Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

Глава 6

Астала

…Говорил, что северян ненавидит, но не думал про них. Нравилось – жить, ловить кожей ветер и солнечные лучи. Нравилось плавать через стремнину – не помнил уже, что едва не погиб. А зачем помнить плохое, если вся Астала – его, если никто на тень его ступить не посмеет?

Грациозным зверем бродил по лесам, удовольствие было – дать себя выследить и перекинуться прямо перед носом охотников, прямо перед натянутой тетивой или готовыми полететь дротиками. Смеялся, чувствуя страх незадачливых звероловов. Не думал, что могут убить – полно, разве сумеют? В обличье энихи нет у него Силы, но есть клыки, когти и чутье хищника.

Четырнадцать весен – все в Астале его.

По праву Сильнейших.

Слуг достаточно в доме. Немного – но Кайе не был уверен, что помнит всех. Служить Роду Тайау – высокая честь. И обеспеченная жизнь. И безопасность… никто не посягнет на имущество или здоровье слуг дома. Кроме хозяев, но они ценят своих людей.

На бронзовой коже подростка горел золотой знак.

Кайе вытянулся, закрыл глаза. Царапины, оставленные колючим кустарником, уже не саднили. Девушка смазывала их осторожно, словно касалась опасного зверя. Подросток перевернулся на спину – девушка ойкнула. Любое его движение сопровождается страхом. Угрюмо глядя через упавшие на глаза волосы, он спросил:

– Ты ведь знаешь Шиталь?

– Да, али.

– Она тебе нравится?

Тонкие брови девушки взметнулись. Голос прозвучал неуверенно:

– Я не настолько знаю ее. Но ее любят домочадцы… и горожане.

– А ведь она – такая же, как я…

Приподнялся на локтях, сел, не сводя с девушки глаз:

– Ты видела ее иное обличье?

– Нет, али.

– А мое?

– Нет, – голос девушки дрогнул.

– Не желаешь взглянуть?

– Я… я, верно, уже должна спешить к твоей сестре, Дитя Огня. – Девушка отступила на шаг.

– Да нет, ты еще не закончила здесь. Или ты боишься моего зверя?

– Боюсь, Дитя Огня, – отчаянно выдохнула девушка, а Кайе засмеялся.

– Ты такая красивая. Может быть, он позволит себя погладить? А может быть, нет…

Легко спрыгнул на пол, потянулся. Темное пламя разливалось под кожей. Почему бы и нет? Такая миленькая… Как поведет себя энихи? Вряд ли убьет… Кайе управлял зверем куда лучше, чем думали все… даже дед. А ведь и впрямь… девушки любят гладить пушистых зверьков.

Служанка взвизгнула и вдруг бросилась бежать, сопровождаемая смехом. Подросток снова лег на плиту, вытянулся во весь рост и раскинул руки. Нет, так нет… Мать и сестра отбирают лучших для службы в доме. Если и вправду он покалечил бы эту девчонку, подняли бы крик.

Солнце ласкало кожу, переливалось на золотом знаке.

Своих защищают, с чужими можно делать, все, что угодно – так правильно. Сильнейшие Асталы держали некоторые кварталы под своим покровительством, собирая туда искуснейших мастеров или иных, умениями отличных от прочих. Те отдавали Роду-покровителю лучшее, но могли быть уверены – с ними ничего не случится. Разве что разгневают собственных опекунов.

А остальные кварталы подчинялись любому Сильнейшему, которому вздумается приказать. Порой люди сами просили тот или иной Род взять их под свою руку; порой получали желаемое.

– Если понравится – не спи на ходу, приходи и забирай, – учил Къятта.

– А если нам, и, к примеру, Арайа понравится одно и то же?

– Сумей взять… либо решит круг, поединок, в худшем случае – Совет. Не обязательно в твою пользу, так что лучше – учись брать то, что хочешь – и не создавать лишнего шума. Возмутители спокойствия Астале не нужны. И еще. Не думай, что сможешь только брать. Когда-нибудь тебе придется и отдавать – скорее всего, совсем не то, что захочешь.

Кайе предпочитал бродить по лесам или возле Башни, особенно тогда, когда ей дарили кровь. Тогда Хранительница оживала, петь начинала особенно громко. Но в последнее время дед часто направлял Кайе в квартал Рода Тайау. Привыкай, говорил. Присматривайся. Это твои люди, ты в ответе за них.

