Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Дед подошел вплотную, склонился к подростку. Заговорил все еще ласково, но голос его опалял. Тяжесть навалилась на мальчишку, капли выступили на лбу.

– Все сложилось не так уж плохо для нас. Пожалуй, мы ничего особо не потеряли. Но эсса – не значит глупцы. Они захотят получить тебя, потому что понимают, как ты опасен для них. Я сделаю все, чтобы не допустить созыва Совета. Думаю, это не составит труда. Но тем не менее… В Совете нас пятнадцать. Вот и подумай, кто выскажется за и кто против, случись такая необходимость.

Положил руку на плечо, легко, не нажимая, продолжил тем же голосом, выжигающим изнутри:

– Я очень люблю тебя, мальчик. И, думаю, Астала тебя не отдаст. Но, если ты не понял ничего сегодня и повторишь… я сам передам тебя северянам. Не думай, что им не под силу совладать с тобой – если Я выдам тебя, ты будешь не в состоянии сопротивляться. Ты понимаешь, малыш?

– Да, дедушка, – он пытался дышать ровнее. Не удавалось. Словно расплавленное золото в глотку залили. Глотал воздух раскрытым ртом, перед глазами вертелись огненные колеса.

– Иди, мальчик. Отдохни с дороги.

Дед снял руку с плеча, погладил Кайе по голове. Подросток встал, покачнувшись, на негнущихся ногах вышел из комнаты.

Прислонился к стене, постоял немного, глядя в пространство. Обессиленный и опустошенный, словно сухая оболочка пустого осиного гнезда. Наконец нашел в себе силы шевелиться, доплелся до конца коридора.

– Кайе!

Старший брат сидел на каменной скамье. Он улыбался.

– Иди сюда, братишка!

Подросток подошел – скованно, словно зверь, который не может ослушаться приказа, хоть и боится удара.

– Я был неправ, аши, – с легкой улыбкой проговорил Къятта. – Ты хорошо поступил, что не дал северным крысам подпирать небо хвостами. Иного языка они не понимают.

– Ты… правда так думаешь? – отчаянная мольба полыхнула в голосе и глазах.

– Ну, иди же сюда! – выбросил вперед руку, ухватил брата за кисть, усадил рядом с собой. Обнял:

– Я в самом деле так думаю. Тебе несладко пришлось. Но ты умница… и держишься великолепно.

– Я… – уткнулся брату в плечо. Понимал, что ведет себя как ребенок, но казалось – умрет без поддержки, без того, кто скажет – все хорошо. Къятта сказал именно то, чего так безумно хотелось младшему:

– Ну, что ты! Не стоят того северяне. Подумаешь… – с нежностью добавил: – Ничего не бойся. Слушай сердце и собственную кровь. Ты лучше всех.

– Что бы там ни было между нами и ими раньше, соглашение нарушено.

Стоящий перед террасой, внизу, Ийа походил на молодое деревце, дерзко посмевшее вырасти на излюбленном плато гроз.

Фигура Ахатты нависала над ним, но молодой человек улыбкой встречал все более суровое с каждым ударом сердца выражение лица пожилого. Серьги Ийа звенели дерзким радостным вызовом, и словно специально голову вскинул, чтобы дать Ахатте еще раз услышать насмешливый звон.

– Северяне требуют выдать Кайе – у Асталы, а не у Рода Тайау. Совет должен собраться. Не ты ли оберегал порядок твердой рукой?

– Ты слишком молод – указывать мне, что должен делать Совет, – тяжело сказал Ахатта. Ийа с трудом принудил уголки губ не подниматься победно вверх; такие слова – признак слабости.

– Я равен тем, кто равен мне.

Никогда Ахатта не уходил от столкновения. Не стал и на сей раз – разве не ожидал он подобного?

– Хорошо.

Не прощаясь, развернулся и неторопливо пошел вверх по ступеням – надо же, всего четыре, а как трудно их одолеть. Каждый шаг дается с трудом. Неужто старость подкралась?

– Я лучше сам его убью, чем позволю хоть на сто шагов приблизиться к нему северной крысе, – негромко проговорил Къятта. Он был одет в черно-белое – ни капли красного, так настоял дед. Если хоть что в его облике примут за вызов, ответят ударом.

– Этого не понадобится. А то не знаешь мальчишку.

