Текст книги "Сильнейшие"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)

Глава 2

Тейит, шесть весен назад

Пол, устланный циновками, был теплым. Расшитый кожаный полог, тяжелый, откинула Соль, заходя в дом; другой полог, из тростника, отграничивал спальную часть. У стены стояли горшки и кувшины, большие и маленькие, расписанные и раковинками изукрашенные.

Соль присела на низкое сиденье; помешивала темное ароматное питье в горшочке, стоящем на камнях в очаге. Зерна чуэй давали силу и были приятны на вкус. Запеченная в глине рыба да сладкий напиток – вот и весь ужин Соль с матерью. Лиа все раздаривала беднякам, и сама жила едва ли не беднее их. И даже Кесса-дани не могла с ней ничего поделать, в конце концов махнула рукой: пусть живет, как нравится, лишь бы что требуют исполняла.

Лиа лечила тяжело больных в Тейит, и многие дома благословляли ее имя. А дочь родная – просто ее любила.

Женщина поздно вернулась. В легкой долбленке ее отвезли далеко на поля, где люди работали с утра и до ночи.

– Мама, ты так потеряешь здоровье, – укоризненно говорила дочь, принимая у Лиа плетеный короб с лекарствами. – Есть и другие целители.

– Лучших Обсидиан и Хрусталь держат подле себя, – ломким от усталости голосом сказала женщина. – Да и сами они не больно-то рвутся в бедные кварталы. А работающие на полях кормят нас всех.

– Ты забыла про охотников и рыбаков.

– Если бы удалось отыскать хорошую тропу через горы, – Лиа распустила тугой узел волос и медленно, с наслаждением пила сладкий чуэй. – В море очень много рыбы, много ракушек.

Соль улыбнулась. Мечта матери – море. Отец ее отца ходил по тропкам, оставленным сернами, вместе с другими смельчаками, и вместе с прочими дарами моря приносил пестрые шипастые раковины и другие диковинки – водяных звезд и усеянные иглами шары. Но горы не любят людей. Они шевелят хребтами и выбрасывают клубы огня. Только здесь, возле Тейит, горы спокойные.

– Как здоровье Элати? – спросила Соль.

– Неплохо… Скоро она встанет.

– Поэтому ты сбежала на поля? – рассмеялась дочь. – Без разрешения? А не боишься, что Кесса-дани рассердится?

– Она не будет опечалена, если Элати и вовсе умрет, – пробормотала Лиа. Отставила тарелку и чашку, потянулась. – А ты совсем выросла, моя маленькая Соль. Совестно мне – сложила на тебя все хозяйство.

– Невелико хозяйство – ты да я! Если что, найдется, кому помочь.

Лиа пристально взглянула на дочь:

– А нет ли такого, с кем захочешь свой дом вести?

– Как же я оставлю тебя? – спросила девушка, и лицо ее вспыхнуло.

– Не оставишь. Можно одной семьей жить. А ты… – мать чуть нахмурилась, потом улыбнулась: – Ты задумчива сегодня, малыш.

– Нет, – Соль опустила лицо. – Устала я, лягу.

Лиа поднялась, тронула лоб дочери.

– Отдыхай, малыш. А я корни привезенные до ума доведу.

Открыла короб, достала сверток, высыпала на постель серые узловатые корешки, похожие на обнявшихся сколопендр.

– Вот, подарок мне сделали. Мигом снимают жар. Редкие они. Только внизу и можно их раздобыть, здесь уже такой травы не осталось.

– И ты бы отдохнула, – проговорила дочь – словно иное хотела сказать.

– Успею еще…

Пригляделось к дочери, что сидела, опустив голову, и теребила пояс в руках. Сама присела на низкий табурет подле двери, поставила перед собой ступку. Первые звезды проглядывали на небе, цикады трещали.

– Рассказывай, малыш…

– Он очень добрый, мама, – юная девушка задумчиво наматывала на палец прядку волос. – У него глаза – как цветы шалфея, а смеется – будто солнце на закате вспыхнет, все лицо освещается.

– Он южанин, дочка. Он из Асталы.

– Он особенный, – задумчиво повторила девушка. – Вот, подарил мне игрушку… – Указала на птицу из серебра с колокольчиком, приделанным к лапке, и повторила: – Игрушку, словно ребенку…

Девушка села на постели.

