Текст книги "Море согласия"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

– Ой, Нязик-эдже! – вскрикнула от счастья Тувак. – Неужели дал согласие отец? Если так, я не буду ему показывать лицо. Пусть пальван помучится. – И Тувак засмеялась, будто зазвенел серебряный колокольчик...

Когда подходили к кибиткам, их встретил заспанный Булат-хан. Что-то забурчал он под нос, но Нязик-эдже опередила его ругательства:

– Не гневайтесь, ага... Девушка одна боится выходить ночью, вот и разбудила меня...

И Тувак радостно впорхнула в свою юрту, легла в постель и долго-долго не могла никак подавить счастливую улыбку.

БЕЗ ОГНЯ И КРОВИ

Генерал Валерьян Мадатов покидал Шушу с опаской. Побаивался, как бы не перешли персы Аракс, да не ударили с тыла, пока он будет сводить татарские ополчения и русские роты в одно войско. Еще с весны лазутчики сообщили, что персидская армия рассредоточилась вдоль границы. Наследный принц Аббас-Мирза выписал у своей союзницы, Британии, множество военных инструкторов и оружие. Теперь шла реорганизация персидских войск на европейский лад. Чего доброго, захочет принц проверить силу перевооруженного войска, как узнает, что князь Мадатов увел своих солдат на Суркай-хана в Дагестан.

Особенно опасался Мадатов возможного предательства Исмаил-хана Шекинского. Если хан сговорится, соединится с персами и нанесет удар в спину, то дагестанская кампания в этом году может вовсе расстроиться. Генерал думал, как избежать опасности...

Исмаил-хан был сыном перса Джафар-Кули-хана – одного из царских приближенных. В последней войне тот во многом помог русским и был замечен государем-императором. Царь пожаловал Джафар-Кули-хану Шекинское ханство. Хан обосновался в крепостном дворце в Нухе и зажил, как живут восточные владыки, утопая в роскоши. Но внезапно Джафар-Кули-хан заболел и умер. Место его в Нухе занял младший сын – Исмаил. Ранее он учился в Тифлисском дворянском училище, познал русский язык и европейские нравы (9).

На обрусевшего хана русское командование возлагало особые надежды, как на провозвестника царской политики среди горцев. Молодой хан, однако, с первых же дней своего властвования отличился чрезмерной жестокостью и жадностью. Он увеличил налоги на своих подданных и стал приумножать богатства ханской казны. В Нухе начались недовольства. В Тифлис к главнокомандующему повалили обиженные, ограбленные, и генерал Ермолов, только что взошедший на кавказский престол, предупредил Исмаил-хана суровым письмецом: «...Советую вам быть осмотрительнее... Научу вас лучше исполнять намерения всемилостивейшего •вам государя...» Исмаил-хан немного присмирел, но не надолго. Прошло немного времени, и деспотизм его вспыхнул с новой силой. К тому же проведал Ермолов, что Исмаил-хан частенько приглашает к себе правителей соседних ханств. Затем дошли слухи, что хан наладил связи с наследным персидским принцем Аббас-Мирзою и намерен бежать к нему, прихватив все богатства. Майор Пономарев дважды возвращал хана с дороги в Персию, писал командующему о попытках к бегству, получил тайный приказ – отравить хана, и не выполнив повеления, поплатился служебной карьерой...

Совсем недавно, дабы объединить силы двух ханств и обратить их против русских, Исмаил хотел жениться на внучке Казикумухского хана Суркая. Мадатов тогда получил предписание – немедленно расстроить свадьбу, выехал в Нуху и все сделал как нельзя лучше: хан отложил же-нитьбу, а Суркай решил, что внучка слишком молода для супружеской жизни.

Не понимал грозный Валерьян, почему сейчас Ермолов не предпринял никаких мер, дабы обезвредить Исмаил-хана, ведь возможность измены была столь реальна!

В черной косматой бурке, курносый, с длинными усищами, на карабахском жеребце, Мадатов, на рысях привел в Старую Шемаху большой отряд. Там застал казачьи сот ни полковника Табунщикова. Они расположились биваком за городом.

Полковник, обежав походные палатки, придерживая на боку полевую сумку, подскочил к генералу.

– Войсковой старшина Табунщиков с отрядом в двести пятьдесят сабель идёть в ваше распоряжение! Имею честь также вручить собственноручно донесение от главнокомандующего! – доложил он и достал из сумки свиток.

