Текст книги "Море согласия"
Автор книги: Валентин Рыбин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)
Боевая армейская труба зазвучала над крепостью «Внезапной», заглушая петушиные крики в Андрей-ауле. Во двор из казарм высыпали казаки, бросились к конюшне седлать лошадей.
В штаб-квартире командующего засветились окна. Свитские поднялись на ноги, загремели рукомойниками. Вскочили с кроватей и вышли на крыльцо трое оренбургских чиновников. Неделю назад они прибыли во «Внезапную» к Ермолову и предъявили мандат на право проверки бакинской таможни. Приняв их, командующий пообещал при первой же возможности отправить их в Дербент, а оттуда – в Баку. Но намедни объявил, что тоже собирается на побережье, и просил следователей повременить с отъездом. Вчера принял решение – ехать поутру.
Гости топтались на крыльце, ежились от утренней свежести.
Старший следственной группы Алексей Федорович Каминский покуривал натощак, кашлял, словно лаял, и сплевывал харкоту за перила веранды. Был он длинным и нескладным. Сюртук сидел на нем неуклюже, а высокая дворянская фуражка, изрядно помятая в дороге, походила на супницу.
– Дальше еще страшнее, – говорил он натужно своим помощникам. – Там горцы, как хотят хозяйничают. Надо было плыть из Астрахани прямо в Баку...
– Не скажи, Алексей Федорович, не скажи... – отозвался один из чиновников. – Ермолов, пожалуй, покруче нашего Эссена. Распек бы за самовольство...
Вскоре к гостям подошли свитские, завели речь о дороге: о перевалах, об ущельях... Незаметно всплыло солнце, осветило желтую степь. Заголубело утреннее небо...
Завтракали на открытой веранде у командующего. Слуги составили столы, накрыли скатерками. Выпивку генерал запретил. Разговлялись чаем и коровьим маслом с калачом. Алексей Петрович много острил и шутил за столом. Тешили генерала последние сводки из Дагестана. Русские солдаты стали гарнизонами во всех крупных селениях: в Темир-Хан-Шуре, в ауле Гкмры, в Дербенте. С юга войска генерала Мадатова подступили вплотную к реке Самур и вот-вот должны были соединиться с Куринским полком.
– Подлый Суркай прячется в горах, – с насмешкой говорил Ермолов. – Ну, так поглядим, сумеет ли он укрыться от моего Валерьяна! К наступлению холодов – к черту! Надо все закончить!..
В то время, как за столом шла оживленная беседа, часовой с вышки увидел приближающийся к «Внезапной» конный отряд и повозку. Солдат тотчас доложил караульному начальнику. Тот – штабисту. И штабной дежурный, подойдя к веранде, лихо отрапортовал, что в поле замечена коляска с конными...
– Ну что ж, – командующий насупился. – Я никого не приглашал. Ежели я кому нужен – сообщите. – Он вновь возобновил беседу, но говорил уже нескладно, думал: «Кто же там едет? Может, из главного штаба?».
Ермолов косился на ворота. Вскоре они распахнулись, въехал во двор шарабан. Дверца отворилась, и из кареты вылез человек в долгополом сюртуке и фуражке чиновника. Командующий видел, как приезжего встретили офицеры. Штабист обогнал всех, вновь подскочил к веранде:
– Ваше высокопревосходительство, прибыл дипломатический секретарь Российского посольства в Персии господин Грибоедов... .
– Грибоедов? – удивился командующий и густо покраснел. Мелькнула мысль: «Неужто Аббас-Мирза объявил войну?.. Этого только не хватало!» – Ну, так зови его сюда!– приказал грубым голосом командующий и сошел с крыльца. Издали он наблюдал за поведением Грибоедова: хмур или весел? Хотелось побыстрее узнать, с какой вестью прискакал посольский секретарь...
Увидев командующего, приезжий прибавил шаг, заулыбался, у Ермолова отлегло от сердца.
– Ну, скорей, скорей! – позвал он радостно и стиснул плечи Александра Сергеевича в могучих объятиях. – Говори, не тяни. Зачем приехал?
– Жаловаться, Алексей Петрович...
– На кого? – командующий засмеялся. – На Аббаса-Мирзу? На Фетх-Али-шаха?
