Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

Некое чувство товарищество соединило на краткий миг северянина и охранника его – оба с одинаковым напряжением следили за поединком.

Северянин не был совсем уж новичком – и Айтли учили, хотя его оружием были праща и лук. И он видел – противники разные совершенно. Один – гибкий, легкий, подвижный; четкости и грациозности движений его можно было позавидовать. Второй – сильнее физически, проигрывающий в скорости, зато устойчивей – и оборону его пробить было делом тяжким.

Первый бой завершился вничью – Айтли слово бы дал, что противники особо и не старались одержать в нем победу. Оба скорее обозначали собственные возможности, но не сходились всерьез.

Потом гонг ударил во второй раз, гулкий медный звук лизнул и песок, и верхушки деревьев.

В руках у противников блеснули клинки чуть больше ладони длиной.

Южные ножи были похожи на северные, только с небольшой круглой гардой.

Двое в круге мгновенно оказались вовлечены в вихрь, в кольцах которого трудно было уловить все подробности боя.

Судя по сложению и росту, Тарре скорее подошла бы дубина – однако он превосходно отражал все атаки, сам почти не нападая, разве что несколько ложных выпадов позволил себе, сбивая с толку противника. Защита его была непробиваема, и северянин ощутил – противник Тарры начинает терять уверенность. Ему во что бы ни стало хотелось закончить поединок сейчас, не доводя до третьего круга. Естественно, в свою пользу закончить. Ножи взлетали и опускались одновременно – все попытки приблизиться к Тарре разбивались, как о скалу волны.

Айтли ощутил жжение под браслетом – и почти сразу что-то случилось с глазами. Протер их, пытаясь убрать неприятное ощущение, но то никуда не девалось. Вокруг Тарры мерно пульсировало бледно-оранжевое свечение, а над противником полыхало алое пламя, перемежаемое ослепительно-белыми молниями.

«Я вижу!» – возликовал было Айтли, хоть рука болела невероятно – у серебра выросли зубы, и вгрызались в кость. Противник Тарры начал стремительное движение вправо, и в алом сиянии появилась багрово-черная полоса.

– Нет! – крикнул юноша, быстрее Тарры поняв, что означает она. Тарра успел. Не победить – остаться в живых. Качнулся назад, потеряв равновесие. Нож задел его горло – кончиком, и замер.

Победитель остановился, кажется, не дыша, хотя должен был вымотаться. Сияние погасло, черная страшная полоса исчезла. Со стороны человек казался совсем обыкновенным, но света вокруг него сейчас не было вообще.

– Не понимаю, – пробормотал охранник рядом с Айтли. – Что произошло? Почему Тарра отдал победу?

– Потому что иначе отдал бы жизнь.

А ведь они не враги, шевельнулась мысль. И убийство не было нужно этому, похожему на змею. Значит, все дело во мне? Если бы не учили сдержанности с малолетства, рассмеялся бы громко.

На песок упало всего несколько алых капель – неважно, будет еще поединок или нет, капли останутся там до утра.

Нъенна спросил у Къятты:

– Почему не хочешь выйти? Победив, досадил бы Ийа.

Тот отмахнулся:

– Хватит с меня северян. Если хочешь, иди сам, только если победишь – не заикайся потом о победе.

– Мне против Ийа не выстоять. Глянь – он справился с Таррой, а сам свежий, как водяная лилия, – в голосе прозвучала зависть.

– Ну и забудь тогда.

Солнце ползло, словно тянуло за собой огромный груз. Солнцу очень хотелось обратно, но его не пускали собравшиеся возле площадки люди, занятые нелепыми спорами и попытками выяснить, кто лучше на этот раз.

Айтли знал, что Сильнейших Родов восемь. Род Анамара, слышал, называли слабейшим – значит, не стоит думать о нем. Но еще два оставались… Он в сотый раз обводил глазами собравшуюся толпу. Знаков разглядеть не мог, да и не искал. Напряженно вглядывался в лица.

Может быть… Тарра дал ему слово. А Род Тайау никакого слова ему не давал, да и помощи ждать от них – неразумно. Разве был раз повод доверять им? Вспомни оставленные следы. Ведь сам же… вспомни, убеждал себя Айтли. Но ведь при последней встрече тот, оборотень, совсем не казался врагом. И Этле жила у них.

