Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

Светлана Дильдина
Сильнейшие

Глава 1

Зверь впился взглядом в одну точку, жесткие усы подрагивали, хвост изгибался, выдавая волнение хищника. Припав на передние лапы со втянутыми когтями, он ловил запах добычи. Некто вкусный и маленький шел сюда, аромат его был отчетливо слышен среди запаха почвы и прелой листвы, и зверь – бурый энихи – приготовился заранее. Но добыча свернула в сторону, а потом и вовсе помчалась назад, мелькая между стволов. Хищник последовал за ней, быстро, бесшумно. Он был голоден и стар, а здесь – чужая земля. Убить добычу, съесть сколько сможет и убраться невредимым, вот и все, о чем он мог бы мечтать, обладай энихи разумом.

Близ реки стена деревьев размыкалась, в ней появлялись просветы, а за ними порой – целые поляны. Красновато-бурые молодые листочки на высоких ветвях тонули в буйной массе темно-зеленой листвы различных оттенков. Птицы перекликались на разные голоса, не заботясь о том, что происходит внизу, яркие, перепархивали от одного ствола к другому, и ветви находились в беспрестанном движении – от птичьих тел, ветра и раскачивания, дрожания деревьев, которым словно наскучивало стоять на месте.

Ребенок и не подозревал, что вызвал интерес у старого хищника. Он возился в зарослях ежевики, откуда вылез, перемазанный соком, а потом принялся собирать цветы. Огромные вьюнки – с детскую ладонь величиной, розовые и синие. Скрученные стебли поддавались плохо, а мальчик не хотел нарушить их прихотливое плетение, и старался отрывать стебли как можно аккуратней.

– Мама! – крикнул он наконец, почти вспархивая с места и устремляясь к большой поляне невдалеке. Женский голос ответил ему, ветерок донес запахи человечьего жилья и металла, и разочарованный хищник понял, что упустил добычу. На сей раз.

– На! – протянув матери пестрый лохматый букет, мальчик отделил от него несколько цветков.

– А это Киуте, да? Я потом отдам?

– Да! Ты же весь в соке, Тевари! – она целовала малыша и смеялась, проводила ему по носу цветком вьюнка.

Высокий мужчина окликнул ее, улыбнулся при виде растрепанного ребенка. Черные длинные волосы мужчины были стянуты в хвост, одежда из шкур делала человека похожим на принявшего человечий облик поджарого хищника. Нес детеныша дикой свиньи; сбросил на траву, принялся ловко снимать шкуру большим ножом с волной изогнутым лезвием. Татуировка на левом плече – болотный тритон – казалась живой, шевелила лапами. Человек повел рукой над хворостом, сложенным для костра, встряхнул кистью раз и другой, подержал ее неподвижно – и ветки занялись, а скоро появилось настоящее пламя, округлое, синеватое поначалу. Стало устраиваться поудобнее, разрастаясь и потягиваясь.

– Мы как дикари живем, правда, Тахи? – вновь рассмеялась молодая женщина, отпуская малыша поиграть. Тот мигом юркнул в кусты, и, судя по треску, с упоением кого-то ловил.

Тахи с усмешкой оглянулся. Радужка его глаз – фиолетовая – отливала золотом в свете костра, придавала взгляду диковатую насмешливость. Точка на мочке уха – давно заросли дырочки для серег, не для леса подобные украшения.

– Молись, чтобы дикари не нашли нашу стоянку. Костей не оставят.

– Они же… не могут съесть нас!? – прозвенел голос Киуте, и сама она показалась из хижины-шалаша – маленькая, одни глаза на треугольном лице: вылитый кама-лемур.

– Могут… если одолеют. Наверное, точно не знаю, – признался Тахи. – Но все равно – я убью любого, кто попытается сунуться к нам. И тебе, Киуте, советую делать так же.

Советую, не велю, отметила молодая женщина по имени Соль. И словно теплые лепестки сердца коснулись – значит, способны южане поступиться своим самолюбием ради других.

– Держи! – протянула подруге несколько стеблей, оставленных мальчиком на траве. – Тевари тебе хотел отдать.

