Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Женщина обернулась на звук. Кажется, она и видела неважно.

– Это ты, Шим?

Огонек смущенно застыл у порога, не решаясь войти в чужое жилище.

– Да, мама. Я привел к тебе целителя…

Говоря это, он косился на Огонька. Огонек мог догадаться – полукровка со способностями – по их мнению что-то вроде летающей грис… Но Шим все же поверил…

– Я постараюсь помочь, – тихо сказал Огонек. – Твой сын сказал, у тебя плохо с рукой? Давно?

– Года два, мальчик… Все хуже и хуже. Я, почитай, ничего не могу ей делать сейчас… И болит она сильно, особенно по ночам.

– А отчего, элья? Как это началось?

– Мало ли… каменная пыль, сырость… я ведь долго там, наверху, прожила – а там не больно-то сухо в пещерах.

– Я погляжу, можно? – Огонек подошел ближе.

– Конечно, мальчик. Делай, что считаешь нужным…

Тогда Огонек протянул к ней руки. Кончики его пальцев замерли возле локтя женщины, ладонь скользнула у кожи, не касаясь ее. Он сосредоточился, пытаясь понять, в чем же дело, проникнуть вовнутрь… внутри было очень пусто и холодно, и тогда он, как у дикарей, начал медленно разжигать огонь внутри, чтобы согреться и согреть эту женщину. Самые яркие мгновения жизни пытался почувствовать вновь. А Шим видел, что Огонек замер неподвижно, закрыв глаза и побледнев. Так он простоял около двух часов, и никто не смел шевельнуться – только Шим зажег светильник, когда вечер пришел в Тейит. Потом мальчишка устало опустил руки и открыл глаза. И отошел, прислонился к стене, еще не придя в себя толком.

…Много это заняло времени – по крайней мере, когда он очнулся по-настоящему, в хижине было темно – небольшая плошка с маслом освещала только один угол.

А камешек на шее горел и подрагивал.

Огонек перепугался, сжал его в руке – но, встретив взгляд женщины, неожиданно для себя широко и довольно улыбнулся, усталый и гордый. Женщина ощупывала руку, прищелкивая языком по-птичьи.

– У тебя получилось, мальчик… – она растерянно повернула голову. – Как же это? Она же не болит… и даже гнется!

А Шим стоял и смотрел на мать. Спросил, не отводя от нее взгляда, глухо и неуверенно:

– Чем мы можем отплатить тебе за это?

– Я ведь только боль снял, – виновато проговорил он. – Я ничего не умею толком. Вам настоящего надо… – его осенило: раз к нему добры там, в Аусте – может быть, он попросит? – Я попробую привести тебе настоящего целителя.

– Брось, малыш. Никто сюда не пойдет. Лечат тех, кто имеет ценность. И это правильно, в общем – они тоже люди, а способных исцелять – мало…

– И что, вас – никогда? – растерялся подросток.

– Бывает – если есть, чем платить, например. Ты видел – Тейит это большой улей. Выше в горах жить неудобно – слишком отвесные склоны. А внизу – поля, и там тоже много народу.

Подождав и поняв, что Огонек не ответит, сказала с улыбкой:

– Меня зовут Ива. А ты совсем побледнел, маленький. Устал сильно?

От непривычного обращения Огонек покраснел и поспешно сказал:

– А мне бы… дай воды попить, – оглянулся на Шима, – Можно, я посижу немного? А потом пойду. Только ты руку береги, элья… А я приду, один или с кем-то, но приду!

Шим скрылся в темном углу и появился снова – в руке была плошка с водой. Огонек жадно выпил – холодная, очень вкусная… или настолько устал, что казалось?

Ива задумчиво проговорила:

– Целителя, значит… приведешь? Только одна приходила к нам… ее звали Лиа. Хорошая была женщина. Не брала платы за лечение – правда, подарки ей делали от души. Небогатые – а принимала и улыбалась.

– Она умерла?

– Не знаю, мальчик. Тейит большая…

– А свои… неужто Силы нет ни у кого?

Ива погладила Огонька по голове.

– Да все, кто всерьез что-то может, ушли. Нечего им тут делать…

– И даже родне не помогают?

– Мало тех, у кого родня слабая, а в самих сила проснулась. Впрочем, я не припомню среди знакомых айо с целительским даром.

