Текст книги "Птицы поют на рассвете"

Автор книги: Яков Цветов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

37

Лампа на железном крюке, подвешенная низко, бросала туманный свет, и фиолетовые полосы теней исчертили землянку.

– Все ли уточнено? – не то спрашивал, не то рассуждал Кирилл. Он стоял у нар и смотрел на Ивашкевича и Левенцова, сидевших за столом. Фигуры их крупно повторялись на стене. Но что было спрашивать, если он дважды встречался с Шаликом в Турчиной балке, тот принес схему расположения складов, дорожек, сторожевых вышек, сообщил порядок охраны. Вместе с Левенцовым и Толей Дуником всю прошлую ночь пробыл он под Тучей, наблюдая за базой, и понял, что дело готово. Спасительным образом уживались в Кирилле горячность и дотошная расчетливость, и это проявлялось каждый раз, когда он принимал боевое решение. – Риск надо свести до минимума.

– Все, пожалуй, уточнено, – задумался Левенцов. Он искал в плане нападения такое, чего не предусмотрели, но не находил. – Пожалуй, все, – повторил он тверже.

Больше нельзя откладывать разгром Тучи. «Время приспело, – размышлял Кирилл. – Ворваться в имение, покончить с охраной, забрать Шалика и его друзей – дело возможное. Хлопцы не раз бывали в переделках, их не испугать какой-то Тучей. Но как захватить столько имущества? Оружие, боеприпасы, снаряжение. И продовольствие… Как вывезти оттуда? Правда, там есть лошади, рассказывал Шалик, есть сани. Но запрягать – время. Грузить – время. Катить до ворот и хоть сколько-нибудь дальше – время. Да тут дважды подоспеет подкрепление, и всех перебьют. Ну, скажем, не подоспеет, не перебьют, все удастся. А тридцать километров обратного пути с грузом? А след? Вот и получится, мы – туда, а немцы по следу – сюда…»

Открылась дверь, вошли Петро, Михась, Тюлькин, Паша и Толя Дуник. Вместе с ними ворвался в землянку ветер, огонь в лампе метнулся и взлетел кверху, тени тоже подскочили и пошли по стене, такие плотные, такие темные, словно по стене двигалась ночь. Опять скрип двери – Кастусь, Захарыч, Плещеев, Натан. Кто примостился на нарах, кто стоя прижался к стене. Сразу стало тесно и душно. В землянке густо запахло потом, как в булочной пахнет хлебом.

В землянку еле протолкнулась Крыжиха, в платке с бахромой, в потертом пальто. Паша за руку потянул ее к себе, и она кое-как втиснулась между ним и Толей Дуником.

– Не балуй, – сбросила с плеча тяжелую Пашину руку.

– Ладно…

Кирилл оглядел всех, как бы соображая, кого не хватает.

– Так вот, – сказал он. – Нам нужно оружие. Нам нужны боеприпасы. И харч нужен. Все это есть в Туче, в бывшем помещичьем маентке. Особенно боеприпасы и оружие.

Он оглядел всех.

– Думаю, нам хватит того, что сможем увезти, – продолжал Кирилл. – Остальное же – на воздух. Тол у нас еще есть. – Помолчал. – Вы знаете, что придется сделать прежде, чем сможем увозить. Давай, Левенцов, говори, с чем мы там столкнемся.

Все повернули к нему голову.

С чем они столкнутся? Левенцов встал. Перед ним сразу возникло все: и колючая проволока выше человеческого роста, и караулы, и огневые точки, – все то, что узнал у Шалика и видел сам: не одну ночь, не один день провел он недалеко от Тучи. Так с чем они столкнутся? В голову прежде всего пришло: пулеметы. Справа и слева от ворот – широкого въезда – пулеметные вышки. Ночью часовые по очереди оставляют вышки, идут греться в будку у ворот. Так вот, надо выследить, когда в будку пойдет часовой, что справа от въезда. У правой вышки под проволокой вырыт проем, он привален камнем.

– Ты скажи хлопцам, что в Туче наши уже орудуют, – перебил Левенцова Кирилл.

В землянке зашевелились, кто-то удивленно воскликнул:

– Здорово!