Тебе никогда не понять южан, говорил он себе. Но все искал знакомое лицо… еще недавно ненавистное и пугающее до слабости в теле.

А потом понял, что никто не придет. Понял несколькими мгновениями раньше, чем распорядитель круга громко объявил – северянина передают Роду Арайа. Когда победитель остановился подле него, Айтли уже был готов. И даже почти не испытывал волнения. По крайней мере, голос был совершенно спокойным:

– Я могу бросить вызов – тебе?

На четком, красивом, словно из бронзы отлитом лице отобразилось глубочайшее изумление.

– Зачем?

– Значит, мне это нужно.

– Как хочешь, – он справился с недоумением – теперь улыбался. – Я не думаю, что тебе откажут они, – качнул головой в сторону остальных. Направился к ним. Скоро до Айтли донесся смех. Юноша стоял, почти не двигаясь. Ждал. На зов откликнулся сразу – не хватало еще, чтобы подумали – он боится. Остановился в центре.

– Без оружия первый круг, – по-прежнему весело и чуть свысока сказал Ийа. Айтли кивнул, бросил:

– Мне нужно что-нибудь, закрепить волосы.

– Конечно.

Через пару мгновений вложил в его ладонь длинный кожаный шнурок. Айтли неторопливо скрутил волосы жгутом, закрепил шнурком, обвязал его вокруг головы. Глянул на небо. Потом шагнул вперед.

– На что ты рассчитываешь? – тихий и мягкий голос справа.

– Я не знаю, – честно ответил. – Быть может, на чудо.

Юноша понимал – атаковать бесполезно. Тело противника – текучий металл, живое оружие; видел, как тот одолел Тарру. А его самого обучали азам – ну разве, чуть больше. Может быть, удастся хотя бы защищаться…

Ударил гонг, Айтли вздрогнул, теряя мгновения – опомнился, но противник ответил улыбкой. Он ждал и не спешил воспользоваться оплошностью северянина. Потом едва уловимым движением ушел влево. Айтли качнулся в сторону, пытаясь понять, куда будет нанесен удар, но противник не коснулся его – ладонь южанина скользнула у плеча уже с другой стороны. И снова он не дал юноше сообразить, как направлена атака. Тот попробовал ударить сам, но все выпады пришлись в пустоту. Скоро у Айтли начала кружиться голова – казалось, он окружен гибкими змеиными телами. Мышцы заныли от напряжения; Ийа ни разу не задел его, лишь обозначая удар – рука противника проходила у самой кожи, не касаясь ее.

Он потерял равновесие и упал на одно колено. В следующий миг его ткнули лицом в песок. Вторая рука южанина стиснула его запястье, отводя руку юноши назад – он не мог шевельнуться.

– Тебе достаточно? – тихий голос.

Ответить сразу он не мог – песок мешал. С трудом повернув голову, отозвался:

– У меня нет выбора.

Ничего не случилось. Даже не почувствовал чего-то особенного – и страх, и ожидание попросту кончились, ведь не бесконечен же их запас, в самом деле. Остался, пожалуй, легкий интерес – победитель, чем дальше отходили от круга песка, тем больше становился напряженным, и, пожалуй, он-то как раз испытывал страх.

А свечения Айтли больше не видел – не только вокруг него, вообще. И единственного было жаль – этого невесть откуда взявшегося умения.

Способностью видеть будущее недавний заложник не обладал – но стоило пожить среди южан, чтобы хоть немного начать их понимать. Айтли знал, как использовать оставшееся время – он старательно подтягивал к себе малейшие ниточки, дрожащие между ним и сестрой, и прекращал их дрожь, стягивая тугим узлом и прижимая к земле. Земля – одна для всех, но она дает Силу только плодам, не людям. Это было лучшее незримое полотно, созданное Айтли.

До самой темноты никто юношу не тронул. И даже не заходили. А он был совершенно спокоен. И разум, и чувства находились в полной гармонии – он проиграл, и проигрыш надо принять достойно. Разве не в спокойном достоинстве, не в здравом рассудке сила Севера?