– А разве… – вновь начал Огонек, и смутился.

– Ну? – улыбкой поощрила Ива.

– Сила… Я слышал, что есть айо и уканэ, остальное неважно, – смутился он, надеясь, что не спросят – от кого слышал. Но Ива кивнула:

– Верно… Только для исцеления Сила не единственно важное. Это как… иметь громкий голос, но совсем не уметь петь, – Шим хмыкнул в углу. Похоже, он петь не умел.

– Мне идти надо, элья, – виновато сказал Огонек, словно заслужил взбучку и пытается улизнуть. – Ищут, наверное…

А ведь и правда – ищут? Или попросту все видели через камень? Неуютно стало от такой мысли…

– Приходи… Просто так приходи, если не неприятно тебе, – сказала она, – Всегда будем рады.

– Спасибо, – Огонек не сдержал улыбки, а в следующий миг уже и не помнил, зачем старался ее сдержать. Ему было хорошо рядом с этими людьми, спокойней чем где либо еще. – Я приду!

Он помчался обратно, безумно боясь заблудиться – какие-то мальчишки свистели вслед, он споткнулся о лежащую поперек дороги доску и чуть сам не сломал ногу, но камень вел – будто в спину подталкивали.

Высокий человек встретил его у подножия лестницы – там, наверху, был уступ, где поселили подростка.

– Набегался? Марш на место!

Несмотря на суровый тон, он этими словами и ограничился.

– Уффф… – выдохнул Огонек, влетая к себе и падая на кровать. Обошлось…

Лампа на окне горела – куда более яркая, чем в крохотном жилище Шима. На столе лежала пара свитков. У рууна выучился различать запахи – не сильно, и все же… горьковатый запах медовой полыни – Атали. Значит, она…

Подошел к столу, потрогал листы, перевернул. Атали принесла ему книги – хроники мира; читать он пока не мог толком, но ощутил горячую благодарность. А листы были испещрены рисунками – картами, фигурками животных – и картинки Огонек разглядывал с огромным интересом, позабыв про усталость и даже не присев. Впрочем, с интересом не большим, чем испытывал, пробуя сложить знаки в слова…

Принесенная кем-то еда – миска с жидкой кашей и сладкая лепешка – долго оставались нетронутыми.

Нагоняя он так и не получил. На другой день снова ушел в город – Тейит не пугала так, как некогда Астала. После Хранительницы и дикарей мирные улицы не могли напугать.

Избранницей Лачи была Саати – темноволосая, больше напоминавшая южанку лицом и любовью к звенящим металлическим украшениям. Ее своенравие порой заставляло Лачи терять терпение – он предпочел бы спутницу попокладистей. А Саати… многие опасаются плавать в озере, где есть омут. Лачи пристально разглядывал собственную подругу жизни, словно не насмотрелся за долгие годы. Да, на южанку она походит… и многие говорят, что женщины юга красивей. Вспомнил давнюю-давнюю реплику Лайа: «тебя тянет ко всему с когтями и клыками». Не потому ли так легко принял Саати, хоть и не сам выбирал? Позволил себе улыбнуться: нет, все-таки она северянка до мозга костей. Самой сутью своей – дитя севера.

Сравнение вернуло мысль, которую думал уже давно:

– Порой мне кажется, что мы вырождаемся…

– Это не так, – возразила Саати. Ее платье-тоне было щедро украшено вышивкой из зеленых и белых перышек, а на вороте и подоле пришиты были крохотные медные колокольчики. – Тогда южане скорее должны терять Силу – они слишком часто заключают союзы между своими же несколькими Родами. А у нас есть Опора, которая принимает в себя людей со стороны, и, как хвоинки на плетеном решете, удерживает лучших, передавая их нам…

– Я не хочу, чтобы мой сын оказался в подчинении у Атали. Нет сомнений – именно она станет преемницей Лайа.

– Еще не скоро… ты зря беспокоишься.

– Может, и зря. Наличие двух соправителей поддерживает равновесие, но безумно неудобно. Последний подметальщик улиц понимает – мы ладим примерно как пара кессаль на одном дереве.