– Здорово! – громко подхватил Паша. Он звучно прищелкнул языком, и это означало предел его восхищения.

– Да, там уже действуют наши. Так сказать, полицаи, – объяснил Левенцов. – Я имел в виду доложить и об этом. Так вот, позавчера, когда один из наших был назначен на пулеметную вышку, он за ночь и вырыл проем – повторяю: справа от въезда – и завалил камнем.

– Отсюда и начнем, – сказал Кирилл. Левенцов постоял немного и сел. – Отсюда, братцы, и начнем. Как только закроется дверь будки и пулеметчик с правой вышки войдет в нее греться, Петро отвалит камень и пролезет в проем. Осторожно доберется до караульного помещения. Он же раньше много раз бывал в Туче. Толя Дуник пролезет вместе с Петром, выследит, когда пулеметчик выйдет из будки, тихонько покончит с ним и сам ляжет у пулемета. Один пулемет уже будет в наших руках.

– Постой, Кирила, – вернулся Петро к началу. Вслед словам Кирилла он мысленно уже пролез в проем и пробирался к караульному помещению. – Ну, доберусь туда, а что я один? Там же куча гитлеровцев и полицаев.

– Там двенадцать немцев и девять полицаев, – взглянул Кирилл на всех. – Четыре полицая наши. Ты, Петро, знаешь.

– Так они и без нас управятся, – шутливо пробасил Захарыч.

– Нет. С нами, – сохранял Кирилл строгий тон. – Когда Петро окажется там, он увидит караул. В карауле двое. Один из них – наш. Шалик. Вместе с Петром Шалик уберет второго и бросит гранату в караулку. Граната и есть сигнал к действию.

– Это мне к действию? – Петро все еще один находился у караульного помещения и в воображении уже делал то, что ему придется делать, и потому останавливался, где начиналась неясность.

– И тебе, – продолжал Кирилл. – Кроме Шалика, еще двое наших пойдут в караул, их очередь в эту ночь. Они предупреждены. Один с вечера заступит на пост у продовольственного склада.

– И он предупрежден о гранате? – спросил Ивашкевич.

– Да. И будет ждать Пашу. Но об этом потом. После того как в караулке разорвется граната, кое-кто из гитлеровцев и полицаев, сами понимаете, нам уже не сможет помешать. В это время Толя ударит с правой вышки по пулеметному гнезду слева. Я, Паша, Натан и Захарыч ворвемся в ворота. У ворот часовой. Думаю, справимся с ним, если Толя не успеет его снять? – посмотрел Кирилл на Пашу, Натана и Захарыча.

– Грех не справиться, – подтвердил Захарыч.

– Значит, врываемся в ворота, – продолжал Кирилл. – Нас прикрывают Левенцов, Михась и Тюлькин. Когда все окажемся в маентке, добиваем тех, кто после гранаты еще останется в караулке и кто будет у складов оружия и боеприпасов. Пароль: Москва – Мушка. Наши полицаи его знают. Дальше. Петро и Кастусь – бегом на конюшню. Дай бумагу, – взгляд Кирилла упал на Пашу. – Нарисую план.

– Ага, – не понял Паша.

– Что – ага? Я сказал – бумагу. Понял, бумагу?

Толя Дуник быстро вытащил из кармана сложенную вдвое тетрадь и положил перед Кириллом.

– Хорошо, есть и соображающие. – Кирилл набросал схему: ворота, казарма, дорога на конюшню. – Вот, – показал он. – Ориентируйтесь.

Исчерченный лист пошел по кругу. Кирилл выждал несколько минут.

– Вместе с шаликовскими хлопцами, Петро и Кастусь, запрягайте в сани и – ни минуты промедления – на склады, – продолжал Кирилл. – Саней семь. Левенцов, Михась и Натан с ребятами Шалика к тому времени прикончат часовых у складов и начнут грузить. Пулеметы, автоматы и гранаты. Диски, диски. Как можно больше патронов. Как можно больше. И – за ворота. Паша и наш, который на посту у продовольственного склада, наваливают в сани разное добро. Брать самое нужное.