Мальчишка вовсе не выглядел испуганным. Напротив, горел, словно вынутый из костра уголек, и зло кривились губы. Кайе не собирался прятаться за спины старших, и Ахатта, глядя, как внук застегивает пояс из шкуры пятнистого ихи – свободно, чтобы тот не мешал перекинуться, если что, не сдавливал тело – подумал, а стоит ли вести его в Дом Солнца? Может, лучше посадить под замок?

Но ведь придется привести – обычай требует расспросить обвиняемого.

– Я за ним прослежу, – беззвучно сказал Къятта, обернувшись к деду.

О да, подумал Ахатта. Ты проследишь за ним, пока он будет подле тебя. Но ведь потом ему придется выйти на площадку в центре зала. А там… если он перекинется, или иначе попробует напасть на членов Совета, ему не жить.

А он попытается, если слишком жаркой будет речь обвинителей. Попытается, не дождавшись решения.

Стоя на крыльце, подросток облизнул губы. Пить хочется… Сорвал мясистый стебель, жадно высосал горьковатый сок – вкуса не разобрал. Сделал было шаг вперед, на дорожку – скоро все соберутся, пора. Солнце уже высоко…

– Погоди, – Къятта взял его за руку. Ощутил, как напряжены мышцы мальчишки.

– Пообещай мне кое-что.

Недоуменно вскинутые глаза – неужто нашел время для нравоучений? Къятта с улыбкой смотрел на него:

– Я хочу, чтобы ты помог мне исполнить мою мечту. Северные крысы должны заткнуть себе рот собственными хвостами. Я хочу сделать Асталу единственной – и сильной. Ты поможешь мне в этом?

– Да, – не задумываясь откликнулся Кайе.

– Помни о моей просьбе. Я не так часто тебя о чем-то прошу.

Притянул младшего к себе, чувствуя, как тот замер, готовый рвануться прочь – не до нежностей. Не отпускал несколько ударов сердца. Потом сам подтолкнул – иди…

Песок зашуршал едва слышно – легки шаги оборотня, даже и в человечьем обличье.

В Доме звезд, как всегда, стоял полумрак – но лица были видны хорошо. Впрочем, что толку смотреть на лица, если голоса то ленивые, то злые, и воздух дрожит от скрестившихся речей?

Ахатта сидел в каменном кресле, хозяином, не выказывая беспокойства. Только вот камень словно на грудь навалился, и не шевельнуться. Может, оно и к лучшему.

Кто как поведет себя? Заранее не узнать. Сегодня друг, завтра враг… потом и вовсе не пойми кто. Обязательства есть только перед своим Родом… или даже не так. Свой Род – место, где стоит искать поддержку. Но обязательства – лишь перед теми, кому ты сам их даешь. Иное – северное, и клятвы оставлены северянам.

Род Икуи не раздумывал – Тарра сразу сказал за двоих, со свойственной ему прямотой, что с мальчишки следует спустить шкуру – но сделать это в Астале. Не насмерть, конечно, просто как следует проучить. И нечего эсса тянуть лапы к южанину.

Кауки прошелестели о необходимости соблюдать соглашение; будь ситуация иной, первыми бы его нарушили, подумали, наверное, все в Совете. Что ж… кто их за это осудит? Каждый сам выбирает, голос кого ему слушать. Одни звери живут стаями, другие – одиночки. Одни охотятся сами, другие питаются падалью.

Тиахиу невесть с чего поддержали Тарру, Инау в один голос с Икиари настаивали на выдаче оборотня. Потом поднялся Ийа – наблюдательные заметили, что этот вчерашний юнец слова не дал сказать Хатлахене, своему дяде, которому по старшинству полагалось подняться первым. Я против того, чтобы отдавать северянам нашу кровь, проговорил Ийа, заставив присутствующих остолбенеть от удивления. Против… но соглашение нарушено. Оборотень должен умереть, но в Астале.

– Не дождешься! Не справишься! И вы все! – вскинулся Кайе, а Ийа с улыбкой руками развел – если одни лишь северяне смогут совладать с тем, кто южанам не по плечу, прекрасно. Так надо их сюда пригласить поддерживать мир и порядок.

– Сам отправляйся к ним! – вспыхнул мальчишка, весь напряженный – вот-вот и станет энихи, хвостом по бокам забьет. Силой Тииу ударить не сможет – внутри Дома Звезд крепкие «щиты».

