Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Глава 22

Тейит

Ила, в которой поначалу чудилась суровость, оказалась чудесной сказочницей – не зря ее поставили нянькой при детях. Она и Огоньку рассказывала сказки, правда, с оговоркой – было ли, а может, и нет? Были они смешные, были и страшноватые. Больше всего пугала такая сказка: Однажды пожилая пара подобрала возле озера девочку-заморыша, и приняла под свой кров. Когда наступил праздник урожая бобов, все оделись нарядно и собрались на площади, а девочку прогнали – она была одета в лохмотья. Тогда девочка обиделась, стала змеей и сожрала всех жителей и солнце впридачу. Но молодой воин, которого по случаю не было в селении, копьем проколол ей брюхо и выпустил наружу людей и солнце, а змея скинула кожу и распалась на тысячи мелких змей, и теперь они ползают повсюду и мечтают собраться вместе.

Ила не могла подолгу отлучаться от детей – своих подопечных, но все же свободного времени у нее было вдосталь; благо, дом вести не приходилось.

– Руки скучают по чему-то домашнему, – как-то призналась она. – Тут и кормят досыта, и комнату приберут, только знак подай – а не то…

Этого подросток понять не мог – впрочем, и не пытался. После невозможности умыться, плохо пахнущих шкур, неаппетитной на вкус и на вид еды жизнь в Ауста казалась верхом блаженства. А что делать ничего не обязан – так можно вздохнуть облегченно, и занятие себе по душе найти.

– Смотрю, ты среди бедняков знакомства завел, а кроме них – только Атали. Не дело, – призадумалась как-то Ила, добавила:

– Если что, за советом или за помощью через полгорода не побежишь, да и будут ли они, совет либо помощь? Пожалуй, стоит тебя с Кави свести – он, если что, позаботится.

Огонек поблагодарил вяло, и больше из себя ничего выдавить не сумел. Хватит, обзавелся как-то одним защитником… Но Ила если и заметила, что подросток особого восторга не проявляет, знания своего не выдала. Взглянула на солнце – уже низко у горизонта, пожалуй, пора – и самой скоро надо быть на месте, едва-едва успеют.

На половине пути остановила:

– Что считаем тебя внуком Лиа – не говори. Не надо пока.

Они прошли через двор, под арку – на другую сторону уступа. Здесь Огонек ни разу не был – отпугивали суровые лица мужчин, стоявших на страже у арки. Илу они пропустили свободно, а Огонек постарался смотреть только ей в затылок – все еще робел перед людьми, в которых чувствовал жесткую силу.

На зов Илы из-за полога-двери показался человек, еще не достигший среднего возраста, хмурый, тонкокостный – но, видимо, сильный, с волосами, собранными в узел по-северному. На щеке человека темнел старый шрам – присмотревшись, Огонек недоуменно узнал в нем знакомый уже знак Бездны.

Зачем? Или почему?

Знак не походил на татуировки южан, да и слышал, что совершившим святотатство ставят клеймо на лицо – раскаленной медью. А это был след от чего-то острого. На всякий случай Огонек шагнул поближе к спутнице – больно уж неприветливо глядел незнакомец.

Да Ила же его сестра, сообразил чуть погодя. Ростом ниже намного, но лицо – похоже, насколько женщина тридцати с небольшим весен может походить на мужчину тех же годов.

– Мы близнецы, – по-девичьи хихикнула Ила, угадав его мысли. – Есть еще один брат… он далеко отсюда.

– Сразу трое? Так не бывает, – уверенно сказал Огонек. Заметив, какими понимающими улыбками обменялись взрослые, смутился, но решил отмолчаться – если и совершил глупость, потом как-нибудь сознается в этом.

– Лиа учит его. Помоги, если вдруг этот мальчик обратится за помощью, – сказала женщина, и Кави внимательно поглядел в глаза полукровке – пронизывающий взгляд; потом всего его осмотрел, и, наконец, кивнул.