– На Вельяминова...
– На этого жалуйся сколько хошь. Этот свой – весело заговорил генерал, увлекая приезжего за собой в коридор и дальше в кабинет. Там он усадил Грибоедова на диван, сам сел напротив, в кресле.
– Ух, как ты меня напугал, – признался Ермолов.. – В таких случаях надо раньше сообщать, что едешь, а потом уж самому врываться... Ну так... Сперва ответь мне – как дела в Персии...
– С этого и хочу начать, Алексей Петрович...Угроз со стороны шаха пока нет. Напуганы чем-то: и Аббас и сам шах... Вовремя вы развенчали персидский двор с Шекин-ским ханством...
Ермолов тщеславно улыбнулся. Грибоедов продолжал:
– После того, как родственники Исмаил-хана побывали в Султаниэ у шаха, все переменилось. Думаю, все-таки, ликвидация Шекинского ханства сыграла большую роль. Фетх-Али-шах тотчас пошел на уступки, пленных согласился вернуть. А что касается границы – кукиш кажет. Думает сыскать у нашего государя-императора милости. Надеется, что вернет он – и Ширван, и Баку, и Гянджу...
– Пусть надеется, – сказал с усмешкой Ермолов и спросил: – Ну, а зачем жалуешься на Ивана Александры-ча, не пойму что-то?
Грибоедов смущенно ощупал пятерней скулы, заговорил спокойнее:
– Это даже не жалоба, Алексей Петрович... Посудите сами... Симон Мазарович, отправляя меня в Тавриз, говорит: «Александр, ради бога, любым путем, любыми средствами постарайся как можно больше вызволить наших людей из персидской неволи». Я приезжаю в Тавриз, веду сражение с Аббасом за каждого пленного в отдельности. С трудом уговариваю самих пленных, чтобы возвращались на родину... Многие из них ведь бывшие дезертиры: боятся возмездия. Словом, заручился за дальнейшее благополучие каждого из ста шестидесяти, привезенных мною в Тифлис. А у Вельяминова – свое. Начал расследование, кто каким путем оказался у персов. Человек сорок уже сидят в Метехи, да и других ожидает не лучшая участь. Если не острог, то – крепостными в имения пойдут. Совесть мучает, Алексей Петрович. Пусть восторжествует справедливость!
– Перед кем тебя мучает совесть? – спокойно спросил Ермолов. – Перед теми, кто в бою предал своих друзей-товарищей и перешел на сторону врага? Слишком дорого нам обошлось их предательство. Сотни русских героев-солдат сложили свои головы из-за этих негодяев... Я не разделяю твоих симпатий к таковым...
– Но не все такие, Алексей Петрович! – воскликнул в отчаянии Грибоедов. – Есть – не по своей воле попали туда!
– Не кипятись, не кипятись, – остановил его Ермолов. – Прекрасно понимаю, что здесь задето самолюбие, честь твоя дворянская...
– Я не о чести, о справедливости...
– Извольте не перебивать... дайте высказаться, – повысил голос Ермолов и на мгновение смешался: дверь отворилась, вошел адьютант.
– Что сказать господам?.. Они все еще за столом...
– Скажите, что отъезд отложен на завтра...
Когда адьютант удалился, Ермолов с прежней вежливостью сказал:
– Обещаю тебе, Александр, лично заняться пленными. Можешь не сомневаться, все будет по справедливости... Не вешай носа...
Грибоедов улыбнулся. Командующий попросил его, чтобы выкладывал все, что есть на душе. Завтра будет поздно, завтра – в дорогу...
Весь день провели вместе. Разговаривали о Персии, о действиях англичан и прохаживались не спеша по двору крепости, по Андрей-аулу. Останавливались, заговаривали с кумыками. После полудня, малость отдохнув, играли в бильярд в офицерском собрании. Ужинали с ромом. Командующий объявил Грибоедову, что завтра непременно выедет, а ему советовал отдохнуть как следует и уж потом возвращаться в Тифлис. Дипсекретарь добивался письменного распоряжения насчет некоторой милости к пленным, но Ермолов ворчливо сказал:
– Словесно передашь, чтобы по всей справедливости... Иван Александрович поймет...
