Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц)

Скоро все закончилось.

Меньше половины дикарей покинули площадку, остальные лежали мертвые. Вовремя для южан – даже у Къятты уже не осталось силы на щит и чекели, а отбиваться от камней было невозможно.

Только мальчишка, хоть и дышал прерывисто, рвался продолжить схватку. Он весь горел – дотронувшись до его руки, брат изумленно присвистнул.

Сгреб Кайе в охапку и потащил в тень валуна, не обращая внимания на попытки вырваться.

– Они еще не ушли! – отчаянно выкрикивал мальчик.

– Они не ушли, а от тебя останется одна оболочка, если не прекратишь дурить, – отрезал брат. – Сиди!

Вырвал с корнем колючий куст и сунул в руки мальчишке. Кайе взвыл, уколовшись; листья на кусте скрутились, как от близости пламени. Впившись в оставленную наиболее крупным шипом ранку, мальчишка промычал что-то злобное. Къятта довольно усмехнулся, видя, что тот уже не рвется догонять дикарей.

– Я тебе не ребенок! – наконец выпалил брат.

– Уже нет, – старший по-хозяйски и одновременно успокаивающе положил руку на его плечо. – Ты был в настоящей стычке, хоть и несерьезной.

– Несерьезной?! – оскорблено надулся мальчик, демонстративно отвернувшись, и начал обламывать ветки с куста. Осторожно – это снова вызвало улыбку у старшего. Значит, остыл.

Бегло оглядев мальчишку и оценив, что серьезных ушибов нет, Къятта оставил его. У него самого на плече был заметный след от булыжника, в остальном камни его не задели. Нъенне и еще одному повезло меньше, особенно Нъенне – тот сидел, пытаясь унять льющуюся на глаза кровь.

– У меня крепкий череп, – немного неестественно рассмеялся юноша. Перед глазами его растекались алые круги, и каждый звук отдавался металлическим звоном.

– Собираешься умирать? – Къятта присел рядом.

– Не хочу.

Къятта оглядел остальных – они занимались своим ушибами. У второго серьезно раненого была повреждена рука и сломано ребро. Ехать верхом он бы не смог.

– Придется вам двоим побыть в одиночестве, пока мы не вернемся.

– Только не здесь. Дикари могут снова явиться.

– Тогда уж убей их сейчас, – вставил Хлау, глядя исподлобья.

– Ты и останешься с ними. Отсюда перевезем… а дальше как выйдет.

– Собираешься ехать к перевалу втроем? – спросил Нъенна.

– Вчетвером. Уж не моего ли брата ты позабыл? – спокойно поинтересовался Къятта.

– Но он ребенок. Проще вернуться всем…

– Этот ребенок разогнал тех дикарей, что ты упустил, – ласково сказал старший из Тайау. – Уж сегодня он научился многому. И не забудет.

Мальчишка за валуном слышал все – и не мог сдержать довольной улыбки.

– Но там могут быть эсса.

– Вот и посмотрит на крыс.

Крысы оказались похожими на южан. Кайе представлял себе эсса как дикарей – ну, быть может, чуть более на человека похожих. А встретил – людей с серовато-смуглой кожей и бледными волосами. И глаза у них были блеклыми, не то что у юва. Неинтересно… Правда, смотрели они так, словно право имели высоко голову задирать. За каждый такой взгляд хотелось ударить – и Къятта отослал брата подальше, на лесную опушку, пока разбирался с эсса.

Только стало известно про новый перевал, северяне подоспели. Да пусть пользуются, не жалко – тропка узкая, опасная, а сам перевал далек и от Асталы, и от Тейит. Но нельзя же спесь не сбить с них. Приятно злить, а они ведутся, вот-вот и драку начнут… Сильный соблазн, но нельзя. О младшем не беспокоился – знал, что мальчишка сумеет за себя постоять.

