Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

– Пошли! – схватил его за руку и потащил за собой с такой скоростью, что Огонек едва успевал смотреть по сторонам. Подросток совсем растерялся – как держаться с тем, кто от гнева в один миг переходит к веселью? Кайе впихнул Огонька в длинное узкое здание, где были стойла. Там размещались верховые животные, такие же, как те, на которых сюда приехали.

– Это грис, их так называют. Выбирай!

– Э… я не знаю, али… а какой посмирнее?

– А, они все бешеные! – он засмеялся. – Бери эту белую…

Грис недоверчиво потянулась к Огоньку, принюхалась и фыркнула ему в ухо. Огонек протянул руку и осторожно погладил ее по морде.

Южанин тем временем обошел вокруг Огонька.

– Нет, не годится.

– Что не годится?

– Волосы. Длинные, все на глазах будет. Сейчас тесьму принесу.

– Погоди! – качнулся к нему Огонек, и, замирая от страха, попросил:

– А что-нибудь мне… так много людей, и все смотрят… – он замялся, подбирая слова, и упорно разглядывал почти зажившую царапину на щеке айо.

– Вот глупый. – Тот понял его, пообещал:

– Сейчас! – испарился, оставив одного в компании подозрительно смотрящих грис.

Огонек тоже подозрительно на них покосился, и отошел. Большие зверюги, копыта острые! Спрятался в углу на всякий случай. Прятаться, становиться незаметным он умел хорошо.

– А вот и я, мои красавицы! – прожурчал мягкий женский голос. На пороге стояла женщина, полная, смахивающая на служанку. Кофточка-челле ее была украшена пестрой вышивкой – черно-желто-красными бабочками. Осторожно покрутив головой, незнакомка заулыбалась и направилась к стойлам грис, на ходу развязывая мешочек. Огонек видел, как она высыпала на ладонь бледно-желтые кубики и протянула руку к морде ближайшей грис, которая сразу оживилась. И другие заволновались, потянулись к женщине, пытаясь дотянуться через перегородку стойла. Первая грис уже хрумкала этими кубиками, и блаженство разливалось по ее морде – так, во всяком случае, показалось мальчишке.

– А можно и я? – спросил, подойдя сзади. Женщина едва не выронила мешочек, поняв, что ее действия не остались незамеченными. Но, осознав, какими просящими глазами смотрит мальчишка, как робко держится, готовый к грубому слову, снова раздвинула губы в улыбке.

– Ну, держи… – протянула ему сумку с кусочками золотистого сахара. – Пена вот… умница! И Закат – тот, золотой, и вот, Буря… черная.

Огонек робко протянул Пене на открытой ладони кусочек сахара. Мягкая морда ткнулась в руку, пощекотала кожу. Пена взяла кусочек губами, лизнув при этом его ладонь, сгрызла сахар и издала ржание-трель. Восхищенный Огонек погладил ее морду сбоку. Кобылице-грис это явно нравилось. Она игриво куснула его, прося еще лакомства. Огонек дал ей еще сахара…

– Эниль! – заорал кто-то от двери, и мешок с сахаром лопнул, окутавшись облаком белой пыли.

Огонек подскочил и шарахнулся в сторону, в дальний угол.

– У Бури всю ночь судороги!!! Ты что, убить их намерена, да?! – Эниль взвизгнула, словно девчонка, и вылетела из конюшни, прихватив остатки мешочка – рваные лоскуты. Кайе повернулся к Огоньку. Глаза полыхали – словно у дикого зверя.

– А ты что? Тоже рад покормить?!

– Я… янне… Я не думал, что это плохо… им нравилось… – испуганно пролепетал Огонек, попробовал шагнуть назад и ощутил под лопатками стену.

– Ну да, конечно, им нравится! Так они скотины безмозглые! И Эниль не лучше! – презрительно фыркнул тот. – Болеют они от этого, ясно? А привязываются к сахару так, что без него не могут потом. Сестричка Эниль защищает зато… Иначе она бы давно рыбок кормила! Собой! – Отошел к стойлу, – Иди сюда! – позвал он уже весело.

Огонек подошел на несгибающихся ногах.

– Я все понял, али. Я больше не буду… – сказал покаянно.

Тот набросил ему на плечи широкий шарф из легкой полупрозрачной ткани, притянул к себе, сказал:

– Сейчас я тебя так замотаю в него! Давай сюда свою гриву! Их и не связать толком, такую охапку.