– Пусть сам и отдаст, не огорчай его! – Киуте присела рядом, положила ладонь на живот. Огляделась, чуткой настороженностью еще больше напоминая лесного зверька. Кажется, вот-вот и уши ее вздрогнут, повернутся в сторону опасности. Но сама она улыбалась.

– Тихо так…

– Ничего, появится маленький, станет громко!

– Страшно. Он будет кричать… а звери услышат.

– Не бойся. Тевари же вырос… А мне спокойно, – произнесла Соль, в свой черед оглядываясь по сторонам. – С ними… с тобой.

Огромная фигура покачивалась на краю поляны, словно и впрямь медведь переминался с лапы на лапу. Не было нужды в карауле, но Утэнна исправно нес возложенную самим на себя службу. Охранял пятерых, из которых двое вряд ли нуждались в его защите. А скоро будет охранять шестерых… Тахи, заканчивая разделывать поросенка, покосился на заметно пополневшую талию Киуте. Хоть бы роды удачно прошли, целителей тут нет. Разве Соль, перенявшая от матери навыки некоторые и знание трав.

Прохладно скоро будет, и сыро. Рад бы подарить своей избраннице дом, где полы застланы мягкими шкурами, где растения с широкими листьями поднимаются в кадках прямо среди комнат; рад бы дарить ей золото – серьги со множеством мелких подвесок, украшенные камнями, которые так любят северяне, обручи и ожерелья… Нет, золото не пойдет к бледным ее волосам. Ну, пусть будет серебро… Усмехнулся – и серебра не будет. Вот она, Соль, в рубашке-безрукавке из оленьей кожи. Красивая…

На отца с визгом и смехом налетел малыш, держащий в руке огромную ярко-зеленую ящерицу.

– Когда я отучу тебя тянуть руки ко всему, что попало! – Тахи еле сдержался, чтобы не отвесить сыну оплеуху. – Может быть ядовитой, сколько раз повторять!

– Но она добрая! – мальчик протянул отцу ящерицу на раскрытых ладонях. Та и не думала убегать. На сей раз это была безопасная тварь. Тевари как-то притащил далеко не столь безобидную… Потом Соль его от горячки лечила.

Притянул ребенка к себе, взъерошил пышную шевелюру. Забавный мальчишка, и лес его, в общем, не трогает, словно стыдится обидеть. Может, и правда, так проще – ко всему подходи с добром и любовью, и тем же ответят?

Усмехнулся собственным мыслям: здесь – можно, а на юге сразу съедят, и ни малейшего угрызения совести не почувствуют. Да и на севере. Возведут бесцветные глаза к небу, сделают бесстрастное лицо – «так угодно Мейо Алей». А правда одна. Выживает сильнейший.

Из-за спины огромного Утэнны показался Къяли, по сравнению с южанином выглядящий подростком. Как всегда молча бросил возле костра охапку веток черноголовки, отгонять мошкару.

– Я видел следы энихи, – проговорил Къяли, подходя к Тахи. – Большой; на кусте шерсть осталась – бурая.

– Хорошо.

– Скажи мальчишке, пусть далеко от лагеря не отходит. Не могу я с ним строго! А то у него кузнечики в голове, согласится и тут же забудет.

Тахи закончил разделывать тушу. На слова Къяли так и не ответил. Сын ничего не боится – порой Тахи казалось, что он не слишком умен. Но Соль возражала – кого ему бояться? Он знает только нас пятерых, и все любят его. Может, когда появится второе дитя, Тевари поймет, что значит опекать младшего, неразумного.

Горький дым черноголовки окутал поляну. Не слишком приятный запах, зато не досаждает мошкара. А траву хола, из которой южане настой-защиту готовят, искать пытались, только не растет она здесь.

Къяли вытер начавшие слезиться глаза, поднял их, провожая взглядом серого гуся, тяжело махавшего крыльями. На север летит; тут вот-вот дожди начнутся, а там суше. Къяли следил за гусем, а Тахи – за молодым северянином.

– Скучаешь. – Не спросил, подтвердил невысказанное.

– Пустое! – Къяли наклонился, принялся подбирать лежащие возле костра веточки.