– А зовут его Тахи.

Лиа толкла корни в ступке, и невесело улыбнулась дочерним словам. Попробовала на язык темную пыль – будущее лекарство. Не ответила.

«А правда, что южане – чудовища?» – часто спрашивала Соль в детстве.

«Они всего лишь другие. Как лед из глубоких пещер и кипящая вода – по сути мы с ними одно и тоже, но вместе не быть».

«Почему? Я только и слышу, какие юва страшные. Что они творят у себя…У них нет ни жалости, ни любви – одна жестокость и жадность».

– Они люди, Соль. Все мы люди.

– Тогда почему ты осуждала меня, когда я говорила о Тахи?

– Потому что он живет не тем, чем живешь ты.

Тени. Тени скользят по стенам. Тени сказок, услышанных в детстве, живущие своей жизнью. Они никогда не пугали Соль.

Никогда не пугали ее и горные водопады, бешеные ручьи – таких много в окрестностях Тейит. Сам город высечен в скалах, огромный город, серый, серебряный, переливающийся подобно опалу и строгий. Черные ступени Домов Светил и Стихий, рукотворные пещеры и пещеры, созданные природой – с колоннадами, арками, сводами. На бесчисленных барельефах – прошлое. Тевееррика, и более древние города Лимы. Победно воздевшие оружие воины – и замершие навсегда по воле художника, мудрецы, держащие в руках тяжелые свитки, ремесленники, вкладывающие сердце в незамысловатый труд свой. Робко смотрела девочка в неподвижные лица.

Трава покрывает скалы, трава и жесткий кустарник с узкими жесткими листьями. А трава, напротив, мягкая, словно шелк – если не считать самонадеянных колючих цветов – великанов, похожих на темно-лиловые шарики. И дикие серны скачут с камня на камень, орлы вьют гнезда на горных уступах, презрительно глядя на человеческую суету.

А на равнине были леса – бескрайние, в которых бродили огненного цвета олени и летали совы на мягких крыльях.

Послы приехали вечером позапрошлого дня. Южане предпочитали нейтральную территорию для переговоров, но на сей раз приняли гостеприимство Тейит. Когда Соль увидела их впервые – темноволосые, меднокожие, смуглее северян – лица их показались девушке неприятными – надменными слишком, и полными непонятной, с трудом сдерживаемой страсти. Но Тахи, с виду такой же, понравился Соль. Внимательно, весело, без стеснения рассматривал дома и людей. И на случайный вопрос испуганной северянке, столкнувшейся с ним в Доме Звезд, ответил со смехом. Речь детей юга была понятной, хоть голоса звучали слишком отрывисто, резче. Да и сами слова южане подбирали иные: словесные кружева – развлечение северян.

Он был старше на добрый десяток весен – наверное, Соль казалась ему девчонкой. Вот, даже игрушку подарил…

Девушка вздохнула, улыбнулась матери – нарочито сонно, чтобы не отвечать больше. Легла, натянула на голову тонкое шерстяное одеяло. Душно, зато лица ее мать не увидит.

Ночью Соль приснился мальчик. Угловатый, тонкий, чтобы не сказать – тощий. Лица его она никак не могла разглядеть. Кажется, волосы мальчика были светлыми. Огромное черное тело зверя кинулось на него, и брызнула кровь, и Соль закричала. Потом тот же мальчик – или она ошиблась? – стоял среди высоких трав, доходящих ему едва ли не до пояса, и короткие волосы его трепал ветер, а только что срезанные пряди пушились внизу, словно рыжий ковыль. А потом было женское лицо, взрослое, нежное, полногубое. Женщина раскинула руки и зашипела: «Прочь из моего сна!» Девушка проснулась, прижимая к груди подушку, словно защититься пыталась.

Утро нежилось на верхушках гор, не желая подниматься к солнцу и таять.

Босая, девушка шла по теплым камням. Ветер подхватывал прядки, задевал ими кончик носа Соль, и она жмурилась, и отмахивалась от ветра, как от шаловливого зверька. Стучали молоточки, оббивая края камней, и бесшумно двигались резцы – в этом квартале жили мастера, резчики по камню. Два дорогих украшения лежали в шкатулке Соль, два медальона с изображением зверя и птицы, и сделаны медальоны были здесь. Но не затем, чтобы посмотреть на работу мастеров, пришла девушка. Много-много домиков в Тейит, словно горный муравейник – льнут друг к другу. Уступами, ступенями и жилище, и улочки. Остановилась у сложенного из плоских камней небольшого дома под кровом из тростника.