– Так повелось…

– Я предпочел бы объединиться с югом. Байки о запечатлении – не более чем байки, солнце мое. Если бы Лайа допущена была на какую-то недоступную мне грань Мейо Алей, я уже давно понял бы это.

– Она женщина и уканэ – вы совсем разные.

– Она с тем же успехом могла бы родиться в Хрустальной ветви или среди Медных. Никакой разницы.

– Лачи, ты пробуешь опрокинуть то, на чем Тейит стоит уже не одну сотню весен…

– Не стоит, а качается. Мы называем себя принадлежащими к разным ветвям, но по сути мы все – дети одного ствола. И мы, и южане. Мы разъединили свою Силу и, как глупые дети, гордимся этим.

– Южане посмеялись бы над тобой.

– Я не верю, что среди нет способных думать, как подобает человеку. Если бы нам найти способ объединиться…

– Прекрасно! – новый, резкий голос. – Оставь свою подругу и возьми в Тейит южанку. Тогда твои дети точно окажутся лишенными Силы!

В комнате появилась Тиши, носившая прозвище Белая Цапля – из-за волос, поседевших много-много весен назад; саму женщину словно смастерили на скорую руку из сухих веток.

– Стоящая впереди, не думаешь ли ты, что твой сын потерял рассудок? – улыбнулся Лачи. – Наши пути разошлись давно. Только не думаю, что потеряна возможность свести их воедино…

– Воедино? – Белая цапля сжала сухие кулачки. – Южане спят и видят, как сравнять Тейит с землей. Лайа и та больше предана северу!

– Лайа – это валун, который не сдвинуть с места. Она способна думать только в одном направлении. А ведь считают женский ум более гибким, – он с улыбкой посмотрел на Саати.

– Лучше камень, чем тростник под ветром, – сказала непреклонная Белая цапля.

– Одного у южан не отнять, – задумчиво проговорил Лачи. – Они могут ненавидеть друг друга, но собственная семья для них – все.

– Как у животных! – фыркнула Белая Цапля. – Разумное существо обязано понимать, где и когда стоит принести жертву или отказаться от желаемого…

– Вот поэтому я и отдам своей дорогой соправительнице самое дорогое, – он улыбнулся едва заметно. – Дети моей умершей сестры… как ты смотришь на это, моя родительница?

– Близнецы… – покривилась Белая Цапля. – Я не слишком-то к ним привязана. Айтли больше похож на своего отца, которого я никогда не одобряла. Да и девчонка… Не беспокойся, сын, я не стану оспаривать твой выбор – внуков у меня довольно, – усмехнулась она – будто трещина пробежала по сухой древесине. – Что ты задумал?

– Солнечный камень… Земля истощается, не знаю, насколько еще хватит этого чуда. Это важнее золота, и, к сожалению, необходимо югу не меньше, чем нам. Мы нашли долину Сиван одновременно с южанами, но они настаивали на собственном первенстве. Однако же милостиво согласились поделить долину пополам… Только потребовали гарантий, что мы не станем пытаться перейти за отведенные договором границы.

– Мне надоело, что последние годы условия диктуют они нам, а не мы им! – сердито сказала Белая Цапля.

– Что делать… приходится изворачиваться. Но хищник, прижавший лапой змею, не должен чересчур гордиться собой. Мы дадим им гарантии – такие, что они останутся весьма довольны. Лайа считает, что стоит пожертвовать мелюзгой – но меня нельзя упрекнуть в жадности!

Переведя взгляд на Саати, Лачи увидел довольный румянец на ее щеках, и продолжил:

– Близнецы достаточно хороши, чтобы не возникло никаких подозрений. А мы возьмем в семью мальчика из Медных. Он, воспитанный должным образом, будет на три головы выше Атали. Уж точно умнее. И, может быть, тогда… придет время по-настоящему выяснить, чего стоит север и чего – юг. Без крови – или же малой кровью.

– Для этого тебе не помешает лишить их главного оружия…

Лачи кивнул:

– Это мы сделаем – даже вместе с Лайа. Он вырос… и ему нет указа. Или не будет вскорости.

– А что скажет твой брат? – вступила Саати. – Тойле любит близнецов… разумней было бы отдать кого-то одного, если так.

