Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

– Прячешься?

– Чтобы избежать ненужных разговоров!

– И что ты здесь делаешь? – поинтересовался Къятта. Голос холодным ветром прошелестел, и одновременно мурлыканьем был.

– Иду к переправе. Собираюсь перебраться на ту сторону, – хмуро откликнулся человек.

– Допустим, – еще больший холод появился в голосе Къятты. – Но с чего лишь сейчас, когда мы едем обратно? Один, после всех? Или тебя бросили свои?

– Именно так, – вскинул голову человек. – Это мое право – покинуть свиту, когда я захочу.

– Тогда убирайся, – велел Къятта, не спуская глаз с человека. А тот улыбнулся – скорее, оскалился, и перевел взгляд на мальчика, шагнул к нему.

– Полукровка. Судя по виду, наш. Где подобрали?

– А тебе зачем знать? – Кайе впервые за этот обмен репликами разомкнул губы, и голос его был тихим, грудным и злым.

– Не хочу оставлять ребенка у таких, как вы. В нем ведь половина северной крови.

И в его голосе тоже была опасность. Подросток чувствовал кожей – северянин говорит не то, что думает. Но он – той же крови, это верно… похож на дани чем-то. Мальчик взглянул на светловолосого человека, покосился на тех, кто вез его самого. Просить всадников «отпустите меня»? Уйти к этому, чьи волосы напоминают лунную паутину, а лицо – хмурое и застывшее? Разве отпустят? И дальше что?

– Какая доброта! Полно, да эсса ли ты? Или же мы чего-то не должны знать об этом мальчишке?

– А вы уже положили глаз на него? – едко сказал человек. – Что же, пусть так. Я смотрю, и он не особо желает слезать с седла.

– Пусть так. Ты хочешь чего-то еще? – спросил один из всадников.

– Убить эту тварь! – из его руки вырвалось нечто вспыхнувшее острым бликом… полетело в сторону Кайе. В этот миг словно невидимая белая молния сорвалась с руки Къятты – и человек упал мертвым… от одежды его поднимался слабый дымок.

Острый осколок упал на землю, ударившись о невидимый щит. Погас.

– Дурак.

Мальчик коротко вскрикнул и зажал себе рот руками, зажмурил глаза.

– Совсем без мозгов. Вот почему он заговорил об этом чучеле… пытался отвлечь. А может, отдать сейчас? Этот прах дивно о нем позаботится, – рассмеялся один из всадников.

Къятта и бровью не повел, но лицо его было удовлетворенным. Он встряхнул руками, и мальчик впервые заметил на его плече золотой знак – татуировку. Но не до рисунка было найденышу.

– Что же, продолжишь за него заступаться? – усмехнулся Къятта, указав на мальчишку. – Приманка для идиотов.

Мальчик закрыл глаза, думая об одном – только бы не чувствовать боли. Только бы…

– Приманка не помогла охотнику. Зверек теперь мой!

– Почему он вышел? Ударил бы из леса, – проговорил один из всадников.

– Не мог – я закрывал от удара, – Къятта покосился на младшего спутника. – Не повезло ему. Но мы могли ехать иначе…

Мальчик рискнул приоткрыть глаза.

– Поехали? – Кайе весело улыбнулся найденышу. То, что произошло, не оставило на этом лице ни единого следа – ни страха, ни досады, ни даже злорадства. Беспечное лицо лесного духа, юное и доброжелательное.

– Что… что это?…кто это был? – с трудом выдавил мальчик. Его затрясло.

– Эсса, – Кайе пожал плечами. – Дурак. Зачем нарушать договор? Да ты что?

– Молния… белая… что это? – мальчик был не уверен, что хочет знать именно это. Но прозвучавший вопрос был единственным, который он не боялся задать. Чувствовал – если промолчит еще хоть миг, его вывернет наизнанку.

– Чекели. Очень просто. Ах, ты северянин… Чекели лучше радужного ножа.

Он вновь дружески улыбнулся мальчишке.

– Ты ведь не знал эту крысу, нет? А почему такой понурый?

– Нет, не знал. Я… – Мальчик сжался, мечтая, чтобы его опустили на землю – и страшась этого. Ведь там лежало тело человека… – Он хотел убить тебя?

– Да. Он же сказал.

– А почему? Вы враги? – мальчик знал, что такое враг. Но никогда не видел ни одного врага.