Огонек, оказавшись рядом с братом Илы, словно стал рыбой, очень маленькой и очень глубоководной. На юге только от Киаль да Кайе заботу видал, а от всех, кто старше – угрозу или равнодушие. К счастью уж на Къятту ни Кави, ни остальные его приятели не походили нимало. Окажись подобное сходство – и разбираться бы ни стал, хороший ли человек, убежал бы из Тейит в лес подальше. В лесу порой голодно, грязно, мошкара – но совсем не опасно. Подумаешь, пауки ядовитые или тахилика – всего лишь неразумные твари…

Ила не стала задерживаться – скоро попрощалась, поманила Огонька за собой. С радостью поспешил в арку. Уверен был, что Кави прекрасно заметил его испуг – если уж Ила заметила! – и посчитал мальчишку трусом невероятным.

«Я еще докажу!» – подумал он, вновь оказавшись на улице.

Однако пару дней спустя набрался смелости – заглянул к Кави. Не прогнали; понемногу освоился.

Кави жил в узком длинном доме, примыкающем к стене, которая ограждала центральный квадрат. Дом был один, но много входов – и комнаты стенками отделялись одна от другой. Воины, внутренняя стража. Комнату с Кави делил молодой воин по имени Кираи, а соседями были еще двое – один, с виду ровесник Кираи, но с седыми висками, Шику и второй – постарше, со шрамом, пересекавшим лоб и переносицу. Огонек побаивался этого человека, хоть не слышал от него ни единого слова.

Слыхал, что шрам ему оставили южане в некой стычке – но вот при каких обстоятельствах, не говорил никто.

* * *

Кели почти сравнялось тринадцать, но ростом он не вышел – да и ходил, согнувшись, опираясь на палку. Неправильно срослась сломанная несколько весен назад нога. Редкие волосы зачесывал в хвост, как взрослый – отчего смешно торчали уши; зато глаза у Кели были круглые и любопытные. Огонька к нему привела Сули – и всю дорогу смотрела, будто извинялась за хлопоты. Кели встретил полукровку целителя с восторгом, к которому примешивался интерес исследователя, щедро сдобренный недоверием: ух ты, надо же, и такие бывают?! О себе он в этот момент не думал, и, кажется, возмутился, когда Огонек собрался осмотреть его. Это к нему, Кели, привели диковинку! Это он должен изучать и рассматривать! Однако ногу все-таки показал, и хихикал, вертелся, пока пальцы Огонька бегали по коже, ощупывая и словно вслушиваясь.

– Не дергайся ты! – говорил Огонек. Страшновато было испытывать ответственность за здоровье другого. Дикари… нет, не думал о них, как о людях. Жалел, но – как зверей, попавших в беду. А когда Иве помог – так лишь парой дней позже осознал, что натворил. А теперь руки немели – вдруг сделает что не так, и не то что хромоту не излечит, и вовсе ходить перестанет мальчишка?

Мальчишка оказался довольно трудным пациентом – не столько из-за неправильно сросшейся ноги, сколько из-за непоседливости и смешливого недоверия к Огоньку.

А тот перестал спать ночами, видя перед собой его скрюченную ногу, и прикидывал, как сделать и что – кости не изогнуть, не ломать же заново?!

Но под его Силой и кость поддавалась, на самую крохотную малость становясь мягкой, уступчивой.

На исходе двенадцатого дня Кели, наконец, преодолел расстояние от стены до другой без палки. И долго хмыкал после этого, недоверчиво взирая на светящегося гордой тихой радостью Огонька и на собственную счастливую до беспамятства мать – ее не спустило с небес на землю даже признание полукровки в том, что он сделал все, что мог – сын навсегда останется хромым… хоть и способен отныне ходить сам.

«Похоже, более сильные целители сумели бы его излечить», – хмуро думал подросток. «Только зачем им?»

И старался наверстать все, что, по его мнению могли, но не делали другие… забывая о том, что Тейит – большая, привязываясь к тем, кому помогал и, по сути, не покидая пары кварталов. Вниз, на поля, Лиа пока не брала его. Важно было одно – он важен и нужен.

К Тейит привык незаметно – она не ошеломила яркостью так, как когда-то Астала, да и Огонек пришел сюда отнюдь не перепуганным ничего не соображавшим зверьком. Он сам рвался на север… сейчас казалось странным, что сумел уговорить и Седого придерживаться северного направления. Впрочем, порой спускался с высот на землю – дикари считали его чем-то вроде высшего существа, по всему, оттого и слушали… И вновь начал испытывать пренебрежение, когда говорили о них. Порой стыдился этого – разве не Белка совала ему в руку вкусного по ее мнению жука или съедобную шишку? Разве не Седой поделился шкурами – своей добычей? Разве не кормили его остальные? Старался думать о чем-то другом.