Три смуглых руки взвились в воздух одновременно, замахали ей.

– Ты чем-то взволнована? – спросила миниатюрная Ила. Соль обняла подругу, кивнула юношам – ее братьям, сидящим на длинном пороге.

– Когда меня перестанут считать мальчишкой! Я же воин! Я мог бы принести пользу, охраняя границу с лесом или в горах, не подпускать к городу «перья»! – пожаловался Кави, обиженный, что направили его в близкое поселение. С чем бы ни прибежала Соль, его новость была всяко важнее. Насупившись, он поглядывал на девушек, огорченный тем, что они-то не могут понять его в полной мере. Из-за спины брата улыбался Качи, строя лукавую рожицу – ничто не могло вывести его из равновесия. Странно было смотреть – словно волшебные зеркала из сказок показывают одного человека, только один хмурится, другой смеется.

…Почему-то близнецы у южан не рождались. У эсса же отнюдь не считались диковинкой. На своем веку любой житель Тейит хоть раз да видел пару неотличимых друг от друга людей. Но эти близнецы были и в самом деле милостью Мейо Алей – их увидело свет целых трое. Два мальчика и девочка, Кави, Качи и Ила. Похожи были – с серебристыми глазами и бледными волосами, удлиненными лицами. Кави – повыше, воин-айо; Качи, в шутку прозванный Мастером Птиц из-за постоянного чирикания на ули, и последняя – Ила. Не Силой невеликой они принесли славу своей семье, низко стоящей, но самим чудом рождения своего.

– Бедняга! А я… – Соль склонила голову набок. И замолкла, и чуть побледнела, задышала часто-часто – так необычно все это было, что даже Кави пробрало.

– Ради созвездий, рассказывай, не тяни! – в шесть рук затормошили Соль близнецы.

– Я видела южан, близко, – Соль замолчала, села. Подняла с земли пестрый камешек и начала пристально разглядывать его, словно девушку не интересовало ничего, кроме желтых и серых крапинок.

– Мать провела? В Дом Звезд?

– Да.

– И как они вблизи? – оживился Кави еще больше прежнего.

– Ничего… Люди. Волосы убирают иначе, чем мы, носят другое…

– Да это и так видно! Ты в глаза их смотрела? – подала голос Ила.

– Яркие… У наших таких не бывает.

– Как у хищников, да? – расхохотался Качи, – Ила же отметила, как вздрогнула Соль.

– Как у хищников… Но… – Соль залилась румянцем, и возбужденно заговорила:

– А замечали вы, как красивы дикие звери? Ихи, например – ни капли лишнего в облике, кисточки на ушах убери – и будет не то. Или кессаль – свирепая птица, но как хороша!

– Они предназначены охотиться. Убивать. Не думаю, что олененок оценит красоту ихи, – вскользь проговорила подруга, искоса поглядывая на Соль.

Юноши не заметили ничего. Стоило сказать об охоте, Кави принялся взахлеб говорить о древках и наконечниках копий, Качи поддакивал ему по привычке, а сам думал наверняка о своем.

– Как твои питомцы? – спросила Соль подругу.

– Неплохо! – засмеялась девушка, – Шалят…

Ила была совсем слабенькой айо, но с особенным даром – бегущие фонтаны могла устраивать, или ненадолго создавать из воды забавные движущиеся фигурки – все на потеху малышам. Это казалось интересным, занятным – и девушка служила нянькой у детей Хрусталя и Меди, и их родичей. Дети ее любили. Разбитые носы, ссоры, маленькие секреты – все доверяли ей.

– Пойдешь завтра со мной собирать травы? Я на плато хочу подняться. Там такая полынь растет, знаешь – запахом как горький мед. Мать ее отваром лихорадку лечит.

Ила подперла рукой подбородок и не сразу ответила – перевела взгляд на небо.

– «Перья» там видели… Уже несколько дней летают. Страшно.

– Все видели, только я – всего один раз, и то издали, – пробормотал Кави.

