуть приподнялся кирзовый сапог, и тотчас убавилась скорость, точно машина начала выдыхаться. Она шла теперь у самой кромки дороги. Алесь внимательно смотрел перед собой.

«Молодец, Алесь, смышленый малый», – продолжал Кирилл думать о минувшем дне. Алесь кое-что сказал тетушке Зосе Христофоровне о Кирилле. Она испугалась, она очень испугалась, словно Алесь уже принес в дом страшную опасность. Тревога не покидала ее весь день. Потом успокоилась. Она все еще боялась, но сказала: пусть Алесь приводит своего друга, вечером придет и Эрнст, врач из Кельна, хороший человек, ему можно верить.

Кирилл думал об Эрнсте, сухопаром Эрнсте с угрюмым лицом. Вместе с наступавшими войсками он попал сначала в Польшу, потом его перебросили в этот город. В госпитале встретил Зосю Христофоровну. Иногда приходил в ее домик на окраине, посидеть, выпить кофе, поговорить.

«Ферфлюхте криг!» – вспомнил Кирилл гневные вспышки в глазах Эрнста. Война не нужна была ни ему, ни фатерланду, – размышлял Эрнст и тогда, когда вермахт с устрашающей быстротой захватывал одну страну за другой. Он готов защищать свою родину, свою землю, как гражданин, как солдат. Что поделать, если мир еще не может без войн! Но разве защита Германии требует вторжения в Польшу, в Россию? «Ферфлюхте криг!» Ничего доброго не может принести такая война. Теперь, когда что-то не заладилось в войне, мысль о крушении и вовсе не давала ему покоя. Гитлер выпустил океан крови и захлебнется в нем – это уже ясно. Хорошо, если сам. А если и немецкий народ? «Ферфлюхте криг!»

Он даже не растерялся, этот Эрнст, встретив у фрау Зоси чужого человека. Он был сдержан и суховат, но Кирилл понял, о чем тот думает и чего хочет. «Как сказал он?» – припоминал Кирилл. – А, он сказал: «Ничего лишнего от меня не ждите. Я не предатель. Запомните. Но я хочу конца войны. Хочу, чтоб она кончилась здесь, а не на нашей земле. Я не вам помогаю – Германии». – «Германии, конечно, – подтвердил Кирилл. – Вы же антифашист…»

Теперь Кирилл знал, какая армейская группировка проследовала восемь дней назад, какая и куда. Не об этих ли крупных воинских частях говорил генерал в Москве? Хорошая у Эрнста память! Он помнил даже номера некоторых историй болезни офицеров из этой группировки, заболевших в пути и направленных в госпиталь. Офицеры, бывает, кое о чем проговариваются, особенно в госпитале и при своих.

«Ай, Эрнст. Здорово же ты нам подвернулся. Здорово подвернулась Зося Христофоровна». Кирилл с удовольствием думал о домике на окраине.

Дорога с разгона влетела в березовую аллею и, зажатая с обеих сторон, потеряла свободу. Березы с шумом стряхнули стремительную стаю воробьев, точно кучу камней, которые никак не могли упасть на землю.

«Есть что сообщить Москве…» Пусть засекут там, что в семи километрах южнее города аэродром «липовый». А бомбить тот, что за рекой, прикрытый лесом, – это, братцы, и есть настоящий аэродром бомбардировщиков. Это он сам высмотрел, и это точно. Уж поездил он по окраинам… Никогда еще, смеялся Алесь, не возил он мясо на аэродром такой длинной дорогой. Можно было подумать, что заблудился и кружит…

У развилки Алесь повел баранку влево и свернул на изрезанный колеями мокрый проселок. Проселок вел в низину.