– О да! – Кайе пояснил с легкой улыбкой, как показалось мальчику – счастливой: – Послы едва землю нашу успели покинуть… ну и дурак! Надо их всех… жаль, не удастся.

– А это… кто был? Почему? – отчаянно желая, чтобы все оказалось шуткой, и человек тот воскрес, или мальчику сказали, что это был морок.

– Дурак он, и все… Один из свиты, наверное. Может, личная месть… Не знаю.

– А ты… ты и впрямь из Сильнейших? – осторожно спросил мальчик. Про власть и тех, кто правит, он тоже знал от эльо-дани. Это ему было понять куда проще – вот, например, его дани имел полную власть над ним.

– Я? Я из самого сильного Рода. Къятта – мой брат.

Мальчишка помедлил, собираясь с духом.

– Он, тот, сказал… что со мной будет?

– Сначала ты отдохнешь, вот только приедем, – юноша успокаивающе коснулся его плеча. – Не беспокойся, ну? Тебе будет тут хорошо… Думаю, ты все вспомнишь… Хм. А ты хочешь вспомнить? Иногда без памяти проще – это как начать жизнь сначала.

– Спасибо… Я не знаю, хочу ли… наверное… я ничего о себе не знаю… имени даже. Там, где я был, меня звали ачи – найденыш. И Рыжий…

– Огонек, – Кайе засмеялся, дотронулся до его головы. – А ты лучше эсса… говорят, у полукровок так часто. Верю. Эсса все деревянные какие-то.

– Огонек? Зови так, эльо, – он робко посмотрел на него. – Это красиво…

По хорошей дороге – передвигались быстро, невзирая на ночь. Один раз, под утро, остановились для короткого отдыха.

– Травы хола нарвите, – распорядился тот, с синими глазами. – Надо его от мошкары спасать. Сгрызут! – указал на Огонька, рассмеялся, в очередной раз поправляя шарф – мошкара так и вилась над пораненной щекой, в остальном никому, похоже, не досаждала. «Они потому и в открытой одежде, что знают, как защитить свое тело», – сообразил мальчишка.

Огонек прислонился спиной к дереву. Ноги и руки были все в ссадинах и синяках, больно было двинуться. Закрыть глаза и слушать, как далеко на ветвях переговариваются птицы-кауи. Трава успокаивающе шуршала, огромный жук с гудением приземлился на колено мальчика. Огонек дернулся, охнул, стукнувшись о ствол.

Идти подростку было некуда. Люди, что подобрали его, внушали только страх. Как легко им отнять жизнь… Но идти некуда.

Сквозь полуприкрытые веки Огонек видел, как юноша по имени Кайе что-то сказал одному из людей, и тот подошел к Огоньку, протянул баклажку.

– Пей. Потом тебя накормят. Сколько времени ты не ел?

– Не помню… дня два. Орехи… там росли орехи, – прошептал Огонек, съеживаясь под тяжелым взглядом.

Человек чуть не силой всунул баклажку ему в руку и отошел. Огонек осторожно поднес деревянную бутыль к губам… попробовал пару капель, потом сделал глоток побольше. Пряный напиток теплом разлился в желудке, согрел все тело. Что мальчику дали поесть, он уже не помнил. И нашли траву или нет, не знал. Запомнил одно – чьи-то руки спустя вечность подняли его в седло. И всадники снова помчались куда-то, и постукивали о дорогу копыта длинношерстных животных… Огонек спал.

Он и на следующем привале не проснулся. Огонька опустили на траву и пристально следили за ним. Братья устроились неподалеку, поглядывая на неподвижное тело подростка.

– Ну что тебе на сей раз взбрело в голову? – устало спросил Къятта. И впрямь – как не устать от такого? Вечно как на ножах танцуешь, когда братишка рядом. Да и не рядом – всегда о нем думать, беспокоиться, не натворил бы чего.

Младший дернул головой вместо ответа. Къятта сделал длинный глоток из маленькой плетеной бутыли, взглянул на солнце – скоро дом. Продолжил, не думая, что слова подействуют:

– Нравится играть в неуязвимого? Доиграешься.

– Я помню про щит… дед прожужжал все уши!

– Я не заметил, чтобы ты ставил его.

Младший прикусил губу.

– Спасибо.

– Не благодари. У тебя лицо, будто мешок кислых яблок съел. Лучше скажи, зачем тебе это лесное пугало?

– А почему бы нет? Занятный.