– А как понимать – самое нужное? – пробасил Паша. – Тут и ошибиться в два счета…

– Как понимать? – Кирилл не сразу нашелся и засмеялся. – Ну, скажем, туши говяжьи не надо. У нас свои коровы. Выбирать, правда, будет некогда. Ты ж хозяйственный – хвалился, когда на смолокурню шел. Теперь – в кусты?.. Так вот. Крупу. Соль. Макароны. Мыло. Спички.

– Не растеряюсь. Было б где брать.

– Вернемся к главному, – голос Кирилла снова строг. – Ивашкевич и Плещеев держат дорогу перед въездом в Тучу. Толя остается на правой вышке и – если на дороге появится кто – по ракете Ивашкевича – огонь. И никого не выпускать за ворота. Только лошадей, которых не возьмем, пусть бредут к людям на хутора. Вот как, братцы, обстоит, – сказал Кирилл. – То есть так должно обстоять. Но бой – это бой, и каждый, в случае чего, сообразит, что делать.

– Бой – это бой, – в тон ему сказал Ивашкевич, – и потому надо всех предупредить, куда поставим нашу медицину. Думаю, где-нибудь недалеко от засады, в кустах. Скажем, метрах в ста от меня и Плещеева.

– Все слышали? Как, медицина, не сробеешь одна? – подзадоривая Крыжиху, осведомился Кирилл. Крыжиха молча улыбнулась. – Привыкай, привыкай… Послушай, Петро, – позвал он.

– Что?

– Послушай, ты говорил о котлах, помнишь? Где они там?

– Котлы за бараками. Прикрыты брезентом.

– Значит, снегу в них не намело.

– Наверно, так.

– Вот что. Когда главное кончится, ты и Тюлькин валите туда на санях и тащите котел. Не скоро представится случай сделать нашим поварихам такой подарок.

– Остается сказать о порядке движения обратно, – напомнил Ивашкевич и по привычке засунул пальцы за ремень.

– Обратный путь – по дороге, от деревни к деревне. – Кирилл сделал паузу, давая возможность всем запомнить то, что он сказал. – По той самой, по которой народ ходит, возит дрова из лесу. След? Правильно. А чей? Кто разберет…

– Как по нотам, – хмыкнул Паша, когда все поднялись с мест.

– Ноты для тех, кто играть умеет, – покосился на него Кирилл.

– Думаю, сыграем, – улыбнулся Ивашкевич, тоже поднимаясь.

Впереди возник маенток. Будто черная громада стояла на снегу, и казалось, что это далеко. Два маленьких огонька висели посреди громады, словно две низенькие звездочки. Но все знали, это фонари у ворот.

Выбрались в присыпанные снегом кусты. До пулеметного гнезда, что справа от ворот, метров двести. Петро и Толя Дуник, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, крались к проволоке. Ивашкевич и Плещеев сквозь голый кустарник вглядывались в направлении правого фонаря. Крыжиха повернула в другой конец кустарника, встала на колени, лицом к черному квадрату. Кирилл медленно переползал по снегу. Паша, Захарыч, Натан тянулись ему вслед. Он остановился. Те тоже недвижно залегли. Он чуть приподнял голову, настороженно вслушивался.

Тихо. Тихо. Даже представить себе нельзя, что в этой полуночной тишине, казалось такой мирной и сонной, вот-вот загремит стрельба…

Все вглядывались в два огонька впереди, видно было, как ветер колебал подвешенные фонари и свет передвигался то вправо, то влево. Кирилл снова пополз и опять замер на месте, зарывшись локтями в снег, словно хотел передохнуть минуту, чтоб ослабевшие от напряжения руки набрали силу.

Ждал взрыва гранаты.

Ждать пришлось, может быть, и недолго, но показалось, что долго, очень долго, так долго, что давно иссякло терпение. Кирилл думал только об одном, только о том, что вот-вот ринутся они туда, к воротам. Бившаяся в тревоге мысль не уводила дальше ворот. У ворот первая схватка, и это вытеснило из головы все. Остальное появится потом, когда и ворота исчезнут из сознания, как начисто выпало то, что предшествовало воротам.