Утром, в потемках, Ермолов обнял сонного дипсекретаря и сел в дрожки. Рядом с командующим примостился Каминский. Генеральский кортеж двинулся к морю, в Тарки...
Рассвет и солнце встретили уже далеко от «Внезапной». Чтобы не было скучно, Ермолов расспрашивал гостя про Оренбург. Каминский с некоторым стеснением, но весьма охотно отвечал на все вопросы кавказского командующего...
– Балуют кайсаки? – спрашивал Ермолов.
– Еще как! – отвечал гость. – Перед самым нашим отъездом сельцо казацкое распотрошили... Многих уволокли в степи... В Хиву народ краденый сплавляют, меняют на золото... А ихним золотом потом на наших базарах звонят...
– Что же Эссен, посылает карательные экспедиции?
– А то! Бьют косоглазых почем зря, только им – что в лоб, что по лбу. Все одно, своим занимаются. Слухи ходили, его высокопревосходительство, наш командующий, пос ла снаряжал в Хиву... Не знаю – отправил, нет ли...
– Вот как! – удивился Ермолов. – Стало быть твой генерал не дремлет... Не помешал бы он мне со своей экспе дицией. Напугает хана, все дело испортит...
– Ваши-то люди, говорят, уже в Хиве?– спросил Кашинский.
– Говорят, – неохотно ответил Ермолов и спросил в свою очередь: – Эссен о них знает?
– Как не знать... Знает, конечно...
– Ну ладно, наговоримся еще... Вон переправа впере-ди показалась...
На берегу Сулака толпился народ. В основном – кумыкские миряне с женщинами, детьми. Тут же крытая фура с ранеными солдатами. Ермолов, пока дрожки и коней заводили на паром, беседовал с солдатами:
– Откуда?– спросил он унтера с подвязанной рукой.
– С Гимров, ваше высокопревосходительство...
– Бои опять, что ли?
– Да нет... Особенных баталий не бывает... Но спускаются по ночам с гор, налетают, как разбойники... Раз, раз саблями, и айда назад...
– Не холодно в палатках?
– Покуда нет, ваше высокопревосходительство... терпимо...
– К зиме замирим всех, – пообещал генерал. – Зимовать будем в казармах...
На вторые сутки свита Ермолова приехала в Тарки. Небольшой городок был расположен по склону до самой вершины горы. Вверху маячила крепость «Бурная». Пристань у городка была заставлена парусниками. Десятки кораблей «везли сюда боеприпасы и продовольствие. Отсюда патроны, порох, ядра, хлеб отправлялись в действующую армию. Здесь же, рядом с русской крепостью, лепился чер-тог шамхала. Фортификационными работами на крепости руководил полковник Верховский. Командующий направил дрожки прямо к нему и застал его в штабе строительного батальона.
Верховский был из тех офицеров, кому командующий позволял называть себя запросто – Алексеем Петровичем. Еще в войну с Наполеоном Ермолов отличил и приблизил его к себе. Теперь полковник стоял в горстке преданнейших друзей командующего, вместе с Воейковым, Бо-ворыкиным, Муравьевым, Мазаровичем, Мадатовым, хотя люди эти были далеко не равноценны.
Ермолов не дал полковнику назвать себя по казенному, оборвал на полуслове;
– Ты что, братец, за три месяца забыл как меня зовут? Вот и отпускай тебя в поездку по крепостям. Одичаешь, вовсе узнавать не станешь... – Говоря, Ермолов посмеивался и привычно похлопывал Верховского по плечу...
Верховский, брюнет, выше среднего роста с тоненькими черными усиками, отвечал в тон командующему:
– Да тут все на свете позабудешь, Алексей Петрович... Бильярда – и того нет...
– Как так – нет? А я-то думал, вот раскатаю этого фортификатора. Ну, не беда – поедем в Дербент, там, говорят, отменный стол...
