Текст книги "Море согласия"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц)

– Канат?– удивился Кеймир.– Только и всего?– И счастливо мотнув головой, стал раздеваться и приговаривать:– А с тобой я завтра не только бороться, но и здороваться не буду. Ты трус, Джейран. – Кеймир мгновенно снял с себя рубаху, штаны, чарыки. Все передал Черному Джейрану. Затем подал сверток с девичьими украшениями и кушак с деньгами, вырученными от продажи нефти Булат-хана. На всякий случай предупредил с угрозой:

– Пропадет добро– на том свете тебя найду, если на этом ускользнешь...

Черный Джейран засмеялся.

– Тише, дурак,– рыкнул Кеймир. И опять с корабля донесся крик и выстрел, потонувший в грохоте волн...

– Ого, сколько тут денег! – обрадовался Черный Джейран, подбросив на руке кушак. – Где столько взял, а?

Кеймир не отозвался. Он тихонько вылез из кулаза и исчез под водой. Черный Джейран постоял в лодке, и когда опять разнесся выстрел, захохотал и отчаянно стал грести к берегу.

НОЧНОЙ СКАНДАЛ

Кият угощал русских офицеров в белой юрте. Господа сидели кружком на ковре. Перед ними в центре стояла медная чаша с дымящимся пловом. Вокруг нее– пиалы и чайники.

Кроме Кията и офицеров в юрте были еще слуга Атеке и хозяин юрты – Аман-Назар. Оба одного возраста – лет тридцати, но нрава разного. Атеке постоянно вмешивался в разговор, чувствовал себя свободно, а хозяин больше молчал и следил, чтобы гости ели-пили, если надо – он еще подаст.

Дружина Кията с Махтум-кули-ханом пировала во дворе, на деревянной тахте. Джигиты, разделившись на тра группы, тоже ели плов, пили чай и курили чилим. Со двора в юрту доносились их голоса: то увлеченные рассказы о чем-то интересном, то веселые выкрики и дружный смех. Рс-селье джигитов ничуть не мешало Кияту поверять сван мысли русским. Остановившись на том, что лучшего места, чем Красная коса, русским не найти, Кият развивал свои планы, что он думает предпринять в ближайшие дин. Согнувшись и поставив локоть на колено, он упоенно говорил:

– Подниму юрт и уведу на Челекен. Там у меня родственники. Там нефть, там соль, там место безопасное. Теперь, как персияне прослышат, что я съякшался с вами, обязательно сюда нагрянут. Без крови не обойдется. На Челекене спокойнее. Кораблей у персиян нет, а на лошадях и верблюдах на остров они не попадут.

– Да и по родословной, Кият-ага, Челекен тебе принадлежит,– подогревал Кията Атеке...

– Да, да,– Челекен первыми заняли мои предки,– соглашался Кият. – Аннаклыч-хан, да продлит аллах его жизнь в кущах, первым из нашего рода «кёр» поселился на Челекене. Так и в седжре (Седжре – родословная) записано. Надо будет взять седжре у Мамет-Таган-казия – духовника нашего и предъявить права свои на остров. А то Булат-хан совсем себя стал считать хозяином...

– По полриала за тулум берет,– пояснил Атеке, глядя на Муравьева.– А нефть-то Киятова. Только Кият-ага в другом месте живет...

– Выходит, вы тоже покупаете нефть, Кият-ага? – спросил Муравьев, вытряхивая на скатерку семечки из арбузного ломтя.– Вам бы не следовало платить за нефть кому-то. Берите все нефтяные колодцы в свои руки. Как заведем факторию, так астраханские купцы сразу приплывут за нефтью...

– Об этом сейчас думаю,– отозвался Кият.– Скоро буду переселяться на остров. Булат, правда, обиду затаит... Но я сумею его обласкать...

– Хей, аксакал!– удивился Атеке.– Разве задуманное тобой расстраивается? Разве ты не хочешь взять третьей женой дочь Булата?! – Слуга говорил по-туркменски. Муравьев в совершенстве владел туркменским и без труда понял сказанное. Николай Николаевич улыбнулся майору:

– Кият-ага третью жену надумал сватать! Каково, а, Максим Иваныч?

Офицеры дружно засмеялись: жениться в пятьдесят семь лет, да еще на третьей, – не слишком ли много берет на себя Кият-ага?!

Кият тоже засмеялся, но тут же насупился и взглянул на Атеке: не лезь, мол, не в свои дела. А русским сказал:

– Старый конь борозды не портит...