Вдруг что-то обрушилось в громаде, что-то высекло в ней огонь. «Граната!» – беспокойно заворочался на снегу Кирилл. И тут же из черноты в ответ ударил пулемет с левой вышки, и воздух наполнился красными и зеленоватыми огоньками. Они гасли то в одной, то в другой стороне. «Пристреливается, сволочь», – подумал Кирилл. В то же время застрочила правая вышка. «Толя! Толька!» – Кирилл рывком поднялся и понесся к воротам. Вслед бежали Паша, Захарыч, Натан. У ворот никого не было. Что-то чернело на снегу. «Убитый. Часовой», – мелькнуло в голове.

Вперед, вперед, к караульному помещению. Стреляли оттуда и еще в нескольких местах левее. «Как раз у складов», – вспомнил Кирилл план маентка. Вперед.

В караулке вспыхнул огонь, и в тревожном свете пламени Кирилл, увидел Шалика. Шалик палил в окна. Кирилл обернулся: в трех-четырех шагах от караулки послышались злобные, хриплые вскрики, топот переступавших сапог. «Схватились…»

– «Москва»! – шепнул Кирилл.

– «Мушка», – тяжело откликнулся тот, кто стоял к нему спиной. Он упал. В это мгновенье другой выпрямился, хотел кинуться на Кирилла. Ударом автомата Кирилл сшиб его с ног и выстрелил. Он помог подняться тому, кто ответил «Мушка».

– Давай на конюшню. Помоги там.

Но где Шалик? Он только что был здесь и стрелял в окна. Из караульного помещения валило пламя. Кирилл заметил Захарыча и Пашу, они и еще кто-то, короткий, щуплый, похожий на Петрушко, палили внутрь караулки, оттуда отвечали.

Потом все стихло.

– Не входить, – сказал Кирилл. – Не входить.

Коротыш, не расслышав, бросился в караулку.

– Куда? Куда? – крикнул Кирилл. Он хотел остановить коротыша.

Но коротыш уже пропал.

«Кто-то из хлопцев Шалика», – подумал Кирилл.

Он заметил, по снегу двигалась тень. Шалик?

– «Москва»! – громким шепотом позвал Кирилл.

– Сволочь! – откликнулась тень.

В ту же секунду Кирилл нажал на спуск автомата.

– Сволочь! – услышал он снова и рывком повернулся на голос. Похоже, голос Кастуся. – Сволочь!

В отсвете полыхавшего пламени Кирилл увидел: подогнув колено, Кастусь прижимал кого-то к земле. Голова Кастуся и того, другого, тонули в густой тени высоких елей. «Выстрелить, выстрелить… – Кирилл было двинул пальцем. – Нет! Вдруг один из них повернется не так, вдруг всадит пули в Кастуся? Нет…»

– Захарыч?

Захарыч догадался: что-то неладно за спиной, и шагнул от караулки. Он успел расслышать:

– Я убью тебя. Я должен тебя убить. На моей земле двоим нам не быть. – Задыхавшийся, быстрый голос Кастуся казался тихим. – Либо я, либо ты. Моя земля, мне на ней и остаться.

В ответ:

– Гитлер… Гитлер… – И что-то еще – хрипатое, чужое и потому непонятное.

Захарыч метнулся на помощь. И остановился: из горла того, что лежал под Кастусем, вырвался трудный и резкий хрип, и наступило молчание. Как много, оказывается, можно сказать и сделать в минуту! Кастусь, ослабевший, поднялся, изнеможенно тряхнул руками – вся сила ушла из них в ту самую минуту.

– К складам! – вышел Кирилл из мгновенного смятения. – К складам! Нельзя терять времени.

Петро и Кастусь ринулись туда, где по плану, помнили они, находились склады.

Красный свет разгоравшегося огня покрыл маенток. «Не кинулись бы на пожар, – встревоженно подумал Кирилл. – Успеть бы вовремя убраться».

Ивашкевич и Плещеев, там, в кустарнике, по другую сторону ворот, молчали. «Все пока в порядке, – с облегчением подумал Кирилл. – Значит, на дороге спокойно. Никто Туче на выручку не спешит». Мимо промчались сани. Вторые, третьи. Через несколько минут еще… Он узнал Пашу. Тот лихо нахлестывал лошадей.