– Успокойся, малыш, – ласково протянул руку Ийа; жест, каким треплют по загривку домашнего зверя. Не касался, – далеко, но явственно так.

Шиталь впервые заметила ужас на лице Къятты. Смуглое лицо почти белым стало. Ийа не закончил говорить – его можно прервать, да, но еще хуже будет, если это сделает брат оборотня…

Вспыхнули глаза нарисованного татхе, ярче факелов – глаза из драгоценных камней; испуганно вскрикнула одна из женщин, другие люди растерянно подняли головы. Шиталь растерянно повела взглядом по сторонам, заметила: Тарра дышит тяжело. Умница Тарра. Ничем не нарушил течение Совета, ничем… мало ли – искусственные глаза вспыхнули. Единственно возможное применение Силы здесь – свет. А Къятта слетел с сиденья, мигом очутился возле мальчишки, на одно колено опустился и брата к себе притянул, что-то зашептал отчаянно и зло в самое ухо – не слышно другим. Шиталь показалось – едва удерживается от того, чтобы не влепить затрещину младшему, а у Къятты рука тяжелая.

– Осталось слово Шиталь и Рода Тайау – этого можно увести отсюда, – негромко сказал Тарра, указывая на оборотня. И – благодарный взгляд Къятты. Его не послушал бы давний противник, но Тарра – иное дело. Благодарность Къятты заслужить – дело нелегкое, Тарра знает, что делает. Каждый Род за себя.

– Шиталь не говорила еще, – пропел мягкий голос.

– Я и не стану говорить, – дернула плечом женщина-волчица. – Слишком жарко тут стало. Пусть решат «капли», настало время.

Къятта не глядя швырнул свой камень и пошел прочь, положив руку на плечо брата, подталкивая мальчишку перед собой. Внешне легко, но пусть тот попробует дернуться, рвануться назад. Остановился у дверного полога.

Когда каменные продолговатые бусины сыпались на гладкий пол, постукивая, Шиталь всегда вспоминала древние города, погибшие под каменным и огненным дождем. И здесь… так мало надо, легкий перестук – чтобы решить судьбу человека.

Не было тайны – кто что сказал, то и сделал. Мгновения перед тем, как бросить свою каплю даются на то, чтобы передумать, если возникнет потребность. Не передумал никто.

Темный обсидиан – смерть, алый гранат – решение кровью, светлый янтарь – свобода. Отдать ли северу, убить ли здесь – все равно капля обсидиана, а бросить алую, вызов – никто не подумает. Неважно, кто вышел бы в круг – Къятта или сам оборотень. Никому это не нужно, опасно.

У меня нет надежды, думала Шиталь. У моего Рода – нет. Внуки Ахатты – достойная смена. С тоской в сотый раз пеняла себе, что племянники ее – девочки и мальчики, лишенные Силы почти подчистую. Если же отдать северянам мальчишку, Къятта тоже погибнет наверняка. Он не из тех, кто молча отдает свое. И начнется раздор в Совете. Тогда у Шиталь есть шанс… невеликий, но есть – повернуть все так, как будет угодно ей.

Бросила летучий взгляд на Ахатту – сидел, полуприкрыв глаза, из-под век наблюдал за Шиталь. Непроницаемо-сдержанный, неподвижный, словно глыба базальта. Никто не должен понять, как в сей миг Ахатта зависит от выбора этой женщины.

Но Шиталь поняла.

Обсидиановую темную каплю зажала в горсти, перед тем погладив пальцем ее отполированный бок. И не удержалась, поглядела на мальчишку. Он улыбнулся ей, широко и уверенно. Тииу… такой непоправимо наивный. Вспомнилось, как ткнулся ей в руку потерявший мать бельчонок – доверчиво, влажным носиком – ей, чужой. Пусть в обличье человека, но все же волчице, на чьих клыках еще не остыла кровь олененка. И этот – настороженный, злой, облитый золотистым свечением, с открытой улыбкой, Дитя Огня… Дитя.

Шиталь смеялась, роняя на звонкий пол каплю из желтого янтаря. Не сомневалась, что хотя бы один человек из Совета прочел, что скрывает ее смех.

После Совета расходились с разными лицами – Шиталь Анамара, изменив давней привычке, не пыталась прочесть по ним ничего. Все известно, никто не интересен сейчас. Только лицо Ийа отметил ее беглый взгляд – застывшее, похожее на ритуальную маску древних жрецов.