– Не разумней. Уцелевший… оставшийся, – поправился он, – будет весьма неприятной помехой. Юность – время непомерного гонора и неумения рассчитывать собственные ходы. К тому же вместе детям будет куда веселей…

– С южанами – обхохочешься! – сказала, как сплюнула, Белая Цапля.

Может, и еще что сказала бы, но появился мальчик-посыльный, передал Лачи – соправительница хочет видеть его.

Нечасто приходилось наблюдать свою надменную соперницу ошарашенной – пожалуй, так она выглядела разве что там, в горах, узрев акайли. Проговорила быстро, без церемоний:

– Ты не поверишь! Ила утверждает, что видела похожую птичку в доме своей подруги!

– Прекрасно, стоит проверить, куда может привести этот след…

– И проверять ничего не надо – подруга ее сбежала с южанином, а мать этой самой подруги – Лиа-целительница!

Лачи только хмыкнул негромко – и это было весьма ярким признаком удивления.

– Он может быть сыном той сумасшедшей девчонки, может не быть. Но Бездна поглотит нас, если не воспользуемся столь удачным совпадением.

И прибавил весело:

– Целительница, говоришь?

Даже Саати не знала толком, насколько плачевное положение у севера ныне. И можно было только молиться, чтоб не прознал юг. «Перья» повадились гулять в окрестностях деревень, и все чаше долетали почти до уступов Тейит. Чтобы отогнать их, золота и солнечного камня еле хватало. Сила эсса выпивала их до дна, оставляя оболочку, лишь с виду похожую на прежние камень и золото.

А когда проснулся вулкан, охранявший один из проходов к морю, совсем туго пришлось. Весело переливаясь оранжевым и алым, лава текла в долину. Как удалось остановить, Лачи вспоминать не любил – слишком велика оказалась цена.

Если южане узнают, насколько ослабели соседи…

И манила драгоценным светом камня Долина Сиван.

Опасную игру затеяли северяне. И Лачи надеялся хотя бы не упустить своего.

– Нет времени ждать, пока полукровка вырастет, – сказала однажды Лайа.

Тогда Соправитель не отозвался.

Глава 18

Дорога возле реки Иска

Грис бежали неторопливо и мягко. Широкие листья покачивались, влажный и пряный воздух казался настолько густым, что тяжело было дышать полной грудью. Яркие птицы прыгали по ветвям, вскрикивали, свистели, без страха и с любопытством взирая на всадников.

Два десятка людей, из них лишь двое светловолосых. Юноша и девушка, едва перешагнувшие рубеж детства. Их лица были на удивление похожи – чуть удлиненные, холодные, неподвижные. И одежда отличалась от одежды других всадников – довольно широкие штаны, свободные рубашки без рукавов, не подпоясанные – светло-серая льняная ткань. И волосы были цвета льна, только беленого. Браслеты из серебра на левом запястье – не снять просто так.

Близнецы ехали рядом – окружавшие их черноволосые меднокожие люди не обращали на двоих особого внимания.

Девушке было тяжелее молчать – поначалу она исподволь поглядывала по сторонам, потом обратилась к брату – вполголоса, не поворачивая головы:

– Лачи мог бы дать нам прислужников-эсса.

– Дядюшке наплевать на нас, – сквозь зубы ответил юноша. – Он предложил нас сам… как выбросил негодную вещь.

– Ты не прав, Айтли. Заложники должны быть родней правителю. Правда, не обязательно столь близкой…

– Он радовался, что его выбор приняли, не потребовали кого-то еще… или других, – Айтли ударил ногами в бока замешкавшейся грис. – Пошла… – И повернулся к сестре, откидывая волосы с глаз:

– За право добывать Солнечный камень в долине Сиван… Лачи отдал нас. Этим… – прикусил губу, лицо стало еще холоднее. Айтли поехал вперед, больше не произнеся ни слова.

В спину ему прилетел девичий голос:

– Сегодня ночью луна полная…

– И что же?

– Ты не забыл? – лукаво: – Как, я сильно состарилась?

– Этле…

На привале с ними вели себя вполне вежливо – даже не намекали особо, что двое северян не свободны. Конечно, им не позволяли отходить далеко – но Айтли куда-то запропастился. Девушка уже начала напряженно вертеть головой, когда брат-близнец возник рядом и накинул ей на шею ожерелье из можжевеловых ягод.