«А ресторан!..» – вспоминал Кирилл. Он даже залюбовался двухэтажным зданием на перекрестке шумных улиц. На стенах, выкрашенных в охристый цвет, изображены головы бизонов, хвостатые драконы, пантеры, медведи, точь-в-точь как на кузовах немецких автомашин, стоявших на мостовой вдоль тротуара. Вывеска – по-немецки и по-русски: ресторан «Шпрее». Присмотревшись к зданию, можно было заметить, что еще недавно было оно разрушено – пробоины на фасаде выложены свежим кирпичом. Федор, знал Кирилл, явился в городскую управу: так и так, хочет попытать счастья на предпринимательском поприще. Он принес расчеты, выкладки, убеждавшие, что дело стоящее и нужное – в городе же нет еще ни одного ресторана. В управе рассудили – предложение дельное, да и будущий хозяин ресторана внушает доверие: при большевиках сидел в тюрьме. Правда, состоял двадцать лет в коммунистической партии, но сама же партия отвергла его, – объявила врагом народа. «Начинайте», – сказали ему. Кирилл посмотрел в большое овальное окно: за столиками сидели немцы, должно быть, шоферы, ефрейторы и солдаты, проезжавшие через город, и, судя по их виду, служащие, работавшие в городских оккупационных учреждениях. Официантки разносили на подносах блюда. Кирилл вошел в ресторан, пробрался в угол, сел за свободный столик. Перед ним вырос Федор. Он бы и не узнал его, если б не басовитый голос, запомнившийся ему, если б не приплюснутый нос и шрам на щеке. Подтянутый, в черном костюме, в белой рубашке с бабочкой, чисто выбритый. «А мы, что ли, немцев не кусали?..» Неужели тот самый голос, произнесший тогда, в обкоме, эти слова, сейчас спросил его: «Вам что угодно, пан?» Сделал вид, что не узнал Кирилла. Или в самом деле не узнал. Пан так пан. «Так что?» – повторил Федор. «Бифштекс. Не очень прожаренный, с кровью». – «Хорошо, пан. На сладкое?» – «Ананас…» – «Пан шутит, конечно. Консервированную вишню не угодно?» Вот и пароль. Бифштекс с кровью… Ананас… И отзыв: консервированная вишня… На всякий случай, сказал Лещев, пусть Кирилл запомнит пароль и отзыв, мало ли что… Кирилл видел, как обрадовался Федор, когда сказал ему, чтоб слал в Снежницы машину за мясом. Хмурое лицо его посветлело. «Ох и ресторан же!..» – опять подумалось. А пообедал как!..

Кирилл проглотил слюну.

– Алесь, ничего не осталось пожевать? Есть, братец, хочется.

– В правом кармане. Хлеб с колбасой. Достаньте. Девчата из того «Шпрее» сунули.

Кирилл вынул из кармана Алеся завернутые в газету бутерброды, один ткнул Алесю в руку, другой сам стал есть.

– Жми, Алесь. Дотемна бы добраться к месту.

– Жму. – Алесь дожевывал бутерброд.

Дорога бежала уже посреди поля, оно все шире распахивалось перед ними.

Кирилл стал думать об Ивашкевиче. Возможно, и он к ночи вернется. Если б тоже удача! Он поймает Сариновича, этого прохвоста, помощника бургомистра. Кирилл почему-то уверен, что поймает. Припугнет его как следует, и тот сдастся. Саринович – правая рука бургомистра, тоже начальник. Он может многое сообщить о своем районе. Особенно о перевозках войск, о базах и складах… Важный район. Кирилл и Ивашкевич уже знали, что представляет собой Саринович. Трус. В свой хутор наезжает редко, утром прибывает, а к вечеру, засветло, возвращается в Лесное: приспособил в управе закуток – кровать, столик. Еще ни одной ночи не провел он дома: ночь же – партизанский день… А партизан он боится. Кирилл усмехнулся, вспомнив, как сказал Ивашкевичу: «Возьми и Петрушко. Посмотрим, есть ли соль в этом мужике…»

«Только бы все обошлось», – беспокоился Кирилл. Усталость уже не так сказывалась, и все, что приходило в голову, было успокаивающим, удачливым…

Впереди, далеко за полем, горбился холм. Дорога влезла на холм, потом торопливым зигзагом скатилась с него и, выпрямившись, вползла в деревню.

Деревня открывалась по-осеннему нелюдимая, занятая своими невидными делами. Показались длинные ряды коровников с множеством окошек в одну линию, с силосными башнями в конце, издали они походили на железнодорожные составы с высокими и толстыми паровозными трубами. Навстречу двигалась подвода с молочными бидонами. Дорога поблескивала рытвинами, в которых стояла вода, и подвода вгрузала в них то передними, то задними колесами. Расстояние между грузовиком и подводой быстро сокращалось, в переднем стекле, как на экране, уже хорошо виделась молодая женщина в поддевке и тупоносых сапогах с широкими голенищами. Вожжами понукала она тощую ребристую лошадь. Лошадь напряженно выбрасывала вперед ноги, судорожно цепляясь за землю, и мотала головой – вверх-вниз, будто иначе ей и с места не сдвинуться.

Алесь высунулся из кабины.

