Текст книги "Море согласия"
Автор книги: Валентин Рыбин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)
На восточном берегу разгуливал зимний ветер. Кумыш-Тепе, претерпевший нашествие астрабадцев, выглядел убого. Люди, как зачумленные тушканы, перебегали из кибитки в кибитку и подолгу не показывались наружу. Не стало шумных гургенских базаров, опустел берег. Оставшиеся в живых перекочевывали на Атрек в Гасан-Кули и к Балханам. Кумыш-Тепе не покинули только те, кто служил персиянам, чьи родственники находились заложниками в Астрабаде и Тегеране. Одним из таких был Назар-Мерген.
В промозглый день сидел он в шерстяном заплатанном чекмене у горящего очага в кибитке и думал, что ему делать дальше. Он был одинок. Семья его находилась в какой-то деревушке близ Ноукента. Вернуть назад жену и детей он мог бы лишь при одном условии: надо было найти дочь Гамза-хана, привезти ее.
Тысячу раз проклинал себя Назар-Мерген за то, что не ушел когда-то с Киятом на Атрек, не подчинился его воле. Не захотел Назар-Мерген никому покоряться, потому что сам хотел сделаться большим ханом. Завладеть землями и людьми Гургена мечтал он. Вот и добился своего. Весь опустошенный Гурген перед ним: иди бери обеими руками. А жены и детей нет. Обед сварить некому. Да и варить-то из чего. Последний чувал риса унесли разбойные персы. Назар-Мерген, скорчившись, шевелил прутиком в очаге, разгребал жар. Кончик прутика вспыхивал и потухал. Неожиданно возле кибитки послышались шаги и чей-то очень знакомый голос. Назар-Мерген мгновенно поднялся, выглянул из кибитки. К нему шли двое. Один был – мастер Аллакули-уста. Другого Назар-Мерген узнал не сразу. Лишь приглядевшись, вспомнил – это тот самый амбал, что приезжал с Мир-Садыком, – Черный Джейран. Хозяин не мог понять, откуда они взялись. Аллакули-уста со слезами на глазах поприветствовал Назар-Мергена и начал спрашивать, куда делись его кибитки и жены с детьми. Хозяин молча ввел гостей, бросил им старую кошму, чудом сохранившуюся после разбоя, и бесстрастно начал рассказывать о том, как люди Кията напали на астрабадские берега, ограбили пять деревень, как в отместку Мехти-Кули-хан прислал свое войско, сжег половину Кумыш-Тепе, многих увел в плен. Кибитки Аллакули-уста тоже сгорели, а семью его поделили между собой каджары.
– Ой, горе мне!.. Ой, горе!.. – взвыл сиплым голосом Аллакули-уста.
Назар-Мерген посмотрел на него, сказал рассудительно:
– У меня тоже всю семью увели... Плачь – не плачь, горю слезами не поможешь. Так ведь, амбал? – спросил он Черного Джейрана. Тот тихонько засмеялся.
Назар-Мерген поведал серебряных дел мастеру, как можно выручить из неволи свои семьи. Если найти дочь ноукентского хана, то и семьи вернутся. А кибитки и добро нажить можно: руки у Аллакули-уста золотые.
Немного успокоившись, Аллакули-уста стал рассказьь вать о поездке в Астрахань.
Шестеро их во главе с Данияром пошли к астраханскому губернатору Бухарину, подали прошение и пешкеш – два золоченных подноса, несколько ковров и мешочек золота. Подарки губернатор принял и пообещал, что отправит прошение туркмен в Петербург. Данияру велел подождать. Больше трех месяцев они жили при караван-сарае, ждали, когда позовет губернатор. Наконец, он вызвал. Трое пошли С Данияром и не вернулись. Аллакули-уста с Черным Джейраном долго ждали возвращения Данияра, но так и не дождались. На другой день им сказали, что Данияра и тех тро их посадил губернатор в острог. Тотчас, не раздумывая долго, бросился Аллакули-уста к пристани, чтобы попасть на корабль Багир-бека, а брига у пристани уже нет, – уплыл еще утром. Хитрый купец прознал об опасности раньше всех.
Больше месяца добирались Аллакули-уста и Черный Джейран до своих земель: пешком шли и на верблюдах еха-ли, наконец, сели в большую персидскую лодку и приплыли в Астрабадский залив...