Поговорив о незначительном, полковник стал докладывать о ходе работ по возведению крепости. Доложил о беспорядках, о болезнях и смертности среди солдат, о привлечении к строительным работам мирян. Ермолов слушал молча, нахмурившись и постукивая пальцами по столу. При всех неурядицах, Верховский не терял надежду, что к следующей весне крепость в основном будет готова и что ему, Верховскому, больше тут делать будет нечего. Хорошо бы, если б Алексей Петрович позволил примкнуть к свите, а если нет таковой надобности, то отпустил бы в Тифлис. Командующий тотчас согласился взять полковника с– собой и объявил, что после осмотра войск, казарм, складских помещений, пожалуй, они выедут в Дербент к Швецову. Верховский поблагодарил генерала и спросил:
– С того берега нет известий?
– Нет пока, – неохотно ответил Ермолов. – Кроме депеши о том, что Муравьев отбыл с караваном в Хиву, ничего нет...
– Жалею, что меня не послали туда.
– Да ты и слова-то по-мусульмански не знаешь! – Ермолов засмеялся.
– Перевели бы, не беда, – ответил серьезно полковник.– Жалко ведь, если Николай... – Он не договорил, но было ясно, что хотел сказать.
– А ты?– спросил в упор командующий.– Тебя не жалко? Брось, Евстафий Иваныч... И вообще, прошу об этом не разглагольствовать прежде времени...
Вечером командующий со всей свитой был приглашен во дворец шамхала. Мехти-хан по случаю приезда Ермолова устроил пышный ужин. В главной зале дворца по-русски были накрыты столы. На них – бутылки рома, медные и глазурованные чаши, хрустальные бокалы. Сам Мехти-хан вырядился в форму генерал-майора, украсился анненской лентой. Звание генерала он получил от царя сразу, как только присоединил свое ханство к Российской империи.
Мехти-хан сидел рядом с Ермоловым, угощал его яствами и сладкими заверениями в преданности. Вскоре выяснилось, что неспроста он повел себя столь льстиво. В самый разгар пиршества Мехти-хан преподнес командующему грамоту на имя государя-императора. В ней писалось, что шамхал Тарковский и все его подданные по-прежнему благоволят к государю и остаются преданнейшими его слугами...
– А кто же в этом сомневается? – спросил с неприязнью Ермолов. – Выходит, я сомневаюсь, а вы, шамхал, оправдываетесь перед моим государем? Ну, да бог с вами... отошлем вашу петицию...
Мехти-хан сразу приуныл, упал духом. Ермолов понял: старик шамхал впадает потихоньку в детство и слишком остро воспринимает даже незначительные замечания. Он вновь усадил хана рядом с собой, налил в рюмки и выпил с ним. Шамхал довольно улыбнулся...
На другое утро свита, а с нею и оренбургские следователи морем отправились в Дербент. Плыли на быстроходном бриге. Справа и слева, в некотором отдалении, шли два сторожевых судна. Ермолов с группой офицеров весь день пребывал на палубе, ненасытно смотрел на берега и рассказывал о своей молодости. Она прогремела здесь. Он сражался на этих землях. Тогда ему было девятнадцать лет...
К вечеру завиднелась Дербентская крепость. Две высоких толстенных стены удавами тянулись с вершины горы в море. Между ними теснились улицы. На вершине маячил куполами мечетей дворец. С севера, откуда подходил бриг, в громаде туфовых стен видны были ворота... Железные ворота... Многие столетия они были неприступными. Никто не мог пройти через них. Дербентская крепость отделяла Персию с ее северными кавказскими колониями от России. Но давно уже русские завладели ключами от железных ворот Дербента.
МАНЕВРЫПрошло полмесяца, как подполковник Швецов принял командование Куринским полком и стал начальником дербентского гарнизона. Кроме полка ему подчинялся эскадрон драгун и артиллерийская рота. Все они располагались в городке на самом берегу Каспия, возле легендарного домика, в котором когда-то останавливался Петр Первый.
Швецов не без гордости принял гарнизон. С благодарностью думал он о Ермолове, доверившем ему боевой полк, коему предстояло этой осенью привести к разуму горские племена. Швецов горел жаждой мщения. Он все еще не мог забыть, как обошлись с ним горцы.
