Текст книги "Море согласия"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)

Валентин Рыбин
Море Согласия
исторический роман

ПРЕДИСЛОВИЕ

Богата драматическими событиями сложная и бурная история Туркменистана. Историки и археологи сделали за годы Советской власти немало, чтобы восстановить во всех деталях многовековое прошлое туркменского народа и его предков. Только за последнее десятилетие изданы десятки научных и научно-популярных работ, которые в той или иной мере раскрывают перед читателями всю историю Туркменистана – от уходящей за сотни тысяч лет назад суровой жизни первобытных людей, оставивших в память о себе лишь жалкие обломки грубо обитых каменных орудий, до последнего полувека, когда возрожденный Октябрем туркменский народ стремительным рывком вырвался из нищеты и отсталости к вершинам современного прогресса.

Тем более достойно сожаления отставание нашей художественной литературы, которая по настоящее время очень редко еще обращается к историческому прошлому туркмен.

Конечно, большим достижением туркменской советской литературы являются широкие полотна, посвященные коренному историческому повороту в жизни туркменского народа – Великому Октябрю, гражданской войне и близким к ним по времени историческим событиям. На первом плане здесь стоит «Решающий шаг» Берды Кербабаева, глубоко и правдиво раскрывший в ярких образах живых людей, сложный путь патриархального туркменского дайханства к социалистической революции. Заслуженно пользуются большим интересом у читателей также романы «Судьба» Хидыра Деряева, «Братья» Беки Сейтакова и многие другие произведения. Эти работы имеют большое познавательное и воспитательное значение, помогая молодому поколению понять все значение, все величие подвига отцов и дедов, которые, не щадя сил и жизни, открыли родному народу путь к свободе, прогрессу, социализму.

Но читатель понимает, что XX век не появился на пустом месте, что он порожден закономерным процессом всего длительного и сложного развития человечества. Советские люди хорошо сознают великую преемственность событий и идей. Нам чуждо нигилистическое пренебрежение к прошлому, мы дорожим и гордимся славными делами наших далеких и близких предков, своим тяжелым трудом подготовивших невиданные успехи современной цивилизации. Наш читатель хочет не только узнать о прошлом из учебников и научных исследований, но и ощутить его «весомо, грубо, зримо» на взволнованных страницах исторического романа, повести, поэмы, хочет увидеть, услышать людей прошлого, понять и почувствовать их горести и радости, их чаяния и стремления.

А что могут предложить наши библиотеки читателю, интересующемуся художественным изображением прошлого Туркменистана? Несколько работ, посвященных Великому Махгумкули и больше почти ничего... Мы сильно отстали от Узбекистана с его историческими романами Айбека и Бородина и повестями Явдата Ильясова, не говоря уже с многочисленных грузинских, армянских, украинских исторических романах. До каких же пор будет продолжаться это отставание? Ведь история Туркменистана во всяком случае не менее насыщена крупными историческими событиями, захватывающими сюжетами, чем история любой другой страны.

Такие мысли неизбежно возникают при чтении романа В. Рыбина «Море согласия».

Роман посвящен развитию русско-туркменских отношений в районе Каспийского моря. Первая книга охватывает 1819 и начало 1820 года в центре повествования – известная экспедиция капитана Н. Н. Муравьева на восточное побережье Каспийского моря и в Хиву через туркменские степи.

Сюжет романа развертывается па широком историческом фоне. Вместе с героями романа мы попадаем то ко двору стареющего шаха Ирана – Фетх-Али, то во дворец кровавого хивинского хана Мухаммед-Рахима, то е Тифлис и Баку, то в пески восточного побережья Каспия. Жестокая борьба наместника Кавказа Ермолова за подчинение независимых горских племен и феодальных ханств, русско-иранская борьба в Закавказье, хивинско-иранская борьба за туркменские земли... Да, древний «Бахр-е Хазар», «Хазарское море», качавшее на своих волнах и ладьи князя Олега и остроносые Разинские челны, издавно было морем вражды и крови. Предательства, убийства, шпионаж, свирепые казни, взаимные кровавые набеги и тысячи других преступлений омрачали его берега. А издали уже тянула к Каспию свои хищные щупальца расчетливая английская дипломатия...