Назар-Мерген понял, что затея с фальшивым прошением не удалась, но не пожалел даже. Не до того ему было. Выслушал он Аллакули-уста и опять возобновил разговор о дочери персидского хана...
Сидя у дымящего очага, они обдумывали – где искать пленницу. Назар-Мерген предполагал, что она, может быть, в Гасан-Кули. Но как туда поедешь? Как людям на глаза покажешься, когда тебя там ненавидят больше паршивой собаки. Назар-Мерген советовал податься туда Аллакули-уста одному. Старик пожевал губами и согласился. Обдумав, как лучше завести разговор о персиянке, он сказал:
– Вот Черный Джейран человека Киятова от смерти спас. Спрятал его от джеллада и взбесившихся рейятов в мазарах. Если только найти того старика, он поможет. Он жизнью Черному Джейрану обязан. Только бы найти его. – Аллакули-уста и амбал решили ехать вместе...
Спустя час, раскачиваясь на верблюжьих спинах, они выехали из Кумыш-Тепе. По пескам, по прибрежным ракушкам, сквозь ледяной ветер. К вечеру достигли устья Атрека и стали отыскивать яшули Нияза, которому астрабадский хаким отрубил руку. Черный Джейран вспомнил имя того человека. Им показали кибитку безрукого и они, привязав верблюдов, двинулись к ней.
В кибитке на кошме сидели человек шесть. Нияз-ага рассказывал своим приятелям о том, что по пути с верховьев Атрека повстречал отряд текинцев. Его остановили, спросили, откуда родом, и узнав, что пострадал от персов, отпустили. Нияз-ага успел узнать, что Хива-хан шлет большое войско, дабы отбить у каджаров гургенских иомудов и на всем побережье водворить власть Хивы. Джигиты, собравшись в кибитке Нияза-безрукого, обсуждали, как им быть. То ли бежать на Челекен к Кияту, то ли принять текинцев и помочь им в войне против Мехти-Кули-хана. За этой беседой застали их Аллакули-уста и Черный Джейран...
Увидев гостей у входа, Нияз-безрукий поднялся живо с кошмы и пригласил их войти. Они сняли чарыки и опустились на кошму. Все шестеро знали Аллакули-уста. Ничего против его не имели: зла он атрекцам не приносил, наоборот, часто они к нему ездили за украшениями, продавали награбленное серебро и золото. Черного Джейрана встретили с некоторой осторожностью: звероватое выражение лица, нестриженая всклокоченная голова и мускулы, проглядывающие сквозь драный халат, вселяли в хозяев уважение к этому человеку. А Нияз-ага как увидел его, сразу заулыбался, поздоровался и стал объяснять всем, что это и есть тот самый амбал, который не дал Ниязу умереть в чужом краю. Тут же Нияз-ага выскочил из кибитки, и вскоре жена его – щуплая старуха – принесла чайники. Долго сидели, вспоминали о казни и, лишь обговорив все подробности, перешли к делу.
Пришлось опять мастеру рассказывать о случившейся беде, о персиянке.
Сидящие в кибитке заволновались, заговорили все сразу. Начали расспрашивать: из какой деревни этот Гамза-хан, потому что грабили пять деревень и девушек увезли не-мало – можно ошибиться при опознании.
– Из Ноукента он, – сказал Аллакули-уста...
– Из Ноукента? – радостно спросил молодой джигит это был Смельчак. – Если из Ноукента, то я могу тебе помочь, Аллакули-уста, найти эту персиянку. Только она далеко...
– Хов, Алладурды-джан, – приторно заканючил Аллакули-уста. – Бог видит, судьба моя оказалась в твоих руках. Помоги мне, а я перед тобой в долгу не останусь. Вот держи, он подал ему мешочек с серебром. – А как привезешь девушку, получишь втрое больше от меня, да от Гам-зы-хана.
Смельчак вертел в руках кожаный мешочек, туго набитый монетами, и не решался. Все подталкивали его и уговаривали, чтобы ехал, помог мастеру. Аллакули подумал, что Смельчак один боится отправляться в долгий путь, сказал живо:
– Вот и друг наш... Черный Джейран с тобой отправится. Вдвоем веселее будет.