Огонек подставил голову. Длинные – почти до пояса – волосы вились крупными кольцами.

– Ай, какая шкурка! – дразнящее пропел Кайе. – Вот за нее тебя просто отлично ловить! Он не больно-то нежно соорудил Огоньку что-то вроде косы, перекрутив, скрепил ее тесьмой на затылке, потом приладил шарф на волосах, накинул на плечи; свободный конец вручил мальчишке:

– Раз так боишься чужих – пожалуйста, прячься!

– Какое чудо, – выдохнул Огонек, кончиками пальцев гладя шарф. – Из чего, али?

– Паутина такая, от золотых пауков. Спроси Киаль, если интересно.

Быстро оседлал Пену и Бурю. Вывел наружу. Смерил найденыша взглядом и подбросил в седло. Тот задышал часто, вцепился обеими руками.

– Ты что, и узды в руках не держал? – спросил южанин, смотря на полукровку, как на шестиногую грис – ошалело.

– Нет, али…

Кайе тихонько выругался.

– Так. Тогда просто сиди, за седло можешь держаться, если что – хватай ее за шею. Она понятливая, не сбросит. Я пока стороной тебя провезу, по окраинам, а то начнешь от народа шарахаться. Главное, если свалишься, копыт берегись – они у грис острые. Йии! – он сорвался с места, полетел по дорожке. Пена понеслась за Бурей. Какая уж тут осторожность!

Огонек тихо визгнул, вцепился в седло и зажмурился от страха… Он не видел Асталы, он вообще ничего не видел – только белую шею Пены, когда осмеливался приоткрыть глаз – и тут же снова зажмуривался.

Но, когда прошло время – довольно много – он осознал, что не падает, и бег у Пены довольно ровный. Тогда осмотрелся чуть. Они скакали по вымощенной белыми плитами дороге. Ни одного дома, и места почти дикие… разве что лес ухоженным кажется. Меж листьев ветки, протянутой вдоль дороги, возникла серебристо-черная мордочка зверька – вроде того, что Огонек видел, выбравшись из реки.

Огонек вскрикнул восхищенно, просияв – теперь зверек не мог испугать его, забавный и любопытный.

– Хочешь такого? Они понятливые!

Огонек не успел ответить. Айо выпрыгнул из седла, подлетел к дереву, ухватился за ветку – и стащил зверька вниз за полосатый черно-белый хвост под отчаянные вопли.

– На! Крепче держи, а то вырвется. Смотри, они проказники страшные! – С этими словами Кайе впихнул пленника в руки Огонька, вскочил в седло и снова направил грис вперед по дороге.

Подросток с трудом закрыл рот.

– А… это…

Зверек тяпнул мальчишку за палец. Сильно, до крови. Вскрикнув, Огонек выпустил пленника – а грис рванулась вслед за скакуном Кайе.

Огонек одной рукой держался за шею грис, а другую поднес ко рту, пытаясь остановить кровь.

Зря. Потому что на следующем повороте он вылетел из седла. Успел увидеть огромный пень, увенчанный острыми зубьями – ощерившись, пень изготовился принять мальчишку…

«Мама»… – успел подумать невесть откуда взявшееся слово – и вспышка темного огня на миг лишила сознания. Пошевелился – что-то пыльное…теплое… нет, горячее! Он лежал в середине кострища, недавно прогоревшего – так показалось вначале. Потом сообразил, что нет пня.

– Поднимайся! Ты цел? – Кайе протягивал ему руку.

– Да, али! – Огонек вскочил. – Что это было? – растерянно спросил. – Мне почудилось, там был такой страшный пень…

– Не почудилось.

– А где он?

– Сгорел. Так бездарно окончить дни… я же защиту тебе обещал!

– Оххх… – Огонек сглотнул колючий сухой комок. Бабочка там, в саду… – Мейо Алей…Ты… Ты сам…

– Я.

– Прости, я не умею ездить верхом, – прошептал Огонек еле слышно, стараясь скрыть дрожь.

– Научишься. На сегодня хватит, не против? – он улыбался.

– Это и есть твоя сила, али? – шепотом спросил Огонек, отводя взгляд от выжженного круга.

– Примерно, – Кайе взял его за руку. – А ну-ка, посмотри на меня.