Три года назад, будучи еще майором, он ехал из Дербента в Кизляр и на него напали чеченцы. Охрану майора порубили, самого связали веревками и увезли в безвестный аул. Швецов ожидал жесточайшей расправы над собой, но чеченцы повели себя странно. Сняв с него всю одежду и оставив в одних подштанниках, они столкнули его в глубокую яму, накрытую досками. Двое суток держали без воды и хлеба. После этого начали кормить один раз в день: приносили и кидали ему черствый кусок лепешки да кувшинчик воды спускали на веревке... Когда майор спросил, что же они собираются с ним сделать, ответили вежливо: «Мы тебя освободим». Майор горько принял насмешку и больше ни о чем не спрашивал.
Горцы, однако, не шутили. Через несколько дней они направили Ермолову письмо. В нем сообщили о пленении майора и просили за него выкуп двести пятьдесят тысяч рублей...
Больше года тянулась тяжба, ибо чеченцы запросили немыслимую сумму. И больше года Швецов сидел в яме, поднимаясь наверх только по крайней нужде и то под надзором стражников. Наконец, Ермолову удалось уговорить чеченцев. Он пообещал выплатить за пленника 8155 рублей. Горцы, поняв, что больше с генерала не сорвешь, согласились и назначили место встречи... В горах под охраной казаков, с одной стороны, а с другой – под наблюдением отряда кавказцев, майор был возвращен русским.
Швецов не мог забыть об этом. Все время он чувствовал себя зависимым от генерала Ермолова. И теперь думал, с лихвой возвратить неоплаченный долг.
По принятии гарнизона Швецов тотчас решил провести учебные маневры: надо было ознакомить солдат с местностью, взглянуть, на что они горазды. Вскоре гарнизон был поднят по тревоге.
Швецов назначил маневры верстах в тридцати от Дербента, на побережье. Заранее он выслал туда «куринцев». Две роты скрылись в лесу и поджидали «противника».
Все проходило так, как и было задумано командиром. Едва кавалерия приблизилась к лесу, оттуда донеслись ружейные выстрелы. Конники развернулись в цепь и стали окружать лес. Одолев небольшой овраг, драгуны Швецова заехали с восточной стороны и тут ротмистр Васильчиков увидел в море корабль и плывущие к берегу баркасы.
– Глядите, господин подполковник! – крикнул он Швецову, указывая рукой в море.
Командир, а за ним и весь отряд, остановили коней. Швецов поднес к глазам зрительную трубу. Затем убрал ее, подумал и опять принялся разглядывать корабль и лодки. Не требовалось много смекалки, чтобы понять: с корабля переправляли на берег контрабандный товар.
– Господин ротмистр, – не спуская глаз с корабля, приказал Швецов, – скачите к моему заместителю и передайте, чтобы командовал операцией...
Ротмистр лихо козырнул и поскакал назад. Швецов рысью повел отряд вдоль каменистого берега к устью Самура. Спустя полчаса, выбравшись на плато, поросшее редким кустарником, конники увидели в устье реки пять больших лодок. Человек сто горцев перетаскивали в арбы ружья. Возле арб толпились оседланные кони. Швецов выхватил пистолет, но тотчас внизу затрещали ружья и несколько драгун упали с коней...
– Ох, стервы! – успел вскрикнуть Швецов, круто поворачивая коня. Пуля пропела у него над самым ухом.– Разомкнись, разомкнись! – кричал он на драгун... Куда?! Стой!
Конники, ошарашенные столь внезапным нападением, бросились было прочь. Подполковник заорал во всю мочь, чтобы вернулись. Конники остановились. Лица их заливал страх и стыд одновременно.
– Ты! – крикнул он, показывая пальцем на драгуна.– Быстро скачи к полку... кличь всех!..– И, уже не глядя на связного, продолжал приказывать другим: – Справа заходи... Отрезать путь негодяям!..
Тотчас он бросил коня вдоль реки и увлек за собой драгун. По каменистому берегу застучали копыта. Несколько выстрелов «хакнуло» вдогонку.
Увидев возле устья повозки, на кои грузилось оружие, Швецов вмиг сообразил, что из устья им вверх не выползти. Стало быть они двинутся вдоль по берегу, к лесу. Швецов помнил эти места, не раз тут приходилось ездить, и повел драгун к тому месту, где река текла полого. Там драгуны спешились и залегли, чтобы встретить горцев.