– Молода невеста-то?– спросил Пономарев.– А то гляди заездит...

И опять все засмеялись.

Кият выждал, пока офицеры умолкнут, сказал лукаво:

– У нас притча есть: если сам зрелый, то на умной женись, а нет– на молодой... Я буду жениться на молодой, потому что чувствую, – не все силы во мне еще вызрели!

– Вах, вах, Кият-ага!– закричал и захлопал себя по коленям Атеке.– Воистину говорят: люди сходят с ума– сходи и ты, люди веселятся– и ты веселись...

– Сколько же лет ей?– вновь переспросил Пономарев. И опять Атеке первым отозвался:

– Пятнадцать будет, самый сок...

Кият еще строже взглянул на слугу и посоветовал выйти ему и посмотреть, всем ли довольны Махтум-Кули-хан и джигиты: может, надо чего, пусть скажут.

Атеке поднялся со своего места и выскользнул из кибитки.

На дворе среди воинов как раз шла речь о том, что не плохо бы сходить в чайхану, послушать бахши. Махтум-Кули-хан велел Атеке сказать об этом Кияту. Слуга тотчас передал просьбу.

– Ладно, пусть идут,– согласился Кият.

Атеке вновь вышел, и слышно было, как шумно покидали двор джигиты, как дразнили за юртами на пустыре собак, кричали, свистели и смеялись.

Кият выждал, пока утихнет шум, затем продолжил беседу о своих ближайших намерениях. В разговорах незаметно бежало время. Офицеры, насытившись, вновь было взялись за чаепитие, как вдруг со стороны рабата донеслись выстрелы. Один, другой, третий. Все выбежали наружу.

– Атеке!– крикнул Кият-ага и, отыскав его во тьме, приказал:– Атеке, иди узнай; кто там стреляет!

Слуга – тотчас в седло и поскакал к рабату. Место стрельбы быстро перемещалось на восток. Было похоже, что одни убегают, отстреливаясь, другие стреляют, преследуя...

Перестрелка быстро кончилась. На Гургене опять стало тихо. Вскоре возвратился Атеке:

– Наши с Назар-Мергеном подрались. Он привез из Астрабада Мир-Садыка с рейятами (Рейяты – так, с пренебрежением, йомуды называли персиян). Тебя, аксакал, поносили за то, что с русскими ешь-пьешь. Наши пришли, хотели послушать Мамед-бахши, а услышали ругань, вот и кинулись на персиян и погнали за Гурген.

– Назар-Мерген тоже убежал? – затаенно спросил Кият.

– Тоже убежал, – довольно ответил Атеке.

– Молодцы! – гордо выговорил Кият. – Теперь не нужно прятать нам свои мысли друг от друга. Открытого врага одолеть легче.– Кият предупредил слугу, чтобы сказал Махтум-Кули-хану, как вернутся джигиты, зорко сторожить пустырь и дорогу у брода, а сам с русскими гостями опять скрылся в кибитке.

Кеймир коснулся рукой корабля. Ладонь скользнула по обшивке. Вновь он нырнул, и руки его нащупали толстую пеньковую веревку, протянувшуюся от якоря вверх.

Кеймир высунулся до подбородка, задышал порывисто: «Вон чего придумал вшивый перс! Захотел чужими руками рай захватить для себя! Корабль сядет на мель, без якоря разобьется– туркмены будут виноваты, а персы от смеха рты себе порвут, когда русские жечь нас придут! Тогда и наджары поднимутся, помогут русским! – Батрака охватила внезапная злоба. – Нет собака, Мир-Садык, – ты меня не обманешь... Не удастся тебе столкнуть Кията с русскими...»

Кеймир взял нож в руку, выплюнул соленую слюну, скопившуюся во рту от прикосновения языка и губ к лезвию, посмотрел вверх. На борту корвета царила гнетущая тишина... Время от времени, когда часовой подходил к борту корабля, слышалось шарканье сапог. Затем донесся голос: «Будь внимательней... Они, ядри их корень, только и норовят пакость сделать...» Кеймир из сказанного ничего не понял, но на всякий случай спрятал голову в воду. И вновь вынырнул... Ощупал крупными узловатыми пальцами веревку и окончательно понял – не поднимется рука на такое...

Кеймир разжал пальцы,– нож исчез в морской пучине. И уже не раздумывая, батрак окунулся с головой, оттолкнулся от кормы ногами и стремительно поплыл под водой в сторону берега.