Жуки…

Здесь была иная еда, нежели на юге. Много злаков… густые и жидкие каши, супы из вареных зерен с добавлением трав. Питательно, хоть и не так вкусно. Впрочем, напиток чуэй был точно такой же, и мясо птицы, и еще был тростник с мягкой сладкой сердцевинкой. А вот плоды тамаль, к которым привык на юге, составляли нечастое лакомство – деревья тамаль росли во влажных низинах.

Счастье оказалось очень простым – ничего особенного, просто пушистый маленький зверек сидит на руках или в груди, и мурлычет…

Он привык просыпаться от солнечного луча, падающего на льняную подушку. Привык шагать по каменным улочкам, уступами перепрыгивающим одна в другую. Привык слушать стук молоточков, скрип резцов, вдыхать запахи пыли и влажной глины, видеть пятна краски на руках красильщиков и как давно известное принимать, что черную делают из дерева хумату, красную – из ашиота, да мало ли красок! Красочными делали шионте, а простую одежду не красили, оставляли серой.

В Астале постоянно видел грис, смешных и мохнатых, а тут их почти не было – небольшие стада держали внизу, и одежду шили больше из растительной ткани. Но шионте – всегда из шерсти.

Сам удивлялся порой – как быстро. Засыпая, еще мог вспомнить, как сворачивался калачиком на пыльных плитах башни, а после – недолго – считал своим домом тот, просторный, с широкой верандой, выходящий в сад с огромными бабочками. Здесь не видел таких…

А там, в племени Седого, разве не принимал он как есть сон среди остро пахнущих шкур и вороха трав, которые сам же и собирал?

Есть ли я вообще? – спрашивал себя порой. Так много всего… и все проходит сквозь меня, словно свет через неглубокую воду, не задерживается.

И возражал сам себе: но я нашел место, где меня любят, где принимают таким, как есть, где я по-настоящему нужен.

Я хочу быть собой. Я хочу быть нужным, быть другом… я сумею, – повторял, словно заклятье – не вслух.

Радушие Шима, Сули и прочих грело. А случайная встреча с Лачи или спутницей его, Саати, их беглый взгляд и улыбка подтверждали – ты необходим, ты единственный.

Побывав в квартале гончаров, загорелся идеей: видел у них в изобилии фигурки животных. Приволок в Ауста большой комок глины, размял его и теперь пробовал свои силы в лепке. Не сказать, что хорошо выходило: грис получилась похожей на четырехногую индейку, туалью – на дохлый моток веревки… Атали зашла, когда он вдохновенно лепил припавшего на передние лапы энихи, прокралась в уголок и сидела тихо. Честное слово, зверь удавался… движением пальца чуть закрутил вбок его хвост, опустил голову… определенно, этой работы можно было не стыдиться. Зверь из темно-коричневой глины стоял на доске, как живой, только маленький – будто Огонек смотрел издалека. Вот-вот, и прыгнет… на кого?! Противный липкий комок пополз от желудка к горлу; одним движением Огонек смял в кулаке глиняную фигурку.

Атали изумленно смотрела, как счастливая улыбка сменилась на лице Огонька страхом и неприязнью. А тот угрюмо поднялся, убрал в сторону доску и глину, ополоснул руки. Вопросительно взглянул на Атали.

– Послушай, – она заметно смущалась. – Можно тебя спросить?

– Ну, спрашивай.

– Я не могу понять одной вещи. Тебя подобрали у дикарей, сбежавшего с юга. Оборванного… Ты же порой говоришь о том… южанине так, словно он тебе чуть ли не другом был.

– Что? – в первый миг Огонек искренне удивился, во второй – ощетинился, заметив в глазах девочки до боли знакомое любопытство.

– Лицо у тебя застывает, словно уносишься мыслями далеко-далеко… ты должен его ненавидеть. Я же видела шрамы. Ты не можешь испытывать к нему ничего, кроме ненависти… отвращения.