Огонек вскинул глаза – был он испачканный сажей, но при этом бледный до зелени. Кайе со вздохом выпустил его руку. Произнес почти жалобно:

– Хоть бы спасибо сказал, а не трясся! Разве я что сделал тебе?! – и повернулся к Буре. Огонек принялся вскарабкиваться на белую грис. Ему было неловко настолько, что он предпочел бы на месте этого пня оказаться.

Вернулись – грис бежали неторопливой рысцой. Недалеко от стойл мальчишки вновь встретили Кьятту.

– Тебя зовут старшие, – Огонька он вообще не замечал. – Иди. Я отведу грис.

– Возвращайся туда, в комнаты, ладно? – Кайе дружески кивнул Огоньку и убежал.

Огонек, немного прихрамывая, пошел за Къяттой.

– Тебе чего? – холодно спросил тот.

– Я не знаю, куда идти, Сильнейший. Плохо запомнил.

– Не моя забота. Брысь.

Огонек поспешил прочь, опасливо озираясь. С трех сторон его окружали белые стены домов – или одного дома, разделенного на части? – а с четвертой высилась пышная живая изгородь, над которой гудели оранжевые шмели. Дом и сад теперь уже не производили впечатление огромного – но очень не хотелось забрести куда-нибудь, откуда вышвырнут с криком, а то и ударят. Подросток бродил по одной и той же дорожке взад и вперед, чутье подсказывало ему, куда предположительно стоит направиться, но Огонек не решался. Поэтому вздрогнул и обрадовался одновременно, когда меж веток мелькнула легкая девичья фигурка.

Девушка бежала, позвякивая тоненькими браслетами – подросток опознал в ней одну из служанок Киаль. Больше он мог бы обрадоваться разве что самой Киаль.

Девушка заметила Огонька.

– Здравствуй, – нерешительно сказал он, чувствуя себя не в нужном месте врытым столбом. – Ты меня помнишь?

– О, я тебя помню! С такой-то гривой! – она рассмеялась. Смеялась она почти как Киаль. – А ты чего тут? Здесь женская сторона. Решил подружку себе подыскать? – подмигнула ему. – Так не стесняйся! Ой, ты снова весь перемазанный!

– Я заблудился, – смущенно поведал Огонек. – Не проводишь?

– Тебе куда?

– К покоям Кайе-дани.

Девушка посерьезнела.

– Я провожу… Только не до конца. Сам дойдешь.

– Боишься его?

– Конечно, я не девочка с улицы, а служу его сестре, и все же стараюсь на глаза не попадаться лишний раз. Но с ним можно ладить, по правде сказать, некоторые умеют… зачем он тебя взял?

– А что, это столь необычно?

– Напротив… раньше было обычно. Но все полагали, он уже покончил с мыслью брать слабых к себе в дом.

По коже пробежали мурашки. Огонек вспомнил слова «Об этом ты от меня не узнаешь»…

– А другие, они… – начал было Огонек, и осекся. Не надо знать. Лучше не знать.

– Проводи, пожалуйста, – попросил он.

Доведя Огонька до края садовой дорожки, девушка остановилась:

– Напрямик, и на месте окажешься.

Неожиданно погладила подростка по голове:

– Хороший… пушистый. Беги! – и сама убежала, показавшись Огоньку похожей на огромный оживший цветок.

– Охх… – мальчишка потер висок, измазав лицо сажей. Решительно зашагал к уже почти знакомым ступеням.

– Кайе? – позвал шепотом, заглядывая в дверной проем. Никого. Тогда Огонек храбро шагнул внутрь, присел на краешек невысокого узкого сиденья. Ногой потрогал лежащую на полу шкуру – мягкая, золотистая. Почти набрался смелости устроиться прямо на ней, но человеческая фигура появилась на расстоянии вытянутой руки.

Огонек сразу понял, что стоящая в проеме женщина – мать Кайе, хотя они были мало похожи. Но – округлые черты, движения мягкие… Интересно, а Къятта – сын ее, или другой женщины, подумалось Огоньку. Она еще молода… кажется. И цвет радужки яркий… подросток уже знал – как у многих южан.