Он легко осилил сто саженей. Дальше – почувствовал, как неприятно холодеет его тело и цепенеют пальцы ног. Кеймир плыл и все искал взглядом кулазы. Наконец увидел один, поднырнул и взобрался в лодчонку. Он взял шест и быстро стал грести, не теряя надежды догнать Черного Джейрана.

Кеймир спешил до тех пор, пока кулаз ткнулся носом в песок. Быстро выскочив, в одних нижних штанах, он двинулся по берегу к устью Гургена. Ага! Вот и кулаз Черного Джейрана. Сунулся в него – ни одежды, ни пояса с деньгами, ни свертка с украшениями... «Заяц поганый!»– выругался про себя Кеймир, пока еще не думая ни о чем другом, худшем. Он постоял и быстро побежал к своему киржиму.

Двое друзей его спали. Оставшийся за сторожа Курбан, дремал. Он увидел и сразу узнал Кеймира, но не мог понять, почему батрак без одежды. А Кеймиру рассказывать некогда. Набросил на себя чей-то халат и бегом к рабату. Сунулся – дверь на запоре. Посмотрел в щелку, люди, видать, спят, дыхание слышно. Постучал. Открыл хозяин, залопотал испуганно; чего батраку надо. Челекенец стал расспрашивать о Черном Джейране – не был ли. О Мир-Садыке спросил, и о Назар-Мергене. Чайчи ответил: «Тут такое было – не дай бог!» Кеймир от злобы зубами заскрипел, понял – присвоил Черный Джейран и деньги, и драгоценности, и с одеждой ветхой не расстался. А чайчи знает, что дальше делать, сказал батраку, как разыскать Мергена. Тот кинулся к Серебряному Бугру.

Бежит, дышит тяжело. Одними ноздрями дышит,– губы его плотно сжаты, а желваки на челюстях так и ходят. Не приведи аллах, если попадется сейчас под руку Черный Джейран – удавит его Кеймир, как трехдневного ягненка. Бежит разъяренный инер (Инер – порода верблюда, отличающегося строптивостью), не попадайся никто под ноги: собьет и затопчет.

Время уже далеко за полночь – весь Кумыш-Тепе на покое. Даже собаки и те прикорнули, и вдруг грозный голос Кеймира:

– Эй, Назар-Мерген! А ну выходи сюда! Рано спать лег ты, шакал кровожадный! Выходи, говорю!

А вот и люди, кто с чем, а больше с ножами да с саблями – на Кеймира наступают. Того и смотри проткнут насквозь челекенца, а у него и отмахнуться нечем. Кто-то узнал его, кричит, чтобы не трогали, разобраться надо, что к чему. Кеймир кричит, объясняет, что его обманул Назар-Мерген, к нему Кеймир и пришел. Откуда ни возьмись– зять Кията появился. Кеймир-батрак знаком с ним, обращается к нему, правды, заступничества ищет. А тот сам не свой:

– Слушай, эй ты, верзила безмозглый!– внушительно говорит Аман-Назар. – Если тебе нужен Назар-Мерген, то зачем же ты среди ночи в мою кибитку лезешь?

– Как так, в твою?

– А так, верзила ты этакий! Всех гостей моих перебудил! Самого Кията потревожил! Ну погоди, это тебе так не пройдет!

У Серебряного Бугра казаки зашевелились, заговорили... А вот уже сам Кият-ага, а с ним офицеры русские и человек десять солдат идут. Кеймир перепугался не на шутку. И не оттого, что побьют-исколотят, а от стыда перед Кия-том страх взял...

– Иэх!– безнадежно всхлипнул он и сел на землю. И лицо ладонями закрыл. Понял Кеймир, что и чайчи против него, раз по ложному следу пустил. Специально натравил на кибитку Аман-Назара, где по его расчетам должен был находиться Кият-ага. Добились-таки своего мир-садыковские прихвостни...

– Что случилось пальван, а ну-ка встань! – услышал Кеймир над собой спокойный голос Кията.

Батрак встал, склонил голову. Он был чуть повыше Кията и шире в плечах, а выглядел перед ним, как общипанный цыпленок. Полы халата не доставали до колен, а рукава едва прикрывали локти. Из-под халата виднелись прилипшие к ногам мокрые нижние штаны.

– Так что же тут происходит?– повысил голос Кият, трогая рукой пышную бороду...