Он именно проиграл, а не просто позволил распоряжаться собственной жизнью тем, кто захочет ее потребовать.

Когда Айтли позвал победитель круга – поднялся так же спокойно.

Айтли шел впереди; каждый шаг мог оказаться последним, но юноша не делал попыток обернуться. Он принял свою судьбу там, на желтом песке, и не станет устраивать развлечение этим… Неважно, что рядом всего один человек. Все равно. Только о сестре думал, стараясь как-то закрыться от нее… неважно, что будет. Ей это чувствовать совсем не надо.

– Стой, – раздалось сзади, и юноша остановился. Ледяные сухие пальцы нажали какую-то точку у него на шее и еще одну – за ухом. Айтли ощутил, что тело не слушается, хоть и не валится на пол. И даже это не испугало.

Айтли рассматривал стену. Стена была темной, но неровные отсветы факела вытаскивали из тьмы каждую трещинку. Хорошая кладка, прочная. Пятно-завиток в виде смешного зверька… лисенка? Пусть будет лисенок. Когда на него падает свет – почти рыжий… А выпуклость рядом – горка, за которой так хорошо прятаться…

Он услышал шорох и сдавленный звук – не стон, не крик, нечто похожее на всхлип и до одури неприятное. Шорох. Легкие шаги. Руки и ноги уже начинали понемногу слушаться, но обернуться Айтли пока не мог. Еще немного, подумал. Что немного, не додумал – голова сама повернулась, непослушные мышцы подчинились усилию мысли.

Потом увидел, что скрывалось за спиной.

На плите лицом вниз, раскинув конечности, простерлась фигурка. Подросток, младше Айтли, судя по телу – лица не было видно. Зато и в полутьме разобрал – кровь, мальчишка лежит в луже собственной крови – и она стекает по желобу в черную чашу.

Больше ничего не успел рассмотреть – сильная рука намотала на кулак его волосы, оттянула голову назад. На смену уколу страха пришло удивление. Нет, подумал он, я же есть, я дышу… я не могу умереть. Даже когда нож полоснул по горлу, несколько мгновений не верил. Попытался вглядеться в алое-алое небо (откуда оно в подземелье?), но не успел.

– Стать полым стеблем, по которому пройдет темное пламя, – шепнул человек строчку из древнего свитка. Но любой стебель – полый… что будет с телом, по которому промчится темное пламя Тииу? Ийа прогнал эти мысли, глядя на неподвижные тела на полу. Он сделал уже слишком много, чтобы идти назад. Можно, конечно, только зачем?

Северная и южная суть соединились в черной обсидиановой чаше – копии той, перед которой Имма смотрела в огонь. Только эта располагалась в сердце Хранительницы, и башня уже зашевелилась, испуганная тем, что стучало в ее основание.

Тогда он опустил руку к чаше, помедлил; зачерпнул темную в свете единственного факела жидкость и сделал глоток. Опустил руку, не вытирая.

Камни дрогнули, невероятно низкий звук наполнил подземелье, заставляя сворачиваться в клубок, зажимать уши руками – из носа и ушей потекла кровь, будто та, которой он глотнул только что, вытесняла его собственную; внутри тела ворочалось что-то огромное, грозящее порвать человеческую оболочку и выбраться наружу. Мозг, казалось, вот-вот лопнет, разлетевшись по стенам – но молодой человек сжал в руке глиняную бутылочку, хранящую кровь Иммы, преодолевая сопротивление кричащего от ужаса тела сорвал крышку с нее – в чашу полилась новая кровь, и на темной поверхности образовалась воронка – разверстый рот.

Больше Ийа не видел ничего, упав неподвижно подле двух своих жертв.

Двое из Совета Асталы встретились, подтверждая заключенный между их Родами союз.

– Самое время, – сказал Тарра, раздосадованный проигрышем, и Ахатта согласился с ним. По воле дяди Олиику отправили в Чема – повидать мир, сказал Тарра. Девушка рвалась к тому, без кого не видела смысла существовать, но Тарра сумел успокоить ее: ненадолго. Он проявил неслыханную в обращении с племянницей твердость и не допустил ее визита в дом Арайа.

