Текст книги "Море согласия"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

Курбан потоптался на месте, страшась властного голоса Кият-хана. Сказал заискивающе:

– Хан-ага, мы всегда с почтением к тебе. И сейчас привезли тебе рейятов.

Кият-хан сразу оживился. Прикрывая ладонью прищуренные глаза, взглянул – кто там стоит за спиной Курбана. и увидел четверых связанных каджаров.

– Идите за мной, – сказал он и зашагал к своей белой кибитке. Возле старой черной кибитки остановился. Пленников велел посадить туда. Огурджалинцев пригласил в свою большую восьмикрылую юрту. При приближении мужчин оттуда вышла, закрываясь пуренджиком от ветра, Тувак.

– О аллах, – сказала она со вздохом. – Бедной женщине нигде нет места... Хотела отдохнуть, но опять – гости.

Кият угодливо улыбнулся ей, а огурджалинцы подумали: «Сколько же власти у этой женщины, если она даже с Киятом так разговаривает?»

Тувак скрылась в соседней кибитке, а оттуда быстро вышла Мама-карры.

– Что подать, мой хан? – спросила она, войдя к кану, который усаживал гостей на ковер.

– Все, что есть, неси – это же огурджали! – с дерзостью засмеялся Кият, давая понять, что огурджалинцы настолько голодны, что все съедят.

Курбан обидчиво улыбнулся, а другие насупились от столь злой шутки. Кият, видя это, поспешил загладить свою вину.

– Значит, рейятов привезли ко мне? – спросил он весело. – Это хорошо. Вижу, что беспокоитесь обо мне. Я думал – раз убежали на другой остров, то уже не появитесь здесь.

В это время Мама-карры внесла большую деревянную чашу с шурпой и поставила перед гостями. Кият взял ложку, помешал в чашке и пригласил:

– Ешьте, что аллах послал. Да рассказывайте, как рейятов схватили.

Курбан сначала пытался скрыть, что взял их вместе с геми, но проговорился нечаянно и не стал врать – рассказал все, как было

– Значит, разбоем занялись? – чуть строже сказал Кият-хан.

Огурджалинцы присмирели. Уже и ложками в чашке не двигали, и губы сжали – о чем еще говорить? Кият, видя, что гости совсем носы повесили, решил хоть чем-то вознаградить их. Открыв ларец, что стоял на кованом сундуке, он достал шесть серебряных рублей и дал каждому по одному.

Огурджалинцы молча встали и удалились из кибитки. Дойдя до киржима, подождали, пока утихнет ветер. Как только волны стали мельче, поставили парус и отправились восвояси.

Кият пока не тревожил персиян: не хотелось выходить из кибитки в такую пыльную погоду. Лишь к вечеру он захотел взглянуть на пленников. Взял с собой Абдуллу, еще нескольких йигитов и все вместе пошли к ним. Персы, с осунувшимися лицами, только глаза зеленоватые, как у кошек, сидели, прижавшись друг к другу. Войдя в юрту, Кият окинул их беглым взглядом, пожурил:

– Как же так, хеврет-вали, попались разбойникам, а? Такие опытные моряки, а поддались. Силенок, видно, у вас маловато. Ну-ка, Абдулла, проверь, на что способны они.

Слуга подошел к одному – это был капитан геми, – схватил его за шиворот й поднял на ноги. Тут же Абдулла ребром ладони ударил перса по шее. Тот упал пластом к ногам хана. Иигиты рассмеялись, а Кият сказал:

– Да, работник из тебя неважный, рейят. Ты и гулум с нефтью не поднимешь.

Перс, приподнявшись на колени, молящими глазами уставился на Кията. Давясь слезами, он заговорил:

– Хан-ага, дай мне свободу – я скажу тебе важные вести.

Кият-хан засмеялся и оттолкнул ногой перса. Абдулла поставил на ноги другого. Этот был еще тщедушнее первого и чем-то напоминал общипанного воробья. Хан пожалел его:

– Ладно, не трогай его, Абдулла, – сказал он и вновь взглянул на капитана геми. – А этого веди в мою кибитку, хочу услышать, что он мне скажет важного.

Едва ввели перса в ханскую кибитку, он сразу упал на колени и быстро заговорил:

– Хан, я сразу понял, что ты и есть тот самый Кият, не принявший шахскую грамоту и титул хана. Хан, теперь обещай сохранить мне жизнь и дать свободу после того, что я расскажу.