Он проиграл, как и Шиталь… на сей раз. Но он будет бороться. А она, единственная в Роду Анамара – станет ли? Сможет?

Шиталь вышла на крыльцо, постояла немного, спустилась вниз, на желтые дорожки. Как хорошо дышалось после наполненной ядом слов залы… Гибкая фигура отделилась от стены, двинулась к женщине. Ждал, поняла Шиталь. Захотелось уйти немедленно – хоть волчицей перекинуться, умчаться отсюда. Только не с ним говорить сейчас. Но – улыбнулась, верная своей привычке никогда не показывать гнев. А сейчас – и гнев-то бессмысленный. На кого? Сама не смогла вынести ему приговор. Вот и осталась ни с чем.

Кайе стоял перед ней, и во взгляде была не только уверенность – еще и робость там пряталась, за короткими густыми ресницами.

– Шиталь, – положил руку ей на руку. Поднял глаза:

– Ты сказала, что примешь меня, когда я вырасту.

– Прошло всего четыре весны…

– Ты знаешь, что я не ребенок. И ты больше не бываешь со мной. Почему?

Шиталь замялась, подбирая слова.

– Вряд ли я сейчас желанный гость в доме Тайау.

– Почему? Ты ведь за меня отдала голос.

– И все же твой брат не захочет меня видеть.

– А я? Я всегда ждал тебя, рад был оказаться рядом.

– Ты был ребенком…

– Что изменилось? Во мне – ничего.

– Изменилось… – вздохнула Шиталь.

– Из-за северных крыс?

– Нет. Ты уже достаточно вырос, чтобы понять… – она не договорила намеренно.

– Значит, все-таки не дитя. Ты сказала сама.

– И не взрослый еще.

«Не взрослый…» – представила реку Иска. Может быть, на такое способен только мальчишка – безрассудно выплескивать свою Силу, рискуя сгореть… и оставаться в живых…

– И айо Тииу, – чуть хрипло сказал Кайе, откидывая голову, – Об этом ты думала?

– Я это знаю. Но в тебе больше от зверя, чем от человека.

– Ничуть. Во мне есть то, чего не дано тебе. И твоему Роду. – Он начинал злиться, но еще говорил спокойно, – Об этом ты тоже думала?

– Будь так… Я бы постаралась тебя приручить.

– Ты и старалась. Плохо вышло, – сжал ее предплечье: – Значит, нет?

– Аши…

– Ты чего-то боишься, Шиталь, – сказал сквозь зубы, – твоя рука вздрагивает. Когда женщина просто говорит «нет», она ведет себя иначе. О чем ты сейчас думаешь?

– Ты много знаешь о женщинах? – бровь Шиталь приподнялась удивленно.

– Достаточно.

– Тебе приходилось переживать отказ?

– О нет! – рассмеялся, – Если отказы и были, я не слышал их.

– Со мной так не выйдет, аши.

– Я знаю. И… я в самом деле был привязан к тебе. И видел, как ты качнулась в сторону от меня, выходя из Дома Звезд. Я хотел быть ближе к тебе… а стал у тебя на дороге.

На северном берегу реки Иска чернели обугленные стволы. Подлесок, полностью выжженный, пепел вместо травы, остывший уже. Там было тихо-тихо, и никого живого; только порой тускло-черные жуки с удлиненным панцирем копошились, откидывали кусочки пепла, ища себе пропитание.

Глава 9

Лес близ Асталы

Дожди заканчивались – уже не сильные, так, морось. Во влажном воздухе постоянно мельтешила мошкара, норовя облепить все живое.

Маленький человек брел по бездорожью, обхватив себя руками. Не столько чтобы хоть как-то согреться – скорее хотелось унять дрожь внутреннюю. Нескладный и тощий – влажный вечерний холод пронизывал до костей, а на нем всего-то штаны, изодранные чуть не в клочья. Босые ноги были сбиты о камни и корни. И ничего с собой.

Он не знал куда идет, и ему было все равно. Временами хотелось лечь на землю и выть, кричать от боли и безнадежности. Тогда он ложился и выл… потом, повинуясь неведомому инстинкту, поднимался и брел дальше. В желудке давно было пусто, и никто не мог подсказать, где взять пищу. Порой он срывал тот или иной стебель или откапывал съедобные корешки – но объяснить, почему выбрал именно их, не сумел бы.