– Ну вот и отлично, одним голосом больше, – облегченно вздохнул дед, когда рыжая грис Олиики покинула город, унося красивую всадницу.

В тот же вечер судорога свела землю Асталы, не знавшую землетрясений.

На основании Хранительницы появилась черная трещина, похожая на рваную рану.

– Ты посмел сделать то, что запрещали еще наши предки по ту сторону гор. Чудом Астала выдержала, не была сметена вырвавшимся бесформенным вихрем.

Чудом ли? Ахатта почувствовал горький, вяжущий привкус во рту. Чудом ли… или он удержал этот вихрь?!

Его зрачки были сужены, а лицо бледным. Он двигался, словно шел по ножам. Нет… хождение по ножам далось бы легче, этому обучают. И он улыбался.

– Покажи мне закон, запрещающий это делать – и я приму смерть.

– Нет такого закона! – Глава Совета едва удержал крепкое слово. – Но зачем?!

– Имма теперь может видеть. Не очень хорошо, правда.

– Но ты должен был доложить Совету, что тебе нужно. Может быть, все вместе мы бы сумели помочь.

– Да ну?! – лицо на очень короткое время растеряло и мягкость свою, и приветливость – морда разъяренной тахилики, не человечье лицо. Почти прошипел:

– Город цел. Я не намерен был ждать, пока окончательно станет калекой та, что пыталась спасти члена твоей семьи!

Ахатта опешил, ошеломленный этим преображением. Вся их семье, Род Арайа… по жестокости едва ли не впереди всех. Но этот, именем Искра, всегда казался иным… он из тех, кто кусает исподтишка. Однако… Ахатта вспомнил давно умершую девочку Алью – и янтарный браслет, сломанный его руками.

– Что же молчишь? – то же змеиное шипение. – Ты уже стар. Своими угодьями, пока можешь, распоряжайся, не тронь чужие! Я не прощу тебе обман с Олиикой! Позволив мальчишке бывать на Совете, ты сделал большую глупость, и скоро поймешь! Плохое ты выбрал время – вспоминать былые традиции!

– Я благодарен Имме за помощь Натиу, – голос размеренный – так человек широко и мерно шагает, чтобы скрыть дрожь. Ради нее… никто не скажет слово против тебя. – И – маленькая месть напоследок: – А ты уже расплатился за сделанное. И будешь платить еще долго.

Кайе разрешили подняться в тот день, когда дрожь сотрясла Асталу – больше держать его в постели все равно не представлялось возможным. Первым делом он кинулся было к Хранительнице – его перехватили на ступенях дома, рассказали про трещину. Не хватало еще, чтобы наткнулся на нее без предупреждения. Против ожидания, оборотень не помчался убивать Ийа. А сел на те же ступени и спросил, что случилось еще. Чутье подсказывало ему, когда не договаривают – лучше, чем разум.

Узнал и о том, как северянин бросил в круге вызов победителю. Услышав об этом, Кайе вскинулся, сам себя убедив на миг – вот он, Айтли, рядом… и можно сжать его ладонь. Ведь было же недавно совсем, почему должно измениться? И не мог осознать – долго – что в круге нет никого, что песок давно заровняли. Хмуро кивнул и ушел к себе, по дороге взмахнув рукой: не беспокойте и близко не появляйтесь.

Оставшись один, смотрел на стену перед собой – и не верил, хотелось вскочить, примчаться туда. Не заметил, как старший вошел, расположился на покрытой меховым покрывалом лежанке.

Все еще мысленно был там, снаружи, пока не увидел отчетливо – круг пуст, и солнечный луч лежит на холодном песке, перечеркивая площадку.

– Он умер.

Согнулся, чуть не в колени уткнув лицо:

– И он.

– Ну и что? – старший потянулся лениво, нарочито, каждым движением говоря – пустяки. – Нам же лучше. Ийа выпустил темный огонь, только теперь огонь этот жжет его изнутри. Мы отправили Олиику без помех, и можем теперь…

Кайе обхватил себя руками за плечи, не поднимая лица.

– Я вернул его в Асталу…

– Брось, – Къятта ласково провел ладонью по его спине, будто погладил кошку. – Или напомнить тебе, как ты сам забавлялся? Ведь хотел его смерти.