– Камушек на тропе подобрал… младенец! Тоже неосторожно, кстати.

– Да ну тебя. Этот… детеныш опасный? Я скажу Киаль, так вся Астала смеяться будет.

– Северяне довольно умны. Что бы сделал ты, если бы хотел уничтожить врага, которого нельзя или трудно убить в открытую? Договориться с южанами нельзя. А подослать такого детеныша можно.

– Бред! И помню я про осторожность!

Пальцы старшего пробежали по золотому знаку на плече Кайе:

– А то я не знаю тебя. Уже про все позабыл. Интересно?

– Интересно! – отбросил руку.

– Ну, пусть. Только пока подальше от него держись. А там выясним.

– Хватит командовать! Я не ребенок!

– Ты? Ладно, сориться с тобой из-за лесного недоумка не хочу, – Лениво откинулся назад, прислонился спиной к стволу.

Младший издал тихий звук, похожий на кошачье фырканье. Къятта взглянул на него сквозь ресницы – не знает, что сказать, но с поражением не согласится. Зверь взрослый, а в человечьем обличье еще совсем мальчик. Почему такая разница, понять бы…

Грис бежали легкой рысцой, неутомимые. Вконец измученный Огонек уже еле сидел, хоть сильная рука всадника удерживала его, не давала свалиться. А он то и дело засыпал, и просыпался испуганно, оглядываясь по сторонам, уже успев позабыть, кто и куда его везет. Впрочем, куда – он не знал все равно. И вот, в очередной раз провалился в полузабытье.

– Мы почти приехали. – Кайе коснулся его щеки. – Эй… не умирай! Рановато пока!

– Да, эльо, – прошептал Огонек, встряхиваясь. Только тут он сообразил, чья рука удерживает его в седле. Облегченно вздохнул – этот юноша с мягкими движениями и шальными глазами, чуть старше годами, не внушал такого страха, как все остальные.

Впереди, ниже по склону, проглянуло что-то золотое, медное, белоснежное…Каменная пена – террасы, уступы, башни – и пена живая, зеленая; цветущие деревья – не то сады, не то рощи. Узкие, вспыхивающие под солнцем каналы – упавшая на землю хрустальная паутина.

– Астала! – негромко проговорил Кайе.

Огонек смотрел вокруг во все глаза. Он и во сне подобного не видел.

– Как красиво…… – детски счастливым голосом прошептал, испугавшись собственной радости. – Это называется город? Какой красивый…

– Красивый, – дружелюбно откликнулся Кайе.

Къятта оглядел восторженно закрутившего головой найденыша и негромко сказал:

– Тихо сиди. Только дернешься в сторону…

Огонек вздрогнул, побледнел и опустил глаза.

– Я понял, эльо. Я буду слушаться…

Теперь дорога была – вымощенная камнем, и копыта грис постукивали звонко. Встречные кланялись низко, и не поднимали взгляд.

Как много людей… зачем их столько на свете?

Огонек вздрагивал, жмурился, заметив очередного прохожего, кожей чувствовал скользившие по нему взгляды. Нет… неправильно, не должно быть столько людей.

Всадники – их уже было двое, Кайе, Къятта, остальные отстали – подъехали к длинному, угловатым месяцем изогнутому дому. Утопающий в зелени, с широкой террасой из золотистого мрамора, он, казалось, смеялся. Фигуры человеческие показались – расталкивая их, со смехом, вполне подходящим обличью дома, выбежала черноволосая девушка парой весен постарше Кайе. Буквально слетев по ступеням, она кинулась к юноше, и кисти рук ее, увешанные голубыми браслетами из металла, плеснули, словно крылья, и зазвенели.

– Я заждалась! Ой… – она заметила Огонька, которого только что спустили с седла. – А ты что за чудо?

– Я… я Огонек, элья… – подросток был уверен, что не ошибся. Хотя девушек не видел ни разу в жизни. Отчего-то смутился очень.

– Огонек, Светлячок, Уголек! – она захлопала в ладоши, бросая из-под ресниц летучие взгляды. – А я Киаль. Бедняжка… ты же весь поцарапанный. – Она бросила еще один – косой – взгляд на Къятту:

– Это вы постарались?

– Нет, – усмехнулся тот, и соскочил с седла. – Пока нет.

– Откуда он?