– И Киуте скучает.

– Да хватит уже!

– Вас убьют, если вернетесь? – И, помолчав, – На юге бы точно убили.

Къяли не отозвался, скрылся в хижине. Потом вновь появился, но так и молчал до ночи.

А ночи пока стояли звездные. Дожди начнутся – неба не разглядишь за тучами. А пока – огромное, остро блестящее. Может, кто забавлялся, иглы в небо кидал – и пробил черный полог во многих местах? Но почему тогда срываются росчерки звездные? Может, и вправду слетают в горы. Солнце в горах играет, словно дитя, а уж звезды и подавно – плещутся в озере Тиу.

Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была – из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.

– Ты что? Сколько можно? – шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь – не заболел бы.

– Мне страшно. Там зверь ходит!

– Зверь? – Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах – глазам не доверял, мало ли что скажут тени.

– Он голодный, – сообщил малыш шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари – дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.

Зверь, подумала Соль. Ты мой! – прижимала сына к себе. Через упавшие волосы хмуро, с вызовом блестели глаза. Смотрела на лес, казавшийся ей непроницаемо-черным, несмотря на светлую ночь. Хищники друг друга едят, как же им не захотеть поживиться беззащитным ребенком! «Никому не отдам!»

Видела бы ее мать – любимицу, не способную обидеть и стрекозу.

– Спи… Он не нападет на лагерь. «Кольцо» Къяли удержит его, испугает.

– Оно такое слабое…

– Хватит. Завтра пойдем, посмотрим следы, – Тахи откинулся назад, на мягкое ложе.

– Тахи… – шепнула Соль.

– Мм?

– А Утэнна глаз не сомкнет, наверное. Сторожит…

– Спи.

Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи – опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо – коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.

Къяли взял короткое копье – с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи – все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин – от него польза была в переноске тяжестей, да и везде, где требовалась сила и неутомимость. Ну, и чуткость изрядная – потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.

Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя – то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха – сожрал в момент, кролик ему на один зуб.

– Он с нами играет, – одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего голову забивать. Зверя надо убить, а не заморачиваться. Умный зверь, вот и все.

Даже старый энихи, даже больной умел быстрым быть и бесшумным. Къяли ждал его слева, а бурое тело бросилось из кустов справа. Къяли едва успел уклониться. Тахи метнулся к нему из-за ствола квебрахо, бросил дротик. Не промахнулся, но зверь развернулся, едва коснувшись земли, и продолжил бежать с дротиком в шее.

Къяли ударил копьем, но зверь вырвал копье из его рук, так оно и осталось в боку торчать. Оскалился – зубы желтые, полустертые. Но и такие кость раздробить могут.

Молния слетела с ладони Тахи, невидимая, но черная. Кожа ощущала, и деревья притихли испуганно – черная…

– Уфф… – выдохнул Къяли, глядя, как стихают конвульсии зверя.

– Это нихалли, – Тахи вытер лоб, сложил вместе ладони.

– Плохо, – вздохнул Къяли, осматривая мертвого хищника. – Может снова придти…

Он знал, кто такие нихалли. Оборотни разные бывают. Кана – те, что открыто принимают облик зверей. Не рождались они среди эсса. Огня маловато, смеялись южане. А есть еще нихалли, скрытые оборотни. Про них знали и север, и юг. Вроде спит такой человек, а душа его из тела выскальзывает и отправляется искать себе пропитание или просто бродить по окрестностям в обличье зверя или же птицы. А умер человек – и осталась его душа навсегда в зверином теле. Оттого и злы большинство из них.

Къяли тронул кончиками пальцев веки энихи, потом его жесткие торчащие усы. Волосы, перед началом охоты собранные в аккуратный узел, наполовину рассыпались.

– Я всегда думал, можно ли узнать нихалли, когда он вроде как человек, – проговорил молодой северянин, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. – Пытался… Да я и сейчас ничего не чувствую. Он ушел? Или умер? Или все-таки зверь?

– Просто помни о нем, и все. Остальное тебе зачем?