Он не знал, насколько ему везло. Ни один зверь не напал на его след… или же не был голоден. Невозможно в одиночку выжить такому, как он. Но он почему-то все еще оставался в живых.

Подросток, мальчишка. Длинные рыжие волосы, спутанные, в траве и земле, чуть вздернутый нос. А губы – обиженные, еще по-детски очерченные, словно говорили: «Ну почему? Что я сделал?»

«Эльо-дани умер»… в этих двух словах был весь его мир, пусть холодный и неуютный, мир, который обрушился в одночасье – когда погиб единственный, кого мальчик знал, если не считать молчаливых слуг. А сейчас подросток был неизвестно где и шел неизвестно куда….

Эльо-дани…мальчик сейчас не мог вспомнить его лица. Только платок, спадавший на плечи, скрывавший волосы…И пронзительный, немного безумный взгляд.

Мальчик никогда – сколько себя осознавал – не видел мира, кроме окрестностей древней полуразрушенной башни; разве что на пару десятков шагов отходил, и не знал ничего, кроме того, что рассказывал дани – а этого было ничтожно мало. Его ничему не учили, разве что мелочам. Он жил, чуть ли не как живет растение. Занимался несложной работой, хотя в его услугах и не нуждались особо. Мурлыкал под нос непонятно где слышанные песенки; вздрагивал, слыша окрик – прекрати, слишком громко!

Время от времени на дани находила странная разговорчивость – и тот часами рассказывал разные разности не столько мальчишке, сколько невидимому собеседнику. Но и за подобные крохи мальчик был благодарен. А потом забивался в щель между камнями и пытался понять услышанное.

Иногда дани приносил ветку дерева, цветок или гриб – но сейчас чужим было все. Покачивалась земля под ногами, а может, чудилось…

Другие слуги…их было трое, бессловесных, как тени, безымянных. Они тоже погибли. Он видел мертвые лица, слепые глаза…скорее бы это забыть. Он таки и не понял, что было тому причиной. И не мог прогнать от внутреннего взора красивое видение – нежное, полупрозрачное не то существо, не то длинное облако улетает к розовеющему горизонту, покачиваясь, изгибаясь. Только уверен был в одном – это существо-облако позвал дани. И оно откликнулось.

Мальчик шел и шел… ночь приближалась, хотя света было еще достаточно; становилось все холоднее. Влажный воздух, полный то терпких, то гнилостных запахов, шорохов, очень плотный, не позволял вдохнуть полной грудью. Под ноги мальчик не смотрел. Страшно было – то и дело по земле ползли огромные многоножки, мохнатые пауки или жуки с глянцевым пестрым панцирем. Вздрагивая, старался держаться подальше от лиан с листьями-ловушками, увенчанными шипами – человеку не могли причинить вред, но того, что они хищники, уже было довольно для страха.

Внезапно деревья расступились, тропа оборвалась, и он полетел вниз, упал в ледяную воду – течение было сильным, подхватило, ударило о камни.

Голодная река обрадовалась жертве, схватила мягкими губами, понесла вперед, собираясь раздробить добычу о камни-зубы дальше по течению. Он закричал, испугавшись, забился в воде, будто бабочка в паучьих сетях… бесполезно. Река охотилась… в отместку за рыб, которые люди вылавливали из ее берегов. Скоро, нахлебавшись воды и стукнувшись о камень, он потерял сознание.

Очнулся лежащим на камнях; волна подкрадывалась и отступала – течение выбросило его на берег. Пошевелился с трудом – все тело болит от ударов о камни, и зябко… на ветру было еще холоднее, а ветер над рекой резвился вовсю, обиженный, что лес не пускает его в свое сердце…

Лес высился вокруг. Сплошной стеной. Темные ветви покачивались, словно деревья надвигались на мальчика – и шептали, шептали что-то безнадежное и угрожающее.

Осознав наконец, в какую глушь он забрался, мальчик не смог сдержать слез. Собственные слезы испугали его – и он уже рыдал взахлеб, мокрый, дрожащий, жалкий.

Послышался то ли смех, то ли щелканье – и почти сразу из ветвей выглянула серебристо-черная мордочка зверя.