Откуда-то сбоку долетел голос Кайе:

– Подобрали в лесу. Займись им пока, что ли… – Огонек испуганно оглянулся, но единственный, кто не вызывал особого страха, уже исчез вместе с двумя грис.

Девушка подлетела к подростку, гибкая и подвижная, но Къятта остановил ее, протянув руку.

– Нет уж, довольно. Малыш слишком многого хочет, но не он тут всем распоряжается.

– Ну, перестань, он же славный! – словно маленькая надула губы Киаль, кивая в сторону Огонька.

– Славный… Иди, – Къятта подтолкнул его в спину.

Недолгой дорога была, и мальчишка запомнил лишь, как отчаянно трещали цикады и ласточки носились низко-низко, порой едва не касаясь крыльями живой изгороди, мимо которой вели Огонька.

Темно было там, где его закрыли, сухо и очень темно. И, осознав, что остался один, он забился в угол, обхватив руками колени, и мечтал об одном – никого больше, никогда, только чтобы никто сюда не зашел. Умереть в одиночестве, пусть от голода. Это не страшно, в башне его порой забывали кормить. В башне и просто о нем забывали.

А люди, так много… красиво, но страшно. Смуглые руки, звенящие серьги и ожерелья, громкие голоса.

Меня нет, непонятно кого заклинал Огонек, не переставая дрожать. Меня нет, не было никогда.

И его действительно не стало, по крайней мере до тех пор, пока не стукнул тяжелый засов и на пороге не возникла фигура, черная в свете стоящей на полу маленькой лампы.

– Тихо ты! – поморщился Кайе, когда стих вопль испуганного зверька – Огонек проснулся и закричал, увидев вошедшего. – Вылезай из угла, ну? – приподнял лампу, посветил – Огонек закрылся рукой, преодолевая сопротивление ставшего деревянным тела, поднялся.

– Это ты, – прошептал Огонек, испытав некоторое облегчение. Кайе без слов подошел к стене, поднял лампу еще выше. Бронзовая скоба держала факел; зажженный, он хорошо осветил маленькое помещение.

– Как, ничего не вспомнил?

– Нет, эльо. Если желаешь, я расскажу все про башню, как жили там…

– Нужна мне твоя башня! – взъерошил волосы над виском, размышляя. – Я отдал бы тебя матери, она сумеет прочесть твою память… но я не хочу.

– Почему? – округлил брови Огонек.

– Мало ли, – неопределенно ответил Кайе. Протянул руку, привлек к себе Огонька. Долго всматривался в глаза. Мальчик отвел взгляд первым. Увидел в свете факела – золотистые линии на плече юноши, тот же знак, или очень похожий на тот, что заметил у Къятты. Непонятное изображение – наполовину цветок, наполовину луковица со вписанной в нее фигуркой человека.

Одеяние молочного цвета, без рукавов, распахнутое на груди, подчеркивало золотой цвет знака.

– Что это? – робко спросил подросток, не зная, можно ли спрашивать.

Кайе с улыбкой взял его ладонь и приложил к собственному плечу. В ладони начало покалывать.

– Знак рода Тайау. Мне сделали татуировку на восьмую весну жизни. У всех стоящих родов есть свои знаки. Моей матери сделали такую, когда приняли в семью. Если кого-то лишат Рода, его знак будет срезан.

Огонька передернуло – слишком живо он представил себе. А Кайе продолжал:

– А если примут в Род – напротив, знак поставят.

– Род – это родные, да? – тихо спросил Огонек. Картинка на плече – разве это цена за то, что рядом будут – свои? Только нет своих. И взяться им неоткуда.

– А тебе сколько весен? – спросил.

– Пятнадцать уже! Не грусти, – Кайе взъерошил теперь его шевелюру. – Идем со мной.

Огонек послушно качнулся вперед, чувствуя, что немного еще – и он упадет и не встанет совсем. Нет, он не отдохнул тут – разве можно вести речь об отдыхе, если мысли и те дрожат, перепуганные? От усталости подгибались ноги. Шагов десятка полтора прошли.

– Эльо… – робко произнес Огонек.

– Ну?

– Мне можно идти отсюда с тобой? Тот… Къятта не разгневается?

Смех был ему ответом.

– Уж кто первым успел! А хорошо, если он явится за тобой сюда, когда тебя нет! Правда, хорошо! – и вновь рассмеялся. Беспечность реки, в которой недавно барахтался мальчик, плескалась в этом смехе.