Къяли с улыбкой поднял глаза:

– Я хотел бы понять… можем чувствовать души… а животное отличить не умеем? Ведь между всем связь, Тахи. Между росинкой и энихи, тобой и облаком…

Южанин поморщился, оперся на скрюченный ствол. Снова спросил:

– Зачем?

– Хотя бы… познать мир.

– Вы не познаете, вы в собственных тенях путаетесь. Помоги донести тушу – сделаем из шкуры одеяло Киуте, ей нужно тепло.

Къяли невесело улыбнулся. Сдержанный, на самом деле застенчивый чуть не до дикости, он так и не сумел преодолеть собственное смущение, пусть и жило их тут – шестеро на всю округу. Собеседника ему не хватало. Киуте… любимая, она понимает – но она айо. Она видит другую грань мира, куда ему не дано заглянуть самому. Это ли не высшее, что дано человеку – слияние воедино двух граней? Словно пожатие рук. Но так хочется найти и того, кто может поговорить с тобой на подлинно одном языке…

– Энихи, – прошептала Соль, увидев бурую тяжелую шкуру. – Это мой сон… – И крепче прижала к себе сына. – Нихалли он или кто иной, я не позволю причинить тебе вред!

Мальчик удивленно вскинул глаза на нее:

– Какой сон, мама? – молодая женщина опомнилась. Не рассказывать же ребенку, что видела во сне, будто на него кинулось огромное тело, выпуская на лету когти из мощных лап? Или не на него? У мальчика того были светлые волосы… а рыжие или нет – не понять…

Южанин проговорил, услышав ее слова:

– Если это нихалли, он снова придет. Не бойся – звери подчиняются строгим правилам, куда строже, чем люди. Крупного зверя не будет долго, пока не прознают, что свободна территория. А мелкий не так опасен. Изловим.

Если бы Тахи принялся ее утешать, Соль не поверила бы ему. Решила бы – не хочет тревожить. Но он говорил лениво, и сам, кажется, не опасался за сына. Уверенно говорил.

– Скажи, как нихалли узнать! – попросила молодая женщина. Солнце высоко поднялось над поляной, и снова казалось спокойно в лесу – да и привыкла, за несколько весен.

– Повадки на звериные не похожи, и держатся хоть осторожно, а все ближе к человеку, чем зверь.

– И в глаза посмотри, – подал голос молодой северянин. – Человечьи…

Тахи только головой мотнул, отчего собранные в хвост волосы хлестнули по плечам.

– Глаза они и есть глаза, чего там…

– А колокольчики тоже смотрят, когда я иду мимо, а орхидеи жмурятся! – подал голос ребенок, вызвав улыбки женщин.

Дожди зарядили на много-много дней. В хижины не затекала вода – Тахи распорядился построить их на каменном фундаменте, и в свое время до полусмерти загонял Къяли и даже Утэнну, пока искали подходящие камни и переносили их в лагерь. Сам тоже работал, не покладая рук – и старшинство его никем не оcпаривалось, да и кто мог оспорить?

Дождь – с неба стекали реки, не капли. Все запахи забивал запах воды. Если бы не Тахи и огромный южанин, в хижинах было бы нельзя жить из-за сырости. А эти двое создали лагерь уверенно, подняли его на руках, словно отец ребенка: без материнской нежности, но со спокойной силой.

Связанные пучки травы, покрытые широкими перистыми листьями, составили прочную крышу. Две хижины распорядился ставить Тахи – одну отвел для себя, другую – Утэнне и молодой северной паре. Мало его заботило, как уживутся.

– За дождями – Время Нового Цветения, – задумчиво говорила Соль, время от времени чихая и вытирая слезящиеся глаза – дымоход не удалось устроить, а дыру в крыше делать было нелепым. Вот дым от очага и ползал по хижине. – А потом еще и еще дни… А потом родится дитя у Киуте.