Но просчитался Швецов. Не крадущимися кошками стали выбираться они из оврага. Поняв, что драгуны им отрезали дорогу, – ринулись на прорыв, стреляя из ружей и размахивая саблями. Пришлось вновь спешно садиться в седла. Время было упущено, чтобы свершить какой-либо маневр ради самозащиты. Горцы врезались в строй драгун, порубали половину саблями, остальных обратили в бегство. Оставшись с двадцатью всадниками, Швецов отступал, отстреливаясь на ходу. Он не собирался заманивать горцев в тыл, просто бежал, чтобы спастись от сабли. Но получилось так, что увлеченные победой горцы влетели в середину Куринского полка. Слишком поздно они увидели слева, справа, спереди и сзади русских солдат. Разъяренный неудачной вылазкой, Швецов приказал стрелять и колоть всех беспощадно...
Страшная резня, сопровождавшаяся людскими криками и ржанием коней, закипела на опушке леса. Развязку сражения ускорили сами горцы. Увидев, что попали в ловушку, они стали бросаться из стороны в сторону, но, потеряв несколько человек убитыми, в том числе предводителя, подняли руки. Тут-то и наступила кровавая расплата. В пять минут перебиты были все. Кони без седоков метались по опушке, испуганно ржали. Солдаты гуртом ловили их, поднимали с земли ружья и сабли.
Швецов все еще не мог прийти в себя от случившегося. Он, сняв фуражку, сидел на пригорке. Утренний ветерок развевал его русые волосы. Он послал драгун на Самур, чтобы захватили арбы с ружьями и доставили сюда всех живых. Возле командира стоял озаренный победоносной улыбкой ординарец и говорил:
– Ох, как вы их, ваше благородие!.. Швецов не обращал на него внимания. Штабные офицеры, стоявшие рядом, спорили между собой: входило ли сражение с кавказцами в маневренный план или этот бой – чистейшая случайность. Один из офицеров спросил об этом Швецова. Подполковник поморщился, ответил:
– На этой земле ничего случайного не может быть...
Он не был суеверным. Но сейчас чувствовал, что не ходить ему долго по Дагестану. Судьба сама его заталкивала в костлявые лапы смерти. Вот так же неожиданно он столкнулся с чеченцами три года назад.
В пылу боя, в суматохе и спорах никто не заметил, как удалился корабль. Когда Швецов, поостынув, взглянул на море – судно едва виднелось, поблескивая парусами.
Вскоре с Самура прискакали драгуны, сообщили, что захвачено три баркаса английских ружей, множество патронов и восемь арб. Есть пленные. Среди них европеец. Швецов спокойно выслушал драгун, приказал: оружие погрузить на арбы и свезти в Дербент, баркасы доставить морем к пристани, пленников всех до единого отправить коменданту гарнизона. После этого он объявил, чтобы били раш (Раш – мелкая барабанная дробь).
Гулко затрещали барабаны. Солдаты стали строиться в колонны. Убитых и раненых русских отправили в гарнизон раньше: сразу после боя. На опушке валялись нетронутыми трупы горцев. Стая коршунов парила в высоте. Швецов взглянул на хищных птиц и дал приказ: убитых побросать в какую-нибудь яму и засыпать землей.
Куринцы возвратились в Дербент с песнями и присвистом...
Швецов и не подозревал, что стычкой с кавказцами начисто разрушил тщательно продуманную операцию Мадато-ва. План этот был разработан с неделю назад, когда русские казаки задержали на Самуре одного из лазутчиков Суркай-хана Казикумухского.
Мадатов сразу узнал его. Назвал по имени и напомнил, что встречался с ним, когда приезжал к Суркаю, Лазутчик побледнел. Мадатов хлопнул его по плечу, сказал:
– Ну, Ата-хан, собачья башка, даю тебе сутки на размышление. Или ты скажешь – зачем появился на Самуре. или повешу на оглоблях вон той арбы. – Генерал указал рукой в окно на стоявшую во дворе арбу.
Ата-хан не стал долго думать. Он знал Мадатова. Слово грозного Валерьяна не расходилось с делом. Ата-хан во всех подробностях донес о покупке английского оружия. Назвал место высадки и приблизительный день встречи корабля.