– Вот и не дергайся! – непривычно резко оборвала сестра. – А то я тебя знаю – сразу помчишься ловить. Думаешь, притащи ты его Кессе, она спасибо скажет!

– Не Кесса, так Лачи! – лукаво улыбнулся второй из близнецов. Соль нетерпеливо ерзала на месте:

– Так ты пойдешь со мной?

– Да, – Ила поглядела на подругу совсем пристально. – Только на вечерней заре пойдем, дома дел много – раньше мне не успеть.

– И я пойду – охранять, если что, – вставил Кави.

– Без тебя обойдемся… у нас разговор будет серьезный, женский, – протянула Ила – вроде и смехом, а вроде серьезно.

– Я вас одних не пущу! – вскинулся Кави. – Мне сестра живая нужна! – и покраснел густо-густо, упорно не глядя на Соль. – Ну, и ты тоже.

Почуяв назревающий спор, вмешался второй брат Илы.

– Пошли лучше на реку. Ну вас всех, южан ваших и «перья». Вода хорошая, холодная – в самый раз.

Вода и впрямь холодная в Тейит текла – горные речки, неширокие, бурные, больше походившие на много возомнившие о себе ручейки.

Девушки прямо в платье кидались в воду и тут же выскакивали со смехом – холодно! Плескались вволю, окатывая друг друга россыпью брызг. А мальчишки гордились, что могут подолгу в воде сидеть и не позволять течению сносить себя дальше. С неохотой Соль покидала друзей и речку, но кто ж домом займется? Мать все бы позволила, хоть год из воды не вылезай, нежиться на солнышке сколько угодно можешь – так на то она и мать…

О себе не подумает.

На обратном пути встретила соседку, Киуте, старше на пару весен – та шла, прикрыв рукой лицо, и, похоже, заплаканная. Девушки не были близким подругами, но тепло улыбались друг другу, порой помогали. Расспрошу ее обязательно, пообещала себе Соль, а пока скрылась в собственном доме.

Качи сидел на крыльце, держа у губ свирель-ули. Хрупкие звуки срывались и летели ввысь, падали оттуда острыми звездными росчерками. Полная неподвижность – слияние с миром и небом.

– Тебе не холодно? – выглянула наружу Ила. Юноша не заметил ее. Он умел вот так застывать, уносясь мыслями куда-то, как полагали брат и сестра, к самому Мейо Алей.

– Качи? – сестра не хотела мешать, но Кави, обиженный всеобщим сегодняшним пренебрежением, решил растормошить близнеца, набрав воздуха, дунул ему в ухо.

– Так высоко… – тот вздрогнул, очнулся, непонимающе оглядел дворик. Черные тени, камень – и живые тела движутся между камней и теней. В глазах – холодных, опаловых – промелькнуло непонимание, потом узнавание. Протянул свирель сестре, бездумно, движимый желанием освободить руки:

– На.

– Зачем? – растерялась девушка. – Я не умею играть!

Тот не дослушал, отвлекся на брата, который заговорил о своем. Ила пожала плечами и спрятала ули в поясную расшитую сумку. Не оставлять же на крыльце на ночь.

В это же время Лиа и Соль закончили ужин, сидели рядышком. Мать расчесывала светлые волосы дочери, приговаривая:

– Помнишь сказку о девушке по прозванию Зеленое перо? Как попала она в плен к вожаку-волку и носила тысячи кожаных ведер золотого песка, чтобы просеять его и найти золото, способное ранить сердце жестокого зверя? Сильны были прежние девушки! – улыбнулась: – И нынешние не хуже!

Соль перед тем, как лечь спать, поцеловала мать, на миг носом ткнулась ей в щеку.

– Мама… какая же ты хорошая! Я так тебя люблю!

– Добрых снов тебе, дочка! – шепнула Лиа, почти полностью задергивая дверной полог – лишь небольшую щель оставила, для свежего воздуха.

Соль заснула, едва склонив голову на небольшую упругую подушку.

…Летела во сне. Над черным провалом ущелья, покачивая руками и боясь упасть – сердце грозило остановиться, и, напротив, билось очень сильно, когда Соль открыла глаза.

– Мама! – жалобно позвала Лиа. Та шевельнулась, что-то проговорила, не просыпаясь. Девушке стало стыдно. Вчера мать от ранней зари допоздна просидела с больным ребенком, да еще для Соль время нашла, а теперь взрослая дочь ее будит.