– И это верно, – сказал Нияз-ага. – На него ты мо-жешь надеяться, как на самого себя, проверенный человек...
Смельчак согласился, но с оговоркой:
– Только привезу ли, этого обещать не могу, – сказал он. – Тот человек, когда мы плыли из Персии, говорил, что отвезет девушку в Хиву – хану: красоты она такой, редко на земле встретишь...
– Привези, Алладурды-джан, привези».. Жизнью тебе буду обязан... Вот и еще на, если не веришь. – И мастер достал из кушака еще пригоршню серебряных монет – тюмены-падша...
Гости заночевали у Нияза-безрукого. Утром чуть свет он с помощью своих друзей снарядил в дорогу верблюдов, и Смельчак с Черным Джейраном пустились в путь.
Весь день верблюды вышагивали вдоль морского бере га, обходили лагуны, заросшие камышом. Весь день дул холодный ветер с суши на море и обдавал пылью зеленые волны. За день путешественники не встретили ни человека, ни зверя. Ночевали, положив верблюдов наземь и укрывшись чекменями. Холод пробирал до костей. Уснуть долго не могли. Смельчак рассказывал амбалу, как красива та девушка, за которой они едут, а Черный Джейран спрашивал: сколько денег в том мешочке, какой дал Смельчаку уста. Смельчак отвечал: подсчитывать потом будем, когда маленькую ханшу привезем. Черный Джейран жадно поглядывал на Смельчака, глаза у амбала загорались зелеными огоньками, как у волка.
На другой день, к вечеру, из-за барханов выехал к морю отряд конников. Смельчак спрыгнул с верблюда, начал тянуть его вниз, чтобы уложить наземь. То же проделал и Черный Джейран. Конники, однако, увидели путников и поспешили к ним. Смельчак решил, что это сотня текинцев и закрылся с головой чекменем, чтобы было не так страшно принять смерть. Вскоре он услышал топот коней и голоса над самой головой. Смельчак высунул голову и узнал Махтум-Кули-хана. Хан тоже угадал Смельчака.
– Куда путь держишь, Алладурды? – спросил Махтум-Кули-хан.
– На Челекен, сердар, – живо, с некоторой гордостью отозвался Смельчак.– Дело у меня есть к Булат-хану...
– У меня тоже к нему дело, – сказал Махтум-Кули-хан. – Как войдешь к нему в кибитку и увидишь его, сразу скажи, что меня видел. Скажи – войско Хива-хана идет к берегам нашим. Скажи – Махтум-Кули-хан решил не принимать сражения. Скажи – ушел на Дарджу. Если же застанешь самого Кията, то спроси у него, как быть дальше. Но это па всякий случай... Кият – в гостях у русского генерала...
– Есть, хан, я все сделаю, как приказываешь, – заговорил и заулыбался Смельчак...
Махтум-Кули-хан пожелал Смельчаку и его напарнику счастливой дороги, и конный отряд вскоре скрылся за барханами.
Прошло еще три дня, прежде чем путешественники достигли берега, откуда был виден Челекен. Он лежал на море и чтобы попасть на него, надо было покрыть два фарса-ха по воде. По словам островитян, глубина на перешейке достигала по грудь лошади. Ходили слухи, что и первые люди на остров переехали на верблюдах. Но сейчас верблюды боялись даже подойти к воде. Смельчак сразу отказался от глупой затеи.
Вечер и всю ночь они жгли на берегу сухие ветви тамариска и саксауловые коряги, чтобы привлечь внимание островитян. И утром к берегу подошел киржим Булат-хана. Верблюдов оставили на берегу, а их усадили в парусник и повезли на остров.
Встретила их немногочисленная толпа ребятишек и женщин, которые стояли поодаль у кибиток. Как только причалил киржим, из своей кибитки вышел Булат-хан. Толстый, на коротких ножках, он словно подкатился к берегу. Соскочив с борта на землю, Смельчак спросил сразу:
– Кият-ага приехал?
– Нет, не приехал – испуганно ответил Булат-хан...– А ты знаешь где он? Может, и в живых его уже нет?
– Не знаю, хан-ага... Но скажи ему, как вернется, что Махтум-Кули-хан ждет его на Дардже. С хивинцами надо воевать...