Кият еще больше заинтересовался пленником.

– Ну-ка, развяжите ему руки, – распорядился хан. И Абдулла, вынув из ножен кинжал, разрезал за спиной перса веревку. Хрустнув плечами и опустив дрожащие руки на колени, перс присел, сложив по-восточному ноги. Напротив сели Кият и его слуги.

– Хан-ага, – взволнованно заговорил перс. – Я капитан той самой геми, которую захватили иомуды. с Огурджинского. Я спокойно жил в Энзели и занимался небольшой торговлей и никому не мешал.. Но вот дней десять назад приехал ко мне от Аббаса-Мирзычеловек и привез с собой тех троих, которые сидят в твоей черной кибитке. Того человека, который привез их ко мне, зовут Гамза-хан.

– Знаю такого, продолжай,– с интересом отозвался Кият-хан, а остальные вздохнули.

Перс попросил воды, потому что сильно волновался, а может, давно не пил. Абдулла налил ему чаю. Тот отхлебнул глоток и продолжал с тем же нетерпением:

– Гамза-хан велел, чтобы я подал им ужин, и моя жена принесла все, чего они захотели. Я сидел с ними и слышал весь разговор. Гамза-хан сказал тому худенькому: «Встаньте у Челекена поздно ночью и в кулазе плывите к берегу. Кибитки Кията в середине. Сам хан живет в восьмикрылой. Если есть стража, подползите незаметно и уберите ее с дороги. Потом пробирайтесь к кибитке хана. Привезете его голову – получите пять тысяч тюменов...»

Йигиты все как один схватились за рукоятки ножей. Кият вздрогнул, побледнел и чуть-чуть отпрянул от перса. А тот еще жарче продолжал:

– Хан-ага, мне они сказали: «Ты должен выполнять все приказания человека Аббаса-Мирзы». А о том, что хочу я их везти или нет, они не спрашивали. Гамза-хан только предупредил: «Не вздумай шутить, Касем, если дорожишь своей башкой». Что мне оставалось делать, хан-ага? Мы пришли на моей геми раньше времени и бросили якорь в пяти фарсахах от Челекена, чтобы дождаться ночи. Тут нас и схватили.

После того, что рассказал перс, все долго молчали. Вот, оказывается, что поджидало Кията! Смерть. Аббас-Мирза нанял убийц и оценил его голову в пять тысяч тюменов. Кията вдруг обуяла жажда действия. Ему хотелось чего-то, но он пока сам не знал – чего именно. Наконец, сказал:

– Приведи того, полудохлого.

Через несколько минут худощавый перс в драной шапке и грязном халате, согнувшись, вошел в кибитку и упал на колени. Ни слова не говоря, Кият выхватил нож и поднес острие к подбородку продажного убийцы. Тот, почувствовав острие, запрокинул голову.

– Отвечай, каджар,– холодно, с хрипотцой произнес Кият, и все подумали, что хан не выдержит – проткнет горло пленнику. Но Кият какой-то внутренней силой сдерживал себя.– Кто оценил мою голову – сам шах или Аббас-Мирза?

– Аббас,– прохрипел перс.

– Сколько стоит моя голова?

– Пять тысяч тюменов.

– Дорого ценят мою голову,– усмехнулся Кият. С лица его сошла бледность, щеки порозовели. Он обрел спокойствие и выдержку: – Теперь скажи, зачем персам моя голова?

– Шах объявил урусам газават. Все войска брошены в Талыш, Карабах, Мирак. Шах боится, что, как и в прошлые лета, туркмены придут на помощь русским. Он хотел сделать тебя своим лучшим ханом – ты отказался. Теперь он хочет видеть твою мертвую голову. Без тебя иомуды не нападут на могучую исламскую Персию.

Кият убрал от лица нож и хотел вложить в ножны, но никак не попадал. Перс решил, что хан призадумался, как ему быть, с кем идти – с персами или урусами, и обрел спокойный голос:

– Хан-ага, по всему Востоку разгорается газават. Победоносные войска шахиншаха уже заняли все ранее потерянные земли. Не сегодня-завтра вспыхнет Дагестан, и тогда весь Кавказ, поднятый во имя ислама, прогонит русских свиноедов. Хан-ага, отпусти меня, и я скажу Аббасу-Мирзе, что ты согласен принять титул хана с шахской грамотой.