Кайи думал не о северянах – о движущихся камнях. Вот бы себе завести… и не один. Жаль, охотиться с их помощью неудобно – медленные, да и кому нужна добыча, которую раздавило в лепешку? Ну и подумаешь, нельзя, все равно лапы с когтями удобней. Он валялся среди цветов, обламывая стебельки и высасывая сладкий сок.

– Так вот ты какой? – проговорил мужчина с волосами, стянутыми в большой узел. – Совсем малыш.

– Я не малыш.

– Считай себя взрослым, если угодно. Ты многое можешь, и все же не знаешь ничего. Тебя носят на руках одни и боятся другие.

– И что же?

– Гордишься собой? – с насмешкой спросил эсса.

– А уж это дело мое!

Тот еще раз оглядел его – гибкого, немного растрепанного, в темно-желтых широких штанах до колена, с ожерельем на шее – раскинувший крылья орел в окружении множества солнц. Возможно, в будущем это – самый сильный страх эсса. Что ж, бывает и так…

– Мне неинтересно препираться с тобой.

– Не интересно? И не страшно? – насмешливо вскинулся мальчик.

– Страшно только взаимное уничтожение. А кем бы ты ни был, ты войну не начнешь.

– Почему?

– Сказано, что это сделает полукровка. Странное предсказание, правда? Полукровки – ничтожества. И одному из них отведена такая судьба.

– Я войны не хочу. Не суйтесь к нам, вот и все!

– Нет, малыш. Это вы к нам суетесь.

– И перевал ваш, да? – прищурился, сел.

– Да кому он нужен, перевал этот, – устало сказал мужчина. – Все равно по ту сторону гор – море да узкая полоска земли. Жемчуг, морские раковины… ценность. Кому это надо? Тевееррика ушла.

Серебристая грис Къятты переступала тонкими ногами, пугливая, но выносливая. Из шерсти таких, серебристых, делают красивые покрывала. Только грис больше пегие рождаются, жаль. Къятта гладил по шее свою любимицу, когда мальчишка примчался, плюхнулся на траву прямо под копыта. Сидя, смотрел на старшего, голову запрокинув. Къятта едва удержал испуганную кобылицу. Мальчишка и не подумал, что острыми копытами его могут поранить.

– Этот… эсса говорил о войне, о которой сказано давным-давно. Северяне собираются ее развязать?

– Не кричи от восторга – нет пока никакой войны. Мало ли чуши написано…

– Написано? Он еще говорил что-то о полукровке…

– Вернемся домой, поройся в свитках. У меня нет желания рассказывать сказки.

Не забывал до самого дома, переспрашивал то и дело. Выше подниматься не стали; Къятта решил – нет смысла, не больно хорош перевал. Нъенну и остальных подобрали почти там, где оставили – дикари мелькали неподалеку, но напасть не решились.

Древние свитки Тевееррики – кажется, дунь на них, и рассыплются. Необычные письмена, грубоватые, льнут друг к другу. Древний язык – хорошо его не знает никто. Говорят и сейчас похоже, а вот прочесть…Кайе с трудом разбирает тусклые коричневые знаки. Неприятно читать – как смотреть на старые пожелтевшие кости, неприятно – и в то же время затягивает.

«И будет вражда между югом и севером, но лишь полукровке будет небесами предоставлено право начать войну – кровавую бойню».

– Полукровке! Ничтожеству! – он чуть ли не отшвыривает листы.

– Ты столь хочешь войны? – спрашивает дед.

– Не знаю! Но если уж начинать, то с подачи достойных! Ненавижу эсса, но пусть лучше они, если нам не повезет ударить первыми!

И, подумав, добавляет:

– А лучше я это сделаю!

Глава 5

Лес близ реки Иска

Розовая бабочка с размахом крыльев едва ли не в человеческую голову порхала над полосатыми сочными стеблями тростника, а те поскрипывали, словно вздыхали. За ними виднелась река, матовая под набежавшим облачком. Широкие перистые листья шелестели, подвижными узорными тенями прикрывая половину поляны, а по краям папоротник пышный стоял. Никаких изменений.