– Почему? – усмехнулся мальчишка. – Потому что иное – неправильно? Когда бьют, надо чувствовать злость, когда гладят – мурлыкать?

– Но я слышала слова Лайа – даже своим он опасен. Ты же смеялся вчера, когда вспомнил о нем. Светло так… А сейчас… – покосилась на доску.

– Интересно, какой ответ ты хочешь услышать.

– Знаешь, даже когда ты молчишь о нем, это весьма выразительно выглядит! – заявила девчонка. – Разве он стоит привязанности? Зверь…

– А ты всегда знаешь, что стоит привязанности?

– Знаю, конечно! – с вызовом сказала Атали. – Любой разумный человек знает, отчего возникает привязанность и почему она проходит.

– Я и забыл, что северяне знают про все на свете!

– Да ну тебя! – возмутилась девчонка. – Меня учили лучшие наставники Тейит, я часто разговаривала с мудрыми людьми. А ты…

– Ты способна понять, как можно чувствовать многое сразу? Когда есть и за что благодарить, и за что ненавидеть?

Нежное лицо девочки не просто побледнело – цвет его приобрел сходство с цветом молодой зелени.

– Ты это серьезно?!

– Я от тебя устал, – Огонек сжал пальцами виски. – Что снова не так? Южане хотя бы тем уже лучше, что говорят всегда прямо.

И замер, глядя, как лицо девочки меняет цвет с зеленого на пунцовый.

– Если ты был их игрушкой, то есть… он подарил тебе Силу за это?

Огонек вскочил; теперь и он цветом лица напоминал спелый плод тамаль:

– Да ты что, сдурела совсем??

– Я не сказала ничего столь уж особенного! – с вызовом буркнула северянка. – Если ты жил там, должен был понять – им что мальчики, что девочки – все равно. И родня, или нет…

Воинственный пыл Огонька пропал.

…Усмешка в янтарных глазах… там, далеко на юге. Усмешка – и грусть. Слова, сказанные как-то – «Къятта оберегает меня». Воспитывал с детства…

Увядшим голосом мальчишка сказал:

– Ах, вот как… понятно.

И добавил:

– Это естественно. Ты не убьешь того, кто почти равен тебе по Силе; а дети других Родов не всегда друзья – они тоже хотят власти. Я и не знал…

– Мы как-то обходимся почему-то! – гнула свое Атали.

– Они силу черпают из другого. Они другие, чем вы… У вас – камни и золото, у них – огонь в их же крови.

– Ты споришь со мной просто для того, чтобы спорить!

Огонек взобрался на подоконник, на место Атали, оперся подбородком о колено.

– Знаешь… я не стану тебя разубеждать. Думай, как хочешь. Только… ты совсем не веришь, что другой человек может сказать правду – свою правду, от вашей отличную? Ты, такая нежная, такая правильная?

Девочка привычно покусывала кончик косы, и губу заодно. Подошла, стала рядом:

– Я тебя обидела? Прости. Но ведь они могли… всё.

– Могли.

Спрыгнул с подоконника, протянул руку:

– Пойдем вниз.

Атали защебетала, порхая вниз бабочкой и почти не касаясь ступеней.

Атали считать другом не получалось – девчонка, со странностями и слишком обидчивая, да и относился все-таки настороженно – из правящей ветви. Хватит уже, насмотрелся. А вот Кели вполне сошел за приятеля – хоть и мал был, но бойкий. Когда сумел нормально ходить заботами Огонька, полукровка только диву давался, глядя на шустрого мальчишку. Гордился – если бы не он, Огонек!

А Кели, несмотря на хромоту, на месте сидеть не любил. Из-за ноги толку на работах от него не было, и он помогал матери, не принимая всерьез насмешки ровесников. А в свободное время его от дома прямо потоком смывало. Огонька он привел к еще одной диковинке Тейит – на скальном выступе ветром, временем и руками людей создано было чудо.

Вздрогнул Огонек, поняв, что из камня высунулся огромный орел и вот-вот склюнет посмевшую приблизиться мелюзгу. Перья на его шее топорщились, тяжелый изогнутый клюв чуть обломан на кончике. А Кели не испугался, беспечно показывая пальцем на ужасную птицу:

– Видишь, там голова? Это Повелитель Орлов. Говорят, внутри она пустая, но выложена изумрудами. Потому и глаза у Повелителя горят иногда…

Огонек присмотрелся к пустым глазницам. Жутковато… а уж если полыхнет оттуда зеленым светом – и вовсе беги со всех ног.