Кожа ее была цвета темного меда, волосы удерживал широкий золотой обруч – гладкий, ничем не украшенный, длинное просторное одеяние из бледно-голубой ткани скрывало фигуру. Женщина подошла к Огоньку, поспешно вскочившему, положила руку ему на плечо и всмотрелась в глаза. Огонек залился краской, потом побледнел. Вспомнил – Кайе говорил, его мать может видеть в душах…

– Как твое имя? – неожиданно резко прозвучал ее голос.

– Я не помню, элья… ала, – поправился Огонек.

– Как звали родителей? – его словно колючей лианой хлестнули по лбу, а потом он начал проваливаться в мягкую полутьму. Отчаянно замотал головой, пытаясь удержаться – он не хотел повторения, как тогда, с тем человеком, он не хотел перестать быть собой…

– А ты можешь сопротивляться? – удивленно проговорила-пропела женщина, и мальчишка снова ощутил удар. На сей раз Огонек не удержался и начал падать в темноту… но приземлился на чьи-то руки и услышал рассерженное шипение.

– Мать моя, не тронь то, что принадлежит не тебе!

– Ты мой сын, – отозвалась женщина еще властным, но поблекшим голосом.

Кайе вскинул голову, осторожно поддерживая за плечи Огонька:

– Я твой сын. Но помни, кто ты и кто я кроме этого!

По легкому ветерку Огонек догадался, что женщина покинула комнату.

– Прости, – пролепетал он.

– За что, глупый? – голос Кайе был мрачным. – Больше она не посмеет…

– Я не хотел… не надо ссориться из-за меня, – пробормотал подросток испуганно.

– Ссориться? – Кайе пальцем прижал уголок рта. – Как ты представляешь это себе? Она моя мать, но не больше того.

– А я любил свою мать, – неожиданно для себя сказал Огонек. Кайе так и впился в него взглядом, но Огонек беспомощно покачал головой.

Глава 11

Ночь выдалась светлая – множество мохнатых звезд срывалось, падая в чащу. А чаща вся хрустела, пищала и ревела на разные голоса, более звонкая ночью, нежели днем. Из зарослей древовидного папоротника показались два молодых зверя. Подростки-энихи, блестяще-коричневые, сильные, неуклюжие немного. Дети одной матери или разных, случайно встретившие друг друга. Вместе им было легче охотиться. Здесь они появились недавно, однако успели освоиться.

Еще один энихи, черный, куда крупнее, скользнул мимо ствола, выслеживая молодых хищников. Только глаза отличали его от прочих зверей – у кана-оборотней радужка сохраняет цвет человеческой, а глаза Кайе были синими. Хоть юноше не сравнялось еще шестнадцати весен, в зверином обличье он оказывался взрослым, чудовищно сильным. Энихи взрослеют раньше…

Подростки-энихи учуяли соперника, глухо зарычали на чужака, обнажая клыки, забили хвостами по бокам. Черный зверь стоял неподвижно. Двое коричневых начали обходить его с боков – в одиночку они не решились бы схватиться со взрослым, но их было двое – и территорию молодые хищники считали своей. Гибкое коричневое тело мелькнуло – навстречу ему взвилась черная масса. Два хищника завозились на земле – схватка была недолгой. Вопль раненого зверя оборвался; черный развернулся ко второму противнику. Прыгнул, зубы впились в бедро, разрывая мышцы, ломая кость.

Коричневый исхитрился вырваться и шарахнулся в заросли, оставляя широкий кровавый след.

Черный не стал преследовать. Одинокий, раненый – подросток не проживет долго.

Проснувшийся Огонек повел носом, прежде чем открыть глаза, почуял что-то неладное, тревожное. Вскинулся, испуганно озираясь – запах крови он не спутал бы ни с чем.

– Держи! – рядом с ним упала мохнатая лапа, с когтями, равными по длине половине его пальца.

Вскрикнув, мальчишка отодвинулся к стене. Он видел убитых животных в башне… но огромная коричневая лапа энихи рядом…

– Убери, пожалуйста! – зажмурился он. Кайе сердито повел плечом: как угодно.

– Почему ты все время вздрагиваешь, всего боишься? – спросил с досадой. – Всего вообще?

– Прости…

– И перестань извиняться за любое слово! Хочется взять тебя за шкирку и потрясти, чтобы выбить эту дурь! – уселся на край каменной массивной кадки, в которой рос папоротник в треть комнатки величиной. – Ну, говори, чего ты боишься?