Кият устало вздохнул и тихо вымолвил:

– Уведите его.

Над Челекеном сиял яркий осенний день. Небо было синее моря, а облака в нем – белее челекенской соли. На громадной равнине, где по праздникам устраивались скачки – «аламан-байга», борьба «гореш» и другие состязания и игры, собралось много народу. Пожалуй, никто не остался сидеть в кибитках. Даже старухи с внуками пришли взглянуть на затеянное Кият-ханом. На тахте, настланной коврами, собрались именитые люди острова. Пришел Таган-Нияз и Булат-хан, Мирриш-бай и Мулла-Каиб, Гут же, рядом с вожаками кочевий, сидели менее знатные, но почитаемые народом яшули и молодые храбрые йигиты. Трое лучших наездников из сотни Кията проезжались перед собравшимися и ждали распоряжений своего повелителя. Вот он сел в середине на тахту, сказал всем, чтобы угощались чаем, сластями, я дал знак трем всадникам начинать представление. Конники, пришпорив коней, поскакали в другой конец равнины и скоро скрылись с глаз. Только легкая пыль вилась в синем воздухе.

Кият приготовил три подарка. Тот, кто прискачет первым, получит белый тельпек и шелковый халат. Второму предназначались желтые сапоги. Третьему – кушак. Стоявшие с обеих сторон площади челекенцы ждали наездников, с нетерпением поглядывали в ту сторону, откуда они должны были появиться.

– Скачут! Скачут! – разнесся чей-то пронзительный голос. Зашумели, заулюлюкали и другие, встречая всадников. Но что это? Кони летят с такой тяжестью, будто их впрягли в арбу. Первым вырвался скакун мышастого цвета, за ним – карий жеребец, а третий отстал саженей на сорок. И едва всадники приблизились к толпе, все увидели страшное: за каждым скакуном следом волочилась веревка с человеческим трупом. Все мгновенно, как по команде, притихли: ужас закрался в сердца островитян. Ведь никто, кроме приближенных Кията, не знал о казни, хотя слышали, что огурджалинцы привезли каких-то пленных.

– Эй, люди! – крикнул с вызовом Кият-хан. – Чего замолчали? Выбросьте-ка трупы этих негодяев подальше.

В то время как Кият вручал подарки всадникам, несколько слуг Кията подхватили веревки с трупами и потащили их в сторону мазара.

– Так будет с каждым, кто посягнет на жизнь нашу! – сурово сказал Кият-хан и стал рассказывать, кто эти люди и почему он приговорил их к смерти.

Народ стоял подавленный. Но Кият предусмотрел все заранее. Тут же он объявил, что персу, сообщившему о намерениях подосланных шахом убийц, он дарует свободу, и тотчас велел своему человеку переправить капитана геми на материк и проводить до самого Астрабада. И на этом не кончились его благоденствия. Он объявил, что спасся от неминуемой смерти благодаря Кеймиру и считает навек себя его должником. Хан предложил всем желающим садиться в киржимы и ехать на Огурджинский остров, в гости к спасителю.

Охотников нашлось много. Почти пятьдесят киржимов – в каждом десять-пятнадцать человек – отошли от Челекена и к закату солнца приплыли к соседнему острову,

ИМЕНЕМ ПРИНЦА

Кият постиг умом и почувствовал сердцем, что война неизбежна. Его люди разъехались в Кочевья к аксакалам – повезли фирман, чтобы старшины собирали йигитов, ставили во главе каждой сотня хана и отправляли войско на Атрек. Выехал туда и он сам. На Челекене остались Булат-хан и Мулла-Каиб.

В Астрабадский залив отправилось более ста хиржимов, а над Атреком поблескивало столько копий, сколько было метелок камыша вдоль берега. Привели джигитов ханы Мангышлака и Карабогаза, приехал « двумя сотнями всадников гокленец Алты-хан. Ждали, вот-вот подойдут текинцы Ахала и Мургаба. По сообщениям, посланным Киятом, там было неспокойно. Племена, покоренные хивинским ханом, выходили из повиновения: отказывались служить в войске, платить дань. И теперь, когда прошел слух, что Кият зовет всех на битву с каджарами, в Ахале и по всему Мургабу собирались йигиты в сотни, спешно готовились к походу на Астрабад, Мешхед и другие города и селения Персии. С пятью сотнями всадников х Кияту прибыл из Ахала Дурды-хан.