Соль, как была, завернутая в одеяло, встала и подошла к постели матери; одеяло волочилось по полу. Девушка остановилась и смотрела на спокойное, еще довольно молодое лицо – такое родное. Морщинки в уголках губ, ранние… Мать всегда умела утешить, отогнать страхи. А страхов у девочки Соль было много. Особенно страшно было, когда рассказали про пещеры, куда относят умерших. Виделось – много-много людей, и все притворяются спящими, а сами неживые. И все лежат рядом, как семена в борозде весной.

Вздохнув, Соль потрясла головой – мысли, прочь. Вздоха оказалось достаточно – Лиа проснулась. Подняла на дочь большие, встревоженные глаза.

– Ты спи, мама, – поспешно проговорила девушка. – Я не хочу больше. И утро люблю – лучше на площадь Цветов, Кемишаль, схожу, взгляну, как поутру камни светятся, прозрачные-прозрачные!

Отбросила одеяло, скоро-скоро начала собираться. Лиа кивнула, окончательно не пробудившись.

Пусть девочка идет – замучилась она, дом вести, помогать матери готовить лекарства и травы искать. Шестнадцать весен, а все возле матери, словно отводок от корня. Ей бы пару искать… много кто захочет породниться с Лиа-целительницей.

И взгляд упал на серебряную птичку, пристроенную в изголовье.

– Дочка! – вскочила Лиа, сон с нее мигом слетел.

А улицы пусты, быстро бежала Соль.

А камни на Кемишаль действительно странные стояли. Говорят, мастера древние привезли их из Тевееррики. Точь-в-точь белый мрамор во все время суток, кроме рассвета. Ранним утром – прозрачные, словно горный хрусталь, чуть помутнее разве что, и внутренний свет испускают.

Кольцом окружали площадь непонятные камни. А между ними – цветы, разные. Были и те, что давным-давно привозили южане в дар. Странные, пятнистые, – желтые, оранжевые, словно раковина створки приоткрывшие лепестки.

Соль приколола к волосам цветок из перьев маленькой птицы – все богатство радуги было в нем. Неширокое платье без рукавов, тоне, украшали бусы из бирюзы. Хотелось одеться поярче – хотя кому дело, если Соль будет нарядной? В легких сандалиях, с распущенными волосами, с веткой акации в руках, она сбежала по ступеням на улицу, что вела мимо Дома звезд.

Ее остановил вынырнувший из-за угла Кави, тоже ранняя пташка; по утрам то бегом занимался с приятелем, то иные тренировки устраивали. Задору-то много. Окинул внимательным взором зардевшуюся девушку.

– Куда бежишь, такая нарядная?

– Поглядеть на камни! Не задерживай, а то солнце выше поднимется, и ничего не увижу.

– Ты выбрала не лучшую дорогу – в крыле Дома Звезд южан поселили. Сама ведь знаешь! Или решила показать им, какие у нас красивые девушки? Это правда. Только красивых могут и похитить!

Кави смеялся. Протянул руку, загораживая путь. Соль удивленно посмотрела на эту руку. Вопросительно – на юношу.

– А я – из стражей Тейит. Буду тебя охранять!

– Да что ты, Кави! Они же послы.

– И что? Совести-то у них нет. Ты вглядись в лица – одна жадность и ярость.

– Подумаешь! Я под защитой Тейит.

– А я… – начал было юноша, но, вглядевшись в румяное от радости лицо Соль, отвел глаза и шагнул в сторону. – Ну, беги.

Соль пуще залилась румянцем и побежала со всех ног; скрывшись от взора Кави, свернула на боковую улочку. Отдышалась, поправила волосы. И, разозлившись сама на себя, направилась к Дому Звезд, медленно и решительно.

– Светлого утра.

Южанин смотрел на нее так, словно ждал девушку именно сейчас и именно здесь. Черные недлинные волосы свободно рассыпались по плечам – черные, но перламутровым блеском наполненные. Рассвет ли тому виной, или просто северный город пытается сделать южан частью себя?

Тахи не может читать в человеческих душах, сказала себе Соль. Он – айо…

– И тебе утра…

Как на ребенка смотрел. Снова – как на ребенка.

– Я почувствовал, что ты идешь по камням. Вышел навстречу.