Генерал тотчас распечатал свиток и начал читать. Табунщиков засуетился:

– Извольте-с в палаточку, Валерьян Григорьевич. Тут ветрено и пыльно...

Мадатов не слышал его. Дочитав до конца казенную бумагу, гневно блеснул выпуклыми черными глазами:

– Часа через три выедем в Нуху, полковник! А пока отдохнем... Веди в палатку...

На третьи сутки пути по горам и теснинам, отряд Ма-датова въехал в Нуху и остановился у ворот резиденции пристава, майора фон Дистерло. Дежурный офицер доложил, чго майор отбыл в соседний магал (Магал – район, провинция) собирать татарское ополчение.

– Где Исмаил-хан? – спросил Мадатов. – Тоже там, – неуверенно ответил офицер.

– Хорошо, можете быть свободны, – сказал генерал и повернул коня в сторону крепости.

В сопровождении Табунщикова и свиты казаков, он вошел в тяжелые крепостные ворота. Слуги хана степенно сопровождали генерала до самых дверей дворца, поблескивающего на солнце разноцветными стеклышками окон и керамикой. На великолепном многоколонном айване гостей встретила мать Исмаил-хана – дородная горбоносая персиянка – Шереф-Нисе-ханум. Закутанная черным сари, она величественно, с некоторой опаской во взгляде, поджидала гостей на ступенях. Несколько служанок стояли позади нее. Мадатову уже приходилось встречаться с Шереф-Нисе-ханум, когда он приезжал высказать несогласие главнокомандующего по поводу брака Исмаил-хана с внучкой Суркая. Тогда Шереф-Нисе-ханум возненавидела усатого армянина-генерала за бестактное вмешательство в интимные дела ханского двора. Возненавидела и поняла, что с ним надо держать ухо востро. Этот свирепый генерал кроме зла принести ничего не мог. Сейчас она, похолодев, смотрела ему в усатое дубленое лицо и силилась понять – что опять привело его сюда.

– Ай, Шереф-Нисе, дорогая наша покровительница! – всплеснул руками Мадатов и, нагнувшись, поцеловал руку старой ханше. В голосе его звучала ледяная ласка. Лицо улыбалось, но глзаа были холодны и жестоки.

Шереф-Нисе-ханум тоже неискренне улыбнулась и пригласила гостей в дом величественным жестом. Мадатов вспомнил об угощении и внутренне содрогнулся. Подумал: «Не опередила бы, старая ведьма!»

– Дела, дела, дорогая Шереф-Нисе, – сказал он озабоченно.– Некогда даже сесть отдохнуть... Вы ведь знаете, чем мы теперь заняты с вашим сиятельным сыном, Ис-маилом! Командование не ждет, торопит... Скажите, пожалуйста, дорогая ханум, где нам побыстрее найти Исмаил-хана?

– Сын выехал в Бумский магал, в селение Ниж,– от ветила ханша, не заподозрив в вопросе генерала никаких коварств. – Исмаил, счастье моей души, днем и ночью старается на пользу государя-императора русского. Не ест, не пьет – только об этом и думает. Преданнее моего сына государь-император никогда никого не видел. А за все его деяния Ярмол-паша ругается последними мужицкими словами! Видно, на земле нет справедливости... Проходите же, Валерьян Григорьевич, угощу вас шербетом, – пригласила она ласково.

– Нет, нет, Шереф-Нисе, спасибо за угощение... В следующий раз. А сейчас мне надо поскорее разыскать ваше солнце – Исмаила. Простите, мы отправимся р путь... Простите, ханум, – еще раз сказал он и приложился к руке ханши...

Он вышел, сопровождаемый слугами хана, со двора и спустя полчаса во главе отряда скакал в Бумский магал, спрашивая у встречных, где расположено село Ниж и не видел ли кто там Исмаил-хана...

Ниж – небольшой горный аул – лепился среди скал, почти под самыми облаками. Внизу расстилались горные луга, бродили отары овец и паслись лошади. Мадатов остановил отряд у небольшой мечети с каменной папертью, велел казакам отдыхать, а сам с Табунщиковым отправился к мулле и велел отыскать Исмаил-хана.