– Ахх… – Этле засмеялась от удовольствия – правда, тут же оборвала себя, поглядев на южан. Те не обращали внимания на заложников, раз близнецы на месте, но все-таки проявлять свою радость при этих…

Айтли не успел ничего – только ягоды, в которых с помощью острой палочки проделаны отверстия – и сухие травинки связывают все вместе.

– Вот… – немного смущенно проговорил. – Ты же теперь… совсем взрослая.

– А у меня ничего нет, – растерялась сестра. Вскочила:

– Погоди, я сейчас!

– Эй, пора ехать! – окликнули их.

– Сейчас! – резко, с досадой откликнулась Этле. Взгляд ее шарил по сторонам. Айтли поймет… Заметив красиво изогнутый сучок – ни дать ни взять хищная птица, изогнувшая крылья! – она отломила его и побежала обратно. Юноша уже ждал, готовый в путь.

– Этле, ты куда… – почти испуганно начал он.

– Держи! – перебила сестра.

– Долго вас еще ждать? – прозвучало сбоку, нетерпеливо.

– Командуй своими грис! – бросил Айтли, и рассмеялся, с нежностью глядя на сестру и подарок. Южане стерпели и резкость, и невольную задержку.

Дорога развернулась дальше, хорошо утоптанная, сухая, широкая, покрытая мутно-желтой пылью.

Белый, утопающий в цветах и деревьях город. Голодные взгляды, настолько плотные, что, кажется, прикасаются, даже мурашки по коже. Близнецы видели себя глазами этих… Для многих – не то что диковинка, но зрелище редкое. Словно в огромном кристалле горного хрусталя – со всех сторон зрачки, в которых отражены – светлые волосы, губы словно чуть припухшие, глаза цвета а росы – очень прозрачные, не то серые, не то голубые. Одежда изо льна, ткани северян. Они сами.

Человек, который их встретил – пожилой уже, и держится обходительно. С легким любопытством, но в основном равнодушно, будто встретил не слишком-то интересных полузабытых знакомых.

Но близнецы старались находиться поближе друг к другу и настороженно осматривали собравшихся – стараясь не замечать множественных собственных отражений в широких зрачках. Какие неприятные глаза… цвета янтаря, обсидиана, аметиста… один, с янтарными как раз глазами, медленно и лениво смотрел на девчонку, не скрывая циничной, чуть высокомерной улыбки. Девушка чувствовала этот взгляд и держалась подчеркнуто прямо и холодно.

Северянка дернулась, заметив, как юноша, стоящий рядом с этим, чуть подался вперед, будто готовясь к прыжку, глаз не сводя с Айтли.

Лицо дышало такой безумной ненавистью, что Айтли в ответ пристально посмотрел на него.

Тот не то улыбнулся, не то оскалился – нехорошо взглянул, вскинул смуглую руку, раскрыл пальцы, снова согнул, подражая тому, как убирают когти энихи.

Близнецов уже поманили за собой, а северянка, подчиняясь зову, все чувствовала взгляды – один – между собственных лопаток, и другой, рядом, направленный в спину брату, тяжелый и острый, словно копье. Не могла ни оглянуться ни понять, какой из двух взглядов страшнее.

Их поместили в невысоком узком доме рядом с Домом Светил, оставив под присмотром сестры Шиталь Анамара – это имя близнецы знали; на встретившую их женщину им было попросту наплевать – она не производила впечатления опасной. Неподалеку располагались служители Дома, но близнецов от них отделяла живая изгородь в рост человека. Да и не было никакого желания куда-то идти, разглядывать Асталу. Даже не спросили, позволят ли. Есть свое гнездо, и некуда не хотелось оттуда. Лишь бы не трогали…

Этле весьма не понравилось, что их комнаты располагались по разные стороны от входа – две у Айтли и две у нее, небольшие, с тяжелыми белыми пологами на двери. Обстановка до отвращения южная – вроде и все, как на севере, ничего лишнего, но – шкуры на полу, узоры из сплетенных фигурок зверей и язычков пламени, вытканных на покрывале… Все полное каких-то животных сторон бытия. Прямо к окно заглядывала ветка померанца с остропахнущими глянцевыми листьями, каждый в ладонь шириной.

И решетка на окне – голову еще можно просунуть, не больше.