– Не знаю, али. Всего… грома, темноты, нихалли… – сидел сжавшись, неловко, не зная, куда смотреть и едва не на нос натянув покрывало.

– Почему ты такой?

– Не знаю… – тихо и потерянно.

– Ты совсем ничего не помнишь? – прозвучало наивно, Огонек даже улыбнулся – кто бы спрашивал… А тот поднялся, брови чуть сведены – думает.

– Все это чушь. Со мной можешь ничего не бояться.

«Кроме тебя», – подумал мальчишка и отвел взгляд.

Кайе всегда любил утренние тренировки – хоть много двигался в зверином обличии, нравилось заставлять мышцы трудиться, нравилось одерживать верх в учебных пока поединках. Только старшего брата ни разу не победил, и это вызывало досаду.

После, остыв немного, часто располагался у него… и сейчас. Кайе злился – брат провел тренировку намеренно жестко, холодно и презрительно давая понять, что младшему еще многому надо учиться. Подумаешь, зверь энихи! Мальчишка. А теперь Къятта сидит, прислонившись к стене, чуть набок склонив голову, и вздрагивает уголок рта в усмешке:

– Малыш, ты взял это чучело мне назло?

– А ты все командовать любишь… А потом… он мой, и отстань.

– Твой? Хочется подержать в руках очередную хрупкую безделушку? Приятно сознавать, что можешь разбить ее в любой миг?

– Тебе-то что… – посмотрел на брата, на недобрую улыбку его, и взорвался: – Тебе-то чего не хватает?!

– Тихо, – ладонью закрыл ему рот, опрокинул на мягкую шкуру. – Развлекайся, котенок, – недобро прищурился. – Только потом не прибегай ко мне мебель ломать.

– Пусти, – дернулся, но старший умело держал – не вырвешься, разве что захочешь себе руку выдернуть из сустава.

– И подумай еще, – продолжил Къятта, – Про кого-то из полукровок в свитке Тевеерики сказано.

– Байки старые.

– Может, и так. Только что ж ты уканэ, того, что ему память читал, поспешил в Бездну отправить?

– Амаута! – выругался Кайе, и снова рванулся. Старший прижался губами к его губам и отпустил.

– Играй… дикий зверек.

* * *

Рубиновый браслет охватывал предплечье – прохладный, несмотря на жаркий цвет камня. Грис послушно бежала по улочкам; Къятта даже не направлял ее, так, еле трогал повод. Ждал, пока кровь скажет – вот. Ремесленники застывали на месте, более проворные успевали спрятаться. Все правильно, для того и браслет на руке, чтобы могли заранее увидеть. Все равно от судьбы не скрыться, да и не знает никто заранее, где именно появится посланец Хранительницы в эту луну и кто им будет на сей раз. Порой посланцы и в собственные кварталы заглядывали, с неохотой, правда.

Для Башни обычно не брали детей и женщин, хотя тут уж как кровь повелит. Бывало и такое. Къятта остановился перед калиткой – возле нее согнулся в поклоне человек немолодой, но крепкий, почти без седых волос.

– Ты кто?

– Мастер Шиу, Сильнейший. Горшечник…

Жена Шиу смотрела с порога, откинув кожаный полог, и, кажется, не дышала. Къятта прислушался к собственным ощущениям – подойдет, но… не лучший. Легонько толкнул в бок свою грис и поехал дальше. За спиной послышались сдавленные рыдания женщины – вот дуреха, плакать от счастья!

Нужного нашел на следующей улочке. Около тридцати весен, рослый, с правильными чертами – Башня будет довольна.

– Следуй за мной.

Избранник Хранительницы подчинился, опустив голову. Попробуй противиться Сильнейшим – вся семья прямо тут ляжет. А ведь бывало, думал Къятта. Противились… вставали на защиту своих, дурачье. Словно мы зла желаем Астале. Тогда на улицы выходили воины-синта…

Довел человека до Башни, передал стражникам и служителям. Знал – ему дадут айка, в который подмешана настойка дурманящей травы, и даже рук связывать не станут – сам прыгнет с высоты. Скоро уже. Поначалу запоет ули, ей ответит маленький барабан – а потом и Башня вздохнет полной грудью, заговорит, разбуженная.