– Я уж подумал – настоящая… Ну а там хоть кто-то бывал?

Кели вздохнул:

– Не получается… И боятся, по правде сказать. Говорят, там и летучие мыши живут, злые, с вооот такими зубами! Только они спят днем. Я бы залез… – он покосился на больную ногу, – Куда мне. Ну, может, ты сумеешь? Ловкий…

Огонек ощутил себя большим и сильным. Разве не приходилось ему лазить по камням у рууна? Только вот высота… Поднял голову, и голова закружилась, будто нарочно поджидала момента. Огонек подошел к скальной стене, хмурясь, потрогал ее. Страх… так и жить, позволив ему волочиться следом? Ничего не стоит бояться… Глянул через плечо – Кели взирал на полукровку уже с сомнением. А, ладно! – махнул рукой Огонек. Каменная стена – не пропасть, не веревочный мост. К тому же наклонная, если вниз не смотреть – и не понять, что внизу пустота.

– Ладно… Только как же туда лезть? Не у всех на виду же. А ночью сам говоришь – мыши…

– Так рано утром никто не ходит сюда! – заторопился Кели.

– Что ж, я попробую, – солидно и чуть свысока сказал Огонек. И самому интересно, и Кели приятное сделать… да и прославится на всю Тейит. Уж по камням-то лазить – не привыкать.

На всякий случай выпросил у Атали веревку. Проснулся еще до рассвета. Страшновато было шагать по темному городу, по камню гулко шаги отдавались. Где-то далеко в горах выли акольи – далеко разлетались звуки; гремели сверчки в щелях изгородей и с едва уловимым ушами писком носились летучие мыши, напоминая о тех, что живут в каменной голове.

Добрался, когда уже почти рассвело. Кели ждал в условленном месте – возле самой скалы.

Возле Повелителя Орлов не оказалось больше никого – судя по всему, народ и так сюда не больно ходил. Вот и отлично, никто не помешает. Огонек примерился – и пополз вверх. К левой глазнице было не подняться, гладкий склон. А к правой – вполне, ветер выгрыз в камне довольно широкие ступени. Для ловкого и умелого не так трудно. А проще всего на веревке сверху – но это ж на какую высоту забираться, да и обходить долго! Показать себя умелым и ловким хотелось очень – ну, не покрасоваться перед хромым, конечно, так Кели и не завидует.

Огонек лез, прижимаясь к скале, а ветер поддерживал сзади широкой ладонью – не налетал хлесткими порывами, просто клубился за спиной. Четыре человеческих роста – не особенно высоко… Добравшись до перьев на шее орла, засмеялся – и впервые вниз поглядел. Руки ослабели, и подросток поспешно перевел взгляд вверх, на огромный клюв. Вблизи тот не выглядел настолько уж правдоподобным, и все же столь близкое соседство пугало.

Цепляться за каменные перья оказалось весьма удобно, и Огонек скоро оказался вблизи глазницы, повис, перегнувшись пополам, перевалился внутрь головы. Там было довольно темно еще – солнце вставало с другой стороны. Я сумел! – едва не выкрикнул во все горло. Сообразил, что не стоит привлекать внимание – вдруг кто услышит? Из мешочка на поясе достал крошечный светильник и кремень. Огонь загорелся с одного удара, и полукровка поднял руку повыше, водя глазами по сторонам. Его ждало жестокое разочарование – внутри стены оказались простым серым камнем, и никаких изумрудов. Только на месте, где у живого орла крепился бы язык, лежал пористый черный булыжник с пол-Огонька величиной. Видно, затащили его через замурованный ныне проход.

Раздосадованный, Огонек высунулся наружу, щурясь немного – утро успело в силу войти.

– Слезай! – резко окликнули его снизу. Свесив голову, увидел мужчину со шрамом на лице… узнал – тот, что живет рядом с Кави.

Огонек спустился поспешно, позабыв о высоте, ободрал кожу на локтях и коленях. Пальцы северянина пребольно ухватили его за ухо.