Опускала ресницы – перед внутренним взором вставал город, частью сложенный из камней, частью высеченный в камне. Словно соты горных пчел, аккуратные домики с плоскими крышами, друг подле друга, множество уровней и переходов, а меж ними – широкие площади. Селения на уступах, далеких и близких плато – высоко, там, где летают орлы, и на равнинах внизу. Равнинах, поросшей высокой травой, а порою и тростником со стеблями толщиной в два пальца Соль – и сочной мякотью сердцевины, из которых в Тейит готовят хмельной напиток…

Река бурлила, переполняясь небесной водой, и всерьез грозила выйти из берегов. Но это не пугало – поляна с хижинами располагалась заметно выше.

Черный ибис порой подлетал к поляне, сидел на ветке, несмотря на дождь, и смотрел. Нихалли и есть, говорил Тахи, лениво наклонялся и бросал камень или кусок толстой палки в птицу. Та с шумом разворачивала крылья и улетала.

Больше ничто их не беспокоило, разве что – дичи было мало. Хорошо, неподалеку обосновалась толстая йука с выводком. Мясо детенышей, нежное-нежное, прямо таяло во рту. Рыба зато хорошо ловилась, ее вялили в дыму очага и складывали в надежное хранилище из камней, завернутую в листья пахучего папоротника – от муравьев.

А потом вновь солнце проглянуло, и словно пар пошел от поляны, так быстро сохла трава.

Следя за ребенком, босым, с перепутанными длинными волосами, одетым в немудреные штаны из оленьей кожи, Соль вздохнула, сказала своему избраннику:

– Видела бы его моя мать. Это же маленький дикаренок. Она всегда старалась, чтобы я знала много, а я только сказки ему рассказываю.

– Ну, расскажи правду, – откликнулся Тахи.

– Разве поймет? – Соль прильнула к нему, уткнулась носом в сильную руку. Уютно… если закрыть глаза и не видеть нависающих над поляной деревьев, совсем хорошо. – Я представила как-то, что родилась в лесу и никогда-никогда не видела того, что там дальше. Чему бы я верила?

– А я знаю, что там, за лесом! – неожиданно выпалил мальчик. Оказывается, он все слышал, чуткий и любопытный. Подбежал и уселся рядом.

– Да ну? И что же? – Тахи положил ладони сыну на плечи, улыбаясь.

– Там большой-большой лес, а потом тоже лес, только синий, а потом еще красный! И еще речка есть, такая сладкая, как ягодный сок! Только очень далеко идти надо.

– А дальше?

– Дальше… – мальчик на миг призадумался, потом просиял:

– А дальше такая огромная пещера, там живет много зверей. И медведь у них главный. Они пьют сладкую воду, а еще катаются на больших-пребольших листьях!

– Тахи, ты чему смеешься? – Киуте высунулась из хижины. – Тахи?

– А люди? – через силу спросил ребенка отец, – Люди есть?

Мальчик снова задумался на мгновение, и вдохновенно ответил:

– Да! Они живут на небе и летают на светляках, и сами светятся. А к зверям ходят в гости.

– Я не могу, – простонал Тахи, стирая невольные слезы смеха. – А ведь и правда…

– Ну, чего ты хочешь? – Соль поворошила пышную гриву сына. – Это прекрасно…

– Послушай-ка вот что, – сказал Тахи, и гортанный голос был сейчас удивительно мягким – так он разговаривал только с Тевари и Соль. Остальные трое, жившие с ними бок о бок уже много весен, все еще оставались чужими. – Сядь.

Мальчик уселся на покрытой сизым мхом кочке, внимательно глядел отца. Длинные рыжие волосы вились кольцами, чуть вздернутый нос; фиолетовые глаза напоминали цветы – наивные, круглые. Да, лишь цвет глаз ему достался от Тахи, остальное – северное. А волосы говорят о том, что Тевари полукровка.

– Медведи и прочее – это и впрямь замечательно. Только ты не дикарь. Тебе надо знать правду, и вот она какая. Знаешь ведь, что такое Сила?

Мальчик кивнул.

– Это когда от твоих рук костер горит, когда Киуте срывает ветки, которые высоко над головой…

– Да, и не только. Слушай, даже если не все поймешь. Мне рассказывал мой дед, а ему – его дед. За лесами живут другие люди, Тевари. Такие, как мы. Их много, очень много – меньше, чем листьев на деревьях, но не намного. Ты не раз слышал, как мы говорили между собой.