– А если они мне не нравятся? Захочу взять других? – из-под разлохмаченной челки смотрел, заранее пытаясь понять, где кончится территория, куда – можно без драки.

– Возглавишь Род, и выгоняй на здоровье. А захочешь привести – сначала скажи мне, я решу.

Дед был само терпение. Кого выгонять, лишать защиты? Мастера и мастерицы искусны, кто же возьмет плохих. Недавно за одного чеканщика Къятта выходил в круг. Икиари рассердились, что тот попросил Тайау принять его под свою руку. Работы его – загляденье, почему не взять?

От Икиари вышел хороший боец, племянник Халлики. Къятта позволил ему дойти до второго круга, позволил выбрать не только ножи, но и дротик. У самого был только нож. Мальчишку-противника пожалел, оставил неглубокую царапину, и все – тот хорошо держался. А чеканщик с сестрой и маленькой дочерью переселился в квартал Тайау. Ну и сестрой заодно расплатился за оказанную услугу, это уж мелочи.

Кайе неторопливо шел, разглядывая дома из камня и обожженной глины. Плоские крыши из связанных прутьев, глиняные глухие заборы – где выше, где ниже. Дверные проемы, закрытые тяжелым кожаным пологом. Тесновато, но Астала людная – много места не хватит всем.

Долговязый подросток что-то мастерил в пыли – Кайе увидел конструкцию из колеса и палок с веревками. Стало интересно – подошел и присел рядом. Колесо вращалось, тянуло за собой игрушечную платформу.

– Это что? – протянул руку, коснуться колеса.

– Подъемник. Убери лапы! – неожиданно рявкнул парнишка. Кайе растерялся настолько, что руку опустил и замер. Дар речи вернулся к нему несколько мгновений спустя.

– Чего ты кричишь?

– Я строил не для того, чтобы первый встречный разломал тут все вдребезги.

– Я не первый встречный.

– Да ну? – смерил его скептическим взглядом, внимательно рассмотрел знак. Тот мягко переливался в утренних лучах. Тронул пальцем губу, похоже, в задумчивости. И спросил:

– Давно хотел понять… что они делают, чтобы линии всю жизнь оставались четкими? Ты же растешь.

Кайе ответил молчанием. Впервые в жизни не нашелся, что сказать. Сидел и смотрел на запредельно нахального незнакомца.

– Не знаешь? Жаль, – истолковал его молчание подросток.

– Знаю, – наконец смог проговорить Кайе. – Это же солнечный камень – крошки его держатся друг подле друга, не расходятся в стороны. И вроде как золото там тоже есть, золотые нити.

– Мало ты знаешь, – вздохнул парнишка. – А еще из Сильнейших…

– Ты сам кто такой? – детское возмущение вспыхнуло в голосе.

– Я Арута, сын лучшего архитектора Асталы. Ваш подопечный, между прочим.

– Давно?

– Твой дед его еще двадцать весен назад под свою руку забрал. Отец и часть дома вашего помогал строить. Подержи, – протянул гладко обструганную рейку. Кайе безропотно взял. Так с ним еще не разговаривали… растерянность прошла, теперь было попросту интересно.

– Что ты делаешь?

– Модель подъемника… нового. Подумал, можно удобнее сделать.

– Зачем?

– Меньше тратить сил… Если получится, можно будет их строить… И нам хорошо, и Астале.

– А вас много в семье?

– Мать, отец, сестры. Таличе годом меня младше, а Ланики малышка совсем.

– А тебе сколько весен?

– Скоро пятнадцать.

Наблюдать за работой Аруты оказалось весьма интересно. Он пробовал разную длину веревок и наклон доски – порой груз падал на землю, порой шел медленно, а порой начинал сильно раскачиваться, грозя улететь.

– Оторвись хоть ради обеда от любимой работы! – веселый голос прозвенел. Кайе обернулся быстрее Аруты. Рядом стояла девочка-подросток, остролицая, ладная, а ее за колени обнимала малышка не старше трех весен с веткой ежевики в руке, измазанная ежевичным соком.

Старшая девочка подала Аруте лепешку с вяленым мясом и пряностями.

– А ты… – лукаво взглянула на Кайе, – не голодный? А то я принесу!