Кочевье гасанкулийцвв гремело от множества разноплеменных голосов. В один из дней в залив вошел российский шлюп. Грозные пушки смотрели с его бортов. Кият прошептал с благоговением: «Аллах сделал угодное всем нам».

От шлюпа тотчас отделилась лодка и быстро приблизилась к берегу. Из нее вышли лейтенант Басаргин в черном бушлате и шапке, Муратов – в малиновом бешмете и круглой асечке. Третьим был человек в черном тельпеке и зимнем пальто. Кият сразу не узнал его. Лишь поздоровавшись с двумя первыми, он взглянул на третьего и угадал – Джадукяр. Растерявшись на мгновение, Кият не знал, что и подумать о нем.

– Ну что, Джадукяр? – ухмыльнулся Кият,– Попался? Долго ты мутил то тут, то там.

Джадукяр презрительно выпятил нижнюю губу и достал из-ва кушака свиток.

– Вот фирман Ярмол-паши,– сказал он с достоинством.– Я приехал поднять против шаха Гурген.

Кият с недоумением взглянул на Басаргина. Лейтенант сердито буркнул!

– Все правильно, Кият-ага. Не разыгрывай комедию – время военное.

Хан, все еще ухмыляясь и покачивая головой, повел приезжих в кибитку. Усадив их на ковер, с тем же недоверием спросил:

– Скажи, как опять оказался здесь? Джадукяр вздохнул:

– Кият-ага, сам знаешь: мир хорош – умирать никому не хочется. Когда я проиграл битву под Астрабадом, меня повезли к шаху, чтобы казнить. Но на счастье, узнали обо мне туркманчайцы и выручили. Аббас-Мирза взял меня к себе. Я поехал воевать с турками, принц дал мне тысячу всадников. Мое войско не знало поражений. После победы над султаном Махмудом я купался в славе и почестях. Но мир не спокоен – опять началась война. На этот раз с урусами. Не знаю, Кият-ага, что за народ урусы. Они семитысячным отрядом разбили все войско Аббас-Мирзы, а меня взяли в плен!

Кият-хан засмеялся, с недоверием взглянул на Муратова. Тот подтвердил:

– Да, это так. Джадукяра я повстречал в Сальянах среди пленных. Едем. Слышу, кто-то кричит меня. Присмотрелся – Джадукяр. Говорю Алексею Петровичу: «Это тот самый, который в тринадцатом нам оказывал помощь». Ермолов согласился освободить его. Думаю, что он способен поднять гургенцев против шаха. Не знаю, Кият-ага, известно ли тебе, но к нам пришло сообщение, что ханы Гургена на короне дали клятву защищать Астрабад.

Кият утвердительно кивнул: Джадукяр привстал с колен, заговорил пылко:

– Клянусь пророком, Кият-ага, когда придешь на Гурген со своим войском, то в твою честь будут подбрасывать тельпеки.

Кият не стал слушать его заверений, принялся рассматривать письмо Ермолова. Басаргин сказал с насмешкой:

– Это последнее его послание...– поднялся и вышел. Кият проводил офицера брезгливым взглядом, спросил

Муратова:

– Почему он так сказал?

– Сложное дело, Кият-ага,– неохотно отозвался Муратов.– Может, слышал о восстании в Петербурге?

– Слышал, как не слышать...

Муратов поморщился, потянулся за пиалой.

– Новый царь, Николай, подозревает Ермолова в связях с бунтарями. Целая комиссия рыщет по Кавказу, выискивает людей, которые в тайных обществах состояли. За Муравьевым тоже установлена слежка.

Кият долго молчал. Он не выказывал никакого волнения, только глаза его прищурились и горели злым блеском.

– Что пишет Ярмол-паша? – спросил он и передал письмо Муратову. Переводчик быстро пробежал послание и по-туркменски объяснил:

– Алексей Петрович не скрывает от тебя, что скоро, может быть, покинет Тифлис и место командующего займет другой. Но он говорит: кто бы ни сел на это место – второй, третий или пятый, не они решат дальнейшую участь двух народов туркменского и русского. Мы, говорит, Кият-ага, с тобой положили начало связей: теперь эта связь перерастает в дружбу. Ермолов просит тебя, Кият-ага, чтобы поднял туркменские племена и повел на войну с каджарами.