В романе хорошо, убедительно показан кровавый ужас беспрерывных феодальных войн, бесконечное море человеческих страданий. Но в то же время сквозь этот дикий хаос все сильнее и сильнее пробивается лейтмотив – упорная борьба туркменских племен за мирное трудовое счастье, за освобождение от вечного ужаса внезапных ночных нападений, резни, гибели. Наиболее дальновидные представители туркменского народа уже в то время понимали, что в создавшихся конкретных исторических условиях наилучшим выходом для туркмен является переход в русское подданство, гарантирующий защиту со стороны могущественной Российской империи.

Нет, В. Рыбин не идеализирует представителей царской России, как не идеализируют их и наши историки. В романе, в. полном соответствии с исторической правдой, показано подлинное лицо колонизаторов – холодная жестокость Ермолова, грубость и тупость ряда других, менее высокопоставленных офицеров, отвратительные мошеннические проделки, взяточничество и другие преступления. Но показана и другая, прогрессивная Россия, в то время еще менее сильная и заметная для постороннего наблюдателя, чем официальная, царская, крепостническая Россия. В романе В. Рыбина показано, как на далекий Кавказ долетает веяние новых идей, влияние первого покрления русских революционеров-декабристов, с которыми были тесно связаны и один из главных героев книги, Н. Н. Муравьев, и эпизодически появляющийся на ее страницах А. С. Грибоедов, и ряд прогрессивных офицеров. Для них прикаспийские туркмены – не объект политических интриг и источник наживы, а страдающие, ждущие помощи люди. Именно наличие этой второй, прогрессивной России с ее давними интернационалистскими и гуманистическими традициями и обеспечивает успех крепнущих русско-туркменских связей и превращение Каспия в «Море согласия».

Одним из виднейших соратников сближения туркмен с Россией был Кият-хан, являющийся также одним из главных героев книги.

Кияхт-хан родился в 1762 году, в семье кузнеца и благодаря своим выдающимся способностям к 1819 году стал одним из наиболее известных и авторитетных вождей прикаспийских йомудов. Давние связи соединяли его с русскими. На их стороне он участвовал в русско-иранской войне 1804-1813 годов. В 1813 году Кият-хан впервые ездил на Кавказ для переговоров с русским командованием. И вся дальнейшая его жизнь была тесно связана с Россией.

Укрепление русско-туркменских связей вызвало ожесточенное сопротивление Хивы и Ирана, опасавшихся усиления России на восточном берегу Каспия. Именно из этих соображений хивинский хан очень холодно ответил на предложение Ермолова (переданное хану Н. Н. Муравьевым) о развитии русско-хивинского сотрудничества.

Особенный гнев феодальных государей Ирана и Хивы обрушился на Кият-хана и его родичей. Именно поэтому Кият-хан был вынужден бежать с берегов Атрека и Гургена на более безопасный Челекен. Но эти преследования не сломили Кията, а, напротив, окончательно убедили в необходимости укрепления русско-туркменских отношений.

В те годы Кият-хану не удалось еще повести за собою большинство прикаспийских туркмен. Тем более идея русско-туркменского сближения не могла тогда одержать победу в более удаленных от Каспия районах Туркменистана. Но эта плодотворная идея, отвечающая основным интересам туркмен, несмотря на все трудности и неудачи, продолжала развиваться и овладевать умами все более широких слоев туркменского народа. Этой идее принадлежало будущее.

Таков основной вывод романа В. Рыбина.

А. РОСЛЯКОВ, член-корреспондент АН ТССР

КНИГА ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ШТАБ-КВАРТИРА

В утренней вышине над Курой четко вырисовывались мрачные башни Метехского замка. Желчно поблескивали маковицы церквей. Но весь Тифлис (Города, населенные пункты, реки и т, д. даны в названиях описуемого времени), раскинутый на склонах гор, был окутан легкой майской дымкой. Под горой в штаб-квартире главнокомандующего сменились часовые, от большого двухэтажного дома отошла цепочка казаков. Где-то заголосил муэдзин и хрустально-звонко заговорили колокола Сионского собора...

Генерал Ермолов, кутаясь в черную мохнатую бурку, вышел из спальни. В гулком вестибюле штабной дежурный прищелкнул каблуками, намереваясь отдать рапорт. Командующий предостерегающе нахмурился. Штабист смущенно опустил руку. Ермолов поднялся по широкой лестнице наверх и вошел в кабинет.

Начштаба, генерал-лейтенант Вельяминов, уже сидел за столом. Перед ним горела свеча и лежала кипа бумаг. Старчески сутулясь, он что-то писал и на Ермолова не обратил внимания. Командующий прошествовал к окнам, раздвинул шторы. Утро осветило персидские ковры на полу, турецкий диван и дюжину зеленых кресел.