– Не знаю. Хотел. И мог бы… Уходи! – закричал неожиданно. Къятта нахмурился, сгреб в кулаке пряди волос младшего, сильно рванул на себя и вниз – Кайе не удержался на скамье. Вскочил, рискуя остаться без скальпа, но старший уже отпустил его волосы.

Кайе вскинул руки – вот-вот ударит прямо в глаза, или еще что похуже. Но сник перед невозмутимостью Къятты, перед усмешкой его.

– Малыш-убийца. Может, еще перекинешься?

По исказившемуся лицу понял, что тот не просто помнит запрет – не желает сейчас уходить под шкуру зверя. Даже если быть человеком больно.

– Иди сюда, – позвал вполголоса.

Кайе качнулся к брату, сорвал золотую тесьму с его волос, зарылся лицом в них – и со стоном шептал бессвязное, понятное только старшему.

– Не жалей его. Он все равно был обречен. Какая разница, как. Для нас лучше то, что получилось.

Звери не способны жалеть – сейчас чувствует боль человек. Что ж, и от северных крыс есть польза. Обнял, потянул за собой, прочь отсюда.

– Не думай про все это. Твоей вины тут нет.

– Ты говорил так когда-то, – откликнулся шепотом.

Къятта помедлил, произнес одними губами:

– Тогда я должен был так сказать. Сейчас я говорю правду.

Глава 26

Город встретил девушку, облекшись в туманную дымку. Пробираться через плотный туман было неприятно – знакомые с детства лестницы и уступы, казалось, таили подвох, готовы были вынырнуть неожиданно или, напротив, исчезнуть из-под ног. Купленная в Уми сильная грис осталась внизу – по лестницам ей не подняться.

И щемило, щемило сердце… давно уже. Девушка предпочитала думать, что виной тому – поначалу дорога, теперь – разлитое в воздухе молоко. А брат… он молчал. И даже во сне не отвечал на призыв.

Если что плохое, я бы почуяла, утешала себя северянка. Он просто закрылся, в далеком детстве порой делали так – пытались понять, насколько сильна их связь. Нить, которая трепетала не ветру, теперь надежно была придавлена камнем к земле… почему? Ведь у близнецов и секретов, почитай, не было друг от друга.

Этле поджидали слуги – удивленные, немногословные; они лишь переглядывались, готовя девушке теплую ванну, расставляя перед ней на столе кушанья. Девушка не сомневалась – уже предупредили, иначе не ограничилось бы молчаливым удивлением. Вести прошли по городу быстрее ее. Но не было ни Лачи, ни других родственников – только безмолвно сновавшие слуги, казавшиеся частью тумана, что окутывал Тейит снаружи.

Девушка пила сладкий мятный настой, по которому скучала в Астале, и едва заставляла себя глотать кусочки медовой лепешки. Почему никто не спешит хотя бы поговорить с недавней заложницей? Она не ждала бурной радости, но и пустоты вокруг не ждала.

Пустота была не только вокруг – в сердце тоже.

Немолодая служанка расчесала Этле волосы после ванны, распущенные, оставила сохнуть. Сунула девушке под нос серебряное зеркало – Этле не хотела смотреть на себя, но все же случайно увидела собственное отражение. Запавшие глаза, обтянутые кожей скулы… дорого дался путь. А ведь там, у Киаль, почти начала себе нравиться…

Оттолкнула зеркало. Какая, в сущности, разница!

Туман понемногу развеялся, открывая закат. Когда небо стало малиновым, Этле уверилась, что никому не нужна, и собралась идти самостоятельно разыскивать родственников. В груди закипало очень неприятное чувство – сейчас девушка вряд ли стала бы следить за своим языком. Слишком сильным было ее беспокойство – ведь какие-то вести наверняка получены! Просто отвратительно держать ее в неведении.

На пороге она столкнулась с той же служанкой, которая явилась ответом на пожелания Этле.