– Ты не мог этого знать! – ревниво вскинулась Соль. – С камнями говорят только эсса!

– Неужто? – весело и чуть свысока отозвался южанин, и пояснил:

– Любой настоящий мастер разговаривает с тем, что держит в руках. Ты не видела, какие вещицы создают из камня в Астале. Правда и то, что камень больше любите вы, а мы – бронзу и золото. И цветы.

– Золото вы привозите нам, – Соль порозовела, – А цветы – везде они есть.

Вроде и обидного не сказал, а чувство, словно учителю не смогла ответить урок. Досада холодком разлилась по жилам – неужто сын юга будет объяснять ей, что правильно? А вместо отповеди спросила:

– Значит, ты мастер по камню?

– Я работал с ним, – Тахи присел на край парапета, ограждающий нижний уровень площадки от верхнего. – С нефритом, серым, как твои глаза. Такой не добывают у вас.

– И с серебром ты умеешь работать?

– И с ним. Хотя кому оно нужно… на браслеты уканэ и безделушки.

– Но зачем? Разве ты не из воинов свиты?

– Один из послов – мой друг. Я не из охранников-синта и не служу определенному Роду. – Тахи взял руку девушки; так естественно это вышло, что Соль, поначалу едва не вскрикнув, не нашла в себе силы отнять ее.

– У вас… принято касаться друг друга просто так? – неловко спросила она. Южанин не скрыл удивления:

– Да, почему бы и нет? Через кожу чувствуешь человека куда вернее.

– А взгляд разве мало говорит?

– Взгляд? – он задумался. – Это всего лишь глаза. Как можно разговаривать ими? Ты же не говоришь волосами.

– Ну, растрепана или нет, говорит о многом, – сильно смутившись, фыркнула Соль, словно пушинку с носа сдувая. – Так я пойду? – неловко и беспомощно выговорила, поняв, что он разглядывает ее и не собирается отпускать руку.

– Куда?

– На… на площадь. Там камни…

– Тут везде камни. Слишком много.

– Ты не понимаешь. Те светятся! – пробормотала совсем пунцовая Соль.

– Покажи?

– Как можно! Я из Тейит, а ты…

– Мне не запрещено ходить по городу, – усмехнулся он.

– А солнце уже все равно высоко! Поздно! – с отчаянием сказала Соль.

– Так куда же спешить тебе?

– Прощай! – умирая от собственной грубости, она выдернула руку и помчалась назад, не оглядываясь. Уверена была, что Тахи смеется.

Капелька росы на пушистом листке – маленькая Соль. Веселая, но беззащитная – смотри сколько хочешь, коснуться страшно, вдруг неловко смахнешь с листа. Тахи смотрит. Только смотрит, но обжигает взгляд. Страшно от этого прикосновения, хоть и нет его вроде. Тахи – высокое дерево со смуглой корой, возле которой переливается капелька. Ничего дереву не страшно, разве ураган, какие редко бывают по эту сторону гор, разве пожар лесной? Но Тахи сам из огня. Лицо резкое, словно барельефы старинные.

Ну, зачем ему Соль?

Она только травы собирать умеет в помощь матери, только работу по дому делает – быстро-быстро порхают маленькие руки, легкие ноги переносят с места на место – словно мотылек перепархивает.

Зачем южанину северная девочка? У него много женщин было, и любимая – была. Но он непонятный… другой. А к загадкам Соль тянется с малолетства.

Теперь к ней наведывались новые сны, по всему – бред, небылица, но страшные. Меднокожие всадники на черных длиннозубых волках, приносящие пламя; и глаза зверей были алыми, а глаза всадников – цвета шалфея, нежные и дикие. И каждый всадник смеялся, пролетая по улицам Тейит, и золотые зерна слетали с рук, превращаясь в дротики и отравленные шипы.

Но, небо высокое, какими безумно-нежными и беспечными были глаза волчьих всадников…

– Если бы ты владела большей Силой, – вздохнула мать, – То не привлек бы тебя он. Чем больше имеешь, тем дальше расходишься. Огонь и лед не могут жить вместе. А ты – ветер, ты и там и там рядом проходишь. Сама никого не касаешься, но и тебя ничто не коснется. Только землей не стань.

– Почему?

– Земля все в себя принимает. Если к южной страсти потянешься, не вернуться назад.