– О аллах, неужто быть войне? – опечаленно сказал и затряс бородой Булат-хан. Тут же он пригласил приезжих . к себе...
Весь день они спали крепким сном. Вечером, когда проснулись, Смельчак спросил: где стоят кибитки Кеймира. Булат-хан охотно вызвался проводить гостей. Смельчак сказал, что обойдутся без него. Сгустились сумерки и небо слилось с морем, когда они словно черные призраки, вышли из кочевья Булат-хана и направились к двум одиноким кибиткам, едва видневшимся на песчаном берегу острова.
Кеймир-батрак, по обыкновению, вечерние часы проводил в обществе друзей – Курбана и Меджида. И в этот вечер они пришли к нему с дутаром поразвлечь пальвана и его красавицу-персиянку. Давно уже она стала его женой. Получил Кеймир благословение муллы Каиба и устроил свадебный той. Пиршество вышло не слишком богатым, но не хуже, чем у других островитян-бедняков. Все было, как положено на тое. Правда, не состязались джигиты на скачках. Но боролись пальваны и стрелки палили по шапкам, и бахши пел: на дутаре играл Курбан...
Он и сейчас подтягивал струны, пока Кеймир советовался с ними и с Меджидом, как ему продать драгоценный камень из ожерелья Лейлы. Долго он не верил и посмеивался над женой, что голубой камушек стоит целой отары и двадцати лошадей. Довел Лейлу до слез и только тогда убедился, что жена не шутит, да и какой смысл ей обманывать. Другое дело, если бы сказала, что этот камушек ничего не стоит.
Меджид советовал:
– Как приедет какой-нибудь купец из Энзели или из Баку, давай отправимся в путь и там продадим твой бриллиант... Только чтобы не схватили рейяты...
Курбан предостерегал:
– В Энзели ты не успеешь его из кушака достать, как тебя фарраши схватят, а в Баку за воров посчитают. Здесь надо продать драгоценность... Прямо на купеческом корабле.
– Оба вы правы,– ответил пальван. – Опасность нас везде подстерегает, хоть вовсе из кибитки не выходи... А я думаю, надо так жить, чтобы нас тоже хоть немного боялись... Камень продадим, киржим или гями купим – заживем по-другому...
– Дай-то бог, – улыбнулся Курбан. – Давно уже к Астрабаду не ходили, белого света не видели...– Он ударил по струнам, хотел было запеть, но в это время в кибитку вошла испуганная Лейла. В больших глазах персиянки стоял испуг, губы вздрагивали...
– Там двое, – прошептала она... – За кибиткой стоят.
– Кто такие? – спросил Кеймир и хотел было подняться с кошмы, но у входа послышались мужские голоса. Гости спрашивали у матери пальвана, как им увидеть ее сына. Старуха приглашала гостей в кибитку. Вот они подошли ближе, пригнувшись, словно нырнули в юрту и остановились, осваиваясь в полумраке...
– Хей, пальван, неужто не узнал?– спросил радостно Смельчак и уже было шагнул к Кеймиру, но в это мгновение второй гость вскрикнул: «Вах, дат-бидат!» и выскочил из юрты. Кеймир успел узнать его. Словно барс прыгнул он с кошмы, сунул ноги в чарыки и побежал к загону, где стоял конь. Мгновенно пальван вскочил в седло и поскакал за беглецом. Его было видно. Крупными скачками он бежал поперек острова. Светлая лунная ночь лежала над Че-лекеном. Беглецу невозможно было скрыться...
Кеймир пустил коня -во весь опор и скоро настиг Черного Джейрана. Нагоняя, со всего размаху полоснул его вдоль спины камчой и хотел конем преградить ему путь, но беглец метнулся в сторону и побежал к морю. Фигура его замелькала в полутьме между кустов черкеза. Пальван поскакал следом, объезжая хлесткие ветки. Черный Джейран выскочил к ямам «пшеноваров», где из песка вытапливали нефтакыл. Оттуда шли несколько парней с лопатами. Кеймир закричал им:
– Хов, ийгитлер, ловите этого вора! Проклятье его роду и дому!
Парни бросились за Черным Джейраном. Один следом, другие наперерез. Вот они сцепились с ним, но он раскидал их, как котят, и опять бросился бежать...