– Мне велено проводить тебя…

Девушка шагнула вперед нарочито неохотно – пусть видит, ежели потом передаст родне или начнет сплетничать: не больно-то сама Этле спешит повидаться со старшими. А мыслей эта особа все равно не прочтет… Против ожидания, девушку повели не в покои кого-нибудь из родных; напротив, скоро идущие покинули жилую часть каменного сооружения и стали спускаться вниз, в галерею, где сама Этле бывала от силы раза два. Стены галереи обильно были украшены каменными изображениями – штрихами намеченными в стенах или выпуклыми. И все это были птицы. Из драгоценного зеленого нефрита, черного обсидиана и белого кахолонга, самые разные птицы. Этле шла, невольно рассматривая барельефы – многие из них казались красивыми, многие устрашали, как например, полный злобы стервятник, терзающий добычу. Взгляд стервятника ощущался спиной, когда Этле уже миновала неприятное место. Наконец служанка отступила назад, указывая на ступеньки, ведущие вниз, в просторную комнату. Этле шагнула на первую из них, не обращая более внимания на провожатую.

Комната с Кругом Птиц… та, где на стенах и потолке высечены десять воплощений будущего и прошлого. Они спят, но порой оживают и предсказывают грядущее.

В комнате стоял маленький табурет, и на нем сидела старая женщина – Белая Цапля, еще более высохшая и острая. Сине-белое платье, сине-белая же накидка с прихотливым узором – странно, зачем бабушка одевается в цвета, больше подходящие для молодых? – подумала Этле. Уж с молодостью в ее представлении Белая Цапля не сочеталась никак – будто и родилась она уже пожилой, сухой и суровой. И половину времени проводит в этой комнате, ожидая знамения. Понятно, почему она и встречу назначила здесь – под взглядами барельефов Этле тяжко было даже дышать.

– Ну, здравствуй, любимая внучка, – проскрежетала женщина.

– Аньу… – девушка хотела вежливо поклониться, но вышел судорожный кивок.

– Если мне не изменяет память, мы направили вас на юг не для того, чтобы некая девица разыгрывала из себя сбежавшую героиню?

– Я просто… – Этле слишком долго думала только о том, как бы скрыться от преследователей, и теперь лишь сообразила, что ей нечего сказать в свое оправдание. Но щемящая тоска заглушила страх перед бабушкой:

– Скажи, Айтли…

– А, ты думала, его оставят в живых? – протянула Белая Цапля. – Что же, я потрясена твоей наивностью.

– Ты… хочешь сказать… – похолодела Этле.

– Я ничего не хочу сказать, даже не имею особого желания разговаривать с тобой вообще. Я разочарована. Поначалу тебе изменяет рассудок, потом связь близнецов, которой вы так гордились! Пожалуй, ты и в самом деле никто.

– Что они сделали с Айтли? – осипшим голосом произнесла девушка.

– Почем я знаю? О подробностях, – Белая Цапля прищурилась, – мне не докладывали. Южане разозлились на твой побег и бесплодные поиски камня в долине Сиван…

Она привстала, подалась вперед:

– Постой, может быть, ты попросту сомневаешься, что твоего брата нет в живых – то есть, обвиняешь меня во лжи?

– Нет, – непослушным голосом произнесла Этле. Именно в этот миг она поверила окончательно – будто ветерок прошелестел под каменными сводами, коснулся лица, принес прощальное слово.

Этле стояла, прислоняясь к стене, будто став высеченной в камне фигурой, и не слышала больше, как распекала ее Белая Цапля. О, пожилая северянка умела это делать – недаром еще в раннем детстве близнецы боялись ее больше, чем сказочных чудищ. Но не сейчас. Голос щелкал, размеренный и хлесткий, а Этле бездумно рассматривала барельефы на стенах и потолке. Круг Птиц… Раскинувшие крылья, кружатся каменные летуны, с виду свободные, а на деле навсегда скованные волей изобразившего их мастера. Но ведомо им гораздо больше, чем обычным людям – кто знает, может, и не сознают каменные птицы своей несвободы? Ведь там, где они душой, нет ни стен, ни границ…

А голос все щелкал по ушам, негромкий и неприятный.

– Ты должна была понимать, что подобные выходки…

– Аньу! – вскрикнула девушка и указала на потолок.

– Как ты смеешь перебивать! – вспыхнула Белая Цапля.