– Ай, вот этот дурачок Назар-Мергена взялся среди ночи искать,– ответил Аман-Назар.– Не поделили чего-то...

– Что у тебя к нему? – спросил Кият.

– Сами разберемся,– злобно отозвался Кеймир.

– Молодец, если так,– сказал Кият. – Но все равно не позорь себя ни перед нами, ни перед нашими гостями. Поезжай-ка лучше на остров, да скажи Булат-хану, чтобы через две пятницы в Гасан-Кули приплыл. Маслахат большой будет. Смотри, не забудь.

– Не забуду, – безразлично отозвался Кеймир и зашагал к морю, к киржимам.

Взбудораженная толпа провожала его смешками и криками. Кеймир с шага перешел на бег, влетел во двор ра-бата и замолотил кулаками по двери чайханы. Никто не отозвался.

– Ну погоди, чайчи – собака старая! – пригрозил батрак. – С тебя-то я возьму свое. И за дружков своих, за Назар-Мергена и Мир-Садыка расплатишься. – Тут же он выскочил со двора и без оглядки бросился к своему кир-жиму. Он кинул с берега на борт доску, пробежал по ней, и его голос загремел в киржиме:

– Давай Курбан! Давай, Меджид! Давай – поплыли отсюда! Будь проклято это логово воров и смутьянов!

Напарники Кеймира заметались по палубе. Подняли парус. Они так и не могли понять, что произошло с Кейми-ром. Никогда его таким не видели. Грозный, рассвирепевший, как раненый лев, он внушал своим видом и голосом страх.

Киржим тотчас снялся и поплыл по взбудораженной ветром отмели.

ЧЕЛЕКЕН

Днем плыли, ночью спали на берегу. Трое спали, один стоял на страже. Три дня справа по борту тянулись унылые однообразные пески и такыры. Ни человека, ни скотины вокруг на десять фарсахов не сыщешь. Разгуливал пустынный ветер, раскачивал с разбойным свистом кусты саксаула на барханах и большими охапками бросал песок в Каспий, будто хотел засыпать его. Потом ветер дул с моря и бросал злые серые волны на песок.

Иногда в пути встречались небольшие заливы. Их мореходы обходили стороной. Не раз, бывало, из этих заливов выскакивали люди других племен, грабили, сжигали корабли, а торговцев уводили в неволю...

Остров завиднелся вечером, на закате солнца. Издали он показался чудовищем, которое залегло в море и поджидает глупых путешественников. Подплывут к нему – и проглотит оно людей вместе с их кораблем. Уж лучше бы и в самом деле встретилось им чудовище, – думал уныло Кеймир. – Разве лучше сейчас попасться на глаза Булат-хану, его нежной дочке – Тувак! Что он скажет им, куда делись деньги? Почему девичьи украшения не привез?

Четче, четче стали видны берега Челекена. Вот уже рыбацкие лодки и кибитки видны. По пять, по шесть кибиток стоят поселения родовые тут и там.

Поплыли мореходы вдоль западного берега. С борта весь остров, как на ладони. Поперек острова – возвышенность Чохрак, пересеченная узкой змеистой дорогой. По одну сторону хребта стада верблюдов бродят в зарослях колючки. По другую сторону, в низине – озера блестят, наполненные нефтью. Колодцы нефти тут и там разбросаны. Точно такие же, как водяные, только края сухой травой обложены, чтобы не обрушивались. Видно, как люди черпают из колодцев кожаными бадьями нефть и наполняют тулумы. Это Булат-хан готовит киржимы к отправке на Астрабадский берег. А может, для людей Кията– гасанку-лийцев – заготовляет черное масло. Те на киржимах приплывут к острову, погрузят тулумы и отправятся к Астрабаду.

Повозки – двухколесные арбы – движутся вверх через Чохрак, тянут их верблюды, вытянув шеи. С моря верблюды похожи на желтых лебедей.

Киржим обогнул северную косу острова и вошел в не глубокий залив. Сразу же открылся вид на кочевье: на бе регу – кибитки в два порядка, с десяток киржимов на при чале и люди возле лодок.

Сильно изменился Кеймир за время путешествия: осунулся, ссутулился, лицо побледнело, как от персидской лихорадки. Зубы сжал батрак – будь что будет. Встал у борта в старом драном халате, даже тельпека на голове нет. Из-под халата грудь волосатая проглядывает, прикрыть нечем. Подвели моряки киржим прямо к суше, сошли по широкой доске на песок. И люди сразу поняли, случилось что-то. Прежде, когда с удачей из чужого края возвращались, то на радостях из ружей вверх палили, сейчас глаза вниз опущены...