– Ну-с, Иван Александрович,– вешая бурку, спросил Ермолов, – вытанцовывается?

Был он в темно-зеленом мундире при эполетах, в белых лосинах и сапогах. В форме выглядел еще выше ростом. На его заспанном лице лежала печать озабоченности. Вельяминов кивнул генералу и, выйдя из-за стола, подумал, что командующий, как всегда перед выездом, нервничает,– но, право, не стоило так рано подниматься и обременять себя хлопотами...

– Маршруты давно готовы, Алексей Петрович. Извольте – вот они, – спокойно отозвался начштаба, указывая рукой на бумаги.

Ермолов прошел за стол, склонился над маршрутной картой. Кольца темно-русых волос упали ему на лоб. Черные густые брови насупились.

– Ну что ж, я вполне согласен, – сказал он, изучив схему передвижения войск. – Сегодня же отошлите фельдъегеря к контрадмиралу Грейгу. Пусть подведет эскадру к Керчь-Еникольскому проливу и перебросит полки. А в распоряжение Мадатова тотчас отправьте казачий отряд Табунщикова.

Вельяминов легонько поклонился и вышел...

Стопкой на столе лежали документы на офицеров, отбывающих вместе с Ермоловым в Дагестан. Подписывая их, командующий задерживал взгляд на фамилиях. С ним, в основном ехали те, кого он знал не менее, чем самого себя. Это была гвардия, прошедшая с ним от Москвы до Парижа. Генерал знал, как храбры и беззаветно преданы ему эти люди. И все-таки он испытывал некую робость перед тем, что ему сулила нынешняя, дагестанская, кампания. На нее он решился не сразу.

Три года назад, направляясь чрезвычайным послом в Персию, дабы на обратном пути остановиться в Тифлисе и принять командование у Ртищева, Ермолов посмеивался над русской немощью, какая царила на Кавказе. Ему тогда казалось, что при восшествии на кавказский престол он тотчас положит конец всем неурядицам и заставит повиноваться дерзких горцев. Но так лишь казалось. Приехав в Тифлис и став главнокомандующим, Ермолов не добился и толики того, о чем мечтал. Как и прежде, в горах властвовали непокорные чеченцы и лезгины. Всюду рыскали шайки абреков, и проливалась кровь. Даже многолюдные оказии из России в Тифлис и обратно двигались под усиленной охраной казачьих отрядов. Маневрируя своим малочисленным войском, командующий понял, что этими силами с горцами не справиться и попросил помощи у государя-императора. На днях он получил секретное донесение о пополнении кавказской армии двадцатью шестью тысячами солдат и офицеров. В распоряжение Ермолова были отданы пехотные полки– Апшеронский, Тенгинский, Навагинский, Ширванский, Куринский, Мингрельский; четыре полка егерей и две артиллерийские роты1. Пополнение шло, чтобы занять позиции вокруг Дагестана и затем двинуться вглубь, на непокорные горские, аулы.

Просматривая аттестации, перечитывая рапорты и прошения, он не заметил как наступил день. Сквозь двери из коридора доносились голоса штабистов, а в окна вливался разноязычный гомон пробудившегося города. Дважды Ермолов подходил к окну, курил трубку и смотрел на длинные с затейливыми балконами дома, на церкви, и на вросшие в землю бедняцкие сакли в низине. Но думал он о другом. Его не интересовали глиняные трущобы и каменные замки. Не обращал он внимания на черных монахов у церковных ворот, на фаэтонщиков, на мастеровых, на женщин, стоявших на плоских крышах,– он был далек от всего этого. Сквозь облачка табачного дыма командующий видел хмурый Петербург с кораблями на Неве, с просторной Сенатской площадью, с царским двором и апартаментами Главного штаба. Видел ехидно улыбающееся лицо вице-канцлера Нессельроде: «Вот тебе и герой... С чумазыми лезгинами справиться не может...» Видел барона Дибича: «Ваше величество, надо помочь Ермолову. Он в уме, но мы переоценили его...» Видел рассеянную улыбку государя: «Ну, если это так, то конечно... Только не ожидал я от Алексея Петровича..»