– Ну вот они и ушли наконец, – пытаясь казаться веселым, проговорил Айтли, видя, что Этле совсем приуныла. Сестра подошла к нему, встала за плечом.

– Зачем делать вид, что все хорошо? Тебе не лучше, чем мне. Мы должны по-настоящему держаться друг друга, а не успокаивать фальшивыми фразами. Я же помню, что ты говорил во время дороги.

– В конце концов, тут тоже люди, ведь разумны они, в самом деле, – пробормотал Айтли. – Лачи сказал – уж полгода как-нибудь вытерпите…

– Если он говорит – полгода, это значит год, не меньше, если не больше…

– За год с лишком южане от нас устанут, – он все еще пытался держаться весело. – Ну ты сама посуди – зачем мы им на столь долгий срок? С долиной Сиван разберутся куда быстрее. Ни одного камня скоро не останется, если туда еще примчатся южане.

– Я не хочу тут жить, и привыкать – не хочу, – в очередной раз повторила Этле.

– И что ты предлагаешь? Посылать к дядюшке голубей, чтобы он смилостивился и позволил забрать нас отсюда?

– Нет, это бессмысленно, – она невесело поглядела в окно, где на темной траве качались тени от листьев. Потрогала ветку – с отвращением вытерла измазанные смолкой пальцы.

– Неужто думаешь о побеге?

– С первого часа, как я здесь.

– Этле, это совсем неразумно. Во-первых, нас охраняют. Но, даже если бы нам удалось провести стражей, куда мы пойдем?

– Чема не так далеко…

– Недалеко, ты говоришь? Подумай. На грис до него добираться больше недели. А пешком, по бездорожью…

– Почему по бездорожью? Дорога, по которой мы ехали…

– Ты сущий ребенок, сестренка… Ну, подумай – искать-то нас будут в первую очередь на дороге…

Этле примолкла. Айтли продолжал, безжалостно расправляясь и с собственными мечтаниями:

– Кроме того, посуди, как нас встретят на севере. Родные и те не обрадуются – они на задних лапках стоят перед Лачи. А он… я предпочел бы общество какого-нибудь южанина, честное слово. Я предпочел бы сидеть на жаре в колючем кустарнике, чем находиться возле дядюшки… такого заботливого!

– Какого-нибудь южанина! – вспыхнула сестра. Айтли показалось, что в ее голосе дрожат слезы. – На тебя никто не смотрел так, как этот – на меня… и не осуждай – да, я его боюсь! Если они привыкли хватать все, что им заблагорассудится – уж точно не Лачи на севере их остановит!

– Ммм… Этле, я… всегда рядом, – сказал не то, что собирался. Признаться сестре, которая куда смелее, что и сам их боится? Что это – юг, где они в одном положении… и что самое страшное здесь – не тот, что разглядывал девушку, а другой, с челкой, с глазами зверя – и уж он точно смотрел на Айтли… Так, словно сидит на цепи – и стоит лишь ослабить ее – кинется и разорвет горло.

– В конце концов, тут красиво. И покои нам отвели вполне привлекательные, – покосился на узор полога – энихи охотится на оленя. – Подумай лучше, как будешь гордиться тем, что успела увидеть – потом, когда мы вернемся.

– Перестань, – Этле села. – У меня от этих запахов голова кружится – тяжелые, сладкие… и воздух тяжелый, в горах он куда прозрачней. И влажный тут… А что до гордости, так вот как скажу. Я хотела не власти – всего лишь любить и быть любимой. А после юга на меня ни один мужчина иначе как с жалостью не посмотрит – неужто считаешь подобное верхом мечтаний? Может быть, и союз мы заключим с кем-нибудь, но он всегда будет жалеть и глядеть чуть презрительно. Побывав в логове хищника, поневоле унесешь на себе его запах…

Айтли не нашелся с ответом. Девушка обхватила колени руками и замурлыкала песенку, слышанную не раз от Илы, няньки, которая, пожалуй, единственная баловала близнецов в тот недолгий срок, пока была рядом.

 
«Куда уходишь, золотое жаркое солнце?
Никто не знает, куда ты уходишь ночью,
Стану я большой черной птицей,
Расправлю сильные крылья —
Нагоню солнце у самого заката.
Станешь ты цветком белым,
Роняющим сладкие слезы,
Цветком, что растет у порога…»
 

Время двинулось дальше – неспешно, хотя и не слишком лениво.