Босяком-бродягой прошагал Кеймир мимо людей, бурк пул на приветствия, не улыбнулся даже. Увидел Кеймир и возлюбленную свою, Тувак. Она стояла вместе с женщинами возле кибиток. Радостными, но измученными тоской глазами, встречала пальвана. Лучше бы не выходила вовсе! При виде ее Кеймир чуть было от стыда не взревел. Прибавил шаг, прямо к своей кибитке направился. Сделал вид, что Булат-хана не заметил. А тот понял – недоброе привезли моряки, но что именно – догадаться не мог.

– Хей, Кеймир, – надтреснутым голосом позвал Булат-хан. Заложил руки за спину, понес на коротких ножках свое жирное тело. Кеймир остановился.

– Зайди ко мне в кибитку, батрак! – И Булат-хан, гневно сверкая глазами, ударил камчой по сапогу. Согнувшись, он нырнул в юрту. Кеймир последовал за ним.

Войдя в жилье, он рухнул на колени и трудно выгово-рил, чувствуя, что язык плохо подчиняется ему:

– Убей меня, хан, – я потерял всю выручку...

– Ы-ых, негодяй! – прорычал Булат-хан, хлестнул по голове батрака камчой и бросил ее. – Убирайся вон, ишачий сын!

Кеймир поднялся с пола, злобно взглянул на хана и, со словами, «возьми все, что есть, а руки не распускай!» выскочил из юрты.

Кибитка Кеймира стояла напротив ханской. Он шагнул в нее. Ни слова не говоря, обнял мать, судорожно всхлипнул. Тотчас отстранил ее, попросил чаю и рухнул на кошму...

Ночью Булат-хан позвал его вторично. На этот раз он был спокоен, будто ничего плохого не произошло. Когда батрак сел, хозяин сам налил ему в пиалу чаю и сказала

– Ну вот что, Кеймир. То, что ударил тебя в горя-чах – забудь. Торговое дело– трезвое дело. По трезвому и рассудим. Потерял ты без малого сорок тю-менов...

– Больше немного, Булат-ага...

– Ладно, пусть больше. Давай теперь решим – как будешь возмещать потерянное. Подсчитал я тут без тебя,– все твое живое богатство: верблюды, овцы на тридцать тю-менов потянут. Два тюмена сбросим еще – на них ты фрукты закупил. Остается восемь тюменов. За них отработаешь...

– Отработаю, хан... Бери все, мне не жалко. Голова есть, руки есть – богатство себе наживу. А теперь слушай, что тебе скажу, что Кият-ага велел передать. Урусы приплыли. Через две пятницы в Гасан-кули маслахат будет. Поезжай туда, хан.

– А зачем урусы приплыли?– встрепенулся Булат-хан и стал почесывать пятерней круглое лицо с одутловатыми щеками и маленьким носом.

– Не знаю, хан... Плыви, – узнаешь...

– Ладно, спасибо за добрую весть,– сказал Булат-хан, хотя и знать не знал – добро или зло его ожидает в Га-сан-Кули.

Утром Кеймир привел к кибиткам Булат-хана всех своих верблюдов и овец. Хозяин пристально оглядел каждого верблюда, каждую овцу в отдельности, – остался доволен. Батраку он сказал, чтобы не горевал. С кем в молодости не бывало таких случаев. Неудача – наука. Впредь ошибаться не будешь. Женишься, богатство наживешь. А сейчас – пока собирай деньги на калым: ниспошлет тебе всевышний за душу твою добрую и честь самую лучшую девушку.

– Хан-ага,– осмелел Кеймир, – ты ведь обещал отдать мне свою дочь, Тувак-джан. Неужели теперь раздумал?

– Нет, Кеймир-джан, не раздумал, – насупился хан.– Только калым за нее велик будет, боюсь, не по плечу тебе.

– Это уж не твоя забота, хан, – успокоил хозяина Кеймир. – Богатство на калым мне доставать...

– Доставай, там видно, будет,– согласился Булат-хан...

В полдень надвинулась черная, как лужа нефти, туча. Змейкой взыграла сверху вниз молния. Хрястнул гром, проворчал над волнами и закатился за горизонт, где-то у Красной косы. И опять высветила молния – желтая, многоногая, как сороконожка. И опять раскатился гул по небу. И вдруг стало тихо. И крупные дождевые капли застучали по войлоку кибиток, с каждой минутой все чаще и чаще.