Поначалу Мадатов намеревался послать к устью Самура отряд Табунщикова. Однако пораскинул умом и решил взять не только оружие, но и самого Суркая. Для этого надо было дать горцам возможность снять с корабля ружья, затем следовать незаметно за ними и в том месте, где они встретятся с Суркаем, накрыть всех... Теперь все это рухнуло!..
– Ну и подлец же этот Швецов! – узнав о сражении, разгневался Мадатов.– Ему не воевать, а рыбу на живца ловить. Ох и проучу же я его, ей-богу!
Тут же он собрался в путь и через сутки его отряд подскакал к Дербенту. Дорогой он успокоился и теперь в шутку намеревался задать трепку подполковнику.
Казаки Мадатова рысью прошли от ворот к казармам Куринского полка. Встречные аварцы уступали им дорогу. Торговцы повыскакивали из лавок. Кто-то из толпы громко сказал:
– Аллах берекет, еще один генерал приехал!
И Мадатов почувствовал себя на две головы ниже, потому что сразу понял: в Дербенте инспектирует Ермолов. В этом он окончательно уверился, как только въехал в ворота Куринского полка. На плацу перед казармами в строю стояли конники, а перед ними вышагивал Ермолов. Черная бурка свисала с плеч главнокомандующего. Папаха была заломлена на затылок. Чуть в сторонке стояла группа генералов и офицеров. Издали не было слышно, о чем шла речь. Но Мадатов и так знал, о чем может говорить генерал перед строем: или вдохновляет на подвиг ратный, или проводит смотр. Мадатов вместе с Табунщиковым прошли позади строя в штаб. Тут на крыльце тоже толпились офицеры – свитские главнокомандующего. Мадатов всех хорошо знал. Не раз встречались за рюмкой рома, за карточным столом и на балах. Безудержно шумный и по-армянски колготной, Мадатов, едва увидел Верховского, тут же сцапал его в объятия, как медведь зазевавшегося охотника. Оторвал от полу, зарычал дружелюбно:
– Ара, такой, сякой, эдакий... Где ты раньше пропадал, чертова душа?.. Чего смотрел, а?
– Да погоди ты, Мадатов,– в лад кунаку ворчал Вер ховский.– Ей-богу, кости переломаешь...
Мадатов высвободил из своих могучих рук полковника, стал с шутками и прибаутками здороваться с Воейковым, с Боборыкиным. Затем вновь повернулся к Верховскому и шутливо сказал:
– Вы, сукины дети, пока командующий занят, выстроили бы для меня почетный караул! Да разве от вас дождешься... Не только караул, вы даже Швецова не покарали за самоуправство. Называетесь – друзья!..
На плацу разнесся зычный голос Швецова: «Смирно!», заиграл оркестр, и драгуны поехали со двора. Когда последний эскадрон скрылся за воротами, Ермолов оглянулся на своих свитских и крупным шагом направился к штабу.
– Ну и ржешь ты, братец! – упрекнул Ермолов Ма-датова. – Не знаешь – кого слушать: тебя или музыкантов. – Только после этих слов главнокомандующий широко улыбнулся, хлопнул Мадатова по плечу и, обняв, повел внутрь помещения. – Зачем прискакал, сказывай? – спросил на ходу.
– К Швецову, Алексей Петрович... Хотел за самоуправство жилы из него вытянуть. Из-за него я упустил Суркая.
И Мадатов, пока входили в кабинет командира полка, пока усаживались, коротко рассказал о том, как хотел схватить Казикумухского хана и как Швецов помешал.
– Швецов – молодец, ты зря на него, – не согласился Ермолов. – Он – победитель. А победителей не судят. Несколько особо отличившихся в этой баталии драгун я сейчас наградил медалями. Так зачем ты пожаловал, докладывай...
Мадатов укоризненно посмотрел на командующего, сказал:
– К Швецову... Но не наказывать, разумеется. Хотел договориться о совместных действиях. Ежели дальше дело пойдет вразнобой, добра не будет.
– Будет добро, – не согласился Ермолов. – Ступай завтракай и ровно через час возвращайся сюда.
Мадатов ушел. Завтракал в свитской компании. Немного выпил. Когда вновь вернулся в штаб и подошел к двери кабинета, то увидел двух конвойных. Мадатов с недоверием взглянул на них, замедлил шаг, однако дверь открыл, не спрашивая разрешения.