– Что ты там делал, южное отродье?

– Я полез посмотреть, – сказал Огонек, попытавшись оглядеться в поисках Кели. Взвыл – человек едва не оторвал ему ухо.

– Ни один человек не смеет прикасаться к Повелителю Орлов!

– Но я же не знал! – холодея, пролепетав Огонек. – Мне сказали…

– Кто и что тебе сказал?

Зажмурившись, Огонек замотал головой. В носу противно защипало – теперь боялся открыть глаза, чтобы не потекли слезы. Не боли – обиды. Кели – понимал все? И удрал, заметив этого воина?

– Мне сказали, что голова изнутри выложена изумрудами. Я захотел проверить…

– Изнутри, говоришь? Ничего, когда полетишь со скалы, узнаешь, какого цвета у тебя мозги!

– Как… со скалы? – пролепетал Огонек.

Тот не счел нужным ответить.

Пожалуй, Огонек испытал бы разочарование, если бы разговор Сильнейших Тейит достиг его ушей. Ни грома, ни молнии, разве что Лайа сидит в кресле неподвижно, будто проглотила кол. И лицо соответствующее. А за окном – чудесное утро, уже переходящее в день, небо легкое-легкое, и единственное золотистое облако отращивает длинный хвост и плывет к горизонту.

– Я удивляюсь тебе и считаю, что тебя настигло временное помутнение рассудка, – Лайа с явным сожалением произнесла слово «временное». – Это лесное отродье обосновалось в городе, как среди тех полуживотных, по всему явно равных ему! Оскорбление Дома Светил, а теперь и…

– Никто не знает об этом, кроме Тилави, – ровно проговорил Лачи. – Он будет молчать. Дорогая, ты же сама понимаешь – пусть бы хоть гнездо себе свил в голове Повелителя Орлов, полукровка нам нужен.

– Он должен быть наказан! Не лишением жизни, но как-нибудь иначе.

– Тилави и без того перепугал его до полусмерти. О наказании станет известно другим, начнутся ненужные разговоры – почему осквернивший запретное до сих пор жив и здравствует?

– От него одни неприятности!

– Что делать – пока нам остается только терпеть, – тонко улыбнулся, – И посуди сама – для существа, воспитанного дикарями и юва, он удивительно умен. Ему ведь не четырнадцать весен, моя дорогая… по уму не больше двенадцати, если не меньше – когда он потерял память? И до этого толком не видел людей. Но мальчик умеет соображать и учиться. Вот только пока он маленький дикаренок.

– Хорошо, ты меня убедил, – раздраженно произнесла Лайа. Негромкий голос Лачи убаюкивал, словно журчанье ручья в жаркий день.

Понурый, Огонек сидел у себя в комнате и не знал, что и думать. В глубине души утешал себя – мало ли кто что скажет в сердцах? Если б хотели убить, уж точно не привели бы обратно в Ауста! Да и посудить здраво – такая приманка для любого мальчишки эта голова! А там внутри – подумаешь, ценность, только один булыжник!

Посланного за ним человека встретил, окончательно успокоившись. А обнаружив, что привели всего-навсего к Лайа, а не куда-нибудь в страшный каменный мешок, почти повеселел. Благо, и встретили его не приговором, а всего лишь нравоучениями.

– Неужто я сделал что-то ужасное, элья? Наверняка мальчишки лазают туда целыми толпами!

Лайа на миг потеряла дар речи.

– Тебе не известно понятие запретного места?

– Известно. Места, куда нельзя было ходить, обычно были ловушками – только дурак пойдет!

– Тебе четырнадцать весен – никогда не поверила бы! – холодно говорила Лайа. – Мальчишки восьми годов от роду умнее в два раза.

– Поставьте их на мое место и посмотрите! – огрызнулся Огонек, не зная, что повторяет увещевания Лачи, только на свой лад.

– Очень удобно искать оправданий в собственном незнании.

– Но я и в самом деле не знаю! И не собираюсь оправдываться!

– А зря. Ты многому научился на юге, я вижу. Только совсем не тому, что следует. Если бы не… – она осеклась, только губы шевельнулись, договаривая беззвучно.

– Что?