Паника поднялась в кочевье Булата. Несколько молодцов вместе с Булат-ханом поспешили на место суматохи, куда уже бежали со всех сторон «пшеновары», солеломщики, арбакеши... Кеймир преследовал амбала по берегу. Тому оставалось одно: или остановиться, упасть на колени и просить пощады, или прыгать в море. Пока же он несся по песчаной отмели, то и дело оглядываясь и испуганно взвывая. Внезапно навстречу ему выскочило несколько человек. Амбал на мгновение остановился, взмахнул руками и бросился в волны. Кто-то кинулся за ним вплавь, но Кеймир не спеша слез с седла и крикнул челекенцу:
– Ай, вернись, не надо... Никуда не денется... Теперь он мой...
Черный Джейран удалялся все дальше и дальше в море, но пальван не проявлял никакого беспокойства. Кеймир следил за беглецом и поплевывал на песок. Пальвана обступили челекенцы. Прибежали Курбан с Меджидом, а с ними – Смельчак. Булат-хан со своими подъехал, слез с седла, неодобрительно покачал головой:
– Говорят, пальван, он твой гость?
– Я его из кибитки не прогонял, – хмуро отозвался Кеймир. – Сам побежал... А раз побежал, значит с черными мыслями явился...
– Кто он такой? – спросил Булат-хан.
– Тот самый, Булат-ага, что всю выручку твою у меня украл и украшения, купленные для Тувак...
– Неужто тот самый? – не поверил Булат-хан.
– Он, хан-ага... Он... – со злорадством проговорил Кеймир и повел коня вдоль берега, потому что Черный Джейран повернул назад и приближался к оконечности острова, как раз к кочевью Булат-хана.
Встречали амбала молча. Тяжело двигая руками, он подплывал к берегу. Видно было, что силы оставляют его. Амбал с трудом дотянул до отмели, поднялся на ноги, сделал несколько шагов и упал. Курбан, Меджид и еще несколько йигитов бросились в волны и вытащили амбала на берег. Черный Джейран, видимо от усталости, потерял сознание.
– Хей, друзья, помогите мне, – сказал Кеймир и взвалил амбала поперек седла. Взявшись за уздечку, пальван, как ни в чем ке бывало, повел коня мимо кибиток Булат-хана. Ребятишки увивались вокруг лошади с пленником. Женщины, выйдя из кибиток смотрели на пальвана и его поверженного врага, переговаривались между собой. Кеймир увидел старшую жену хана, Нязик-эдже. Увидел
Тувак, стоявшую рядом с ней. Лицо ее было задумчивым. И не понял пальван, да и знать не хотел, о чем она лет...
ВЕСТИ ИЗ АСТРАХАНИВ Тифлисе шел снег.. Горы оделись в белый убор. Тускло поблескивали маковицы церквей, и безлистые тополя над Курой уныло шуршали ветвями.
И все-таки здесь не было той неодолимой скуки, что в Дербенте, Гяндже или Баку. Так же, как и летом, только чуть приглушеннее звенели колокола Сиона и на ковальни в кузницах, шумели базары и скакали по грязным слякотным дорогам конные казаки. В мастеровых рядах стучали сапожные молотки, поскрипывали ткацкие станки, а из лавок, несмотря на стужу, высовывались длинноусые купцы, зазывая покупателей. В дни, когда выглядывало солнце, а таких дней было больше, чем пасмурных, на крыши и на длинные, нависающие над улицами, балконы выходили женщины: выбивали ковры и вытрясали половики. Под самыми балконами лихо катились фаэтоны, и кучера с козел озорно кричали хозяйкам.
В зимний погожий день в Тифлис въехали повозки с послами. На них никто не обратил внимания. И даже встречные фаэтонщики не спешили уступить дорогу приезжим...
Кортеж Муравьева выкатил на площадь, к дому главнокомандующего. Здесь тоже не сразу спохватились, что приехали заморские гости. И уж совсем Муравьев пришел в недоумение, когда узнал в офицере, выскочившем встретить приезжих, майора Пономарева...
– Максим Иваныч, вы ли это или я брежу?!