На сей раз путь оказался недолгим – три ступени вниз, и вечерний свежий воздух овеял лицо, а потом – снова ступени, и небольшая комната, дверной проем которой прикрыт был тяжелым коричневым пологом.

– Нечего тебе сидеть взаперти. Не сбежишь?

– Нет, эльо. Куда?

– Вот и я так думаю.

Кайе остановился, вновь притянул к себе Огонька:

– Если хочешь спросить что-то – спрашивай у меня свободно. Это северян легко оскорбить незнанием мелочей, а мы не обращаем внимания на всякую чушь. А я помню, что в голове у тебя совсем пусто. А пока спи, – и указал на лежанку из прутьев, покрытую мягким покрывалом. – Лесное чудище…

Голос был смеющимся, но добрым – может, поэтому мальчику не снились кошмары. Ему вообще ничего не снилось.

Часом позже Кайе Тайау стоял напротив невысокого темнокожего человека с глубоко посаженными глазами, нервно сцепившего пальцы и склонившего голову. Снаружи ворковали горлицы, куда веселей склоняя отливающие зеленью шеи.

Этот человек из квартала Тайау посмел снять серебряный браслет, который носили все уканэ не из сильных родов.

– У меня голова болит от серебра, али… я дважды просил – мне не позволили его снять. Мне хорошо под вашей рукой, я не хотел покровительства других.

– И они бы не позволили! – фыркнул по-кошачьи.

– Я не использовал Силу. Но ведь это можно прочесть! Я даже не пытался почувствовать кого-то, не говоря о том, чтоб управлять другими – да я и не могу этого сделать! Ведь Натиу Сильнейшая может доказать мою невиновность! – Он вскинул ставшие огромными, удивительно молодые сейчас глаза, в которых ужас мешался с надеждой.

– Может, я и без матери тебе верю. Но ты снял, потом и другие. Не понимаешь? – оборотень злился, вынужденный объяснять очевидное. Дед или брат нашли бы слова, после которых и пень проникнется осознанием своей вины. Только их не надо сейчас сюда. А, что говорить!

Человек понял, что означала взметнувшаяся челка и раздражено прикушенная губа, затравленно огляделся – некуда бежать. Четыре дня взаперти ждал, пока вернутся братья – Ахатта не занимается преступниками, даже собственными подопечными. Но почему с ним вообще говорят, если решили убить? Сильнейшие защищают своих людей, и они же наказывают провинившихся. Полосы металла вокруг тела, которые нагреваются медленно… что еще можно придумать? Много чего.

А лицо оборотня стало оживленным, по-детски радостным:

– Мне нужен кто-то с силой уканэ. Ты не представляешь, как тебе повезло – вернулись мы не одни! Здорово. Сделаешь, что я скажу, только не вздумай больше просить.

– Да, Дитя Огня, – пролепетал человек. Кайе презрительно глянул на него.

– Сделаешь – умрешь легко, ладно. Не сумеешь – пойдешь в круг, или Къятта с тобой разберется. Или то и другое сразу. И не вздумай солгать – у меня есть чем проверить, знаешь.

Глава 10

Мальчишка проснулся, когда солнце клонилось к закату – сильно все-таки вымотался. Встал; откинув тяжелый тканый полог, высунул нос в коридор. Потом шагнул обратно, заметил в углу кувшин с водой. Напился, плеснул на лицо – вода освежила, и Огонек почти бодрым себя почувствовал, хотя после леса отдыха было маловато.

Юноша, одетый по-прежнему в белое, появился в дверном проеме бесшумно, напугав Огонька. Подошел, положил руку на плечо, улыбнулся.

– Живой?

– Кажется, эльо…

– Иди со мной.

Огонек пристроился вслед, рассматривая Кайе со спины. Движения упругие и мягкие, очень… и это как-то неправильно, почти неприятно, тревожно. Сейчас, отдохнув, подросток соображал куда лучше:

– Тебя можно спросить? – решился.

– Ну?

– Что со мной будет?

Юноша косо посмотрел на него через плечо:

– А вот и решим сейчас. – Заметив, как напряглось тело Огонька, мирно добавил:

– Перестань дергаться.

Развернулся и прижал его к стене, удерживая ладонями плечи – не шевельнуться:

– Любой зверь почует страх и ударит. Человек тоже, хоть и сам не разберет, почему. Понимаешь это?