– Не ты задаешь здесь вопросы. Ступай, ты свободен.

«Чтоб тебя крыса тяпнула!» – не сдержался полукровка, прошипел пожелание в сторону дверного занавеса. Лайа умеет читать мысли? Вот и превосходно. И без того каждый раз морщится едва заметно, стоит ей завидеть полукровку. Так хоть будет за дело.

Вернувшись в Ауста, забрался на подоконник, как обычно делала Атали, завернулся в шионте, хоть было тепло. Смотрел на оголтело носящегося над оградой козодоя – очень хотелось бросить в него камнем, чтобы не мелькал перед глазами… Но далеко. Когда появилась девчонка, не сразу вспомнил – на этот час договаривались выбраться посмотреть какие-то фрески. Совсем позабыл.

– Пойдем? – прощебетала Атали.

– Спасибо, не хочется, – хмуро откликнулся он, поплотнее укутался в накидку. Мог бы, и на голову бы натянул… Но не при Атали же. Отвернулся, порадовался, что козодой улетел.

Девочка ушла, обиженная, что он глядит волком. А Огонек все вспоминал Кели… Не маленький ведь тот. И он – знал, не мог не знать. Но ведь Огонек помог ему – неужто тот сознательно хотел его смерти? Вряд ли…

Вспомнилась дорога в Тейит, равнодушные лица… Им было все равно, спутникам Элати. А Кели было любопытно… больше он не нашел бы того, кто полез. Всего лишь любопытство, не что иное.

– А! – со злостью треснув кулаком о подоконник, Огонек взвыл от боли.

Ила скоро узнала про историю с Повелителем Орлов – Лайа позвала к себе няньку и отчитала сурово, так что в груди молодой женщины едва-едва не вспыхнуло желание устроить ответную отповедь. В конце-то концов, она ничем не обязана Сильнейшей Обсидиана!

Однако Иле ведь доверили присматривать за Огоньком… а она плохо справляется со своими обязанностями. Движимая заботой о полукровке, поспешила к нему.

– Пойми, тут для всего есть свои правила, – увещевала Ила. – Никто не желает тебе зла – в конце концов, тебя не наказали за ту нелепую выходку… и особо не рассердились, похоже. Неужто необходимы другие знаки расположения к тебе Высших?

– Нелепую… Знаки… Лучше бы рассердились. Когда стоишь так… а на тебя смотрят, будто ты не достоин даже презрения…

– Тебе просто кажется так. Они вполне доброжелательно настроены к тем, кто им служит.

– Я не хочу никому служить!

– Тогда тебе надо в лес, мальчик. Иначе как ты проживешь? Даже попросту обрабатывая землю, ты будешь служить Тейит.

– Всей Тейит – я согласен…

– Такой смешной… Зачем ты ВСЕЙ Тейит?

«Может, и нужен!» – с непонятной для самого мрачной гордостью подумал подросток, – «Ведь они уже не раз намекали, что я несу в себе нечто ценное!»

– Так хочется почувствовать себя особенным?

– А тебе не хотелось бы? – ощетинился, – Ты… Лиа говорила, в юности ты была смелой!

– Мальчик, ты уверен, что Лиа была бы рада видеть тебя рвущимся на рожон, лишь бы доказать кому-то чего-то? Неужто так туго пришлось на юге? – печально сказала она.

– На юге… и в башне, и тут… я хочу сам хоть чего-то стоить, ты понимаешь?! Дикари… может, и благодарны были за спасение Белки. Но я ушел от них. А так… всюду чужой…

– Неужто мы мало любим тебя? – потянулась обнять.

Увернулся, запоздало подумав – не обидел ли?

– Не мало… Прости. Но я… хочу быть человеком. Достойным не только любви, но и уважения… любить можно и кошку.

– Неужто я, Лиа, Кави, Кираи видим в тебе лишь кошку? И те, кого ты лечил? Неужто и для родителей ты был… кошкой?

– Для них… они погибли, – Огонек опустил голову. – А вы… я хочу быть достойным, ты понимаешь? А так… я никто!

– Дурак ты! – сердито сказала молодая женщина, и сквозь обличье ласковой мудрой няньки проглянула былая девчонка. – Себя измотаешь без толку, расстроишь бабушку – а чего добьешься?