– Оксана! – окликнул он женщину, когда та поравнялась с грузовиком. Алесь остановил машину. – Здравствуй.

Женщина тоже остановилась.

– Здравствуй, – сказала она.

– Как живешь, Оксана?

Она усмехнулась:

– Как все…

– Значит, плохо.

Алесь достал из кузова мятое ведро.

– Все туда возишь?.. – на ходу ткнул он пальцем через плечо.

– А куда ж…

Наискось лежала серая тень, длинно повторявшая грузовик. Скорым шагом направился Алесь к пруду, хмуро блестевшему поодаль. Женщина смущенно взглянула на Кирилла, потом перевела глаза на пруд, где Алесь, присев на корточки, опустил в спокойную, замершую воду ведро. Вода дрогнула у берега и взломалась. Женщина повернула голову, и взгляд ее снова скользнул по лицу Кирилла. Он уловил в широко расставленных под длинными темными бровями глазах женщины затаенное любопытство.

– Далеко бидоны возишь? – нарушил Кирилл молчание.

– Та, – уклончиво махнула женщина рукой.

Алесь вернулся, залил дымившийся радиатор, привязал в кузове ведро, чтоб не гремело, пнул сапогом скаты.

– Бывай, Оксана! – Он тронул руль.

– Счастливо, – отозвалась женщина.

Машина двинулась.

– Кто такая? – посмотрел Кирилл на Алеся.

– А вдова. Муж колхозным животноводом был. Расстреляли немцы. Трое у нее мальков, один другого не понесет.

Начался спуск, Алесь сбросил скорость.

Пошли домики, домики, обшитые тесом, и с длинными трещинами на потемневших от времени и непогоды, будто закопченных, бревнах, домики с почти одинаковыми крылечками, слуховыми окошками, светелками, палисадниками. Длинная улица пустынна и тиха. Где-то на дворе со скрипом развертывалась колодезная цепь. Вдалеке возникла колокольня, она венчала, казалось, не церковь, а спрятавшие ее высокие липы, потом Кирилл увидел сад, который осень опустошила, и старые облетелые яблони теснились, раскинув ветвистые рога, будто сбилось оленье стадо, и, не будь ограды, сад вышагнул бы на дорогу. Над садом еще стоял свежий запах яблок, ветер донес его в кабину, и Кирилл жадно глотнул этот острый возбуждающий воздух. Грузовик катил мимо колхозных построек. Белые стены, заштрихованные голыми сучьями прижавшихся к ним деревьев, выступили почти на самую дорогу. Кирилл повернул голову: вслед бежал табунок ребят. Что-то дрогнуло в нем. «Светланка!» – Кириллу показалось, что громко позвал, но он только подумал о ней. В эти дни он часто вспоминал о доме на набережной Москвы-реки. Мысль о дочери, о жене приходила, когда ему было трудно или очень уставал. Несколько минут следил он, как сзади бежали ребята. Дорога круто повернула и скрыла их, Кирилл поймал себя на том, что с волнением вглядывался в эту деревню, точно узнавал хорошо знакомые места. «Просто порабощенный кусочек Родины…» – вздохнул он.

– Это куда ж она – то молоко? – Кирилл все еще думал об Оксане.

– А бомбам возит…

На горизонте, как зеленая туча во все небо, темнел лес.

– Вон за лесом, – показал Алесь, – склад авиабомб. Охране склада и возит.

– Склад авиабомб, говоришь?

– Да, – сказал Алесь.

– Постой, постой, – соображал Кирилл. – Если от Теплых Криниц, то между болотом и озером будет? Так? – ждал он ответа.

– Точно. Тут, куда ни ткнись, везде склады с бомбами. Но этот, говорят, не так охраняют – озеро же, болото, не подступиться. А те, другие, – ого! Часовой на часовом.

Кирилл задумался.

– Послушай, Алесь. Оксану хорошо знаешь?

– Мужика ее знал.

– А ты наведывайся к ней… Ладно?

Дорога неслась лесом, сужаясь впереди, и там, далеко, тянулась уже тонкой ниткой, продетой сквозь черноту. Ветер беспокоил в колдобинах воду, и в ней покачивалось мертвое небо. Полдень был серый, и потому казалось, что все еще утро. Локти Алеся лежали на баранке.

– Стой, – тронул Кирилл плечо Алеся. – Сойду здесь.

Алесь затормозил, оторвал руки от баранки, опустил вниз, будто стряхивал с них усталость. Машина остановилась.