– Не надо. – Поднялся, внимательно оглядел девочку, тронул тонкую косичку, падавшую ей на левое плечо – остальные волосы были распущены.

– Ты кто?

– Таличе. Его сестра. А это – Ланики, – с улыбкой прижала к себе малышку.

– Ланики? Нет. Шуни, ежевика, – усмехнулся Кайе. А малышка протянула ему ветку с ягодами.

Домой Кайе вернулся поздно вечером. И на следующее утро умчался к Таличе и Аруте.

С братом проводил больше времени, чем с сестрой – та помогала матери, а дел было много – растереть зерна в муку, выпечь лепешки, сбить масло, разделять и прясть шерсть и растительное волокно. Арута же занят был на ремонте дороги – а, возвращаясь домой, находил себе занятие, в котором и Кайе был полезен. Починить колодец, забор обновить… в свободное время что-нибудь мастерил, изобретая. Интересы подростков были совсем-совсем разными – Кайе знал лес лучше любого, наверное, Арута леса побаивался, зато любил мастерить и считать. Друг на друга смотрели, словно на диковинку, спорили до крика и ругани, едва ли не драки. Но остывали быстро.

И все время неподалеку была Таличе – спокойная, веселая, тепло от нее исходило, а не жар. Она успокаивала спорщиков одним присутствием своим – или метким словом, улыбкой. И Ланики возле крутилась, с легкой руки оборотня и мать уже звала ее Шуни, хоть и хмурилась, видя подростков вместе, хоть и старалась не подпускать к ним младшую дочь.

Тонкие руки, украшенные кожаными браслетами, осторожно опустили лодочку на воду. Лодка закружилась, попав в невидимый круговорот, а потом устремилось к востоку, неторопливо, с достоинством.

– Она уплывет к Семи озерам.

Таличе подняла голову, запустила пальцы в волосы, пытаясь убрать за уши рассыпавшиеся пряди.

– Я бы хотела сама уплыть на такой лодке, далеко-далеко.

– Она же маленькая! – удивился Кайе.

– Выдолбить из ствола большую… Арута говорит, мог бы, только занят все время.

Вздохнула, прижимая ладонь ко лбу козырьком, смотрела вслед игрушке.

– А сердце не на месте – что будет с ней?

– Зачем же отпустила?

– Она – лодка, ей плавать надо. А я ей – как мать. Матери не будут детей держать подле себя всю жизнь.

– Мать, – коротко усмехнулся, презрительная гримаса, – Попробовала бы удерживать…

– Сколько тебе весен? – спросила Таличе, по-птичьи склонив голову к плечу. Прямо птичка, подумал неожиданно тепло.

– Четырнадцать. Недавно сравнялось.

– Четырнадцать… и кто же тебя вырастил, как не мать?

– Мало ли слуг!

Девочка опустила лицо, принялась чертить пальцем узоры в пыли.

– А мне тоже почти… будет скоро. Мы с братом погодки. Я в сезон Дождей родилась, вот и зовут…

Таличе. Дождевая струйка. От ее кожи пахло мятой и скошенной травой, в волосах серебрилась упавшая с воздуха паутинка. В маленьких ушах – бронзовые серьги-колечки. Сидеть с ней рядом… хорошо было. До того хорошо, что губы пересыхали, и боль поднималась во всем теле, едва ощутимая. Убил бы любого, кто попробовал тронуть Таличе. Так куда привычнее, чем испытывать… это.

Дикий котенок, думала Таличе по ночам. Опасный, очень опасный… но такой хороший, если правильно гладить, по шерсти. Как хорошо с тобой – словно ветер подхватывает и бросает высоко-высоко. Страшно… разбиться можно, но как чудесно лететь!

Таличе никогда не задумывалась, привлекательны ли внешне мальчишки, с которыми играла в детстве. Хорош ли брат… а сейчас придирчиво изучала каждую его черточку, желая понять. И сравнивала…

Ореховые глаза – а у того – синие, порой светлее, порой совсем темные, когда злится. Тогда они дикие совсем; а ведь и правда разрезом как у энихи. А черты у Аруты крупнее и резче. И сам – жилистый, высокий. Серьезный. Наверное, девушки по нему будут сохнуть – уже заглядываются.

А при мысли о лесном котенке словно пушистый кто на груди сворачивается и мурлычет. Бывает ли он нежным? – думала Таличе, и сама пугалась подобных мыслей.