Из караульного помещения, охваченного огнем, выскочил коротыш с автоматом в руках. От него валил дым, и он поспешно прихлопывал занявшуюся на нем одежду. Кирилл как-то забыл о нем. «Оказывается, хлопчик…»

– Тут, братец, вроде все. Давай на склад оружия. Знаешь же где? Вот и вали. Постой, постой! – Кирилл схватил его за руку. – Погляди, что там?

Против караульного помещения на снегу, подвернув ногу, скорчился кто-то. Голова откинута назад, вокруг нее темное пятно.

– Кто? А?

– Шалик! Шалик!.. – расталкивал коротыш лежавшего на снегу. Он узнал его. – Шалик!.. – Ошеломленный, он все еще надеялся, что тот очнется и поднимется.

– Пойдем, – сказал Кирилл. – Пойдем, братец. Ему уже не помочь. – Коротыш, как заведенный, пошел.

Навстречу, из-за поворота, вырвались сани, лошадьми правил Кастусь. Кирилл и коротыш посторонились. Кастусь находился уже у ворот, вслед ему послышался автоматный треск. Стреляли у самой дороги. Кастусь выпал из саней, лошади понеслись дальше.

Кирилл бросился к Кастусю, коротыш не отставал от него.

Близко снова ударил автомат.

– Стой! – крикнул Кирилл, задыхаясь. Притаившийся еще выстрелил. «Тот, что в Кастуся», – мелькнула острая мысль.

Кто-то, он увидел, побежал, пропал за деревом. Опять очередь. В него, в коротыша. Пригнувшаяся фигура, выскользнув из-за дерева, бежала дальше. Кирилл не успел повернуть автомат, – коротыш полоснул в бежавшего. Кирилл отчетливо видел: недалеко, на белую дорогу, упал тот, кто стрелял в Кастуся.

А Кастусь лежал, уткнувшись лицом в снег. Ни одного движения не сделал он, когда Кирилл бережно повернул его. Кирилл расстегнул на нем ватник, ладонь почувствовала кровь. «Глубокую воду не замутишь…» – вспомнилось Кириллу.

Захарыч понуро смотрел, как лошадь перебирала ногами. Вожжи вяло болтались в руках. Сани тянулись по смороженному жесткому снегу, полозья то и дело проваливались, и лошадь замедляла бег. Оглядываясь, он уже не видел ни саней Михася, ни саней Левенцова с Натаном, Толи Дуника, Ивашкевича и остальных, ехавших сзади. Захарыч слышал, как Кирилл, сидевший сбоку, тяжело переводил дыхание. За спиной Захарыча, накрытый брезентом, лежал Кастусь. У ворот маентка Захарыч по приказанию Кирилла сбросил мешки с крупой, сахаром, ящики с консервами, которыми он с Пашей загрузил сани, и уложил в них Кастуся.

Свет уже раздвигал деревья и входил в лес.

Захарыч испытывал неимоверную усталость, будто из него выжали все силы. Он понимал, усталость эта не от страха минувшей ночи, – от трудного мужского горя, которое не поддается слезе. Вытянутые ноги Кастуся упирались в него сзади, он чувствовал их беспомощность – ни шевельнуть ступнями, ни шелохнуться не могли. Как палки. Он и лежал, как поваленное дерево, которое уже не поднимут соки земли. Совсем недавно он еще курил, кашлял. Захарыч повернул голову, почему-то подумалось: вот-вот, как бывало, Кастусь зайдется кашлем. Прислушался даже…

Он не задумывался, почему смерть Кастуся так подавила его – столько же смертей видел уже… «Пусто будет потом без таких, как он. Пусто и нелегко. Такие мужики вот как нужны будут после войны, еще более, чем до войны. Работный же человек…» Но это не объясняло, что вызвало в нем опустошающую скорбь. Может, погодки – потому? Может…

– Ты ж куда правишь? – Голос Кирилла вернул его на дорогу, заставил дернуть вожжи. – Левей!

Он и не приметил, как повернул на лагерный «пятачок», на тихую полянку.

Вот и прибыли. Вот и прибыли.