Улыбаясь собственным мыслям, проследовал обратно. Можно остаться и посмотреть, да нового ничего – это брат любит наблюдать за полетом и пробуждением Башни. Приотворив губы, следит, щеки горят – и, кажется, завидует летящему человеку. Ладно, ума хватает не пробовать самому, и без того есть что подарить Астале.

Улыбка сменилась задумчивостью. Дед прав… и все же присутствие полукровки в доме – словно жужжание невидимого комара над ухом. Нудно и ничего нельзя сделать. Лучше, чтобы мальчишка убил это чучело своей рукой, и лучше побыстрее. А то ведь привяжется.

Парнишка продавал птиц – сидел на камне в окружении клеток, вертя в пальцах щепочку. Къятта заметил парочку ольате, каменных горихвосток, синего дятла – подивился: мальчишка умеет не только ловить птиц, но и находить редкости. Тот встал, открыл дверцу высокой клетки, пальцем погладил головку дятла.

Неприятный ток пробежал вдоль позвоночника Къятты – парнишка походил на его младшего брата. Кайе был крепче, сильнее, но сложен – один к одному, и двигался так же мягко. И волосы у этого – короткие, всего-то до плеч. Немного длиннее, чем у Кайе.

Подъехал ближе, остановил грис. От пристального взгляда парнишка поежился и только потом обернулся. Другие черты, но сходство и впрямь имелось.

Судорожно сглотнув, птицелов уставился на рубиновый браслет. Сделал шаг назад в первом порыве – бежать. Но то ли страх, то ли здравый смысл подсказал, что лучше остаться на месте. А может, попросту двинуться не смог – бывает от ужаса. Къятта досадливо поморщился – совсем забыл…

– Не пугайся. Башня уже получила свое. – Снял знак Хранительницы, убрал с глаз.

– Тебе нужны птицы, али? – прошелестел продавец. – Бери любую…

– Не птицы. Иди со мной.

Начавший было успокаиваться, тот снова оцепенел от страха, темное пламя почуяв в голосе и во взгляде. Но нашел в себе силы спросить:

– Али, что будет с моими птицами? Если я не вернусь, позволь сейчас выпустить их…

Эта нелепая забота насмешила. Къятта на миг почувствовал симпатию к птицелову – собирается умирать, а думает о питомцах.

– Веди себя хорошо, и вернешься. Но можешь выпустить, если не жаль труда.

У излучины реки Читери людей сейчас не было – на воде покачивались узкие остроносые лодки, привязанные к колышкам на берегу. Песок – мелкий, золотистый днем, но темный темнеющий сейчас, на закате. Плеск реки, да шорох кустарника – и порывами налетающая тишина.

Къятта обернулся к своему спутнику, который послушно следовал за грис, спрыгнул наземь, примотал повод к ветвям кустарника. Бессловесность, покорность… такие самой судьбой созданы быть жертвой. Но мальчишку можно понять – не хочется оставлять этот мир. Шагнул к продавцу птиц, нажатием руки заставил стать на колени. Стянул его волосы, зажав в кулаке. Стремительным движением извлек нож. Парнишка не вскрикнул, лишь смотрел на закат остановившимися глазами. Лезвие сверкнуло, отсекая короткий хвост из волос.

– Так лучше, – Къятта удовлетворенно посмотрел на дело рук своих. Сходство стало гораздо больше – а черты лица в красноватом вечернем свете не так явственно бросаются в глаза.

Можно и перепутать… Только Къятта не спутает никогда. Он отличает следы брата, когда тот в обличье энихи… и понимает его лучше, чем кто другой. Но нелепый заморыш-полукровка, которого приходится терпеть… сжал пальцы, удивился, услышав вскрик боли. Ах, он все еще держит… Отпустил.

Мальчишка-птицелов будет вести себя хорошо. Сперва из страха, потом – из благодарности, поняв, что останется жить. Къятта поднял голову – глядел в небо, на пронзающего облачную дымку орла. Тоже хищник… но такой далекий от всего земного сейчас. Первоначальное желание выместить на мальчишке свое раздражение от домашних неприятностей угасло. Перевел с парящего силуэта взгляд на свою жертву, чуть усмехнулся, беззлобно. Слишком легкая добыча не всегда по нраву охотнику… Так просто сделать все, что угодно. Но как иначе – не может детеныш йуки противиться волку. Чуть заметная морщинка пересекла лоб – а с братишкой нельзя допускать и тени сомнения или жалости. Он признает только силу; стену, которую не сдвинуть с места, цепь, которую не порвешь.