Хозяин-мулла усадил гостей во дворе на тахте, застланной ковром, подал обед – куски вареной баранины и шербет в кувшине. Сам удалился, пообещав тотчас разыскать своего повелителя.

Как только он вышел, Мадатов оглядел свой перстень на пальце, налил в пиалы ром и чокнулся с Табунщиковым. Выпили, запили шербетом. Казак-полковник потянулся к мясу. Мадатов отодвинул его руку, сказал с усмешкой:

– Не спеши поперед батьки в пекло! Так что ли у вас говорят? Подождем хана...

Исмаил-хан вскоре приехал. В белом архалуке, в желтых сапогах, веселый с виду. С ним – майор Дисерло и отставной поручик Франциск. Они шумно вошли во двор, поздоровались с генералом и кинулись к навесу, где стояло несколько кувшинов, помыть руки. Мадатов жестким взглядом смерил Исмаил-хана, глубоко вздохнул, поправил усы, крикнул нетерпеливо:

– Поскорее, поскорее, хан! – голос его немного дрожал и ему казалось – эту дрожь улавливает шекинский владыка. – Ждем тебя, понимаешь, не дождемся. Ну-кось, штрафную!

Хан, Дистерло и Франциск, вытирая руки полотенцем, подошли к тахте. В последнюю минуту Мадатов дрогнул, сказал еще строже, протягивая пиалку с ромом Франциску.

– Ну-ка, лекарь, подай хану, пусть выпьет. И вам, гос-пода, пристало выпить за ханскую радость!– с заметной ложью воскликнул Мадатов.

– О какой радости говоришь, генерал? – настороженно спросил Исмаил-хан, отводя пиалу от губ.

Мадатов испугался, что хан не выпьет, сказал тут же:

– Разрешено вам, дрожайший Исмаил, его превосходительством, коли поставите тысячу сабель... жениться на внучке Суркая... Выпьем, господа!

Исмаил-хан немного опешил. Улыбнулся, подул в пиалу и выпил.

– Браво, хан! – сказал Мадатов. – Наконец-то ваши желания исполнятся. А теперь, будьте любезны, доложите – как идет сбор ополчения...

– Татары всех четырех магалов согнаны в один отряд, – ответил хан. – Завтра думаем двинуться в Кубу, если не будет других указаний...

– Кто поведет войско? – спросил генерал.

– Я сам! – гордо ответил хан.

Мадатов подумал: «Дай тебе вожжи, ты свое ополчение завтра же соединишь с армией Аббаса-Мирзы... Нет уж, лучше сгинь!» Вслух сказал:

– Не стоит... Отдыхайте и готовьтесь к свадьбе. Командующий разрешил вам...

– Это приказ? – спросил, бледнея, Исмаил-хан.

– Вы сами к этому стремились, Исмаил, и командующий счел нужным далее не обижать вас. Больше его грозные указы не распространятся на вашу светлость. – Мадатов весело засмеялся и налил всем в пиалы ром. – Выпьем еще по одной, да к делу!– Сказал он И насмешливо заглянул в глаза Ислам-хану. Тот растерянно посмотрел на генерала и опять выпил...

Мадатов с Табунщиковым заночевали в Нухе, в девятом егерском полку. Утром, чуть свет, сели в седла и уехали. Майору фон Дистерло генерал оставил письмо. Приставу передали его в полдень, когда он собирался пойти к Исмаил-хану, чтобы ехать с ним к ополченцам. Распечатав письмо, Дистерло прочел:

«На случай смерти Исмаил-хана рекомендую вам немедленно собрать в Нуху... – Майор вздрогнул, не понимая, о какой смерти пишет Мадатов: вчера же вместе вернулись, и хан Шекинский был совершенно здоров! Пристав хмыкнул, огляделся вокруг и продолжал чтение: «собрать в Нуху со всех четырех магалов: с Нухинского – Хаджи-Садр-Эддин-бека, с Кабалинского – Ахмед-султана, с Арешско-го – Ибрагим-султана и с Агдашского – Мелик-ага и в присутствии вашем со всеми членами сими во-первых, дабы не могло произойти какого-либо зла, отобрать все ханские печати и запечатать своими: во-вторых, приступить к строжайшему наблюдению за сборами всех доходов, которые получает Исмаил-хан с Шекинского ханства... За отъездом же моим по делай службы на довольно долгое время в Дагестан, имеете обо всем относиться прямо к генерал-лейтенанту Вельяминову 1-му, а о чрезвычайных случаях доносить мне, адресуя в Кубу...» . (11)

– Ну и дела, – протянул пристав, пожимая плечами, все еще не веря написанному.