Но ведь ей уже почти четырнадцать весен… и никого другого не надо.

Часы без него тянулись, а с ним – летели. До дня, когда мальчишки поссорились всерьез.

Изначально по мелочи, как у них водилось – ни один не хотел уступать. Речь о северянах зашла. Они такие же, Арута сказал. Мы – дети одной ветви, пусть их.

– Одной ветви?! – яростным грудным мурлыканьем прилетело с другого конца доски, на которой сидели, – Я не хочу иметь с ними общего!

– Нравится тебе или нет, но в ваших предках общая кровь, – пожал плечами Арута.

– Что ты знаешь о крови!

– То, что она течет в моих жилах. Вы знаете больше – вы ее выпускаете. Но по цвету мою не отличить от твоей. И от северной.

Арута не вскрикнул – вмиг посинели губы, широко открыл рот, словно выброшенная на берег рыба – и беззвучно осел назад. На крик Таличе прибежал отец, подхватил сына и унес в дом. Громко плакала Ланики.

Ночью оборотень не вернулся домой. Просидел на полянке в лесу, бездумно выдергивая перья из тушки убитой им птицы. Дом… и не подумал о родных, все равно не хватятся. У Къятты очередная забава наверняка, сам не понимал, почему подобные вызывали неприязнь, почти ревность. Не равнять же с ними себя? Но злился, когда видел, как смуглые пальцы пробегают по горлу и груди очередной игрушки. Пока был с Арутой и Таличе, об этом и не вспоминал. А сейчас нахлынула не просто злость – одиночество.

Ночью ливень пошел, но Кайе дождался рассвета, не пытаясь укрыться от тяжелых струй. С первыми лучами солнца дождь прекратился, и подросток направился к дому Аруты. Понятия не имел, что скажет – и в голову не пришло, что приятель мог умереть. Ведь Кайе же не хотел. То есть… хотел ударить, но не собирался убивать. И не ошибся, тот жив был – оборотень не знал лишь, что Аруту с трудом откачали, что Таличе уже готовилась печь лепешки ему в дорогу туда, откуда не возвращаются.

Мужчина стоял у калитки, сверху вниз глядя на хмурого подростка.

– Не приходи больше.

– Я хочу видеть его.

– Вы хозяева Асталы, но это мой дом и мой сын.

– И что же? Вы под нашей рукой.

– Если ты сделаешь еще шаг, придется просить покровительства другого Рода, – только боль за сына могла заставить говорить так.

Другого Рода. Значит… Къятта не может проиграть, но вдруг он не пожелает выходить в круг? Ему-то что! Тогда и Арута, и малышка Ланики, и Таличе достанутся другим. Особенно Таличе – эта мысль испугала, хоть ни разу не думал о ней, как о девушке. Несмотря на то, что испытывал рядом с ней – не думал. Как о товарище только. Знал, конечно, что девчонка… но разницы особой не видел: подумаешь, платье! А сейчас испугался за нее.

В открытую в дом пытаться войти не стал. Но в остальном – запрету не внял, пропустил мимо ушей. Это же другое, верно? Три дня бродил возле жилища строителя, умело не попадаясь никому на глаза. Дождавшись, пока Арута сможет ходить и рядом не окажется взрослых, подтянулся и кошачьим движением вскарабкался на ограду. Окликнул приятеля. Поймал взгляд запавших, обведенных кругами глаз.

Против ожидания, держался Арута совершенно спокойно. Ни капли страха – уж его-то Кайе чувствовал превосходно.

– Послушай, я… не хотел причинять вред.

– Да знаю я, знаю, – неожиданно взрослые нотки звучали в голосе. Арута потер переносицу – и жест этот показался другим, словно тоже взрослому принадлежал. – Но слушай, что мы можем дать друг другу? Зачем это все вообще?

– То есть? – растерялся Кайе.

– Мне интересно строительство, понимаешь? А тебе – забава, пока лес надоел. А мне в лесу делать нечего. Ты наигрался бы скоро – думаешь, я не понимаю? Давай хорошо друг о друге помнить. А встречаться не стоит.

– Значит, не хочешь простить?

– Я и не сержусь. Ты – то, что ты есть…

– И что же я есть? – тихим грудным голосом спросил Кайе. И вот тут Арута не нашелся с ответом, почувствовал страх.