– Охх… – выдохнул Огонек, пытаясь унять дрожь и надеясь, что стука сердца особо не слышно. Оказаться вот так без возможности двинуться – страшно, что ни говори. Мало ли…

– Я запомню.

Южанин отпустил его и подтолкнул в новый дверной проем:

– Давай, туда! – махнул рукой в сторону низкой кушетки у стены.

В руках Кайе сверкнуло лезвие. Нож… небольшой, и рукоятка из золота – голова журавля.

– А? – Испуганный неожиданным приказом мальчишка распахнул глаза. Что с ним сейчас сделают? Огонек оглянулся, боясь дышать слишком громко, не то что двинуться. Нож… зачем?! Кажется, его взгляд все сказал юноше.

– Ох и трус ты… Кровь боишься отдать?

Огонек судорожно сглотнул. Живо вспомнился человек, убитый там, на дороге.

Юноша покачал головой, протянул руку над цветочной кадкой и неуловимым движением полоснул себя по предплечью. Темная кровь закапала на цветок, и тот явственно зашевелил листьями.

– Вот как. Все еще страшно?

– Нет, эльо, – солгал Огонек. – А ты… – покосился на довольно глубокий порез.

– Заживет, не впервые. И шрама не останется. Да она уже не течет…

Огонек кивнул и послушно лег.

– Моя кровь… тоже для цветка?

– Смешной ты, – фыркнул юноша. – Обойдется, нечего его баловать! Опусти руку, чтоб свисала. Так.

Начисто вытер лезвие ножа. Взял зеркало из черного гладкого камня, положил на пол возле руки Огонька. Сжал его запястье и провел тонким лезвием по коже, так же, как себе только что. Боли подросток почти не ощутил, хорошая заточка – но кровь закапала прямо на черную поверхность… и зашипела, впитываясь.

А Кайе, высунувшись в дверной проем, кликнул кого-то.

Человек появился, невысокий, горбился так, что казался на черепаху похожим. Испуганный куда больше Огонька – это подросток сразу понял. Он стоял неподвижно, и смотрел на Кайе глазами зверушки в силках. Кайе внимания на него не обратил.

– Он посмотрит твою память, – пояснил Огоньку. – Так что лежи, не дергайся и не закрывай глаз.

– А кровь?

– Она поможет – по ней все видно. А зеркало не пустит кровь в землю. Не бойся, за собой не потянет. – Махнул рукой, подзывая робкого человечка.

Ладони легли мальчишке на плечи, холодные, вздрагивают. Потом пальцы пробежали по лбу, по вискам, по шее. Огоньку начало казаться, что он куда-то падает.

Он лежал смирно, не закрывая глаз… Сердце прямо-таки выпрыгивало из груди. И не сразу понял, что уже не себе принадлежит, что его словно ведут куда-то, не отпуская – держат мягко, но очень крепко. Невидимый проводник легко находил дорогу среди темноты, теней и световых вспышек. А после дорога, если была таковая, оборвалась, – Огонек полетел в бездну. Но его держали по-прежнему, и страх от падения был слабым совсем…

Не заметил, как потерял сознание.

А человек долго держал его за руку, потом отпустил, склонился перед Кайе и рассказал ему что-то. Потом поклонился и вышел, съежившись – и, переступив порог, схватился за сердце.

Огонек не узнал, что уканэ унесли из дома Тайау мертвым.

Очнулся на прежнем месте – Кайе развлекался в углу с ручной длиннохвостой птичкой. Другого человека в комнате не было.

Огонек осторожно сел.

– Цел? Голова не болит? – Кайе мгновенно обернулся к нему. Лицо его было встревоженным… а глаза щурились не по-доброму, и губу он прикусывал, явно о чем-то неприятном думая.

– Да… голова, – покрутил ею – кружится немного… эльо, ты что то узнал обо мне?

– Не спрашивай лучше, – он раздраженно махнул рукой. – Он видел то, о чем ты рассказывал. Амаута! Понимаешь? Полтора года памяти! Только полтора года! А кроме того – пусто. И паутина туи-ши. Так что…

– И… что это значит, эльо?

– Это может значить либо одно, либо другое.

Кайе оставил птичку и стремительно шагнул к Огоньку.

– Ты был уже лишен памяти, когда кто-то – может быть тот, из башни – запечатал то, что у тебя в голове, понимаешь? А потому…

– Что потому? – Огонек сидел, обхватив руками колени, и смотрел на Кайе большущими распахнутыми глазами.