Тут же он отправился в крепость. У ворот увидел толпы горцев со скорбными, злорадными лицами. Оказывается, с утра пронесся слух, что Исмаил-хан тяжело заболел и ночью едва не умер. Говорили, будто младшая жена напоила хана отравленным зельем и, что после смерти Исмаи-ла трон займет его старший брат Беюк...

Фон Дистерло провели в ворота крепости. Напустив на себя скорбный вид, он немедленно прошествовал за слугами на айван, затем в ханскую опочивальню. Исмаил уто-пал в пуховой перине на суфе. Лицо его было бледно-зеленым, глаза потухли. Рядом приготовлял в горшочке какое-то лекарственное снадобье Франциск. Взмахивая широкими рукавами зеленого старомодного камзола, он торопливо помешивал деревянной лопаточкой в горшке. Тонкие губы Франциска были скорбно сжаты, в глазах мучительная тоска. Дистерло, окинув его беглым взглядом, подумал: «А ведь ты, скоморох, подал рюмку хану! А теперь довершаешь начатое?.. Ну и ну!»

– Что с вами, Исмаил? – Дистерло склонился над постелью шекинского владыки, оттеснив родственников. Шереф-Нисе-ханум, стоявшая в слезах тут же, окатила пристава злобным взглядом.

– Это вы... вы... русские.... – прошипела она и, круто повернувшись, вышла из опочивальни.

– Ну, ну, ханум! Что за невоздержанность! – повысил голос пристав и посмотрел на Франциска.

– Что произошло, лекарь?

– Отравление от излишков алкоголя, господин майор,– не дрогнув, сказал тот. – Белая горячка, рвота... Постараемся спасти. Хотя это очень, очень трудно...– Франциск взглянул на многочисленных родственников, приближенных хана и попросил.: – Господа, прошу оставить опочивальню. Его превосходительству нужен абсолютный покой...

Майор Дистерло вместе со всеми покинул хана в твердом намерении – немедленно приступить к сбору правителей магалов Шекинского ханства...

АНДРЕЙ-АУЛ

Крымские полки шли по северо-кавказским степям за Терек, к горам Кавказа. Драгуны, егеря, кирасиры, артиллеристы устало шествовали через станицу Грозную, дальше на Сунжу – в Чечню и Дагестан. С утра до ночи на паромных переправах грудились целыми ротами солдаты. Деревянные, скрипучие паромы не успевали перевозить русских воинов. Переправлялись одни, подходили другие. На той стороне тянулись леса и горы. Оттуда доносилась стрельба – передовые роты вступали в бой с чеченской конницей.

Ермолов со свитой и двумя отрядами продвигался впереди полков, минуя один за другим казачьи посты. Выбрав для полевой штаб-квартиры небольшой населенный пункт со странным названием Андрей-аул, главнокомандующий ехал туда. Из Андрей-аула он намеревался руководить всей операцией по подчинению горцев Дагестана...

На подступах к Андрей-аулу эскорт командующего во главе со свитскими офицерами наткнулся на отряд чечен-цев. Завязалась перестрелка. Чеченцы, отстреливаясь, погнали коней к реке и скоро переплыли на другую сторону. Двух человек все же удалось подстрелить. Когда русские подскакали к обрывистому берегу, то, к своему удивлению, увидели раненого казака. Он сидел в траве, кусал от боли нижнюю губу и клонился лбом к земле. Руки у казака были связаны ремнем.

– Ничего не понимаю,– сказал, слезая с коня Николай Воейков. – Почему среди чеченцев оказался казак? Эй, солдат!..

Боборыкин склонился над раненым, приподнял ему подбородок. Увидел страдальчески передернутое лицо.

– Всех порезали! – произнес с трудом казак. Ночью напали, сняли посты на вышках...

– Где? – выкрикнул с болью Воейков.

– Там... – отозвался слабо казак, пытаясь встать на ноги.

– Да развяжите же ему руки! – приказал казакам Боборыкин.– Не видите разве, что связан?!

Казака освободили от пут, перевязали рану. Дальше решили не ехать, подождать командующего. В степи уже вид нелись клубы пыли. Вскоре он подъехал на дрожках е двумя отрядами конных.