Даже здесь, под прикрытием стен, они чувствовали себя выставленными без одежды на площадь. В Дом Звезд заложников так и не привели, ограничились тем, что поселили возле Дома Светил. Не удостоили столь высокой чести, сказал Айтли сестре, не скрывая презрения к хозяевам юга. Но каждый из Совета обязательно приходил и разглядывал близнецов, жавшихся друг к другу, как два испуганных воробушка. Ни тот, ни другой не сомневались – их показная высокомерная холодность не обманывает южан. От бесцеремонности хозяев Асталы был один щит – в упор не замечать насмешек, не позволять прикасаться к себе, всегда вежливостью чрезмерной подчеркивать – хотите, чтобы вас считали людьми, держитесь как люди, если чудом сумеете. Бронзовые лица с яркими глазами, фигуры в сочных цветов одежде, украшенной звенящим металлом, сливались в какого-то одного человека, олицетворявшего в себе все пороки юга. И голос у него был – резковатый, грудной, богатый оттенками – и немного слов.

Пища здешняя северянам тоже не нравилась – много овощей и мяса и почти нет зерна, лепешки и те непонятно из чего приготовлены. И питье, не хмельное, конечно – напиток из молока вместо травяных отваров.

Вечером первого дня Айтли открыл клетку с почтовыми голубями, задумался – и вывел на куске ткани несколько знаков, удостоверяющих – путешествие закончено благополучно.

Теперь только надежда на север и особенно родственников… но это писать было не обязательно.

Этле встретила того, что разглядывал ее на площади, уже откидывая полог на пороге собственной комнаты – трое суток спустя после приезда. Впервые он появился здесь. Не спешил, как другие, рассмотреть северную диковинку. Девушка рванулась было назад, к брату, но южанин стоял как раз посреди коридора – поймать Этле ему не составило бы труда.

Тяжелый пристальный взгляд, изучающий, как… как будто примеривается, откуда начинать снятие шкуры. От подобного сравнения Этле саму передернуло – отвратительно… Она отшатнулась назад, к стене.

– Не беспокойся, ты меня не интересуешь, – прозвучал голос, будто откованный из меди.

– А?! – испуганно вскинулась девушка.

– Я говорю – ты мне не нужна. Я выбираю для забав разных людей, и северянки у меня еще не было. Но ты не больно-то привлекательна. Вы оба – глупые скучные дети.

– Да ну? – оскорбленно вскинула голову Этле, и сообразила, какую глупость совершила, когда южанин уже скрылся с глаз. Только смех его еще доносился до Этле.

* * *

В утреннем свете мягкая шерсть молодой грис казалась серебряной. Не белой, как у некоторых – невероятного, чудесного оттенка. Жеребенок родился в табунке вблизи гор и был приведен в Асталу в подарок. Еще необъезженная, грис косилась на сочный стебель в руке Киаль, доверчиво позволяя гладить себя по носу.

Ахатта улыбался, глядя на внучку – та радовалась подарку с непосредственностью ребенка. Грис красивая, но слабенькая, некрупная – только женщину и возить; а Киаль редко ездит верхом. Зато можно быть спокойным – о красавице та позаботится.

Младший внук вынырнул из кустов почти бесшумно, только хрустнул сучок.

– Она моя, – положил руку на мохнатую шею; животное вздрогнуло и попятилось. Он удержал, нажимая сильнее, впился пальцами в шерсть.

– Куда тебе! – сердито сказала Киаль. – У тебя все есть. Она будет моя!

– Киаль говорит верно, – заметил дед. – Это животное для тебя бесполезно. Погляди – она не сможет бежать быстро и долго. Она всего лишь красива – неужто ты станешь отбирать украшения сестры?

Юноша с сомнением перевел взгляд на девушку, но руку с холки грис не убрал.

– Если и уведешь сейчас, все равно заберем, – поспешила дополнить Киаль. – Чтобы не думал, что все тут принадлежит лишь тебе.

– Неужто? – тихо и чуть хрипло спросил младший брат, и дыхание его участилось.

– Да! – отрезала Киаль, чувствуя за собой поддержку деда.