– Глаза… – растерянно произнесла Этле, не глядя на бабушку. Над головой мерцали глаза Орла и Грифа – Охрана противостояла Раздору, протянутая рука – разбитым черепкам. И не понять было, чьи глаза вспыхнули первыми.

– Это всего лишь… случайность, – Белая Цапля пожевала губами, стараясь не выказать беспокойства. Ей почудилось нечто… но толком и не понять было, что. Некий отблеск… верно, девчонка говорила о нем. Но девчонка не стоит внимания, она горазда только на выдумки и бездумные выходки. Где это видано, чтобы Круг Птиц предупреждал маленькую дуреху, а Сильнейшей достался лишь отзвук? – и, раздраженно махнув рукой, отослала внучку.

Оставшись одна, девушка зарыдала.

– Почему ты молчал, не позвал меня? – вырвалось у нее, и на миг она почти возненавидела брата. Что он сделал? Неужто отказался от сестры, решив, что та бросила?

– Я помогла бы тебе, – бормотала девушка, глотая слезы. – Я бы дала силы… Почему ты не захотел?

* * *

…Тишина, только порой раздается шорох шагов. Угли вспыхивают то ярко, то гораздо тусклее. И темно. Где-то там, снаружи, голоса родных и друзей, там живут люди, там солнце. А тут – мерцающие угли, темнота и шорох. Шорох шагов и тростника; шелест тростника под ветром – ташивари; это произнес голос, который донесся даже сюда.

Огонек знает – рядом свои. И потому не страшно.

После того, как порезал знак чимали, три дня дрожал в лихорадке. Ой и глупый, говорила Лиа, не отходя от него. Все связи решил порвать? Молодец, замечательно. Сила твоя разбужена южанином, а на юге она держится на крови. Это и младенец бы понял. Хорошо хоть, давно вы встречались, и почти сгладились шрамы.

Спасибо скажи, если и вправду разорвал связь или хоть впустую порезался – как бы ни что похуже.

Огонек покорно глотал приготовленные бабушкой настои – Сила ее тут помочь не могла.

– Бабушка, кто говорил про тростник? – спросил Огонек, едва оклемался немного.

– У тебя, похоже, еще бред не кончился, – она внимательней поглядела на внука.

– Нет. Я слышал голос…

– Сюда сосед заходил, рассказывал про поля.

– Угли, – промолвил полукровка.

Видя глубокую задумчивость на лице подростка, Лиа потянулась было за травами – пусть поспит, а то явно еще в себя не пришел. Но тот позвал ее жестом – сильно исхудал за время лихорадки, сил мало осталось.

– Аньу, кажется, я знаю, как меня зовут.

Рассветы были самыми красивыми в Тейит; в Астале – наоборот, всю красоту забрали себе закаты. Здесь, недалеко от неба, расцветали самые нежные краски, и пели камни на площади Кемишаль. И птицы пели…

Только полукровке сейчас было не до красот природы и рукотворных шедевров. Огонек чутьем зверька – немного научился на юге – ощущал, как кольцом сходится тревога. А ведь ничего не произошло – такой же медовый аромат поднимался от свежеиспеченных лепешек, так же ручными дятлами постукивали молотки мастеров, и терпко пахли целебные травы, развешанные на бечевках в домике Лиа.

Ничего не изменилось.

Его несколько раз звали к Лайа и незнакомым людям – они служат Лачи, понимал Огонек. Холодные пальцы сдавливали голову полукровки, все кружилось перед глазами – до тошноты. И потом под ногами качалась земля.

Но скоро подростка оставили в покое – он так и не понял, что с ним пытались сделать, и почему каждый раз, как его уводили, тревожным становилось лицо Лиа-целительницы, и все заметнее проявлялись тени вокруг ее глаз. И каждый раз она встречала внука беспокойным, пристальным, почти умоляющим взглядом… и некоторое время спустя успокаивалась.

Все закончилось.

Снова стало легко на сердце у Огонька.