Муратов свернул письмо и отдал Кияту. Они поднялись, вышли из кибитки и направились к берегу, где полным ходом шла выгрузка привезенных товаров. Басаргин стоял среди туркмен и меланхолично смотрел, как подплывают баркасы и матросы выбрасывают на песок мешки с мукой и пшеном, порох в кулях, дробь в жестяных банках, персидские трофейные замбуреки и ядра к ним, ружья, сабли, копья и даже походные мангалы для приготовления пищи.

– Ну, что, Кият, доволен? – спросил высокомерно лейтенант.

– Доволен, доволен,– грубо отозвался Кият-хан и даже не взглянул на офицера. Он и раньше понимал, а теперь окончательно убедился: существует два мира русских. Одни для Кията – друзья, другие – враги. Басаргина он причислял к врагам.

Весь день от залива в кочевье шли обозы с провиантом и оружием. Шли, раскачиваясь, верблюды, тарахтели большеколесые арбы. Как только выгрузка закончилась, Басаргин сел на последний баркас и уехал на корабль. Вскоре шлюп поднял паруса и удалился из залива.

Солнце клонилось к закату. Дул легкий ветер. Басаргин сидел а плетеном кресле на палубе, говорил сидящему напротив мичману Николаеву:

– Паскевич не такой дурак, как Ермолов. Этот с дикарями шашни заводить не станет. Сечь их надо, а не хлебом подкармливать, Да ведь и пользы-то от них, как от воробьев,

– Политика, Григорий Гаврилыч,– весомо ответил мичман.– Как государь захочет, так и будет.

– При чем тут государь?! – возмутился Басаргин.– Если б Ермолов не выдумал хивинскую экспедицию, царь и не знал бы о существовании этих кочевников. А теперь поди ж ты, Ермолов добился, что русские купцы с кочевниками торги ведут. Смехота, ей-богу. Хоть бы ради солидности постыдились.

– Что верно, то верно,– подтвердил мичман.– Солидности никакой.

Басаргин брезгливо посмотрел на чуть видневшийся берег:

– Вот она, землица песчаная: возьми ее за рубль двадцать!

Подшучивая над всеми и вся, кочевниками, наместником Кавказа в вольнодумцами, они дотемна не покидали палубу. С вечера началась качка, пришлось обоим уйти в каюту.

Глубокой ночью шлюп прошел мимо лесистой Потемкинской косы и вошел в Астрабадский залив. На рассвете подплыли к острову Ашир-ада. Навстречу из камышовой лагуны сразу, будто вылетела целая стая лебедей, выскочило на простор множество киржимов. Туркмены восторженными криками приветствовали русский корабль. С борта Басаргин увидел на острове табун лошадей и несколько юрт. «Уже затаились, готовясь к нападению»,– подумал с неприязнью лейтенант. И вдруг он увидел впереди, у самого берега, бриг «Гашим» купца Мир-Багирова, окруженный туркменскими судами. Среди сгрудившихся плоскодонок выделялась окрашенная в оранжевый цвет теми. Сначала лейтенант подумал, что иомуды завели торги с купцом, но, приблизившись, увидел в лодках людей в луками и ружьями. Похоже было на то, что бриг «Гашим» пытался вырваться из плена, но его не выпускали. Басаргина обуял гнев:

– Ты посмотри, до чего дошло?! – возмутился он.– Эти дикари осмелились напасть на русского подданного!

Шлюп бросил якорь в пятидесяти саженях от сгрудившихся судов. Лейтенант с мичманом и десятью матросами отправились в баркасе к оранжевой геми. На этой двухмачтовой персидской лодке он ожидал увидеть предводителя отряда и выяснить, что произошло, почему неистовствуют туркмены. Басаргин не ошибся. Подплыв вплотную, увидел на борту геми Якши-Мамеда. Поднявшись на судно, лейтенант поздоровался, оглядел туркменских моряков. Официально спросил:

– Доложите, что здесь у вас происходит? Насколько я понимаю, командующий Кавказа обратился к вам за помощью выступить против персиян, а вы захватили судно русского подданного.

Якши-Мамед в кавказском бешмете е газырями, пистолетом за поясом и в черной островерхой шапке был похож на завзятого атамана. Он нисколько не растерялся перед русским офицером. Наоборот, попросил говорить не столь громко и сначала выпить, по обычаю гостеприимства, чай. Басаргин от чая отказался и еще раз настоятельно потребовал объяснить, почему захвачен русский корабль.