Мальчик увидел огромные желтые глазищи, заорал от страха и бросился бежать – и откуда силы взялись! Ему казалось, что любой, кто появился среди этой жуткой чащи, непременно накинется на него и сожрет. Бежал, не разбирая, куда, ветки хлестали по всему телу, лианы хватали за плечи и норовили спутать ноги. Зато согрелся немного. Стоило остановиться, перевести дыхание – появлялась та же любопытная мордочка, то ли на самом деле, то ли чудилось. Тогда мальчик шарахался в сторону и снова несся по лесу, не жалея ног, не соображая. Он прорывался через кусты, через тугие паучьи сети, скатывался в маленькие овражки…

В конце концов кончились силы – упал на землю, заслоняя голову руками. Почувствовал, что лежит на чем-то ровном, открыл один глаз, потом другой. Под мальчиком была дорога – сухая, глинистая, но довольно широкая. Насмешливое прищелкиванье не прекращалось, и в него вплелся стук копыт – совсем рядом.

Он поднял голову. Стук копыт сухими каплями, голоса. Он понял: всадники – люди…

Мальчик ощутил одновременно радость и страх. В его жизни было всего четыре человека – от них он не видел особого добра, хоть и зла не видел. Но по случайно оброненным фразам догадывался, как ужасно одни люди обращаются с другими. Тем паче с беспомощными, найденными вот так на дороге. Однако лес – это еще хуже. Там были чудовища – видимые и невидимые, желтоглазые, смеющиеся над ним, а еще были огромные пауки, хищные ящерицы, энихи и привидения.

Скоро увидел всадников. Верховые животные, лохматые, с узкой мордой и длинной шеей… он не знал про таких зверей. Зато люди, несомненно, были людьми… приближались восемь или десять человек, приближались, пока он лежал без сил и думал, остаться тут или попробовать уползти, скрыться в кустах. Слышался чей-то звонкий смех, голоса. Оборвались – его заметили.

Он поднялся с трудом, покачиваясь, растерянно оглядывая всадников.

Люди. Одетые в обычные штаны и распахнутые на груди безрукавки, словно не чувствуют холода; на шее широкие ожерелья побогаче и победнее. А эльо-дани и его слуги носили поверх штанов недлинные туники, и порой, когда было прохладно, набрасывали накидки-шионте…

Впереди ехали двое – человек еще молодой, с собранными в хвост черными волосами и резким недобрым лицом, словно из твердого дерева выточенным; лицо второго всадника было наполовину скрыто широкой полупрозрачной тканью, оттенком похожей на рассветные облака – складки ткани спускались на плечи.

– Эсса! – удивленно произнес второй грудным голосом. Похоже, человек этот был заметно младше первого всадника.

Мальчик молча смотрел на незнакомцев, невольно делая мелкие шажки к краю дороги. Заговаривать первым не следовало, но не удержался:

– Простите, эн-эльо, где я?

– Да нет, полукровка, – не отвечая, отозвался молодой человек. На нем не было ожерелья – только тяжелый с виду браслет у локтя. – Рыжий, и черты… Но их крысенок, судя по говору и штанам. Что этой твари понадобилось тут? Переговоры закончены.

Речь его несколько отличалась от привычной подростку – но понятной была вполне. А еще мальчишка заметил – хоть и сумерки приближались – что глаза у незнакомца янтарные, яркие настолько, что чуть ли не светятся. Взгляд хозяина, раздраженного появлением сора на чисто выметенном полу – кто посмел? Человек двинул везущего его зверя на мальчика.

Подросток отскочил в сторону, вскрикнув.

– Стоять!

Мальчик застыл, от испуга дыша прерывисто.

– Кто ты и откуда?

– Башня, старая… там, – найденыш ткнул пальцем куда то позади себя, – или не там… я не помню где, эльо…. я шел долго… – голос получился ломким, высоким.

Шорох прополз по верхушкам деревьев – словно лес посмеивался недоверчиво.

– И куда же? Зачем?

– Не знаю… я просто шел… заблудился.

– Не помнишь, значит. Конечно, такой дурачок, – почти ласково прищурился всадник. – Заблудился? И ты шел один, выжил в лесу? – и, неожиданно резко: – И северное посольство не встретил на этой дороге?

– Нет… Я не знаю, о чем ты говоришь… – мальчик вздрогнул, как от удара, растерянно оглядел остальных.