Для леса несколько весен – так, миг один; эти деревья едва ли не века насчитывают. Соль приложила ладонь к высоченному, покрытому мхом стволу. Тахи учил ее слушать и чувствовать дерево – он приникал ухом к коре и говорил, что слышит, как бьется древесное сердце. А Соль ничего такого не слышала. Просто – красиво.

Черный ибис слетел с ветки, приблизился к Тевари, косясь на Тахи, строгавшего палку. Тот недолюбливал птицу, говорил – мало того, что эта тварь не покидает окрестности уже много весен, так и к мальчику привязалась. А сынишка вот – прикормил.

А известно – нихалли и без того не лучшие соседи, так еще и черный ибис приносит беду.

Мальчик сжевал содержимое круглой речной ракушки, с ибисом поделился. Странное зрелище – ребенок полулежит на траве, рядом горка скользких ракушек, и возвышается над плечом черная ломкая птица, хмуро и злобно поглядывает по сторонам. Ворчит еле слышно, клацает клювом, когда Тевари протягивает ей очередное лакомство.

Смешная все-таки птица, хоть и не лучший сосед.

Тихо, только дятел где-то стучит… А Утэнна и Къяли, верно, скоро вернутся с оленем.

Киуте готовит еду на поляне, дым высоко поднимается – будет хороший день. От помощи Соль отказалась – мол, вы и так со мной носились много месяцев, теперь мой черед о вас позаботиться. Она почти не изменилась – издалека прежняя девочка, хоть мелкие морщинки обозначились под глазами, и тени на веки легли. И движения куда более плавные, уверенно-женские.

Соль вспомнила день, когда Киуте робко показала страшному южанину пластину из темного серебра, которую носила на шее. При виде ее Тахи тогда удивленно присвистнул. Он, находясь при послах, выучил знаки различия северян. Понял, почему девчонке запрещали заключать союз со столь невыгодным для семьи молодым человеком, как Къяли. Сильная айо… а тот – почти никто. Что ж, она точно не будет помехой.

Однако поначалу он сердился, когда Киуте осмеливалась подавать голос. Лишняя, северянка… но она была немногим слабее Тахи, а кроме них двоих никто больше не мог служить защитой против леса и дикарей. Разве Утэнна, способный медведю шею свернуть – но подчистую лишенный Силы.

А дни летели куда быстрее, чем в начале их жизни в лесу. Вот уже и Тевари ростом отцу по плечо. Живой, звонкий мальчишка. Охотник из него неважный: хоть меткости не занимать, жалеет зверье и птиц. Зато ракушки собирает и клубни питательные находит – только диву даешься, как быстро. А вот вкусных жуков тоже готов на ладонь посадить и рассматривать, вместо того чтобы использовать по назначению.

А у Киуте сынишке пять весен, и дочка грудная. Глазастая, голосистая – всех хищников плачем манит. А сынишка, напротив, тихий. Тевари в его годы вился вьюном, обшарил все окрестные заросли, серебряным голоском вопросы разбрызгивал, а этот – сидит смирно, улыбается во весь рот, застенчиво, и молчит.

Ибис насторожился, издал резкую сухую трель:

– Арррк…

Тевари вскинул голову и втянул носом воздух, явно принюхиваясь. Позвал недоуменно:

– Мама, дым!

Серо-белые клубящиеся дорожки стелились по земле, выкатывались из-под вздыбленных корней, растекались и поднимались ввысь, постепенно сливаясь в одно удушливое полотно. Едкий запах гари – сырой подлесок еще не прогорел, а потом, когда от него останется зола, воздух станет чистым, только раскаленным, и стволы станут светиться, охваченные пламенем изнутри…

Пожар охватил лес мгновенно – пламя шло вдоль реки и вглубь. Из-за ствола выбежала ошалевшая йука, промчалась мимо Соль, не разбирая дороги. Донесся медвежий рев, а мигом позже мимо хижины пронесся олень. Птицы срывались с ветвей, хлопали крыльями, покидая горящий участок леса.