Чуть приподнялась верхняя губа оборотня:

– Ну, возьмите! – и выбросил ладонь в сторону, к морде кобылицы, напугав животное. Грис взвилась на дыбы, острые копыта ее забили в воздухе, одно просвистело у виска Киаль. Ахатта выдернул растерявшуюся внучку из-под самых копыт:

– Прекрати! – крикнул он, прикрываясь «щитом» от перепуганной кобылицы, которая кидалась то вправо, то влево.

– Как хочешь, – Кайе шагнул вперед, увернувшись от копыта, дернул грис за ногу, к земле, и, когда та упала, мигом оказался сверху и свернул ей шею.

– Ты… тварь! – закричала Киаль, из глаз ее брызнули слезы, хоть в восемнадцать весен уже стыдно плакать. Юноша хмуро посмотрел, не поднимаясь с земли – точнее, с туши недавно великолепного животного.

– Ты сказала – она будет твоя. Что же не защитила? А у меня была сила взять ее или убить. Поняла?

Вечером того же дня Хлау, доверенное лицо дома, широко шагал по песчаной дорожке.

Хлау только что отпустил гонца, и теперь шел быстро, спеша доложить главе Рода новости. Новости были так себе – северяне неожиданно заартачились и подняли цены на зерно и пещерные водоросли в Уми – значит, скоро и в Чеме последует то же. А может, и нет.

– Эй! – веселый юношеский голос. Кайе перемахнул через изгородь, широко улыбнулся. – Ты чего такой недовольный?

– Это все торговля, али, – раздосадовано откликнулся Хлау. – Будь она неладна.

– А расскажи? Надо же знать, – совсем по-мальчишески.

– Я тороплюсь…

– Пойдем тут, – кивнул в сторону своего крыла. – Дед сейчас направился к матери, так будет короче…

Хлау свернул на предложенную дорожку. Принялся рассказывать на ходу; скоро очутились возле крыльца Кайе. Напрямик через сад – и будут покои женщин. Хоть еще не все рассказал, шагнул было вперед.

– Погоди, – юноша удержал за локоть. – Здесь договаривай. Я не побегу за тобой туда…

– А что еще говорить? Я не понимаю, али. Они обнаглели совсем. Будто с цепи сорвались, отказываются рассчитываться по старому.

Он взад и вперед заходил по дорожке, мимо широких ступеней крыльца.

– По мне так пусть катятся в самое жерло вулкана, но, Бездна, чего они добиваются? Ссоры? – рубящий жест: – Дети червей! Зачем – и почему именно сейчас? Может быть, дед твой все растолкует, и…

Прекрасные рефлексы синта – руку отдернуть успел, когда острые ногти впились в кожу. Совсем звериные сейчас глаза смотрели в упор. Тихое шипение – тоже звериное.

– Ты что?!

– Я… – Кайе выдохнул, пытаясь придти в себя. Отдернул руку. Прижал ладонь к губам, замер. Хлау счел за лучшее прервать рассказ и уйти. Не туда, куда собирался.

– Али, мне нужно поговорить.

Къятта вскинул голову, потом встал – больно уж встревоженным выглядел Хлау.

– Что случилось?

– Погляди, – протянул руку. На предплечье еще не засохла кровь – четыре отметины от острых ногтей.

– Что это? – подбородком указал на отметины, ответ уже зная.

– Мы просто разговаривали. Он был… таким, как всегда. Вроде спокойным, больше того – веселым. Сам предложил идти с ним, поговорить. Через его крыло… А тут… могли быть и следы зубов, если бы я не отдернул руку вовремя.

– Тебя напугали эти царапины? – спросил нарочито небрежным тоном. – Я думал о тебе лучше…

– Али, ты понимаешь меня.

Къятта ощутил мгновенное желание придушить одного из вернейших людей Рода. Сдержался, ничем не выдав себя – Хлау не виноват. Малыш хорошо усвоил урок… он не смеет перекинуться, но зверь рвется наружу.

– Понимаю… Расскажи все, как было.

Встал, разглядывая алые следы на руке Хлау. Просто так – надо же куда-то смотреть. А помощник рассказывал скупо, но обстоятельно, не меняя тона, будто произошло нечто само собой разумеющееся.