– Я... Кто еще кроме меня, – довольно отозвался майор. – Тяни к трактиру, там послам отведены комнаты. – Он сам залез на одну из повозок, где сидел Кият, и протянул ему руку: – Ну, кунак, жив-здоров? Не уходило тебя в дороге? Молодец, старина... Сейчас отдохнем, как следует... А ты, Николай Николаевич, как разместим гостей, сразу со мной айда к Вельяминову. Там давно тебя поджидают. И мне не дали даже дня дома пожить, срочно сюда вызвали... – Что еще случилось? – спросил Муравьев. – Да черт их, канцелярских крыс, знает, – уклончиво ответил Пономарев... Николай Николаевич велел кучерам ехать к трактиру. Демку отправил к князю Бебутову и приказал наводить порядок в квартире. Возле трактира послы вылезли из повозок. Группа подвыпивших офицеров, выходя из питейной, посторонилась, пропуская наверх по лестнице мусульман. Кто-то поздоровался с Муравьевым. Он не оглянулся, не было времени ответить. Трактирщик, по кличке Француз, шумно суетился вокруг гостей, звеня ключами. Спустя час, послы сидели на коврах и пили чай, а майор с капитаном спешили на прием к Вельяминову...
Они поднялись на круглоколонное крыльцо, здороваясь со встречными, прошли через вестибюль, затем по лестнице – на второй этаж и – в кабинет начштаба...
– Долго, долго заставляете себя ждать, господа, – упрекнул генерал-лейтенант Вельяминов. Однако тут же подошел к Муравьеву и трижды обнял его. Начштаба был в длинной собольей шубе и зябко кутался в нее. Голова его по самые уши пряталась в воротник. Тут же стоял начальник канцелярии Могилевский, недавно вернувшийся из Ну» хи. Муравьев уже слышал, что вместе с Ахвердовым они успешно завершили вояж по Шекинскому ханству, обращая его в русскую область. Вельяминов, пригласив сесть офицеров, прошел за стол, сел сам и спросил с насмешкой:
– Уверены вы, господин Муравьев, что послы, доставленные вами, не есть липовые? Вот читайте донос астраханского губернатора.
Муравьев, приблизившись к столу, взял из рук начштаба бумагу, взглянул с недоумением на Пономарева. Тот пожал плечами и болезненно сморщился. Капитан опустился в кресло и начал читать.
Бухарин сообщал о том, что в ноябре к нему явилась депутация туркмен и подала прошение на имя государя Александра Первого о принятии туркмен-иомудов в подданство России. Далее говорилось, что губернатор, не имея полномочия сопровождать ко дворцу подобные письма без ведома главнокомандующего, направляет сие прошение его превосходительству генералу от инфантерии, наместнику Кавказа Алексею Петровичу Ермолову...
– Черт знает что такое... Ничего не понимаю, – недоуменно выговорил Муравьев и передал письмо губернатора Пономареву. Пока майор читал, Вельяминов подал капитану прошение туркмен. Муравьев рассмотрел его внимательно, сказал уверенно:
– Подвох, Иван Александрович... Ей-богу, подвох... А сужу я потому так, что печать Кията к этому письму прикреплена. Не станет никогда он собственноручно ставить печать на этом документе. У него свой такой есть, заверен-. ный шестью печатями и одиннадцатью пальцами атрекских и челекенских старшин. Зачем ему связываться с какой-то другой группой, когда мы его назначаем главным доверен ным лицом на том берегу?
Пономарев, прочитав бумагу, положил ее на стол, сказал с легким упреком:
– Вам не пристало сомневаться, ваше превосходительство, хотя бы потому, что люди эти обращаются явно не по назначению. Думаю, они нарочно избегают Алексея Петровича: знают, бестии, что подобная бумага уже написана Киятом на имя главнокомандующего...
Муравьев, видя, что Вельяминов продолжает сомневаться, заявил с обидой:
– Ваше превосходительство, простите за неучтивость... Но вам следовало бы верить подданным государя российского, а не кучке негодяев-туземцев, кои пытаются обойти командующего и предстать пред очи государя со своим прошением. Если император их примет и приветит, Алексею Петровичу трудно будет доказать, что сии посланцы – проходимцы.