– Бриг «Гашим» мы пока не трогали и не посмеем подняться на его палубу,– заявил Якши-Мамед.– Я три года жил среди русских и знаю, что можно, чего нельзя. И я знаю, господин лейтенант: если на русском судне находится наш общий враг, то хозяин судна должен выдать его.

– Позвольте, какой враг? – удивился лейтенант.– Кто такой? Если это действительно так, мы тотчас возьмем его под арест.

– У Багир-бека прячется его родной брат Мир-Садык. Он бежал из Астрабада, потому что узнал заранее о нашем нападении. Есть слухи, что благодаря ему Мехти-Кули-хан бежал в Мазандеран и оставил город на попечения Бедиуз-Замана.

Кеймир, стоявший рядом с Якши-Мамедом, выступил вперед, сказал требовательно:.

– Мир-Садык – мой кровный враг, Он клятвопреступник. Ты отдашь мне его, урус-хан?

– Но-но,– отстранил рукой наступавшего пальвана Басаргин.

– Отойди, Кеймир,– сказал Якши-Мамед.– Пусть лейтенант пойдет со своими матросами и возьмет каджара.

Русские спустились в баркас, поплыли к купеческому судну. Киржимы расступились, освобождая путь. Лейтенант первым поднялся по веревочной лестница на палубу. 3а ним – все остальные, Басаргин приказал мичману и рядовым остаться на палубе и поддержать порядок, а сам спустился вниз – в каюту. Заломив шапку и поправив бакенбарды, постучал:

– Багир-ага, сукин сын, ну-ка открой – это я. Басаргин! – крикнул он требовательно, но весело, обещая, что ничего плохого не сделает.

Дверь тотчас отворилась. Багир-бек, в белом аба (Аба – плащ без рукавов) и круглой шапке, шагнул навстречу гостю.

– Григорий Гаврилыч, ей-богу, не виноват ни в чем. Никого у меня нет.

Басаргин скептически улыбнулся:

– Ну что ж, придется пригласить матросов. Они произведут обыск. Но тогда вряд ля я спасу твоего братца. Не дури и показывай, где он!

Багир-бек с сомнением взглянул в глаза лейтенанту, но вдруг метнулся к железному ящику в вида сейфа, открыл его, схватил кожаный мешочек с золотом и протянул Басаргину.

– Вот, Григор Гаврилыч, вот... Только спаси. Басаргин взвесил мешочек на руке – фунт не меньше,

Для убедительности заглянул в него и сунул в карман бушлата.

– Слово офицера не расходится с делом,– сказал он с достоинством.– Пусть выйдет Мир-Садык. Ему ничего не грозит.

Багир-бек трясущимися руками открыл громадный кованый сундук. В нем на дне, прикрытый мешками, лежал Мир-Садык.

– Выходи, дженабе-вали,– засмеялся лейтенант.– И скажу тебе сразу – ты выбрал не лучшее укрытие. Здесь бы тебя сразу нашли и вздернули на мачте.

Мир-Садык вылез из сундука. Он еще озирался затравленно, но уже начинал понимать, что брат откупал его.

Басаргин тут же спросил:

– Как ты думаешь, Багир-ага, спасти брата? Туркмены не уйдут, если я скажу, что на бриге его нет. Они могут обратиться за помощью к другому офицеру – и тогда все пропало: золото не поможет.

– Что тогда делать, Григор Гаврилыч? – перепугано залепетал купец.– Подскажи, научи. Немало тебе дал, целое состояние.

– Если веришь мне, Багир-ага, то доверься. Сейчас я арестую твоего брата, отвезу на свой бриг и отпущу его в том месте, где скажешь.

– О аллах! – взмолился купец, упав на колени.– Спаси, смилуйся, милосердный!

– Мне молись, а не аллаху. Да называй быстрей место, куда брата твоего доставить.

– В Ленгеруд, в Ленгеруд отвези. Там у нас родственники.

– Будет сделано,– поспешно согласился Басаргин в вышел.

Тут же в каюту вбежали матросы и вывели Мир-Садыка на палубу.

Пойманного посадили в баркас и повезли к русскому кораблю. В киржимах поднялся неописуемый восторг. Туркмены кричали, грозили персу, улюлюкали и хохотали. Басаргин провел баркас мимо геми.