Думая об этом, Ермолов все больше приходил к убеждению, что «они» не простят ему, случись неудача, и не дай бог, поражение. Запросив помощь, он поставил на карту свою генеральскую честь. Без победы он не представлял своего дальнейшего существования. «Жечь все под корень... Никакой пощады. К черту ханства! Надо везде учредить русские области. Только так и не иначе!..» – холодно и жестоко выговаривал его ум. И он видел: от Крыма к Тереку и Сунже по полям и лесам, через речки и буераки, в долины Дагестана маршем движутся пехотинцы, приплясывают лошади егерей, и в конных упряжках тащатся большеколесые пушки...

К десяти утра штаб-квартиру наводнили приезжие офицеры из полков, переселенцы из России, местные князья и дворяне. Штабной офицер приоткрыл дверь ермоловского кабинета, спросил: будет ли его высокопревосходительство принимать посетителей? Ермолов сказал, что пока он занят.

Дел было много. Часть документов командующий отложил в сторону, чтобы передать Вельяминову и правителю канцелярии Могилевскому. И только наиболее важные, не требующие отлагательства, рассматривал и тут же принимал решения. Одним из таковых документов был рапорт астраханского гражданского губернатора Бухарина о готовности кораблей «Казань» и «Святой Поликарп» к отправке в распоряжение Бакинского морского штаба. По этому документу на десять часов утра был назначен вызов Гянджинского окружного начальника – майора Пономарева и гвардейского капитана Муравьева. Командующий тотчас захотел их видеть, и почувствовал прилив сожаления: далеко отбросило время те намерения, которые он предполагал осуществить по приезде на Кавказ.

Посылка экспедиции на Восточный берег Каспия была одной из главных задач в ермоловской политике. Почти два года он переписывался с Нессельроде по этому поводу. Ничего не добился. Пошел на свой собственный риск – дал приказ готовить корабли. Наконец, недавно из Петербурга были получены официальное разрешение на посылку экспедиции и подарки для Хивинского хана.

Командующий дернул за шнурок,– в приемной звякнул колокольчик. Вошел дежурный офицер. Ермолов встал, сказал, набивая трубку:

– Пригласи-ка, голубчик, майора Пономарева и капитана Муравьева. Здесь они?

– Здесь, ваше высокопревосходительство!

– Ну так пригласи...

Офицеры остановились у порога, одновременно отдали честь и сняли фуражки.

– Проходите, господа, – пригласил Ермолов, мельком окинув обоих и остановив недовольный взгляд на майоре. Пономарев заметно изменился в лице. С виду ему было лет сорок. Тучное тело майора плотно облегал поношенный мундир и лосины. Одутловатое лицо землистого цвета, мясистый сизый нос и повинные глаза выдавали в нем человека пьющего. Наместник Кавказа недолюбливал Пономарева за какие-то «старые грешки», перебрасывал с места на место по службе. Свитские считали, что причиной тому алкоголь, но в сущности было что-то другое, о чем и Ермолов и Пономарев умалчивали.

Капитан Муравьев выгодно отличался от опального майора и внешностью, и благоволением главнокомандующего. Это был двадцатипятилетний шатен вышесреднего роста. Лицо открытое, русское. Глаза большие, умные, насмешливые. Держался он с достоинством. Скептическая улыбка говорила о некотором высокомерии капитана, но два Аннен-ских креста, орден Владимира 4 степени и орден австрийского короля Леопольда прощали ему этот небольшой «грех». Сейчас эти награды поблескивали на груди, под пышными эполетами.

Муравьева командующий приблизил к себе в Видзах, перед самым началом войны с Наполеоном. Алексей Петрович тогда командовал гвардейским корпусом. Вновь прибывший прапорщик обратил на себя внимание познанием математики, блестящей остротой и твердостью суждений. Эти качества всегда любил и отличал в своих подчиненных Ермолов.

С генералом Ермоловым Муравьев прошел всю войну. Участвовал в знаменитых сражениях при Бородино, на речке Березине, под Кульмом. Храбрость его изумляла Алексея Петровича, и он ставил Муравьева в пример другим, потому что это была не безрассудная храбрость добра-молодца, а осмысленные, предельно смелые действия, окрашенные завидным хладнокровием. Ермолов обращался с капитаном запросто, как с младшим братом. Звать себя велел по имени-отчеству, и только в сугубо официальной обстановке он для него был «вашим высокопревосходительством».