Жаль.

Поддавшись порыву, сказал:

– Дай руку.

В конце концов, сегодня выдался хороший день. Башня-Хранительница. И этот парнишка, такой забавный со своими пернатыми приятелями…

Чуть выше локтя наметил острием ножа линии, прорезал кожу неглубоко. От сока горного молочая кровь остановилась мгновенно. Осталось втереть в порезы алую краску, флакончик всегда при себе носил. Не встретятся больше, скорее всего, но все же знак покровительства Рода защитит, если что.

– Через полтора года ты станешь взрослым, – говорил дед, и добавил, прищурясь, как бы нехотя: – Семнадцать весен дают много прав и обязанностей.

– Право выхода в круг… и право оказаться в Совете?

Дед словно и не расслышал.

– Сегодня появишься там перед всеми. Шары льяти скажут, что ты такое сейчас…

– Да, дедушка. Почему сейчас?

– Сегодня твои звезды на небе, – проговорил тяжело, добавил: – А Совет… – Ахатта снова помедлил, – Помни – его всегда возглавляет Сильный, но не всегда Сильнейший. Надо быть еще и мудрым.

И, заметив, что внук уже почти стоит на пороге, прибавил:

– Одежда, Кайе. Не то, что сейчас на тебе. И не хмурься – традиции стоит соблюдать.

– Да, дедушка, – он вздохнул. Придется…

Несколько часов спустя появился в полутемной зале Дома Звезд, сделанной по форме ущербной луны. На плечах Кайе было длинное одеяние темно-красного цвета; даже мальчишкой перестал казаться в нем, хоть, поглядев на выбор цвета, поморщился не один из членов Совета. Темно-красный… айо Тииу. Ну что же, свои предпочтения и планы внук Ахатты заявил открыто. Хоть и не в меру нагло.

Держался уверенно, и вместе с тем – явно спешил покинуть это пышно украшенное помещение и оказаться снаружи. Навстречу, встряхнув короткими волосами, поднялась Шиталь, гигантская белая волчица-инари. Сильнейшая. В обличье человека, разумеется.

– Приветствую, младший.

Он сдержанно поклонился, глядя перед собой. Сначала ей, потом остальным. Поймал взгляд Къятты, скрипнул зубами – не так бы все это… не так.

Шиталь провела его в середину залы. Едва не отдернул руку, когда прохладные сильные пальцы женщины коснулись его руки.

– Вот он перед вами согласно обычаю. Скоро он достигнет совершеннолетия, и нам надо знать, кого вырастила Астала. Достоин ли он пройти испытание?

Люди семи Родов смотрели на Кайе. Шиталь, может, и смотрела, только краем глаза – рядом стояла. А он и вовсе ни на кого не глядел, только на темную выемку по всему периметру зала, зная, что там и скрываются темные пока шары льяти. Испытание… Он здесь по праву рождения, а не ради каких-то дурацких шаров.

– Достоин, – раздался голос человека из Рода Кауки.

– Достоин, – повторяли другие, от младших к старшим. Потом зазвучал голос его Рода – его брата. Потом свое слово сказала Шиталь. И лишь потом прозвучал голос дедушки.

Оставалось зажечь светильники – достаточно протянуть руку – и голубоватый шарик в другом конце залы засияет; если один – плохо, не Сила, а тень ее у проходящего испытание. Если больше – что же, счесть количество шаров и вынести решение. Шары льяти не ошибаются. Сделать пару шагов вперед, встать на обсидиановую пластину – она связана с льяти, как колодец с подземным источником. Но юноша поступил иначе. Он просто стоял на месте, широко улыбаясь, а сияние разливалось по стенам. Словно внутри огромного светильника оказались все. Свет резал глаза. И, спасая зрение, жмурясь, никто не заметил, когда исчез Кайе, покинул залу. Один шарик в дальнем углу горел, словно не решался погаснуть – вдруг человек вернется?

Едва Кайе покинул залу, как переменился. Снова стал мальчишкой со свободными движениями и поведением, достойным лесного пожара. Влетел в свои покои.

– Огонек, ты здесь? Не заблудился? Что делал?

Тот и рта не успел раскрыть, Кайе со смехом опрокинул его в бассейн к огромным золотисто-алым рыбкам.