– Уходим! – Тахи нахмурился – и впервые Соль увидела растерянность на его лице. Лесной пожар – страшная вещь, но после сезона дождей, едва успела просохнуть земля – так не бывает.

Соль хватала то одно, то другое, запихивая в кожаный мешок, плохо соображая, что взять самое важное, и Тахи схватил ее за руку:

– Некогда!

Киуте остановилась подле, маленькая, растрепанная, босая – на руках сонная девочка, не встретившая еще шестую луну. Тахи молча нырнул в хижину, выхватил немудреную кожаную обувь Киуте, велел обуться. И без того много тварей ползает по земле, а если бежать – защита нужна. Мало ли, камень, случайный сучок.

Дышать становилось трудно, и младший мальчик закашлялся. И ему был ответом – звериный рев, словно сам лес обезумел и кричит на разные голоса.

Несколько оленей с хрустом вынеслись на поляну, а за ними – огромный волк, не преследующий добычу – шерсть на его загривке была вздыблена, а глаза слепы. Он желал одного – покинуть опасное место.

А потом на поляну выкатился веселый ало-золотой огонек размером с кулак ребенка. Покружился на месте, мерцая и переливаясь разными оттенками огня, и покатился дальше, к хижинам, не заметив людей или не пожелав уделить им внимания.

– Это всего лишь звери… обезумевшие звери и лесной пожар, – прошептала Киуте, не сводя глаз с веселого огонька, к которому присоединился второй – хижина вспыхнула при их приближении, радостно занялась – вся. А между стволов замелькали еще огоньки, опережающие настоящее пламя – веселые, смертоносные, непредсказуемые.

– Огни тин пострашнее простого огня, – угрюмо сказал Тахи. – Как их много… ни разу не видел столько. Они не всегда поджигают лес, далеко не всегда. Почему сейчас, узнать бы.

– Это сделали они? – непослушными губами проговорила Соль.

– Больше некому.

– Я слышала про такие, – прошелестела Киуте. – Скажи, что делать.

– Заставляй их сворачивать в сторону.

В приказе этом не было ответа, как именно – но молодая женщина успокоилась.

Они покинули лагерь, слишком быстро, чтобы успеть взять с собой вещи или припасы. Только оружие забрал Тахи.

– Къяли! – пыталась протестовать молодая женщина, однако Тахи оборвал ее:

– Найдет. Его Сила позволяет искать, а болтать некогда.

– Мне что-то не нравится, – обронил Къяли, остановился, опираясь на короткое копье. Стояли меж двух валунов – много камней было в этой части леса, огромных, серых, словно выросших из земли. Тевари любил лазить по ним, когда отец брал его в эти места.

Утэнна вопросительно вскинул бровь: он так и не научился верить, что этот мальчишка с виноватой улыбкой что-то умеет. Подруга его – эта да. А Силу уканэ за Силу-то почти не считал к тому же – кто ее видел? Не он.

– Что не так-то? – буркнул добродушно. Тоже остановился – огромный, наполовину седой уже, но еще способный выдергивать с корнем молодые деревца.

– Не знаю… – северянин беспомощно покрутил головой, прислушиваясь – но он никогда не отличался ни слухом особым, ни чутьем. Только сердце чуяло.

– Не знаешь, так себе голову не морочь. Плохо – дичь словно вымерла, – Утэнна уже позабыл про слова Къяли, вглядываясь в давно оставленные следы. В этот миг между стволов мелькнули ветвистые рога, и крупный самец-олень вышел прямо на людей, опасливо косясь на всякий случай – и не ожидая нападения.

Утэнна приготовился бросить свой дротик – олень пока не почуял людей, ветер относил запахи в другую сторону. Олень смотрел укоризненно, чуть наклонив красивые рога. Уши его вздрагивали, ловя стрекотание пересмешников.