– Входи, входи, – позвал его Ермолов.
Он сидел за столом, рассматривая бумаги. Прямо перед ним ерзал на кончике табурета человек в синем камзоле. Мадатов сразу узнал его и тотчас же понял, почему стоят у входа конвойные.
– Где вы его прихватили? – спросил Мадатов. – Я ведь с ним месяца два назад в Нухе встречался. Лекарем был у Исмаила...
– Шпион английский, – холодно произнес Ермолов.– Задержан с оружием. Вез штуцера Суркаю. Мог бы попасть в твои руки, а попался в мои. – Ермолов с игривой жестокостью взглянул на Франциска, спросил: – Ты-то знаешь, что я не щажу подобных тебе негодяев?
– Сэр... Господин генерал, – в страхе забормотал Франциск. – Я только выполнял просьбу капитана Мон-кейта. Я сопровождал его даму... Я не имею отношения к оружию...
– Чей корабль привез тебя?
– Ваше высокопревосходительство, мне не пришло в голову интересоваться, кому принадлежит бриг. Но я могу авторитетно заявить, что хозяин брига перс...
– Авторитетно... Заявить... – передразнил Ермолов.– Был ли у тебя авторитет-то, козявка несчастная?! Иди подумай. Если через час не скажешь правду – расстреляю...
– Сэр... – Франциск упал на колени и заломил руки.
– Эй, кто там! – крикнул Ермолов, глядя на дверь и, когда вошел конвойный, добавил: – Уведите...
Франциска выволокли в коридор. Мадатов притворил дверь, сказал:
– Странные дела творятся, Алексей Петрович... Вот никогда не мог бы подумать, что этот полусумасшедший лекарь – лазутчик.
– Что ж тут странного, кунак, – усмехнулся Ермолов. – Если наш подопечный, воспитанник Тифлисского училища, верноподданный самодержца нашего, генерал-майор Исмаил-хан-Шекинский был первым лазутчиком Баба-хана, то насчет какого-то отставного поручика и сомневаться не надо! И позвал я на допрос этого негодяя не для того, чтобы ты любовался им...
– Я слушаю, Алексей Петрович... – Мадатов придвинулся к столу, будто ожидал, что Ермолов прошепчет ему на ухо что-то тайное. Ермолов сложил протоколы предварительных допросов, проведенных Швецовым, сунул бумаги в ящик стола, вздохнул и сказал так, словно речь шла с самом близком друге:
– Жаль, но придется Суркая тоже уничтожить... Пойдем со мной. – Ермолов снял с вешалки бурку, подумал и опять повесил. В окно заглядывал теплый осенний луч. Главнокомандующий надел папаху, потянулся на носках, отчего головой едва не коснулся потолка – так был высок, и шагнул к двери, пропуская вперед Мадатова.
На крыльце к ним пристроились свитские. Ермолов обернулся, сказал, чтобы не сопровождали его. Вдвоем они прошли через широкий полковой двор мимо жжено-желтых казарм в сторону моря. Здесь, у пологого берега, они спустились в подземелье – полукруглое, выложенное сверху и снизу кирпичом, со множеством дверей по бокам. Ермолов приказал караульному начальнику доставить к нему в комнату пленного европейца и двух горцев, взятых в бою на Самуре.
Генералы вошли в низкое каменное помещение. Кроме длинной скамьи – на ней пороли провинившихся солдат,– ничего в казарме не было. Через верхнее зарешеченное окошко пробивался неяркий свет. Солнечные зайчики бледно дрожали на заплесневелой, испещренной множеством солдатских имен, стене. Вскоре в каземат ввели арестованных.
– Выйди сюда, – сказал и кивнул Ермолов горцу в архалуке, но босому, видно, сапоги у него сняли солдаты.
Кавказец несмело шагнул вперед. Ермолов сказал грозно:
– Кайся, абрек, за содеянное зло русским... Горец злобно блеснул зрачками.
– Собака! – прорычал он. – Собака!
Ермолов вынул пистолет. Мадатов опередил командующего – не целясь, выстрелил арестованному в живот. Казаки тотчас подхватили убитого и вынесли из каземата.