– Я сегодня еще не кормила птиц! – прозвенел голосок, и Таличе, босая, с распущенными волосами, выбежала во дворик, держа на сгибе локтя корзинку. Она смеялась, но зрачки были большими-большими, хоть и выбежала из темноты на свет.

Кайе взглянул на девочку, вскинул руку, цепляясь за верх ограды, подтянулся и перемахнул через забор.

– Погоди! – прозвенело от калитки. Таличе стояла, бросив корзинку на землю. – Не уходи!

– Да что уж теперь, – угрюмо сказал мальчишка, смотря из-под густой челки. – Вроде все выяснили.

– Не все! – Таличе шагнула к нему, зажмурилась и поцеловала. Горячие губы ткнулись в краешек рта. Не открывая глаз, шагнула назад, готовая бежать. Руки обвились вокруг ее талии.

– Не пущу!

– Пусти, – жалобно, тоненько. – Арута…

Кайе нехотя разжал руки. Да, не надо, чтобы слышал ее брат. Довольно с него.

– Вечером я хочу тебя видеть.

Таличе замотала головой, тяжелые волосы скрыли лицо. Держал ее руку, горячую, как и губы. Пальцы тоненькие совсем. Дрожат.

– Приходи…

– Не могу…

– Я никогда… ничего не сделаю тебе. Веришь?

– Верю, – она подняла лицо, пытаясь смотреть сквозь полотно волос. Улыбнулась еще испуганно, но уже задорно. Почти прежняя Таличе.

Нечасто семья Ахатты собиралась вместе. А вот сейчас – собралась ненароком. Солнце висело над деревьями золотистым плодом тамаль, колокольчики по краям дорожки покачивались, огромные, с влажной сердцевинкой, с виду звонкие. Натиу говорила с Ахаттой о новом воине-синта, замене погибшего, а старший сын подошел и стал рядом – послушать. Служанка высокие чаши принесла, с напитком чи – самое то в жаркий день, раздала каждому. Вынесла легкий столик – чтоб было куда чашу поставить. Едва успели отпить по глотку, мальчишка примчался: рука ниже локтя в глине, штаны тоже измазаны; верно, бежал, не разбирая дороги. Похоже, прямо по стройке. Ладно, если не по чужим головам.

– Я хочу, чтобы Таличе, дочь строителя Чиму, приняли в Род! – выпалил на одном дыхании. Къятта сложился пополам от беззвучного смеха. Брови деда поползли вверх, а мать напряглась испуганно.

– Она в чем-то может быть полезна нашему Роду? – спросил Ахатта.

– Нет. Я хочу ее взять для себя.

– Это проклятие нашей семьи, брать кого ни попадя, – стараясь не расхохотаться в голос, выдавил Къятта. Натиу сжала губы, опустила глаза.

– Тебе только четырнадцать весен.

– И ей… и матери было столько же!

– Но отцу было больше.

На это мальчишка не нашел, что ответить, лишь угрюмо смотрел из-под лохматой челки. Губы вздрагивали, и пальцы сжаты в кулак – опасно Кайе говорить «нет». Он еще не понял, что, собственно, «нет» и услышал. Еще не выплеснул наружу неизбежную ярость.

Ахатта встал, медленно обошел столик, остановился подле внука.

– Ладно, с тобой понятно. А сама девочка этого хочет?

– Не думаю, что она будет против, – пробормотал мальчишка, озадаченный подобным вопросом.

– А, так вы и не разговаривали. Может, и не знакомы толком?

– Да какое это имеет значение?! – взорвался подросток. Но растерянность плеснула в голосе – и не дала вырваться наружу огню.

– Тихо! Развлекаться можно с кем угодно, а принимать в Род…

Ахатта не договорил, раздраженно взмахнул рукой и пошел в дом, бросив через плечо:

– Если она тебе дорога, позже поговорим. Через год, например.

– Послушай, сын, – нерешительно начала Натиу, поняв, что гнев младшего сына погашен, – Ведь ты должен не просто стремиться к ней. Кровь Рода не должна стать слабее…

– Говоришь, как… как северянка! – презрительно выпалил Кайе. Он вновь начал злиться. Безмерно раздражал неуверенный голос матери – говорила, словно руку протягивала к спящему дикому зверю. Погладить хочется, а страшно.

– И дети ее будут рядом с тобой… даже если пожелаешь взять другую, они все останутся.