– Уважения к самому себе! Тебе легко говорить, ты не была… подобранным забавным зверьком!

– Пошли по кругу, – вздохнула Ила.

Поставила на стол узорную миску с темным ароматным супом – в бульоне плавали алые ломтики овощей и полоски тонко нарезанного лука; положила рядом пропитанную соевым маслом лепешку.

Опершись рукой о подбородок, наблюдала, как Огонек ест.

В голове крутилось – бедный… сколько он перенес… с ним были жестоки на юге…

А Огонек думал отнюдь не о прошлом. Первоначальное намерение разобраться с не в меру любопытным Кели угасло, оставив послевкусием терпкую горечь. После ухода Илы, стараясь быстрей пережить обиду, уткнулся в свитки – и со злости начал совсем скоро разбирать знаки. Несказанно обрадовался, осознав, что почти бегло читает. На радостях выбежал на улицу – всему свету поведал бы о своем достижении, но поделиться мог разве с Ивой и Сули – остальные заняты были, днем-то, и Лиа сидела с кем-то из больных.

Спустился на уровень вниз от Ауста, поддевая ногой камешки, зашагал вдоль каменной изгороди. Улыбался бессмысленно, бессознательно отмечая мелочи – шмель над репейником кружится, гудящий, увесистый, а рядом маленькая белая бабочка, крылышками подрагивает, словно пытается отогнать шмеля от своего цветка.

– Эй! – окликнул незнакомый подросток. Огонек оглянулся – вот он, окликнувший, сидит на невысокой каменной стене, и улыбка у него нехорошая. А рядом еще двое.

– Это ведь ты полукровка с юга?

– Ну да, – насторожившись, откликнулся Огонек.

– Понравилось быть подстилкой? – глумливо спросил один.

– С чего ты взял? – растерялся полукровка.

– Ха! Не пытайся отвертеться, теперь все равно не выйдет! Куна из Хрустальной ветви слышал разговор отца с Лайа!

– Но никто не мог так сказать… – еще больше растерялся он. – Это же чушь. Вы что-то не поняли…

Вспомнил Атали. Бездна… словно жизнь в Астале клеймо поставила у него на лбу!

Повернулся, намереваясь отправиться восвояси. Но один из подростков спрыгнул со стены и заступил дорогу.

– Куда ты торопишься? – скривился презрительно. – Наше общество тебя не устраивает? Хочешь… помечтать в одиночестве о том, как прекрасно жилось на юге?

– Дай пройти! – сказал Огонек, чувствуя, как из всего тела вырастают колючки.

– Да пожалуйста! Улица свободна! – посторонился, окатив Огонька столь мощной волной насмешливого презрения, что тот почувствовал желание втянуть голову в плечи… как черепаха.

– Ясно, почему ты с Атали сдружился! Такая же девчонка! – они снова расхохотались.

Представил, что сделал бы с ними оборотень… испугался, как воочию увидев кровь и неподвижные растерзанные тела, в которых оставалось мало человеческого. Ощутил злость на себя и ненависть к тому, на юге – почему ему все дается легко? Перед ним расступаются сами… и никому не придет в голову хотя бы прошептать недоброе вслед – может услышать.

Прогулка была испорчена, и хотелось скрыться от всех. Недавнее желание поделиться радостью без следа растворилось в совсем южной ярости – и от горечи следа не осталось. Жалел об одном – сколько угодно злись, разве того самого шмеля напугаешь… и то вряд ли, он глупый и слишком в себе уверен. Жало есть, крылья есть – что еще надо?

Упал на кровать и ждал ночи – ночью легче, ночью никто никого не видит.

Первые звезды на небе зажглись, когда в темноте услышал – одновременно – два голоса: «Думаешь, станешь по-настоящему сильным?» и «Хорошо мыши дружить с энихи!»

Сел.

– Я ничем не хуже тебя! – выкрикнул в пустоту.

– Что тебя беспокоит, мальчик?

Огонек даже не думал, что может о таком говорить с Лиа… но не удержался, слишком горька была обида. Начал Тейит домом считать… и как же теперь ходить по улицам, если грязь летит из-за каждого забора? Рассказал, захлебываясь собственным горем.