«Гашим» тотчас поднял паруса. Киржимы, окружавшие бриг, отошли к Ашир-Ада. Якши-Мамед один, в маленьком кулазе, подплыл к русскому кораблю, спросил лейтенанта, когда намечается нападение.

– Все зависит от твоего отца, Якши-Мамед,– тоном постороннего наблюдателя отозвался Басаргин.– Мое дело поддержать вас с моря. Дальше берега власть моя не распространяется. Вероятно, вам сообщат о выступлении гонцы с Атрека.

Якши-Мамед покинул русский корабль с твердым намерением действовать по своему усмотрению. Приблизившись к Ашир-Ада, он отдал команду, чтобы йигиты заводили коней в киржимы и плыли на астрабадский берег к речке Сердек.

Ночь перед налетом была теплая, хотя давно уже в астрабадских лесах разгуливала осень, осыпая с вековых деревьев жесткие желтые листья. Туркмены не разводили больших костров. Зажигали небольшие очаги, чтобы вскипятить чай. Походные кибитки были сложены и навьючены на верблюдов, отобранных у персиян. Воины спали под открытым небом, укрывшись халатами, а под голову положив тельпеки.

Глубокой ночью, когда весь лагерь погрузился в сон, только сторожевые посты бодрствовали вокруг стоянки да всхрапывали кони, Черный Джейран прилег рядом с Кеймиром и разбудил его тычком в бок.

– Пальван, не спи, все равно скоро вставать,– сказал он и сипло засмеялся.

Кеймир выругался и повернулся на другой бок, но евнух снова толкнул его:

– Как в Астрабад придем, ты сразу веди своих к Гамза-хану. Я знаю, где лежат золотые тюмены.

– Тебе, наверно, приснились они,– проворчал Кеймир, но тут же подумал: «Он может знать, где что лежит, ведь он ни на шаг не отходил от, своей госпожи!»

– Много тюменов? – спросил он тихо.

– Два сундука... под землей. А ключ от них у Ширин-ханум.

– А мне они ни к чему! – ответил Кеймир и заснул.

В то самое утро к северным воротам Астрабада подъехали три всадника. Это были гургенцы. Они потребовали, чтобы стража пропустила их к шах-заде. Рядом с ними никого не было. Стражник ввел их в город и проводил к Бедиуз-Заману, в желтый величественный дворец.

Шах-заде давно знал о готовящемся нападении. Он предпринял все меры для защиты города. Первый налет со стороны залива уже был отбит с помощью крепостной артиллерии. Но с чем же пришли преданные слуги, гургенцы?

– Говорите, я слушаю вас,– снисходительно согласился шах-заде, садясь в тронное кресло. Приближенные Бедиуз-Замана тоже сели, заняв кресла по бокам,

– Не прогневайся, хезрет-вали,– заискивающе сказал старший из грех посланников.– Мы пришли от Джадукяра. Вот фирман от него,

– От Султан-хана?! – обрадовано воскликнул шах-заде.– О, аллах... Ну-ка, дайте поскорей.

Бедиуз-Заман поспешно развернул свиток и прочитал:

«Бесподобный и несравненный, вобравший в себя разум Сулеймана и храбрость Искандера! Послан я к тебе светлейшим Аббас-Мирзою, дабы поднять гургенские племена иомудов и совместно с твоими воинами разбить проклятых кочевников, продавшихся свиноедам. Ныне войско мое, собранное из племен, стоит у болот Аксин и ждет с нетерпением, когда ты откроешь ворота и примешь нас под свою милость. Преданный тебе, Султан-хан-Джадукяр – посланник принца...»

Бедуиз-Заман вопрошающим взглядом окинул приближенных. Все знали о величественной славе и заслугах Джадукяра. Единодушно решили – впустить его в город. Шах-заде выразил тревогу: почему послы не принесли фирман Аббаса-Мирзы. Гургенцы спокойно ответили: такой фирман у самого Джадукяра. Он сам покажет его шах-заде. Все опасения Бедиуз-Замана рассеялись.

Спустя час Бедиуз-Заман со всей свитой выехал к северным воротам. От болота Аксин приблизилась к стенам Астрабада тысяча конников. Подъехав, воины проявили самый неподдельный восторг: выкрикивали боевые кличи, грозили, что расправятся с продавшимся Кият-ханом. И толпы воинов-персиян отвечали им тем же.