– Мама… он красивый? – нерешительно спросила девушка. – Он не наш… я не знаю, кажется мне или нет…

Лиа отвела взгляд.

– Он не хуже многих. Не хуже твоих друзей-близнецов.

Скоро южане покинут каменную Тейит.

Ой, как быстро бежало солнце по небу, отсчитывая часы и дни…

Шагать было нетрудно – густая трава, жестковатая на высоких плато, покалывала ноги, но не мешала идти. Под ногами осыпались мелкие белесые камешки; дорога представляла собой череду природных ступенек, перемежающихся покатыми склонами. Соль постоянно поправляла лямки висевшего на спине полотняного мешка – обычно удобно прилаживала, но не сегодня. Сегодня мешок как живой вертелся, будто там кто маленький и юркий сидел.

Ила спокойно шла, на подругу поглядывая. Вскидывала голову, подносила ладонь к глазам, прикрывая их от жарких солнечных лучей – видно, солнце и впрямь решило спуститься и искупаться в озере, уж больно оно низко висит. Лицо мокрое вытирала и продолжала шагать. Так и до нужного плато дошли. Полыни сероватой там было – рви, сколько хочешь. Сероватая, словно припорошенная пылью; оттого и само плато Пыльным прозвали. А пахнет медом. Только на язык полынь лучше не пробовать – запах-обманка, а горечь от растения страшная. Быстро набили сумки Илы и мешок Соль полынью.

– Ну и что ты мне рассказать хотела? – кротко, но посмеиваясь про себя, начала Ила.

Соль села на траву, подбородок опустила на колени, себя руками обняла.

– Так…

– Да не тяни! И без того вижу – влюбилась. И даже знаю, в кого.

Соль расцвела было – розовая, смущенная, но тут же сникла, посмурнела, словно и солнце высоко не стояло, и ветерок свежий не овевал ширь необъятную.

– Я ни к чему не пригодна. Моя мать – целительница, она не только Силой лечит, она знает все травы. И люди ей верят, она, хоть не уканэ, умеет в душах читать. А я выучила, что смогла, а дальше – не понимаю. Я даже исцелять травами и корешками толком не могу, куда уж большее-то…

– Вот дурочка, – обронила подруга беспечно. – Ну, нет в тебе Силы, и что? Во мне тоже нет почти. Зато ты без всякой силы южанина к себе притянула.

– Я и не знаю, чем… Я ведь… не красавица.

Ила сморщилась:

– То-то за тобой мой братец бегает!

– Кави? Но он мой друг.

Ила откинула голову и расхохоталась звонко.

– Был он тебе другом, не спорю. И лучше ему самому ни на что другое не намекать! И без того в последние дни ходит, словно ихи с паленым хвостом!

– Прекрати! – рассердилась Соль.

– Дурочка ты и есть, – лукаво скосила глаз маленькая девушка, – Цветочек нежный, беленький, глаза такие большие-большие, словно озера туда вплеснули. Если к тебе присмотреться – любой мужчина вцепится и не отпустит. На озеро Туи звезды слетаются – так и на тебя. Уже начали, еще немного подрасти – сама поймешь.

– Ты… ты… – Соль ухватила полные горсти полыни и обсыпала подругу. – Вот тебе! Вот тебе цветочки!

И снова сникла, бессмысленно вырывая травинки и не менее бездумно пытаясь воткнуть их обратно.

– Я и видела его всего ничего… а не думать о нем не могу.

Вздохнула:

– В дом захожу, и вздрагиваю. Кажется, любая тень в рост человека – Тахи…

– Хочешь, братья тебя увезут, спасут от южанина и от самой себя?

– Не хочу! – Соль мотнула головой, пряди взметнулись. И сказала: – Ой…

Гибкое полупрозрачное «перышко» с ребенка длиной покачивалось над обрывом, всего на расстоянии двадцати шагов от оцепеневших девушек. Красивое, нежное… способное, пролетев, оставить от человека груду плоти, перемешанной с костями. И любопытное – недаром порой влекли их человечьи селения.

– Ой, маленькое какое…

– Пошли отсюда! – Ила торопливо поднялась, чуть ли не подпрыгнула, оправила платье, отряхнула от приставучих стеблей. – Пошли, не надо тут быть!

Девушки зашагали прочь, поначалу стараясь не выказывать испуга движениями, потом побежали – но «перышко» летело за ними.

– Вот привязалось! – с досадой бросила Ила, а неприятный холодок полз по ставшей липко-влажной спине. Холодок, несмотря на жару…

А Соль вдруг застыла, рассматривая полупрозрачного летуна.

– Ты что? – Ила дернула ее за руку, – Бежим!

– Не убежим. А оно красивое…

«Перышко» плыло почти над их головами, покачивалось. Иле почудилось, что у него есть глаза. Хотя бред, не бывает у них глаз… они слепые. А Соль как завороженная – пошла навстречу, еще и руку протягивает. Ила отчаянно стиснула сумку в руках:

– Ах, ты…

И нащупала жесткое, тонкое. Впопыхах выкидывая траву, зарылась в собранную полынь, извлекла ули.

– Уходи! – крикнула, вскинув глаза, и даже ногой топнула – так отгоняют надоедливых птиц домашних. Набрала воздуха в грудь и дунула в свирель со всей силы. Звук получился препротивнейший, сиплый и вместе с тем резкий. «Перо» застыло в воздухе, с явным изумлением изогнув «опахало». А Соль словно очнулась, шагнула назад, головой встряхнула. Полупрозрачное диво полетело назад, плавно и быстро, и Ила явственно прочитала в подрагивании его досаду. Почудилось, конечно.

– Уффф… – выдохнула Ила, чувствуя, как сердце изнутри о ребра колотится, да и ноги подрагивали. – Хорошо, что Качи мне эту свирель вчера дал… может, и правда их звуками отгонять? Надо поделиться со стражей селений. Или лучше матери расскажи, а она – Кессе. А ведь тебя «перо» разглядывало, ты заметила? И чего всем от тебя надо, скажи, пожалуйста?

– Оно очень красивое, – виновато вздохнула Соль. – Прости, зря я остановилась.

– Да не убежали бы все равно. Только я никак не пойму – ты от всяких опасных тварей не бегаешь, да еще и сама тянешься к ним! И про южанина твоего тоже!

Соль не отозвалась. Но о «перьях» думала весь обратный путь. Они и вправду красивы. Смертоносны. Любопытны. И – дети неба, словно облака или радуга. А это было – совсем небольшое. Может, у них есть малыши?

Почти в полном молчании до квартала Илы дошли, там и расстались.

– А Тахи все равно хороший, – прошептала в спину подруге.

Обещания почти данного не сдержала – пришла к камням Кемишаль, зная наверняка, что и он там будет на рассвете. И на другое утро тоже. Он теперь не просто смотрел – любил прикасаться к ней, и поначалу девушка съеживалась – и не находила в себе сил отстраниться. Словно большой зверь ласкался к ней – благодушно настроенный, и это лестно; однако замешкайся или иначе рассерди его – и голову откусит, не задумается. Вот и вся привязанность. Но руки его – нежные и сильные, удерживали, и не давали как следует испугаться.

И Соль, не найдя в себе силы уйти, расспрашивала его и рассказывала сама – и пустяк, что южане говорят отрывисто, не умеют низать слова, как речной жемчуг, не видят смысла в тонкой игре смысловых оттенков. Даже истории их – диковатые, немного страшные. А ведь породили их и детей Тейит общие корни, и странно смотреть, как меняется, искажается изначальное – словно вода отражает в себе то деревья, то небо, а попадая в глубокий колодец, и вовсе чернеет. Таковы речи южан. Но разве Тахи не являлся исключением во всем? Он все умел и понимал.

– Была у меня подруга, – угрюмо говорил Тахи. – Погибла. Не смогла одолеть свой огонь.

– Красивой была?

– Красивой! Глаза черные, сама – как облачко ночью.

– А светловолосые рождаются у вас?

– Редко. Светлоглазые бывают.

– А ваши девушки очень хороши? – ревниво спрашивала Соль, и сама пугалась своих вопросов.

– Хороши. Но разные есть. Есть, словно капли обсидиана – твердые и темные, есть – словно пламя. И радуга есть – смеется такая над лесом, всем ее видно, а не дотронуться.

– А я какая? – слетело с языка прежде, чем успела подумать. Но южанин не удивился. У них не прячут сердце, что здесь такого?