– Беда, ваше превосходительство! – удрученно сказал Воейков и рассказал о случившемся.

Ермолов спрыгнул с дрожек, посмотрел на казака, выругался и велел скакать во весь опор к посту. Скоро небольшое войско командующего ворвалось в распахнутые ворота казацкой крепостцы. Во дворе тут и там валялись порубленные насмерть солдаты.

– Да есть ли хоть один живой?! – возмутился Ермолов.

Охрана командующего ринулась в небольшой приземистый дом – казарму. Скоро солдаты вышли, доложили: «Всех, как есть, – начисто! Прямо в кроватях!»

– Вон глядите! – показал один из солдат на вышку и все увидели свесившиеся ноги часового. Видимо– чеченцы достали его пулей.

Живые, однако, остались. Откуда-то из степи приплелись в нательном белье шестеро казаков. А чуточку позже – офицер, точно– в таком же наряде. Минуя командующего, он заскочил в дом и выбежал оттуда в форме хорунжего. Пока офицер, застегивал мундир, казаки известили генерала, что если б не проспали часовые, то беды вовсе бы не было. Отбились бы от чеченцев: не впервой нападают.

Ермолов был бледен. От злости он не мог стоять на месте. В синем суконном бешмете с газырями, в заломленной на затылок папахе, он больше походил на атамана, нежели на командующего.

– Подойди, хорунжий; – сказал он срывающимся от дикой тоски голосом.

Офицер безвольно подошел.

– Все еще не выспался? – зловеще спросил Ермолов, прикинув на глазок его плотную плечистую фигуру, усмехнулся в лицо и вдруг с остервенением ударил кулаком в зубы. Хорунжий снопом плюхнулся на землю. Мгновенно вскочил, утирая окровавленный рот. Затравленно забегал глазами. Соображал – куда ему деться. Ермолов схватил его за грудки, дернул на себя и принялся мордовать, распаляясь все больше и больше.

– Сечь я тебя не буду, свинья поганая! – рычал он в бешеном экстазе. – Не велено твое офицерское величество сечь розгами! Я тебя по-своему... Сволочь проклятая!

Он опять сшиб хорунжего с ног и принялся топтать его сапогами. Генералы Горчаков, Ахвердов, Вельяминов-младший, группа старших офицеров, стоявшие рядом, кинулись унять командующего. Саженного роста, с бычьей шеей и руками-оглоблями он отшвырнул всех, как котят, ударил сапогом по лицу казака еще несколько раз и, тяжело дыша, приказал:

– Закопать!

– Алексей Петрович, бог с вами!

– Да вы что, ваше превосходительство!

– Живой же хорунжий... Как можно?!

Свитские держали Ермолова за руки, не давая подойти к забитому до полусмерти казачьему офицеру. Жертву схватили за ноги и оттащили в холодок за казарму. Ермолов постепенно пришел в себя. Гнев его, однако, не уменьшился.

– Всех, кто остался в живых – высечь! По сто розг! Распорядитесь... сейчас же! – крикнул он в толпу свитских, неизвестно кому. Генерал Горчаков сказал солдатам, чтобы скрутили казаков и начинали экзекуцию. (11)

Солдаты выволокли из казарм длинные скамейки...

Ермолов не хотел смотреть на истязания, насытился. Он вышел со свитой за ворота и остановился, глядя в степной простор, где в синеве у горизонта едва виднелись лесистые горы.

– За каждого убитого солдата – десять чеченских жизней,– сказал он с наслаждением. – Если не поможет, будем расправляться еще круче. А за этот курьез, Алексей Александрыч, – сказал он генералу Вельяминову-младшему. – сжечь до тла все ближайшие аулы. Жителей всех истребить. От мала до старого. Чтобы другим неповадно было!

– Слушаюсь, Алексей Петрович! – отозвался молодой генерал – русоволосый, с худощавым лицом.

– С хорунжего сорвите погоны и отправьте на все четыре стороны, – продолжал спокойно Ермолов. – Пусть жалуется – хоть царю, хоть самому богу, а в армии у меня таких негодяев беспечных не должно быть... Пост целиком смените...

Не задерживаясь больше, генеральская свита двинулась к Андрей-аулу. Эскорт прямо от поста пустился рысью, вырвался вперед, прощупывая дорогу главнокомандующему...