Ребенок кивнул, и Тахи продолжил, держа ладонь на его волосах:

– Давным-давно наши предки пришли сюда из-за гор. На той стороне остались города, прекраснейшие, похожие на обломки слепящего льда, разбросанные среди буйства зелени. Чем старше становился народ, тем больше Сильных рождалось. Одни искали Силу вне себя, от себя почти отказавшись, других манил темный огонь, восстающий со дна души. Вулканы ревновали к человеческой силе, и несколько городов было разрушено, залито лавой – так поступили вулканы с людьми древней расы. Люди уходил с обжитых мест и строили новые города – и построена была Тевееррика, самый красивый город. Построена еще на той стороне.

Голос Тахи звучал мягко и чуть ли не задумчиво, словно он сам удивлялся тому, что рассказывал. Мальчик не понимал половины, он просто впитывал знакомые слова, которые складывались в незнакомые картины – и странные узоры плелись в голове. Тахи открывал сыну прошлое, как в свое время рассказывали ему самому, слово в слово. И речь его казалась древней, как если бы южанин говорил на полузабытом ныне языке.

– В те времена было еще больше растений, пригодных в пищу, много животных, на которых можно охотиться или разводить у себя, прирученных. В горах теоль добывали золото, медь, хрусталь и другие самоцветы, разных оттенков мрамор: как мы сейчас, только богатства земли были неисчерпаемы. А нам осталось слишком мало земли и мало ее даров…

В его речь вплелся голос Соль, и мужчина с легким изумлением оглянулся на свою спутницу. Она говорила так же напевно, однако иное, нежели знал он… и Тахи понимал – эсса тоже рассказывают историю по-другому. Тогда откуда она взяла слова для своей сказки?

– Правящие Тевееррики становились сильнее – и неустанно искали все новые пути, чтобы подняться выше. И те, кто ставил разум превыше всего, были чисты и жестоки – страсти человеческие становились все более чужды им. Другие, напротив, ныряли во тьму – и чем горячее была душа, тем могущественней был человек. И те, и другие приносили кровавые жертвы, пытаясь постичь и добиться большего. Первые убивали, не испытывая ничего, словно смахивали пыль с руки, – другие, напротив, смеялись, купаясь в крови. Ты знаешь, как враждуют орел и кессаль, медведь и энихи? Двум хищникам нет места рядом. Начались войны… страшные, как пожар. И тогда те, кто обладал не только Силой, но и мудростью, увели людей одной ветви на север, а другой – на юг, чтобы теоль не уничтожили сами себя. Люди построили новые города-государства – так возникли каменные уступы Тейит и сады Асталы. Белое пламя эсса и злой черно-алый огонь южан разделены, хорошо это или плохо, не знаю…

– И что было дальше? – тут же спросил мальчик, не сводя глаз с матери. Соль стояла, прислонившись к большому дереву, руки ее были опущены, подбородок чуть поднят. Она смотрела не на сына, а в небо.

– А дальше пока ничего, – ответил сыну отец. – Пока все живут, как жили.

– А этот огонь… что он сделает?

Тахи не отозвался. Соль словно проснулась, подбежала и обняла мальчика:

– Это для тебя – только сказка. Что бы ни случилось, тебя не коснется пламя.

В камышах ниже по течению жило много птиц. Они совсем не боялись людей. Соль бродила по мелководью, собирала ракушки и пела. И украшала бледно-золотистые волосы цветами и жесткими водорослями.

 
Постучу в барабан Луны,
Откликнется та, что живет на небе —
У нее в саду молочная река!
В песню матери влился юный серебряный голос:
Луна идет за горы Нима,
Когда девушки с медными браслетами
Танцуют в лунном круге.
Если бы весенний ветер
Подарил им крылья,
В небе стало бы больше птиц…
 

Тевари стоял, вытянувшись, распахнув глаза навстречу синему-синему небу, голову откинув слегка. Худенький – чуть не каждая косточка видна, не больно-то отъешься в лесу. Но звонкий, словно тот колокольчик, что когда-то Тахи подарил Соль.