Булат-хан высунулся из кибитки. На жирном одутловатом лице страх и радость. Страх от того, что весенний гром и дождь – в сентябре. Радость – колодцы свежей небесной водицей пополнятся.

Во дворе недовольно воротили морды от дождя верблюды. Кони под навесом беспокойно прядали ушами, в глазах – рубины. К кибитке от возвышенности проворно гнал коз подпасок. Лицо паренька искажено испугом. Булат-хан осмелился, вышел из кибитки. Крикнул мальчишке:

– Хей, чолук, брось своих коз! Беги к озеру, скажи всем – пусть идут на Чохрак. Воду собирать будем!

Подпасок, под дождем, сломя голову, кинулся в глубину острова, путаясь в полах длинного намокшего халата. А Булат-хан глянул вверх, подивился «божьему чуду» и окончательно успокоился. «Аллах рабов своих жалует, значит, не прогневили мы его» подумал он и, уперев пухлые руки в крутые бока, закричал храбро:

– Хей, народ, чего попрятались, как тушканы?! Выходите, омойте лицо и руки божьей водицей. Аллах милостив!..

Однако люди не спешили выйти из юрт. Кроме детишек, все стояли на коленях, шептали молитвы, дабы отвел аллах гнев свой. Булат не любил повторять сказанное дважды. Низкорослый, полный и гладкий, как наскяды в увеличенном виде, он заложил руки за спину и пошел вдоль длинного ряда юрт, выбрасывая изо рта ругательства.

– Вот глупые ослы! – рычал он и плевался. – Аллах дает им – на, возьми, пей сколько хочешь, запасайся водой, чтобы на большую землю за ней не ездить! А они встали на молитвенные коврики...

Долго еще, пока не кончился ливень, посмеивался Булат-хан над бессильными. В кибитках ведь были женщины, старики да дети, – мужчин настоящих рядом не было.

Дождь кончился, когда с озера пришли солеломщики. Закипела работа, Заржали кони, забегали женщины, помогая мужьям. Заскрипели арбы с челеками и тулумами к возвышенности Чохрак. Все кочевье двинулось на сбор сточных вод, чтобы ни капли не испарилось, не улетела назад в небо.

Кеймир вскинул на горб инеру два связанных веревкой челека, стал осматривать – ровно ли висят бочонки. А сам украдкой поглядывал на Тувак. Девушка стояла у входа в кибитку, не сводила глаз с батрака. Он дождался, когда обоз тронулся к возвышенности и повел своего инера нарочно мимо той юрты, где стояла ханская дочь.

– Тувак-джан, почему же вы с нами за водой не иде те? Неужели отец не разрешает? Или обижены на меня за то, что не привез гупбу и ожерелье?

– Вах, люди, он еще спрашивает – обижена я на него или нет! – притворно возмутилась Тувак. Ее белое личико зарделось стыдом, а миндалевидные глаза заблестели лукаво. – А может, пальван, привез ты украшения, но не для меня, а для другой? – Ага, значит, ты боишься другую? Значит, любишь меня, Тувак-джан? – Кеймир легонько дернул девушку за рукав.

– Ох, ты какой, пальван! – удивленно проговорила Тувак и отстранилась от парня. – Ты и с другими, наверное, вот так же?

– Зачем мне другие, Тувак-джан? – обрадовался Кеймир. – Если хочешь узнать, есть ли другие или нет, приходи сегодня вечерком к киржимам. Я буду ждать.– И Кеймир повернулся, взял за повод верблюда и потянул его от юрты на тропинку.

У возвышенности, возле наполненных дождевой водой ям, столпились люди. Черпают воду деревянными окара(Окара – небольшая чашка), сливают в челеки и тулумы. Другие, по подсказке Булат-хана, пробивают лопатами желобки, чтобы вода стекала в как – большую впадину, засыпанную чистым морским песком. Вода просачивается через песок в яму и там месяцами хранится: не испаряется и не портится. Выдает ее оттуда мираб – распорядитель. Кеймир подогнал инера к одной из ям, тоже стал наполнять челеки.

Дождь прошел, унеслась и растворилась в голубизне туча. Снова припекает солнце, вместе с людьми заглядывает в дождевые лужи. Черпают они воду, и она не отстает: потихонечку осушает впадины. Булат-хан поторапливает людей, чтобы успели захватить воды побольше.