– И что же? Можно подумать, тебе было плохо!

– Твой отец любил меня…

– Оправдываешься? – раздалось сбоку, хлесткое и насмешливое. Натиу взглянула на старшего сына и в свою очередь заспешила в дом, в другое крыло.

Къятта посмотрел на брата, больше всего походившего сейчас на очень злую, но очень мокрую кошку с подбитыми лапами. Разревелся бы, если б умел.

– Ну ладно. Дед не принял всерьез, мать испугалась. Давай поговорим с тобой. – Къятта протянул ему руку, но мальчишка остался стоять. Молодой человек улыбнулся:

– Что, «уйду из дома и буду жить в лесу»?

– Нет…

– Уже хорошо. Таличе… она для тебя звезда в колодце или женщина?

– Ты все смеешься…

– Мой маленький зверек, это важно. Пока ты касаешься ее только взглядом, не знаешь ничего. Так разберись.

Глаза старшего потемнели, очень мягким стал взгляд:

– Ведь ты не был ни с кем ни разу, не так ли? Вот и иди к ней. Узнаешь о себе… много нового.

– Я дал слово, что не обижу ее.

– Разве ж это обида? Если ты не нужен ей, зачем так настойчиво тянуть ее в собственную семью? – Къятта смеялся. – А если нужен… с радостью примет.

– Я так не могу, – мотнул головой Кайе. Сел на дорожку и принялся потрошить большую кедровую шишку, взятую со стола. – Как будто замену мне предлагаешь. Она мне вся нужна, целиком. Она моя подруга, а не из этих…

– То есть, после принятия в Род спать с ней ты не собираешься? – уточнил Къятта, и еле увернулся от увесистой шишки.

– Отстань! – младший отвернулся, чувствуя, как краска заливает лицо. – Сам знаю, что глупо! Я думал о ней много… просто хотел, чтобы она была рядом. Больше всего остального.

– Тогда заведи себе лемура, а не девушку. Пушистый, глаза большущие, а что говорить не умеет, так даже лучше. Все равно ты рот любому заткнешь.

– Кроме тебя… – он сдался уже. Стройная фигурка Таличе стояла перед глазами. Волосы пахнут лесными цветами, ладони маленькие, пальцы проворные. Тонкие ключицы, лежащий на них кожаный ремешок – в Доме Солнца получила подарок-амулет, теперь не снимает. А сама словно плод тамаль, золотистый – хочется любоваться им, гладить, с ветки не срывая. Но если плод и сам не против с этой ветки спрыгнуть?

Разве Таличе не поцеловала его?

Дед позвал его позже, серьезный и строгий – мальчишка притих; был бы в обличьи энихи, прижал бы уши.

– Я знаю, о чем вы говорили. Къятта прав. Только я дам тебе совет, дитя. Не спеши к своей девочке. Есть много других в Астале, из тех, что носят красные пояса.

– Да не нужны они мне! – вспыхнул мальчишка.

– Сделай, как я говорю, и не возмущайся. Поговорим потом… если захочешь. Обыкновенных девчонок Асталы не трогай пока, хоть и они не скажут тебе «Нет».

– А мне не нужно, чтобы кто-то говорил «да», потому что говорит это всем!

– Ты и так не все, к тому же внешностью не обделен. Успеешь наслушаться.

Поначалу просто бродил по улицам, разглядывая знаки, давно известные – если свернуть туда, будут дома подопечных Кауки, а если пройти подальше – один из городских рынков, ничья территория. В чужие кварталы заглядывать не хотел – даже не думал об этом. У каждого энихи своя территория. Вымощенные широкими каменными плитами улицы были почти пустыми – в полдень люди заняты делом, время отдыха еще не настало. Короткие резкие тени лежали повсюду. Вдыхал знакомые запахи города – каменой пыли, готовящейся пищи, металла, человеческой кожи. Порой улавливал в воздухе след терпкого, сладкого аромата, призывного и дразнящего; знал – тут прошла молодая женщина, желающая быть привлекательной.

По одному из таких невидимых следов он и направился – легкому, манящему.

Девушка была очень смуглой, очень гибкой и тонкой, совсем еще юной – и за ней он пошел, уже видя, не только чувствуя след. Она остановилась, прижавшись к стене; золотые подвески позвякивали в косах, белая челле и черно-белая юбка делали ее похожей на обычных девушек Асталы – если бы не красный пояс, длинный, со множеством кистей. Девушка улыбалась, показывая ровные крупные зубы.