Къяли вскрикнул – Утэнна обернулся мгновенно, решив, что того укусила змея, но младший товарищ сорвался с места и побежал к поляне, к хижинам, словно сошел с ума, а олень рванулся в обратном направлении. Утэнна крикнул ему вслед – и выругался, опуская руку с бесполезным уже дротиком. Такого зверя упустить! Мальчишку шарахнуло солнце, не иначе. И вправду – жарко. Тахи задаст ему… впрочем, стоит поспешить, вдруг спятившему северянину и вправду достанется – врать он не умеет, все выложит. Да не стоит его ругать – припасов пока довольно…

Побрел по следам оленя – стало должно быть неподалеку. На темно-коричневой почве следы копыт отпечатались четко, узором. Поначалу всматривался в следы, потом поймал себя на том, что принюхивается. Дым? И вправду…

Тут было уже не до охоты. Пожар в лесу – что может быть страшнее? Хоть и непонятно, что и с чего загорелось. Утэнна поспешил к лагерю, далеко не столь быстро – хоть силы было еще немеряно, годы брали свое. А потом, как из гейзера вырывается пар и струя воды, лес взорвался криком – обезумевшее зверье мчалось, не разбирая дороги. А дорога была не самой удобной – среди валунов-то. Живность едва головы себе не разбивала о каменную преграду, и Утэнна недоуменно застыл, не заботясь о том, чтобы не оказаться растоптанным – так не ведут себя звери. Пожар и для них самое страшное, но чтобы обезуметь настолько?

В конце концов он нашел безопасное место, взобравшись на выступ одного из камней. Увидел клубы дыма, подумал – в лагерь надо, в лагерь. Там наверняка уже поняли, ну а вдруг нет? Если придется уходить, кто, как не он, понесет основную тяжесть?

Из-за валуна показался огромный серый медведь. Поначалу медведь не показался опасным. Вперевалку, но быстро шел, глазки злые, но, если свернуть в сторону, не станет же он за человеком гоняться? А свернуть-то и некуда. Наудачу спрыгнул, стараясь скрыться за камнем – благо, волна зверья вроде схлынула. Нащупал дротики и большой нож – справится, не впервые. Только зверь уж больно огромный… Глухое ворчание вырывалось из глотки медведя, и человек понял, что эта громадина не только сильно испугана, но и как водится у этих тварей, при этом озлоблена на весь свет. Попятился, озираясь – отступать надо достойно, а как тут отступишь, если валуны всюду?

Кажется, еще и пододвигаются поближе, хихикая. Между ними уже и прохода нет, одни щели остались. Тевари проскользнул бы, но не мужчина взрослый и ростом не обделенный.

Бросил дротик, целясь в глаз – но тот стукнул о лобную кость. Второй наконечник вонзился в широченную косматую шею – такую шкуру пробить тяжело… Чуть-чуть промахнулся. Раненый, зверь заревел. На дыбы поднялся – огромный, серый, куда выше Утэнны. Глухо и хрипло зарычал, вздымая лапы с длинными когтями. Вот я, человек-медведь, и встретил своего медведя, весело подумал Утэнна.

Азарт поднимался в душе, а кровь южная горячая. А что силы уже не те – наплевать. Не так уж много людей юга перешагнули порог шестидесяти весен. Повезло, можно сказать!

Долго прожил. Куда уж больше-то?

Къяли не слышал зова старшего товарища, перед глазами все было черным и вязким, а в голове словно работали кузницы. Бежал, торопясь к Киуте, предупредить ее об опасности. Ничего он почти не умеет, и лесным жителем до конца не стал… но опасность чует, хоть польза какая-то. Что случиться должно, не знал, знал только, что будущее пальцем его поманило – гляди. Завесу приподняло – и опустило тут же, не разобрать, кроме того, что за ней – багровое марево. Так, не разбирая дороги, поглощенный видением своим, скатился в овраг.