– Да что угодно! Просто так не запечатывают прошлое! Ударился бы головой – все бы прочли, уж поверь! А чистый лист создавать – зачем? Это непросто. Чего ты не должен помнить, а? Может, убили твоего хозяина, а не сам он умер!

– Ппочему? – испуганно спросил Огонек.

– Идиот! – сердито отозвался юноша. Он стоял уже рядом, сжимая плечо Огонька.

– Что ты должен исполнить?

– Не знаю, – задохнулся Огонек. – Я не…

– Что «я»?! Скажи, зачем дарить тебе жизнь? Отравленный плод не оставляют среди прочих плодов просто так!

– Но я… – Огонек вцепился в руку, лежащую на его плече, словно утопающий в плывущую мимо ветку. – Эльо, пожалуйста! Я хочу жить! Защити меня – ведь ты можешь! Ты можешь?!

– Я-то? – тихо спросил тот, глядя непонятно. – Ты знаешь, кто я?

– Нет, эльо… откуда??

По лицу юноши словно тень пролетела:

– Нет? Ну и ладно. И не надо!

Скомандовал:

– Идем!

Огонек, весь дрожа, послушно последовал за ним. Вышли в сад, прошли по пустым дорожкам. Пару раз в отдалении мелькнули человеческие фигуры – кланялись. Огонек не видел ничего вокруг – был слишком напуган. Только бабочек и разглядел – огромных, с отливающим сине-зеленым крыльями.

Остановились у скамьи.

– Сядь, – Кайе и сам сел, потянул за собой.

Огонек присел на краешек. Ему хотелось держаться подальше – слишком уж страшно стало от взгляда южанина. Но тот все же был добрым с ним… надолго ли это?

– Да, эльо…

– Это северное обращение. У нас говорят – али… Но меня можешь звать по имени, да, так и зови.

Развернул Огонька за плечи, взглянул в глаза.

– Что ты такое? Я не знаю. Неважно, что ты ничего не помнишь. Их айо и уканэ тоже сильны. Они могли подослать тебя… скажем, убить меня, или брата. А ты и знать не будешь до времени…

Кайе говорил отрывисто, с требовательным напором. Огонек чувствовал – словно язычки пламени пробегают по коже, словно слишком близко он сел к костру. Стало трудно дышать, и сердце словно чья-то ладонь сдавила.

– Что с тобой? Ты прямо позеленел.

– Я… мне тяжело… горячо, – выдавил мальчик, невольно отодвигаясь. – Что это?

– Ах… То, что вырывается из глубин и поглощает тебя самого. Те, эсса – холодные… как снег на вершинах гор. Даже ненависть их холодна. А мы – пламя. Темное пламя. Темное, потому что не видно его. Ты понимаешь?

– И ты, али?

– И я, – зрачки загорелись, лицо вспыхнуло – и снова стало бронзово-коричневым: – У нас разрешено многое… пища Огня.

– Из глубин… да, это я могу понять, – Огонек смотрел в его глаза, не шевелясь, – эльо, я не хочу умирать…

– Мало кто хочет. Хотя многие из нас и умирают с восторгом – это ведь тоже… захватывает.

– Я еще и не жил толком, эльо… И ведь я ни в чем не виноват… Но что же мне делать, Мейо Алей?! – тихо, но отчаянно воскликнул Огонек.

– Спроси кого другого! А еще есть древняя запись, – безжалостно продолжал тот, – о полукровке, что развяжет кровавую бойню. – И ведь верят некоторые! А ты полукровка по виду…

– Но я не хочу ничего плохого… али, что же мне делать? – повторил умоляюще.

Внезапно тот сжал его плечи, с неожиданной силой, скорей подходящей человеку гораздо старше и массивней. Острые ногти впились в кожу.

– Еще кое-что скажу. Мой отец погиб в тех местах, откуда пришел ты. Почему совпало? Слухи ходили, что там была какая-то башня.

Запрокинул мальчику голову, пристально глядя в глаза. В его же глазах прыгали непонятные искорки, словно от костра.

Огонек тоже смотрел ему в лицо.

– Значит… что бы я ни сказал, это ничего не изменит. Тогда, пожалуйста, не играй со мной.

– Даже не думал, – сумрачно откликнулся Кайе, и оттолкнул Огонька, резко, почти грубо. Но чувство угрозы, исходящее от южанина, погасло; кажется, и не было ничего. – Да если бы я хотел… Только решать все равно деду. А он не больно доверчив.

– Не поверит тому, кто смотрел мою память?

– Кому?! – такое неподдельное изумление было в голосе, что Огонек не решился переспросить, что же тут удивительного. Он и так совершает промах за промахом.

– А если сказать что я… ну… сумасшедший?.. дурачок, как вы на дороге подумали? головой ударился, вот все в голове и смешалось?

Тот фыркнул по-мальчишечьи.

– И мы без мозгов? Ладно дед, Къятта…

Задумался и сказал, явно о брате:

– Он и так-то эсса не любит, а уж после того, на дороге…

Помотал головой:

– Может, память вернется… да нет, какое там. – Положил руку Огоньку на плечо, словно и не отшвырнул только что; проговорил иным тоном, почти веселым: – Так даже забавней. Ты нравишься мне… хоть ты и совсем ненормальный.

«Я нормальный, – подумал Огонек, – Я понимаю. Как скоро тебе станет скучно возиться со мной?»

Отвернулся, пытаясь рассматривать бабочек, но глаза почему-то упорно становились влажными, как ни смаргивал. Ни о чем просить больше не стал.

А Кайе тронул пальцами его мокрую щеку, хмыкнул и продолжал уже задумчиво:

– Не реви. Я бы на север тебя отпустил, да как? С послами? Видел я этих крыс, ну их… Ты куда лучше. Да и поздно, уехали. Может, и хорошо, что без памяти. Пока будешь со мной. Не боишься?

– Смерти я боюсь больше…

Южанин смерил Огонька взглядом. Внезапно криво усмехнулся, сжал его пальцы, вскинул другую руку и сжег бабочку на лету.

Огонек только охнул… то оружие, вспомнил он. Но когда Кайе успел его достать? Только что руки были пусты. И снова пусты… Хотелось бежать, но он заставил себя сидеть смирно – на расстоянии вытянутой ладони, так близко… Ведь тот не станет звать молнию, рискуя опалить себя, верно??

Кожа юноши была горячей. Огонек вспомнил – а ведь так было все время, когда случайно касался его. Раньше не обращал внимания, был слишком испуган. А теперь осмелился спросить:

– Почему у тебя словно пламя под кожей? Не трудно так?

– А бывает иначе? – насмешливо протянул южанин, и рассмеялся. – Знаю, бывает.

– И… ты не сгоришь изнутри?

Лицо южанина на миг потемнело, потом он мотнул головой:

– Еще чего!

– Хотел бы я так – мерзнуть никогда не придется! – вырвалось у мальчишки.

– А пламенем вулкана хорошо костер разводить! – Кайе встряхнул короткими волосами – разговор явно его забавлял, и, похоже, он перестал думать о стертой памяти найденыша. – Только ты забываешь про то, чем питается наша Сила. Если подхватит – все. Думаешь, умирают мало? Конечно, те, что стоят внизу – чаще… А если не хватит своей, можно взять у других.

– Как скажешь, али. У меня нет силы, но если вдруг есть, я отдам всю до капли…

– Ты так ничего и не понял, – юноша провел рукой по его волосам, словно погладил зверька. – Впрочем…

Глаза блеснули.

– Тебе ведь нечего терять, так? Я кое над чем подумаю…

Огонек вздохнул еле слышно, глядя, как тень крадется к сияющей блестке воды на цветке:сильные назначены распоряжаться жизнями слабых, так говорил эльо-дани.

– Твоя воля, али….– только и прошептал Огонек.

Юноша тихо, вдруг нерешительно откликнулся:

– Попробуй мне просто поверить. Просто жить здесь…

Огонек хотел что-то сказать, но на дорожку упала тень. А потом еще одна.

Огонек вскинулся – рядом стоял пожилой человек, с властным лицом, в простой темной одежде из мягкой тонкой шерсти – длинной одежде, запахнутой – не как у Кайе. Его волосы были повязаны полосатым платком – видимо, так у них тоже носили. А следом на тропинку шагнул Къятта.

– Так, – заговорил человек, глядя на Огонька. – Ты, значит?

Мальчишка вскочил, вмиг пересохшее горло выдало наполовину невнятные звуки:

– Я… я Огонек, али…

– Этот его уже выпустил, – проговорил Къятта голосом, в котором сквозило желание свернуть кому-нибудь шею. Желательно младшему брату.