Несмотря на столь близкие отношения генерала с гвардейским капитаном, первый все-таки знал о своем подчиненном слишком мало. Например, он не смог бы сказать, как жил Николай Муравьев до войны в петербургской школе колонновожатых, о чём думал и какие вынашивал идеалы. Алексей Петрович пока и предполагать не мог, что гвардии капитан Николай Муравьев – основатель первого тайного юношеского общества; – «Священной артели». Не знал и о том, что многие выходцы из школы колонновожатых и другие армейцы, друзья Муравьева, – Лунин, Фонвизин, Орлов, Матвей Муравьев, брат Александр были вовлечены в тайное общество благодаря вот этому, не по летам серьезному, офицеру. Армейская служба разъединила Николая Муравьева с ними – он уехал сюда, на Кавказ. Но связь со старыми друзьями не порывал и был в курсе всех событий, какие происходили в «Священной артели». Впрочем, от всевидящего ока Ермолова уберечься было трудно. Если он и не знал о прямой причастности своего подопечного к вольнодумцам, то, во всяком случае, догадывался о его истинных взглядах и настроении. Поводов к этому было более чем достаточно...

– Присаживайтесь, господа, – Ермолов указал глазами на кресла.

Офицеры сели сбоку стола. Генерал раскурил трубку» сказал, выпустив облачко дыма:

– Завтра вам предстоит отправиться в экспедицию, о коей мы уже не раз говорили. Долгом своим, однако, считаю еще раз напомнить...– Он встал, взглянул на карту и, помедлив, провел дымящейся трубкой по восточному берегу Каспия.– Во-первых, надо будет выбрать подходящее место для постройки крепостцы на том берегу. Попробуем завязать торговлю с туркменами и Хивой. А там, если будет угодно господу, осуществим и более отдаленные планы – пробьем караванный путь в Индию (2).

Командующий пристально посмотрел на Муравьева.

– Место для постройки крепостцы надо выбрать подальше от берегов персидских, дабы не возбудить опасения шаха.

– Понятно, Алексей Петрович,– отозвался Муравьев.

– Главнейшее затруднение в выборе места будет происходить от недостатка пресной воды. На изыскание ее придется обратить наитщательное внимание. Ну, и само собой разумеется, желательно, чтобы путь от сей крепостцы до Хивинского ханства наикратчайшим был...

Оба молча кивнули.

– Во-вторых, – строго произнес командующий и посмотрел на Пономарева. – За все предприятие по отправке капитана Муравьева в Хиву, отвечаете вы, Максим Иваеыч.

Майор еще раз кивнул, щеки его густо покраснели. Ермолов продолжал:

– Возьмете аманатами несколько человек из знатных туркменцев, если они согласятся везти капитана в Хиву. Если же почувствуете, что отправка сия чревата опасностью, то путешествие надо будет оставить до лучших времен.– Ермолов перевел взгляд на Муравьева.– А во всем прочем, Николай Николаевич, полагаюсь на вашу рассудительность и мужество. Последнее слово за вами.

– Рад служить верой и правдой отечеству! – в сильном волнении выговорил Муравьев.

Командующий благосклонно смежил веки.

– Ну вот и все,– сказал он.– Инструкцию относительно поездки и мое письмо к Мухамед-Рахим-хану получите завтра у Вельяминова..

В полдень в открытые окна ворвалась частая дробь копыт. Ермолов выглянул в окно. На площади перед штаб-квартирой строились в длинную шеренгу казаки. Перед строем, зычно покрикивая, проезжался усатый кавалерист. Командующий узнал в нем полковника Табунщикова.

Вскоре в кабинет вошел Рельяминов и доложил, что казачий отряд готов к отбытию в Шушу, в распоряжение генерала Мадатова. Ермолов накинул на плечи бурку.

Проходя мимо белых колонн парадного подъезда, он поздоровался со свитскими и спустился на выстланную жженным кирпичом площадь. Табунщиков тотчас же спрыгнул с коня, бросил поводья ординарцу, скомандовал «смирно» и, придерживая шашку, побежал к командующему. Голос у полковника был густой, басистый. Рапорт прозвучал впечатляюще. Ермолов вместе с Табунщиковым прошелся вдоль строя, остановился.

– Ну ладно, казак... Речей говорить не буду. Отправляйся с богом... А это, – Ермолов достал из-под полы засургученный свиток.– Это передашь собственноручно Мадатову... Не вздумай утерять...

– Боже упаси, ваше превосходительство, – испуганно пролепетал полковник.

– Ну, с богом...

Табунщиков козырнул, вскочил в седло и казаки, на ходу перестраиваясь в колонну по четыре, прогарцевали мимо здания штаб-квартиры...