Носом – в мелкую поросль папоротника; разбил бы лицо, окажись там камень. Подле лица не оказалось, зато рядышком торчали, небольшие, но острые, словно овраг зубами ощерился.

Попробовал встать, вскрикнул – нога, похоже, была сломана. И ребра… почти не больно, но трудно дышать. И двигаться. Шевельнулся снова – и на сей раз не сумел сдержать возгласа боли, хотя думал, что готов к ней. Тело не слушалось.

– Мейо Алей, Великая Сила, – прошептал Къяли. Два волка, невесть откуда взявшихся, взъерошенных, с края оврага наблюдали за ним. – Киуте…

Нащупал за поясом нож – не выпал. А вот копье потерял, скатываясь по склону. Двое волков – Бездна, не справиться. Лихорадочно соображая, что делают на его месте уканэ. Сила все-таки есть, хоть и малая. Потянул к себе тени, пытаясь создать полог страха – завесу, не пропускающую зверей или людей, на кого поставлена. Тени сопротивлялись, и дымом тянуло, сбивая мысли. «Лес… горит?» – подумал с удивлением, не сопоставив предупреждение, посланное ему, и принявшую реальное обличье опасность. А тени, пошевелившись под его неумелой командой, снова залегли на привычные места, и, казалось, дразнились – попробуй-ка, подними, как это солнцу под силу!

Он закричал, громко, но только огонек тин откликнулся – прибежал и сел на краю оврага. Любопытный. А волки пошли вперед, скалясь, будто испуганные, дыбя шерсть на загривке. Вниз. Къяли пошарил вокруг – ничего. Попробовал, несмотря на солнцем вспыхнувшую боль в груди, выдернуть корень, торчавший из склона – бесполезно.

– Киуте…

Закрыл глаза. Вот и пригодились его слабые способности. Айо не могут оставлять тело. Уканэ могут. Чувствовать клыки, рвущие кожу и мышцы, не придется. Оставить свою оболочку – раненую, уже бесполезную. А разбудить, вернуть будет некому… и некого.

– Киуте. Прости, – глаза остались открытыми.

Къяли ушел.

Склон был пологим – не тяжело подниматься, даже с детьми. Тахи оборачивался постоянно, да и все они оборачивались, пытаясь среди клубящихся дымных дорожек разглядеть фигуры друзей. То тут, то там из дыма вырывалось зверье, бежало, испуганное и злое, готовое зубами рвать и ствол древесный, ежели он преградит путь. Неправильно… так не бывает. Но рассуждать, как ведут себя звери, времени не было. И без того почти весь выложился, пытаясь их Силой отгонять – оружием точно не справиться.

– Киуте, – ухватил ее за руку, больно, да было не до того, чтобы силу соизмерять. – Останешься.

Молодая женщина вскинула на него недоуменные глаза. Дым и запах гари давно уже мешали дышать, и говорить трудно было. Но северяне разговаривали взглядами… вот и он почти приучился.

– Со мной останешься. Сделаем малую стену огня, чтобы звери бежали вдоль нее, вбок. И попробуем остановить это пламя, – указал на горящий лес.

– Вдвоем? – прошептала она, прижимая к себе дочь. По щекам Киуте катились крупные капли, оставляя сероватые дорожки – пепел успел запачкать лицо.

На один удар сердца Тахи замешкался. Потом проговорил:

– Приказывать я не могу. Прошу… Ты дашь свою Силу и сдержишь огонь. Моей не хватит.

Тевари слышал – он всегда ухитрялся слышать то, что не предназначалось ему. Пересмешником бы родиться мальчишке – птахи эти тоже вечно ловят не им предназначенное. Только кричат об этом на весь лес, потому и не любят их многие, если бы солнце не защищало, давно бы лесные жители их извели.

– Я тоже охотник! – закричал мальчик, мотая головой, лишь бы не видеть укоризненное лицо отца.