Вот уже первые повозки возвращаются к кочевью, тянутся одна за другой. Тувак стоит у входа в кибитку, жадно глядит вдаль.

Девушка не заметила, как к ней подошла старшая жена Булат-хана – ласковая Нязик-эдже. Тронула за плечо, головой покачала с сожалением.

– Знаю, девушка, все знаю, – сказала печально. – Любишь ты его...

Тувак вздрогнула:

– О ком говорите, эдже?

– О Кеймире, доченька. О ком же еще? Чужую любовь всегда все видят. Это только сами влюбленные не догадываются, что про них другие знают. Хан тоже подозревает, девушка. Смотрю вот на тебя и думаю: оборвет он твое счастье, не даст соткать тебе самый красивый узор. Разве не слышала? Разорил хан Кеймира. В одной рубахе и штанах оставил, да еще старый верблюд остался и жеребец пятнадцати лет, – труха сыплется. Большой калым хочет отец за тебя взять. А где достать богатство батраку?..

– Ой, не говорите об этом, тетечка, – взмолилась Тувак. – Сама знаю и ничего не придумаю для своего счастья. Может, найдется человек: уговорит отца, чтобы не гнался за богатством.

– Эх, девушка, – вздохнула Нязик-эдже... – Ну, да ладно, я побегу встречать хана. Вон он – близко уже...

К вечеру похолодало. Должно быть от дождя. Да и лето на убыль пошло – пора отступить жаре. Тяжелое огненно-желтое зарево долго висело над морем, отражаясь золотом в холодных каспийских волнах.

Кеймир натянул поверх халата старый чекмень, взял ружье и отправился на киржимы. Сегодня – его очередь сторожить море, чтобы не подкрались к бухте враги, не захватили бы врасплох спящих челекенцев.

С Каспия дул пронизывающий ветер, и Кеймир, кутаясь в чекмень, все время посматривал то на кочевье, то в море. Возле кибиток задымились тамдыры, выбрасывая красные языки пламени. Вот у крайнего изогнулась гибкая девичья фигурка. Девушка взяла кумган и направилась быстро к морю. Кеймир оцепенел, дух перехватила.

Отошла подальше от кибиток Тувак, оглянулась – никого сзади нет. Ускорила шаг. Спешит к киржимам, и чудится ей, будто кто-то рядом, идет. Остановилась – никого. Пошла – опять кто-то преследует. Слышно, как шуршит одежда. Тувак ойкнула, побежала, – сначала тихо, затем быстрее. Но и преследователь бежит рядом. «Не джин ли?» Подбегая к киржимам, догадалась девушка, что шуршат платье и шаровары на ней же самой. Засмеялась Ту вак таким счастливым смехом, будто из костлявых лап джина вырвалась.

– Ты чего это? – озираясь по сторонам, спросил Кей мир. – И кумган с собой взяла. Разве воду из моря пить можно?

– Ой, и правда ведь, – испугалась Тувак. – Лучше бы и вовсе не брала. Теперь отец увидит – сразу догадается.

Сели они на борт киржима, боком к кибиткам, чтобы в случае чего, разойтись в разные стороны. Тувак сказала несмело:

– Вот пришла я, Кеймир-джан... Вижу, что не ждал. Убери-ка свои руки, не протягивай, куда не следует...

– Ох, тебя даже за руку нельзя взять, – разочарован но вздохнул Кеймир.

– Придет время – возьмешь, – тихонько засмеялась Тувак и опять шлепнула его по руке. – Чего ты меня за ко су дергаешь? – И вдруг заговорила боязливо: – Я пойду, а потом, ночью, приду, поговорим... Только без рук. – И Тувак, словно птичка, вспорхнула; набрала воду в кум ган и быстро пошла к кибиткам.

В эту ночь Булат-хан ночевал в кибитке старшей жены Нязик. Не из любви к ней мостился хан на мягкой под стилке и укрывался легким одеялом из верблюжьей шерсти. Надо было сделать наказ жене, чтобы без него с умом управляла делами. Перед сном вместе пили чай, вели раз говор о том, о сем. Хан в белой бязевой рубахе с расстег нутым воротом, почесывал грудь, смахивал с густой черной бороды крошки чурека, икал блаженно.

– К чему бы маслахат опять? – спрашивал он сам се бя вслух. – Живут же люди и без сборищ... А все Кият за тевает, народ с толку сбивает.