– Я понравилась тебе?

– Да, – как плод, непонятно почему приглянувшийся среди десятка других, как темная виноградная гроздь, которая выглядит настолько сочной и теплой, что хочется сорвать ее немедленно. Девушка коснулась пальцами его татуировки – она не знала этого знака. Она вообще не знала ничего, кроме того, что золотая татуировка принадлежит Сильнейшим. И ей было лестно.

– Пойдем со мной, – стрельнула она глазами, – Тебе понравится!

Дом ее был в трех шагах – простая глиняная хижина. Девушка скользнула туда, нагнувшись – низкий вход, тяжелый полог. Темно, только горящий фитилек освещает ложе и покрывало на нем.

Ее кожа была нежной, тело упругим и мягким одновременно. Волосы пахли плодами тамаль, и привкус этих плодов чувствовался на ее губах. Совсем не похожа на Таличе… про Таличе попросту позабыл в бесконечно долгие мгновения на чужом ложе. Эта… была веселой, была ласковой, послушной и ускользающей. Она играла с огнем, заставляя его разгораться ярче…

Пламя рванулось вперед – через кожу, через волосы, через глаза и губы, невидимое и от того еще более опаляющее. Существо девушки было как тонкая вуалевая ткань на его пути, но пламя задержалось перед ней – и, не желая медлить, стремясь получить и испытать все целиком и сразу, он просто разорвал эту вуаль, и вспыхнули клочья.

Он не знал, кричала девушка или нет, когда кровь ее сгорала изнутри. И не сразу поверил, что нет жизни в теле, что большие-большие зрачки темные от разлившейся в них Бездны.

– Мне было так хорошо, – тихо сказал мальчишка, трогая эти глаза. А потом сказал:

– Таличе.

Оставил мертвую там, на ложе, даже лица ей не закрыл. Незачем. Взглянул на ларчик, куда убрала она плату, горсть морских ракушек-кой, открыл, добавил еще. Все равно кто найдет. Прислушался к собственным ощущениям: а ведь и впрямь хорошо. Словно совершил нечто правильное. Тело было довольно. А сердце… неважно. Кайе хотел одного – добраться до дома и задать вопрос. Единственный.

Как хорошо бывает, когда всем существом почувствуешь, кто же ты есть на самом деле. Когда не испытываешь желания убить, потому что смешно желать того, что делаешь одним своим прикосновением.

Къятта расчесывал шерсть своей любимой грис, лунно-голубой, большеглазой, смотревшей доверчиво и глупо. Так, как глядит крошечный лягушонок на змею, открывающую пасть, чтобы им пообедать. Или так, как смотрела девчонка, довольная тем, что ей щедро заплатят, хотя могли попросту приказать…

Когда брат появился у стойла, Къятта приветливо кивнул и продолжил свое занятие. Я не буду помогать тебе, малыш. Ты пришел сам. Сам и делай то, за чем пришел. Сам начинай разговор. Или иное, если сумеешь.

Успел крепко сжать руку с гребнем – иначе Кайе выдернул бы его. Нет, говорить ты никогда не научишься. Жаль. Грис закричала высоко, протяжно, испуганно. Къятта отложил гребень и ухватил мальчишку за плечо, выталкивая прочь из стойла – глаза животного уже закатывались; сейчас она рванется прямо на стену и поранится сильно.

Хрусткие камешки вздрагивали под ногами. Здесь уже лучше. Уже можно. Попробуй напасть, если сумеешь.

– Ты знал, что будет с Таличе?!

– Я сказал – ты узнаешь много нового. Разве не так?

– Ты… – младший не находил слов. Чувствовал старшего рядом, ближе, чем тот стоял; хотел ударить – не получалось. Щит Къятты можно было только разбить вдребезги… убить его самого. Не хотел. Кого угодно другого – да. Все равно теперь.

Больно было – огонь никак не мог выйти наружу, кожа прочнее бронзы стала, и сосуд с пламенем разорвался внутри.

– А…! – вскрикнув, подросток упал на колени, пальцами впился в землю; она резала руки, словно обсидиановые осколки. Голова ударилась о каменную вазу. – Не… хочу… так! – губы едва шевельнулись, сведенные болью, и ответом было ругательство, от которого Бездна бы поседела.