– Это не просто звери, лисенок. Они обезумели. Да и не в них дело – на дым и огонь тоже с копьем пойдешь? Иди с матерью, защити ее.

– Я не…

– Не? Ты взрослый! – и подтолкнул сына к Соль, ладонь скользнула по волосам – мимолетная ласка. – Иди!

Киуте силой впихнула в руки Соль малыша. Тевари уже стоял возле матери, побледневший, не согласный с отцом, который видел в нем всего лишь ребенка – но молчал.

– А девочка? – растерянно проговорила Соль.

– Куда ее, грудную! хоть сына убереги, если что!

– Но Къяли…

– Нет его больше, – так спокойно сказала.

– Ты айо, ты не можешь знать! – выдохнула Соль.

– Я знаю. Мы были одним целым. Мейо Алей получил его душу, когда-нибудь встретимся.

Маленькая женщина с пепельными волосами смотрела печально и почти умоляюще. Что она могла? Заставить? Не в ее воле. А упрашивать не было ни сил, ни времени.

Соль подхватила ребенка, коротко поцеловала Тахи и побежала вверх по склону, уверенная, что сын следует за ней. Тевари и вправду бежал, только все норовил оглянуться. Так и бежал с повернутой головой, пока мог видеть, пока не встала внизу стена огня. А Соль не оглядывалась.

– Они скоро вернутся? – задыхаясь от бега и гари, выкрикнул мальчик.

Соль не ответила, прижимала к себе малыша Киуте. Тахи прав. Все вместе они бы погибли, и в одиночку рассыпавшись по лесам – тоже. А так двое остановят зверей и вернутся. Вместе, один Тахи и впрямь не смог бы. Она плакала и улыбалась, спотыкаясь на бегу. Вот и по-настоящему стали вместе север и юг. Разве не этого она хотела все годы жизни здесь?

Вернутся, и будут растить детей.

Киуте, положив дочурку наземь, на кочку, поначалу закрыла глаза – смотреть на стену огня тяжело, не просто глаза слепит – страшно. Она видела Силу Тахи – багровую, злую, пульсирующую. И знала, что он ощущает Киуте. Ему-то проще, у южан кровь из огня. Вот сделает шаг, другой, и сольется с этой оранжевой дрожащей стеной. Та еще не приблизилась, пожирает деревья внизу склона, а стоять уже невозможно, так жарко.

Потом подняла веки – Тахи видела в профиль, черное лицо, хищная птица, из золы сделанная. Гореть уже нечему, поняла молодая женщина.

Пытаясь отогнать огненную пелену от глаз, потянулась сердцем – хоть немного Силы еще… ведь почти погасили пожар, и плевать, что мозг рвется на части, а сердце вот-вот лопнет от перенапряжения. Хоть одну ниточку…

И ниточка нашлась, тоненькая, серебряная. Прямо под рукой, на земле. Лопнула почти беззвучно, даже не зазвенела. И больше не было нитей или канатов – все черное, выгоревшее.

Остановился огонь.

«Тевари…» Соль вытерла глаза, подняла тяжелую голову – словно камнями набили ее, огляделась. Акки, сынишка Киуте, был без сознания, а ее собственный сын исчез. Женщина огляделась пристально, испуганно: тихо, и слабый запах гари доносит ветерок, и дымом пахнут волосы и одежда. Цветы покачиваются, крупные соцветия, белые. И никого. Птицы поют, и, кроме запаха дыма и сажи на Соль и малыше ни следа пожара. Остановился огонь… как быстро… Незнакомое место.

– Тевари! – вскочила и закричала, кинулась туда, где, как ей почудилось, находился знакомый склон. Но оттуда пахнуло ужасом, дунуло темным холодом, в сплетении ветвей почудился оскал черепа – и Соль отшатнулась, бросилась назад, громко выкрикивая имя сына. Вернулась, подхватила Акки, и снова помчалась, словно безумная, как зверье недавно бежало.

В другую сторону.