– Все бесполезно, – разочарованно сказала Соправительница, облокотившись на узкий каменный подоконник. – Тииу… Завеса тает, и я кое-что могу прочесть из прошлого полукровки… но я не могу ничего «начертать» на его сознании! Ши-Алли исправно действует. Оборотень сильнее меня. Вероятно, только та девочка-чудовище из прошлого Тейит справилась бы с этой защитой.

– Ты слишком полагаешься на Силу, – невозмутимо ответствовал Соправитель. – Не получилось, и ладно. Мальчик еще в том возрасте, когда душа податлива, как теплый воск. Не обязательно переписывать… можно и уговорить – так, что он сам будет рад оказать нам услугу. Ведь, в конце концов, разве не мы дали ему дом, родственников и друзей, и прочее, о чем мальчишка из леса не мог и мечтать?

День, когда Огонек впервые взял в руки чекели, был солнечным, особенно лучистым казался из-за прошедшего слепого дождика – и огромной радуги надо всей Тейит.

– Почему? Это же оружие юга, – бормотал Огонек, поворачивая так и эдак прозрачный золотистый кристалл в палец длиной.

– С северным ты не управишься. Твой «ведущий» – южанин, – улыбнулся Кираи, который и вручил Огоньку кристалл.

– Но как ваши мастера изготовили такое оружие? – недоверчиво спросил подросток.

– Что ты, наши бы не сумели. Но мы хорошо заплатили одному южанину в Чема.

– А! – Огонек приложил чекели к глазам, пытаясь разглядеть сквозь него радугу.

Вспомнил: всего неделю назад раздобыл в Ауста обломок уже истощенного Солнечного камня. Тоже пытался через него смотреть. Как сейчас помнил: покрутил в пальцах кусочек, поглядел сквозь него на плывущее облако. Нет, не видно. Досадно – мертвый камень, мутный уже. А живой – кто даст? Мелькнула озорная мысль: Лачи благоволит к полукровке, если убедить, что очень нужно, может и не отказать… А тут вот – подарок.

Улыбнулся еще раз. Солнечный камень.

А имя его самого – Тевари, Солнечный тростник.

Попадать в цель с помощью золотого кристалла оказалось не так-то просто: Огонек упорно не мог получить убивающей молнии, а когда наконец получил, прожег дыру в камне на расстоянии трех шагов от мишени. Не пострадал никто – рядом с Огоньком был только Кираи, а тот предусмотрительно стоял сзади.

– Мда… бросать дротики у тебя выходило не в пример лучше, – усмехнулся молодой воин. Мальчишка смутился было, потом испытал гордость – слова словами, а по-настоящему учить Огонька некому в Тейит. Только вспоминать, что делал «ведущий»… а теперь Огонек может и сам! По жилам разлилось тепло, рука стала легкой, и молния ударила в край мишени, вызвав одобрительный возглас Кираи.

– Что такое долина Сиван? – спросил подросток, когда тренировка закончилась.

– Долина в кольце холмов… Солнечный камень лежит там в неглубоких колодцах, наши разведчики сумели отыскать их – и едва перенесли туда лагерь, как явились южане. Южан было мало, по счастью, но вели они себя нагло, настаивали на собственном первенстве. Лачи мог приказать вышвырнуть их из Долины… но поступил благородно, правда, эти животные вряд ли смогут оценить его поступок. Он предложил поделить долину пополам… Но южане так и не унялись, – Кираи прищелкнул пальцами, потом взмахнул кистью, будто отряхивая от чего-то неприятного, липкого. – Лачи направит послов… Если с ними вообще можно договориться, он договорится – поедет сам.

– Вы так и враждуете все время? То стычки, то спокойно более-менее? – спросил Огонек. – Не надоело?

– Куда же деваться… Если бы юва хоть не зарились на чужое! Им есть куда отступать. Они говорят – пустынные плато. Но перед нами – только скалы и море. Неужто нам уподобиться горным орлам, цепляться за облака, чтобы южане могли преспокойно распоряжаться всеми земными богатствами? Правильно, скажешь?

– Неправильно, – откликнулся полукровка.

Больше ничего не успели – Шику явился, радостный, будто жаворонок. Огонька всегда поражал контраст – светлое, беспечное существо был этот юноша – но с седыми висками. Что он пережил в прошлом, оставившее подобный след? И почему по-прежнему весел?