Шиталь медленно шла рядом с Ахаттой. Белая накидка ее трепетала от налетающих порывов теплого ветра. На кайме золотые птицы перекликались среди искусно вышитых ветвей папоротника.

– Опять эта пыль… лучше дожди, – сказала Шиталь.

– Слишком большой город. Зелень и та не спасает, – откликнулся глава Совета.

– Мальчик сделал это по твоему наущению? – без перехода спросила женщина.

Ахатта улыбнулся краешком рта.

– А я уж было подумал, что ты и впрямь хочешь поговорить о погоде.

– Совет гудел, как гнездо диких шершней.

– Сравнение не ново, Шиталь.

– Так что же?

Ахатта мягко взял ее за руку.

– Наши семейные дела не выйдут за стены дома Тайау. Это даже малыш понимает.

– Но ты недоволен им! – резко сказала Шиталь.

– Ты не можешь знать наверняка, чем именно я недоволен.

– Он ведет себя, как дитя.

Ахатта посмотрел на нее, не выпуская руки Шиталь:

– В этом ваша ошибка. Он вовсе не ребенок.

– Ему нет семнадцати весен…

– И есть река Иска.

– Это детская выходка. И тогда, и сейчас…

– Неужели? – Ахатта улыбнулся так, что Шиталь почувствовала – ее лицо розовеет. – Мы поговорили с ним… потом. Он сказал много такого, что порадовало деда.

Шиталь медленно отняла руку. Ахатта сделал вид, что этого не заметил, продолжал:

– Твой Род слаб, ты не можешь на него опереться. Поэтому ты привыкла думать «я», а не «мы». Но все же дам совет – любой поступок «своих» стоит использовать для блага Рода. Что бы это ни было.

Шиталь проглотила этот совет – или просто его не заметила.

– Я пытаюсь понять, что он такое… открытая дверь, через которую изливается пламя? Всем нам, и северянам, приходится открывать ее – по-разному, а он… он не должен был жить. Человеческое тело и душа не вынесет такого.

– Он такой же, как ты, – мягко сказал Ахатта. – Если бы не мог менять облик, сгорел бы давным-давно. А так – став зверем, отдыхает от огня.

– И все больше в нем зверя…

– Всяко лучше, чем пламя, – чуть снисходительно проговорил. – Разрушений в Астале меньше.

Шиталь не откликнулась – шла, хмурясь едва заметно.

– Жалеешь, что твое слово сохранило ему жизнь?

– Ннет… – сказала, запнувшись.

– Не все ошибки можно исправить.

Ахатта взошел на крыльцо веранды – отсюда он видел сад, и смеющихся мальчишек в саду. Кайе ощутил присутствие деда, вскинулся, замер, готовый огрызнуться на любое резкое слово. Ахатта повернулся и пошел прочь.

Еще два человека в это время возвращались от Дома Звезд – один спокойно вдыхал послеполуденный воздух и любовался огромными золотыми шершнями, сочно гудящими, злыми; другой смотрел прямо перед собой – и в себя.

– Семь Родов, и каждый сам за себя… всякий надеется быть сильнейшим, – тихо говорил Ийа. Серьги в виде кусающей свой хвост змеи поблескивали и покачивались.

– Ты забыл восьмой Род.

– Не забыл. Анмара ничего собой не представляют. Только Шиталь…

– Но она вторая после Ахатты.

– Она одна, Кети. Она – всего лишь один голос. К тому же Шиталь не из тех, кто будет искать себе сторонников. Слишком горда.

– Она тебе нравится?

– Не как женщина.

– Тебя беспокоит этот ребенок? – говорящий и сам нахмурился, что противоречило деланной беспечности тона.

– Неужто его и сейчас не захотят ничем связать? Это безумие. Но я не ожидал, – кажется, Ийа был потрясен.

– Вряд ли. Он играет с собственной силой, как дитя с мячиком. А сделать с ним нельзя ничего…

– Нас поддержат Кауки, может быть, Тиахиу, – Ийа думал о своем. – Впрочем, змея не доверяет другой змее. Они лежат, свившись вместе кольцами, только когда нуждаются друг в друге.

Кети помедлил, опасаясь говорить.

– Много весен назад ты не хотел его смерти.

– Он был ребенком. Но я не забыл Алью, – в приглушенном голосе собеседника Кети почудилось шипение.