– Что ты делаешь, идиот! – выкрикнул Къятта потом, выхватил из волос шпильку в виде ножа, заточенную, полоснул по запястьям младшего, по горлу – не сильно, так, чтобы кровь текла, но не лилась ручьем. Глаза мальчишки были открыты – он смотрел в небо, но видел темноту Бездны. Кровь испарялась мгновенно, стекая с тела.

– Чи амаута хиши! – Къятта вскочил, сорвался с места, перепрыгнул через кусты-ограждение почти в рост человека. Несколько мгновений спустя послышался визг, и на дорожку рядом с Кайе упала девчонка. Къятта, швырнувший через зеленую изгородь первую попавшуюся прислужницу, одним движением намотал ее волосы на руку, той же шпилькой ударил в горло.

Темно-красная горячая кровь полилась на лицо и в приоткрытые губы младшего… большая струя. Подхватил голову подростка, чтобы не захлебнулся.

Девчонка дергалась поначалу, но скоро затихла.

– Дар на Дар, – прошептал Къятта, обращаясь к Тииу. – Взамен его крови помоги ему взять эту.

Отбросил девчонку, приложил руку к груди брата. Сердце билось, глухо, неровно, однако достаточно сильно. Подхватил Кайе на руки, понес в дом.

Мальчишка очнулся у самого входа. Почувствовал соленый вкус на губах:

– Кровь… откуда?

– Твоя.

– Так много… – опять потерял сознание.

Стереть кровь оказалось просто – большая часть ее сама ушла в кожу. Снять одежду, и пусть лежит. Никто не посмеет войти. Не сразу осознал, что младший уже все воспринимает. Только молчит. Чувствовал дрожь. Не мог понять – почему? Он чего-то боится? Или усталость такая сильная? Но разве он может устать от Огня?

Руки лежали поверх покрывала, мертвые.

Касается лба – горячего. Как и всегда. Впервые не знает, что говорить. Успокаивать? Незачем, он спокоен. Как никогда.

– Скажи правду – ты знал? – устало и обреченно, и взгляда на старшего не поднял.

– Нет. Я думал, что может быть так.

– И отправил меня к Таличе?

– Ты и сам бы пошел к ней.

– Может быть… Но почему? – безнадежная и безудержная тоска, словно в голосе волка, умирающего в капкане.

– Ну, когда ты поймешь… – смуглая сильная рука накрывает его руку. – Огонь сжигает мотыльков и сухие былинки. А сдерживаться – удовольствие маленькое. Да ты и не сможешь.

Ожидал возражений, но только вздох услышал. Вопрос:

– Никогда? И… когда стану старше?

– Не знаю – ты не такой, как другие. Тогда и не захочешь, я думаю. Выбирай в пару тех, кто равен… ну, пусть не равен, но не намного слабее. Или бери только для себя – как пьешь воду, как съедаешь плоды. Та, что сгорела, просто была очень слабой. Научишься понимать. Все не так страшно, малыш.

Молчал. Тени под глазами, а губы темные – Тииу приняла Дар.

– Пойдешь к той своей девочке?

– Нет. Я обещал, что не причиню ей вреда.

– Никогда?

– Никогда.

Таличе уходила из дома, садилась на круглый камень, торчащий макушкой из густой травы, слушала вечерних сверчков. Много-много дней. Никто не пришел.

– Вот и правильно, – сказал Арута, достраивая подъемник. – Хорошо любоваться зверем, но нельзя жить с ним под одной кровлей. Рано или поздно он растерзает тебя – и, может, так и не поймет, что натворил и зачем.

Дни в Астале текли ровно. Раз пришлось усмирить рабочих дальнего поселения, еще раз – ловить две семьи, бежавшие к морю. Может, им и позволили бы уйти, если бы те держали язык за зубами. А то половине соседей рассказали, как хорошо будет жить им на побережье. Двоих молодых мужчин из беглецов отдали Башне, остальных выпустили в круг, добавив туда пару медведей. Красивых и юных не было в тех семьях, они бы пожили подольше.

Ахатта Тайау произволом согнал с привычного места собственного сводного брата и поставил на его место внука. Впрочем, шары льяти не ошибались – Къятта и в самом деле был сильнее. Значит, достойнее. А опыт приложится, сказал Ахатта.