– Да разве ж я вам не верю! – усмехнулся Вельяминов. – Верю, дорогие мои... Но недаром говорится – верь, |но десять раз проверь. Проверить, думаю, не мешает... Тем более и Алексей Петрович, ознакомившись с бумагой губернатора, поручил мне проверить и доложить суть. В то время, как читалось письмо губернатора Астрахани и прошение туркмен, Могилевский стоял у зеленых оконных портьер и смотрел на площадь, по которой один за другим прокатывались фаэтоны и останавливались против здания городской думы. Из фаэтонов вылезали чиновники, шли не спеша к парадному крыльцу и скрывались за массивными дверями. Могилевский обозревал площадь, но внимательно слушал высказывания обоих офицеров. Он понимал, что Пономарев и Муравьев правы и что Вельяминов им верит, но тоже был на стороне начштаба хотя бы потому, что подробности расследования о прошениях двух депутаций надо было представить письменно Ермолову. Могилевский повернулся к столу, прошел неслышно по ковру и предложил Вельяминову:
– Иван Александрович, я считаю – не лишне побеседовать с Киятом. Разумеется, не официально, дабы не навлечь подозрения и не обидеть туркмена. Я приглашаю вас, господа, к себе на ужин.;– С этими словами он посмотрел на всех и прибавил:– Суть нашей беседы в компании будет не ради проверки Кият-бека. Я не менее вас верю ему. Но Кият-бек поможет нам уличить настоящих преступников, каковыми является астраханская депутация. Так что, если вы не против приглашения, то и Кията захватите с собой.
Офицеры согласились. Вельяминов что-то буркнул себе под нос, затем невразумительно н быстро проговорил, что у него много дел. Могилевский не стал настаивать, чтобы он был на ужине.
Вечером Пономарев и Муравьев пригласили с собой Кията, сели в карету и приехали к начальнику канцелярии. Могилевский занимал двуэтажный дом – бывшее поместье какого-то персидского бека. За время своего житья в этом доме, Могилевский пристроил к нему фасад с колоннами, и теперь дом выглядел на европейский лад. Гостей провели в гостиную, посреди которой стоял длинный стол, заставленный блюдами и бутылками. В гостиной уже сидели несколько господ-офицеров с дамами. Как только гости вошли, хозяин тотчас представил всем знатного туркмена, напомнив, что это тот самый Кият, который был знаком еще с Ртищевым.
Могилевский усадил Кията подле себя, предложил выпить за дорогого гостя. Кият пить не стал, но тотчас включился в общую беседу. Разговор сводился к вопросам о нравах туркмен, об одежде, о свадебных обрядах. Беседуя, Могилевский сказал, как бы между прочим:
– Как-то там теперь поживают мои знакомые гурген-цы Сеид-ага, Сеид-Абдулла и Хан-Сеид-Мамед? – Он назвал имена, чьи печати и подписи значились в прошении, поданном астраханскому губернатору.
Кият спокойно выслушал хозяина, спросил:
– Говоришь, гургенские?
– Да, Кият-ага, они раньше жили на Гургене. Не знаю – где живут теперь.
– Что-то я не знаю таких, – ответил Кият. Подумал и еще увереннее заявил: – Нет, не знаю таких. Ты ошибаешься, господин. Я родился и вырос на Гургене. Всех людей знаю от мала до старого...
Ответ Кията вызвал у офицеров и советника улыбку, – стало окончательно понятно, что депутация, наименовавшая себя «туркменами Гургена» – мошенничество каких-то неизвестных проходимцев.
Выпили еще по одной. И офицеры экспедиции, уже не обращая внимания, что о них подумают другие гости, вместе с Могилевским завели деловую беседу с Киятом. Советник рассказал о подлоге и стал называть имена других, поставивших печати на прошении. Фамилии и имена некоторых старшин Кияту были известны – действительно эти люди жили на Гургене. Но когда дело дошло, что к прошению прилеплена и Киятова печатка, он встал и от негодования вышел из-за стола.
Могилевский был не рад, что затеял разговор. Кията с трудом убедили, что ему верят и не сомневаются в его искренности. Однако до окончания ужина он так и не переменил испорченного настроения. «Сколько их, кровожадных, зарится на власть! Знать бы их – ни одному не дал бы пощады!» – думал он и зря пытался себя успокоить. Душа его горела жаждой мщения.
На следующий день Могилевский приступил к составлению записки о двух туркменских депутациях. Документ, полностью обличающий мошенничество «астраханской группы», был подан начальнику штаба.