Вновь прибывшие полки и артиллерийские роты все глубже заходили в чужие, нерусские края. Шли по берегам бурных горных речек, поднимались по крутым горным дорогам на перевалы. Спускались вниз, в зеленые сказочные долины, разбивали походные биваки. Стояли солдатские палатки, дымили костры. Драгуны и егеря прочесывали близлежащие лески, прокладывая дорогу пехоте и артиллерии.

Следом за полками шли обозы с продовольствием. Везли в подводах мешки с мукой, горох, крупы разные, мясо вяленое. Гнали скот, скупая его у местных казаков в станицах. К обозам пристраивались торговые люди: больше – маркитанты. Эти везли с собой все, что требовалось войску в дальнем походе – от иголки с ниткой до бутылки с горьким зельем...

Ожил захиревший было Андрей-аул. В слободке и в крепостце «Внезапной», где расположился штаб главнокомандующего, появились торговые лотки, открылся магазин. Зашумел базар. Потянулись сюда из ближних станиц миряне с зерном, овощами и фруктами, с винными бочками. Весело стало в Андрей-ауле.

По вечерам в офицерском клубе, в крепостце, стал играть духовой оркестр. Вольные девки из слободы станками, как бабочки на свет, слетались на музыку. Томно разливались по вольготной степи оркестровые звуки. А когда, на ночь, все вокруг замолкало, зычно разносились на вышках голоса часовых.

По приезде в Андрей-аул командующий сразу развернул бурную деятельность. Во все концы из полевой штаб-квартиры помчались фельдъегерские коляски. Зазвенели колокольцы. Вестовые спешили в Кизляр, дабы ускорить доставку продовольствия, скакали в Астрахань к губернатору Бухарину: снабдил чтобы астраханский голова купечество кораблями. Спешили фельдъегеря и в Андрей-аул отовсюду...

В двадцатых числах июля Ермолов принимал Тарковского шамхала (Шамхал – правитель) Мехти-хана и хана дербентского Мустафу. Подчиненные русским еще с 1806 года, сейчас они на всякий случай приехали в штаб-квартиру засвидетельствовать свою преданность русскому государю-императору. Оба преподнесли богатые подарки: с золотыми рукоятками сабли, каракулевые бурки, персидские ковры. Ермолов благосклонно принял дары, пообещал осенью навестить чертоги обоих ханов, а пока потребовал от них помощь в расквартировке полков. Оба уехали от генерала в добром здравии и с благими намерениями: честно и преданно служить царю...

Еще через несколько дней командующий отдал приказ принять Куринский полк бывшему Кизлярскому городничему, подполковнику Швецову и поселиться полку в дербентской крепости. Куринцам в пору военной страды предписывалось соединиться с отрядами генерала Мадатова. Приказ был послан в Кизляр с фельдъегерем. И, едва военный курьер отбыл, как с той, северной стороны, пришло донесение от флотского офицера лейтенанта Коробки. Моряк сообщал о хищении казенной муки, назначенной для армии, об увозе ее в Баку...

Давно привыкший к подобного рода кражам, Ермолов воспринял это известие внешне хладнокровно. Ему уже не раз сообщали о злоупотреблениях по службе каспийских моряков, и особенно – офицеров бакинской таможни. Он было отбросил письмо в сторону, как вдруг прочел на донесении, что Коробка – бывший капитан корвета «Казань», отправившегося в экспедицию на Вос точный берег.

– Боже мой, – сдавленно выговорил генерал и, задохнувшись от прихлынувшей ярости, выговорил еще раз: – Боже ты мой!

Сидевшие на диване офицеры, тихонько говорившие между собой, сразу замолкли и взглянули на командующего. Ермолов, давя в себе ярость, придвинул письмо Коробки. Прежде чем наложить резолюцию, сказал с усталой злостью:

– Ни Христа, ни государя эти сволочи не почитают..,, На экспедиционном, военном корабле... воровская спекулятивная сделка. В кои времена такое бывало! – Он обмакнул в чернильницу гусиное перо и надписал: «Отправить по сему донесению рапорт в главный штаб с просьбой при сылки комиссии для проверки Бакинской таможни...»

Вечером того же дня прибыл фельдъегерь из Тифлиса. Ермолову положили на стол пакет с надписью: «Совер-шенно секретно». Вскрыв его, командующий сразу узнал почерк начальника штаба Вельяминова:

«Князь Мадатов рапортом от 17 сего месяца донес мне, что он, прибыв в Шекинское ханство, нашел Исмаил-хана в Бумском магале близ деревеньки Ниж, занимающегося приготовлением войск для отправления в Кубу; коих часть уже была собрана, но через два дня Исмаил-хан заболел так трудно, что нет никакой надежды к его выздоровле-нию. Посему кн. Мадатов остановился там дня на два, – единственно для того, чтобы за смертью его, в предохранении народа от волнения мог сделать нужные распоряжения к спокойствию целого ханства.

После такового рапорта я не получил еще от него под-тверждения ни о смерти Исмаил-хана, ни об облегчении его болезни...» (12)

Дочитав донесение до конца, Ермолов набрал полную грудь воздуха и не мог скрыть от присутствующих господ-офицеров торжествующей улыбки. Ему вдруг сделалось смешно, что Вельяминов, кажется, не догадывается – чьих рук дело сие отравление.

– Ну-ка, Воейков, пошли курьера за Ахвердовым, – приказал командующий.

– Генерал Ахвердов – на линии батарей, ваше высокопревосходительство,– отчеканил, прищелкнув каблуками, высокий с залысинами офицер.

– Я знаю, – сказал Ермолов. – Все равно, верни... Чтобы завтра же был здесь!

На другой день вновь пришло донесение Вельяминова, к коему был приложен рапорт пристава Нухи, майора 9-го егерского полка фон Дистерло, датированный 24 июля.

«Сего числа, после восьмидневной болезни, Исмаил-хан помре по полудни в 4-м часу...» (13)

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно произнес Ермолов, складывая донесение и обдумывая ответ. – Баба с возу – кобыле легче. Бери бумагу, Николай Павлович, – сказал он Воейкову и начал диктовать:

– На основании Высочайшего трактата, за неимением после умершего хана наследников, ввести в ханстве Российское управление и впредь до точного постановления управлять совершенно в том образе, как управляется Кубинская провинция. Все прочие ханства и области известить прокламацией, у сего препровождаемою...

Ермолов вышел из-за стола, походил по кабинету, подумал и продиктовал опять: ехать генерал-майору Ахвердову и статскому советнику, правителю канцелярии Моги-левскому в Нуху. Там взять под стражу ханского мирзу и ханскую печать. Описать все имущество хана, должное принадлежать казне. Прислугу Исмаил-хана выслать в Персию, написав Аббасу-Мирзе, что слуги сами того пожелали. Мать умершего хана, Шереф-Нисе-ханум – жену покойного Джафар-Кули-хана также не оставлять в ханстве, избрать ей местожительство подалее от Нухи. Полковника Кичик-агу, как человека хитрого и пронырливого, тоже выслать в Персию. Жену умершего Исмаила, дочь слепого Мамед-Хасан-хана (Мамед-Хасан-хан был правителем Шекинского ханства до Джафар-Кули-хана) ни в коем случае не терпеть в ханстве, ибо она будет возбуждать к себе внимание народа, сохранившего привязанность к ее отцу. (14)

Другим распоряжением Ермолов назначил майора фон Дистерло комендантом Нухи, а Могилевскому и Ахвердо-ву повелел взять в казне на предприятие по устройству русской области приличные деньги.

На следующий день генерал Ахвердов с охраной казаков выехал в Тифлис, чтобы оттуда вместе с правителем канцелярии отправиться в Нуху. Командующий проводил Ахвердова за стены крепостцы. Попрощались в чистом поле. Стояли в зеленой траве по колено.

– Ну, Федор Исаевич, желаю удачи,– командующий обнял седого генерала и пообещал. – Справитесь с делом, как полагается, – озолочу и к награде представлю...

– Постараемся, Алексей Петрович... Не извольте беспокоиться, – отозвался Ахвердов и полез в карету,

– Ну, пошли! – крикнул кучеру Ермолов, сдернул папаху, перекрестился, вскочил в седло и поскакал к крепости...

Ночью он собственноручно написал казенную в Петербург, вице-канцлеру Нессельроде о падении еще одного кавказского ханства и учреждении русской области. В главный штаб был подан документ на представление к награде, за особые заслуги, генерал-майора Мадатова.