– Я помогу понять.

Подчиняясь его знаку, один из всадников спрыгнул с седла и шагнул к подростку, крепко ухватил за плечо.

– Но я не вру! – от ужаса голос мальчишки сорвался. – Я не могу… я не знаю, что сделать!

Пальцы больно впились в его плечо – мальчик пискнул, словно зверек в ловушке.

– Что за башня? – спокойно спросил человек с янтарными глазами.

– На той стороне реки. Я жил там.

– Один? – издевка была столь откровенной, что мальчик подумал – а стоит ли отвечать? Кажется, ни одному его слову не верят.

– Къятта, оставь! – тон подъехавшего ближе спутника был веселым. – Он весь мокрый, и в паутине… ну и вид…

Он рассмеялся.

– Кто ты, чучело?

– Я не чучело, эльо, я ведь живой, – сказал мальчик растерянно, вспомнив, как дани порой набивал сердцевинкой ватного дерева шкурки мелкого зверья, и те становились совсем как настоящие.

Раздался дружный хохот всадников. Младший всадник стянул ткань – лицо, совсем юное, теперь было открыто. Приподнятые брови, словно чуть удивленные. Глубокая свежая царапина через всю щеку – кровь еще не свернулась толком. И невозможные, необычайно синие глаза – неправильный цвет, как и цвет глаз того, другого. И было в этих глазах шальное веселье.

– Ой… – тихо проговорил мальчик, сообразив, что смеются над ним и он ляпнул что-то не то.

– Так кто же ты?

– Я не знаю…

– Что ты несешь? Что значит – «не знаю»? – резко спросил Къятта.

Мальчик опомнился, перевел взгляд на говорившего.

– Я жил в башне с эльо-дани и его слугами. – Но они мертвы.

– Отчего?

Мальчик покачал головой, понимая, что сказать ему нечего. Очередное «не знаю» не даст ничего.

– Не нравится это мне, – Къятта встряхнул кистью. – Дурачок, попавший на нашу землю неизвестно как и неизвестно откуда… Не эсса ли водят нас за нос? – И добавил лениво: – Мне не хочется разбираться.

Мальчик не понял жеста и слов, но опасность почувствовал. Невольно вскинул руки, пытаясь заслониться от пока неизвестной угрозы, пискнул, словно зверек в капкане:

– Я же не виноват!! – и шагнул назад, поближе к недавно такой пугающей чаще.

– Стоять. – Незнакомец чуть наклонил голову, явно прислушиваясь. Потом извлек непонятно откуда продолговатый полупрозрачный камень, бледно-золотистый. Этот жест, в котором вроде как не было ничего страшного, вызвал у мальчика новый приступ ужаса. Виной тому были глаза человека – один раз мальчик видел неподалеку от башни волка, убившего олененка, и запомнил, какой взгляд хищник бросил на человека, стоя над еще целой добычей. Смерть из этого взгляда манила длинным когтистым пальцем.

– Ради Солнца и Неба! – пронзительно-высоким от страха голосом воскликнул мальчик. Но замер, привыкший подчинятся приказам. Глаза расширились, лицо побелело – словно изваяние из мелового камня, застыл на дороге.

– Погоди, – Юноша подъехал ближе. – Обыщи его, – кивнул тому, кто стоял подле мальчишки.

Мальчик закрыл глаза, подчиняясь. Обыск длился недолго – где прятать-то?

– Ничего нет, Дитя Огня. Если его подослали крысы, то уж точно без оружия.

– Да какая разница? – с легкой досадой отозвался Къятта. – Теряем время.

Он приподнял руку, небрежно, словно намеревался смахнуть паутину.

– Оставь! – в голосе синеглазого зазвучали повелительные нотки. Старший откликнулся не менее властно и недовольно:

– Кайе…

– Сказал же.

– Тебе и впрямь нужно… это? Или назло?

– Подумаешь! Возьмем с собой. Он смешной… – фыркнул, и обратился к найденышу. – Да не дрожи так. Или замерз в реке? Обсохнешь, согреешься. – Снова беспечно рассмеялся и кивнул одному из спутников – тот подхватил мальчика в седло. Самое время – того уже ноги не держали.

– Спасибо… – прошептал мальчик. Он не знал, стоит ли благодарить, не ждет ли впереди нечто ужасное – но у этих людей была сила. А ему оставалось лишь подчиняться.