Потом копали могилу Петро, Михась, Толя Дуник. Копали на краю полянки, возле одинокой березы, заблудившейся в еловой толпе. Копать было трудно, земля тут заматерела, плотная, слежавшаяся, ни плугом, ничем не тронутая, и не хотела разверзаться, тысяча корней в глыби перепутались, перевязались меж собой, лопате и копать и рубить. И Петро привычными руками копал и рубил, и Михась копал, рубил, и Толька… Никого еще не клали в эту твердую, вековую землю, размышлял Захарыч, Кастусь первый…

Вместе со всеми стоял Захарыч у березы, смотрел на удивительно белое лицо Кастуся, на рыжую, словно солнечную, бороду. Кастусь лежал на брезенте на снегу. Лицо и вправду слишком белое, оттого, наверное, подумал Захарыч, что свет спокойного снега падал на щеки, на лоб. Еще показалось, что Кастусь устыдился: он не собирается долго лежать, вот так, недвижно, только вот отдохнет чуть после ночи, все-таки опасная и трудная была ночь…

Потом Кастуся обернули брезентом, опустили в могилу. Кирилл бросил горсть земли, и Петро, и Михась, и Толя Дуник бросили, и Захарыч подошел к могиле, тоже бросил, и Ирина бросила. Левенцов поддерживал ее, она едва ступала, она зачерпнула ладонью землю, и земля выпала из руки, еще раз нагнулась, зажала комок, дойти до могилы не смогла – и комок рассыпался на лету.

Потом Кирилл сказал Ивашкевичу:

– Говори…

Кирилл невнимательно слушал Ивашкевича. Вспомнился затерянный среди болот хутор Ручьи, неогороженный травянистый двор, где все было по-хозяйски на месте, представил себе Кастуся в картузе и сапогах с короткими голенищами, в тех самых, которые и сейчас были на его ногах. «Ох, и сила! Ох, и сила!» – сокрушался Кастусь, рассказывая Кириллу о немецких танках. «Дай-то бог, чтоб немцы бежали поперед наших танков», – сказал тогда на хуторе Кастусь. И ждал этого времени, и подготавливал это время.

Не о том ли заговорил Ивашкевич? Кирилл посмотрел на него.

– Еще один ушел от нас… – Ивашкевич стоял у могилы. – Смерть героя не бесследна. Может быть, он помог тому, чтобы на день раньше кончилась война, на час…

«Верные, верные слова твои, Гриша», – подумал Кирилл. Он уже не отвлекался от того, что говорил Ивашкевич.

– Гитлер заставил нас заниматься войной. Самым тяжелым и самым ненужным делом. Но уж раз заставил, – голос Ивашкевича сорвался, – раз заставил, – повторил он, – всей силой, всей ненавистью своей будем делать это дело.

Он опустил голову, умолк.

Все молчали.

Лагерь продолжал жить своей жизнью.

Петро пошел сменять бойца в «секрете». Михась и Хусто отправились в дозор, после разгрома Тучи немцы, наверное, сегодня особенно забеспокоились. Ирина помогала Сидоровне готовить обед.

Разгружали добро, доставленное из Тучи. Тащили в землянки, в столовую. Кирилл слышал довольный голос Алеши Блинова, возившегося с оружием и боеприпасами.

– Целый полк вооружить можно… – покачивал Алеша Блинов головой.

– Нам же, братец, народ вооружить надо, – подошел к нему Кирилл.

Под деревом Крыжиха перевязывала Плещееву руку.

– Что, серьезно? – остановился Кирилл. Оказалось, легкое ранение.

Возле кухни Петро и Захарыч ставили котел. Кирилл подошел ближе к саням, у которых суетился Паша.

– А ну давай, Тюлькин! – взялся Паша за ручку бидона. – Подхватывай.

– Видел, что грузил? – кивнул Тюлькин на молочный бидон и с насмешливым удивлением помахал рукой перед глазами Паши. – Видел?

– Видел.

– Молочка захотелось? – язвил Тюлькин. – К мамкиной бы титьке приложился.

– Ну, такого от мамкиной титьки не получишь, – со знающим видом сказал Паша и одним махом откинул крышку бидона. Запах спирта оглушил всех, кто стоял рядом. – Я этот дух, братцы-однополчане, сквозь металл унюхал.

Паша лихо захлопнул крышку.

– Так кто подсобит?

Несколько рук одновременно ухватились за бидон, но Тюлькин опередил всех.

– Куда прете? – огрызнулся он. – Паша, взяли давай!