– Вам-то что, ага?– ласково журчала Нязик. – Зовут – поезжайте. На людей посмотрите и себя другим по кажете... Дочке не забудьте украшения купить. Взрослой стала, бедняжка...

– Почему же – бедняжка? – упрекнул хан – Разве живется ей плохо? Ест, пьет вдоволь...

– Ох, поверьте уж мне, ага... Сохнет она в последние дни, от несчастной любви сохнет. Как узнала, что Кеймир без хозяйства остался, так и потеряла всякую надежду...

– Хозяйство его – в моих руках, – хмыкнул хан. – Надо будет верну ему все. Бедным Кеймир не останется...

– Дай-то бог, – еще приятнее заворковала Нязик. – Сильнее и добрее на всем побережье парня нет, ага. Выдай за него дочь, не ошибешься. С его-то силой, он и сам встанет на ноги, и тебе до самой могилы помогать будет...

– Тьфу ты, – рассердился Булат-хан. – Да с чего ты взяла, женщина, что я не хочу отдать за него свою Тувак? Разве был повод для таких разговоров? Не спешу ее выдавать – это другое дело. Пусть с годок еще повздыхает, окрепнет. Пальван – все равно, что инер породистый...– И Булат-хан закатился бесстыдным смехом. Нязик-эдже покраснела густо: давно уже не слышала подобных слов от мужа...

– Чилим подать, может? – игриво спросила она, надеясь, что после курева хан впадет в блаженное состояние и приласкает ее.

– Ну, что ж, подай, – уступчиво согласился Булат-хан.– Давно ты уже мне не подавала...

Нязик-эдже быстро достала из кованого сундучка чилим, заправила его. Затем она выскочила на улицу, к там-дыру. Там раскурила чилим и, вернувшись в кибитку, опустилась на колени и подала мужу курительный прибор.

Хан пил чай и затягивался едким, пахучим дымом. Большие черные глаза хана сузились, стали маслянистыми. Разговаривая, он все больше посмеивался и, наконец, разразился таким довольным смехом, что голос его был слышен в соседних юртах...

В полночь Нязик-эдже вышла из кибитки, потянулась, как сытая кошка. На устах женщины играла блаженная улыбка. Захотелось ей пойти и обрадовать Тувак. Зря дедушка беспокоится, – никуда не денется от нее Кеймир-батрак. Она тихонько просунулась в соседнюю кибитку, прошла на цыпочках к постели Тувак и испугалась, – Тувак на месте не было. Нязик-эдже, стараясь не разбудить спящих в кибитке, так же тихонько выскользнула наружу и стала оглядывать все вокруг,– должна же быть Тувак где-то поблизости.

Нязик-эдже прошла вдоль ряда и. вдруг догадалась: «Кеймир ведь сегодня – караульщик! Наверно, Тувак на киржимах с ним!» Это предположение заставило женщину вздрогнуть. «Не приведи аллах... все они одинаковые... Не приведи аллах!» Нязик-эдже вспомнила, как легко в молодости скомкал ее Булат-хан и еще больше испугалась за Тувак: «А от этого и вовсе не вырвешься... Мало что – не муж он пока ей. А вдруг взбредет в голову! Дурная кровь рассудок мутит...»

Нязик-эдже подошла вплотную к киржимам. Навстречу ей, преграждая путь, будто выплыл из темноты, Кеймир.

– Что такое, ханум? Что случилось?

Нязик-эдже оттолкнула его. Увидела Тувак. Девушка сидела на борту.

– И не стыдно, Тувак-джан? – заговорила женщина. – Что люди подумают!

– Эдже, простите нас, залепетал Кеймир. Она за водой для стирки пришла. Хотела с киржима зачерпнуть...

– Зачерпнуть, – передразнила пальвана Нязик-эдже. – Не умеешь врать – не ври. Пошли, девушка.

Обе быстро направились к юртам. Кеймир смотрел им вслед, его насквозь пронизывал жгучий стыд. Как он завтра посмотрит в глаза хану. Не забылась еще история с пропажей денег, а тут уже другое. На этот раз живую девушку ночью похитили!

А Нязик-эдже наставительно шептала:

– Что,– подождать свадьбы не можешь? Никуда он от тебя не убежит. Отец соглашается – выдаст тебя за Кеймира. Только уговор,– ни разу ты с ним не встретишься до самого тоя!