В седле оказалось удобно, однако мальчишку и правда трясло – то ли от холода, то ли от страха. Беспомощность – полная, такой он никогда не испытывал. Он не мог даже плакать от ужаса – не знал, что с ним будет за это.

Юноша поправил ткань над щекой, вновь улыбнулся ему – совершенно по-дружески. Мальчик робко взглянул на него. На синеглазом не было вообще ни одного украшения. Не было в нем и ничего ломкого, угловатого – каждый жест, каждая линия неправдоподобно округлы и, невзирая на быстроту, протяжны.

Тронулись с места. Кайе поехал рядом.

– Значит, в реку свалился? Как же ты так? Скажи по-человечески, почему ты один? – в его голосе было удивление – и радужные брызги веселья. Ни угрозы, ни сочувствия.

– Я ушел из башни, когда погиб дани, и все умерли, – ответил мальчик, робко и напряженно улыбнувшись в ответ; он еле мог говорить, с трудом подбирая слова, – Потом я шел по лесу… очень долго, больше одного дня… а потом вдруг река… я не знаю откуда она взялась. Не заметил… – при этих словах пара человек засмеялось, а мальчик продолжил:

– Я упал, а вода понесла, а потом я не помню, а очнулся уже на берегу….

– Дорогу не помнишь?

– Нет, – мальчик в ужасе замотал головой. Не хватало еще проделать путь назад!

– Да что за башня! Развалины, что ли? Таких на Лиме полно, хотя куда больше там, за восточным хребтом, говорят. В них обычно никто не живет. Умерли, значит? Хм… – он задумался. – Если ты с севера… да нет, ты бы один в жизни не прошел так много. Разве кто-то помог, что ли? Выясним… Ты ведь полукровка? Жил с эсса-одиночкой?

– Эсса? Я… я не знаю этого слова… там все были люди.

– Люди… понятно, что не дикари. А! – он легко взмахнул рукой. – Там разберемся.

– Спасибо… – вновь сказал еле слышно, по-прежнему не понимая, стоит ли благодарить и за что. – Но кто вы?

Тот посмотрел на него немного удивленно, покачал головой.

– Странный ты, право… Что же ты делал в своей башне?

– Я… Дани… Я был его слугой… А до этого я не помню. Я несколько лет служил ему. Дани говорил, что не любит север, там не осталось достойных… и что на юге – твари…

Он говорил, уже сознавая всю нелепую наивность своих слов, и даже намеренно преувеличивая ее – ну, поглядите, ведь я ничего не помню, ведь я не заслужил ни смерти, ни жестокого обращения! Это была не хитрость – плохо умел хитрить этот заблудившийся подросток, напротив, единственным его щитом была честность, пусть и низводящая его на уровень маленького испуганного дурачка.

– Бред какой-то, – дернул головой синеглазый. – Твари! Еще бы! Но Север – это эсса, понимаешь? А ты не знаешь такого слова… но говоришь, как они. И штаны северные… ну, были, – окинул взглядом изодранную ткань.

– Либо идиот, либо хорошо притворяется, – раздался хмурый, тяжелый голос Къятты.

– Нет, нет, поверьте, я говорю правду!! – воскликнул найденыш – Я могу многого не знать, но я не лгу!!

– Да ладно! – юноша наклонился вперед, стиснул пальцы на браслете старшего. – Пусть, чем он тебе помешал?

– Ушам своим не верю! – тот бросил косой взгляд через плечо, но, похоже, решил не выяснять, кто прав, при остальных.

Младший фыркнул сердито, по-кошачьи. Волосы его взметнулись от порыва ветра. Послышался тихий возглас одного из сопровождающих. Глаз найденыша последним уловил движение впереди, в кустах у дороги.

– Стоять! – вскинул руку Къятта, – и обратился к кустам: – Выходи.

Мальчик посмотрел туда.

Меж ветвей появился высокий человек с бледно-желтыми волосами, стянутыми в тугой узел. Несмотря на смуглую кожу, он казался слишком прозрачным и блеклым даже для вечера – ему больше подошла бы ночь среди звезд, камней и скользящих теней. Так, во всяком случае, представилось мальчику. Но человек, похоже, вовсе не думал о своей неуместности здесь. Он смотрел презрительно, враждебно на всадников – и слегка удивленно на мальчика.