Тяжелые железные ворота Астрабада распахнулись. Джадукяр со свитой, а за ним и вся тысяча ринулась на улицы города. Крики приветствия разнеслись во славу героя. Шах-заде с сияющей улыбкой первым подъехал к Джадукяру. За ним – все остальные. И прежде, чем кто-либо догадался, вся главенствующая верхушка персиян была схвачена и обезоружена. Грозно прозвучал голос Джадукяра:

– Открыть все ворота! Смерть проклятым каджарам! Отряды гургенцев понеслись по улицам и закоулкам,

топча я сметая на своем пути все живое. Крики, слезы, стоны, ржание – все смешалось в хаотический рев. Стреляли ружья, лязгали сабли, палили пушки, Не прошло я часа, как, пробив дорогу, гургенцы открыли южные я западные ворота, и новые сотни заполнили улицы.

С тремя отрядами Джадукяр ворвался во дворец хакима. Все, кто сопротивлялся, погибли от сабель и пуль. Те, кто, бросив оружие, положили руки на голову, были согнаны в зиндан и закрыты на замок. Войдя в тронную валу, Джадукяр устало повалился в кресло хакима и расхохотался.

К вечеру после погрома вся тронная зала была заполнена победителями. Воины уселись на богатых, красочных возвышениях. Дворцовые слуги принесли угощения. Джадукяр велел привести весь гарем и танцовщиц шах-заде. Женщины в шальварах и атласных платьях, робко озираясь, вышли на середину. Музыканты испуганно взмахнули смычками, ударили по струнам и бубнам. Звучная мелодия разлилась по зале. Туркмены пили чай, причмокивали, глядя на красавиц. Но этого удовольствия было мало для Джадукяра. Он приказал отыскать и привести дворцового поэта, который шесть лет назад прославлял Мехти-Кули-хана за победу над Джадукяром.

– Ну, Фазиль-хан, я не забыл, как разбогател ты на моем поражении. Интересно, что споешь ты в честь моей победы? – спросил с усмешкой Джадукяр.

– О, повелитель, я сложу в честь тебя дестан, только дай время!

– Нет, шахир,– усмехнулся Джадукяр.– Я вернул победу, значит, я вернул право на те строки, которые ты прочитал тогда Мехти-хану. Прочти их – пусть все услышат.

Фазиль, в оранжевом плаще, как когда-то, взмахнул полой, приподнял руку и, выйдя на середину залы, продекламировал:

 
Султан-хан – ты несравненный,
Победивший войско шаха.
Ты, не знавший поражений,
Ты, не ведающий страха...
 

Последние слова замерли на устах поэта. Он умолк, потому что притихшая зала вдруг восторженно зашумела и задвигалась. Поэт повернулся лицом к дверям и увидел высокого крючконосого туркмена. Махнув рукой, тот как бы сказал: «Продолжай, шахир» – и прошествовал к трону. При его приближении Джадукяр проворно встал с места и пригласил сесть. Кият-хан, обведя всех строгим взглядом, сел.

– Ну, читай, шахир,– сказал он презрительно и приготовился слушать.

Поэт с трудом извлек из себя строки. Голос его зазвучал фальшиво. Кият-хан поморщился и показал рукой, чтобы шахир удалился.

– Не только воевать, но и дестаны слагать не могут,– с насмешкой проговорил Кият и повернулся к стоявшему Джадукяру: – Но ты, Султан-хан, достоин, чтобы тебя воспели. Ты взял Астрабад.

Джадукяр польщенно улыбнулся, но громко, чтобы все слышали, возразил:

– Это твоя победа, Кият-ага! Я только выполнил твой хитроумный замысел.

Пирующее войско разразилось хвалебными восклицаниями в честь Кията, Хан почтительно улыбнулся, спросил:

– Но разве у нас нет бахши, который мог бы по достоинству оценить победу?

Вновь все пришли в движение. Как нет? Есть бахши! Какое это войско, если в нем нет музыканта? Тотчас откуда-то появился яшули с дутаром, подошел к Кияту и спросил, что желает услышать победитель.

– Спроси у народа,– сказал Кият-хан громко.– Что скажут люди, то и пой.

И со всех сторон понеслось, чтобы спел бахши из Кер-оглы.

Пока усаживался музыкант на коврике около Кията, пока еще не утих шум людских голосов, Джадукяр вышел вперед и громко прокричал: