Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 61 страниц)

Как важно немцев, не очень привыкших к вниманию русских, хорошо и добротно накормить в Москве. Грандиозный обед у Рексуса. Его квартира. Меню. Выставка рисунков пушкинской поры. С 7 до 11.30

3 ноября, пятница. Как и в прошлом году, оказался на летучем дне рождения у бургомистра Мюля (фирменная майка). Легкий фуршет для служащих, посыльные с подарками по лестнице, не очень-то обращающие внимание на принципала чиновники, но с удовольствием уничтожающие его бутерброды. Пышная дама в белом переднике торжественно из армейского термоса разливает суп. Чуть-чуть с замороченным мэром перекинулись словами. Он меня помнит, я его помню. И быстренько мы с Барбарой, но гордо, не вкусив ни мэрского кофе, ни мэрского супа, удалились пить чай в кафе, где через сорок минут у нас была назначена встреча с корреспондентом. Легге, естественно, остался потереться среди начальства и поесть супа. Суп, как форма лояльности. Чай с Легге и корреспондентом. Обед во вьетнамском ресторане с Плагенборгом (фирменная майка и колода карт). Чай в кафе на ратушной площади с обербургомистром Фаупелем (набор шоколада и колода игральных карт). Оба последних просто спасли положение. Оба на лету все схватили, поняли, прикинули общую, да прости меня Бог, государственную и идеологическую пользу от моих предложений. Оба мгновенно прикинули пользу, славу, рекламу от этого начинания для города и университета. Оба сообразили, что это крошечный плюсик в их карьере, и Фаупель сказал: город эту тему: «Марбург в русской литературе» готов финансировать, но дайте письменно (это уже Легге) предложения. А Стефан Планненборг сразу же вспомнил, что на следующий году университет празднует свой очередной юбилей, значит хорошо бы в раздел «Мифы» поставить конференцию «Учителя и ученики». Здесь можно или провести симпозиум по одному Ломоносову, или по Ломоносову и Вольфу, либо добавить еще сюда и Пастернака. Тоже, между прочим, не человек с улицы, а лауреат Нобелевской премии. Замечательный малый этот Плаггенборг, он заведует кафедрой и читает, кажется, новейшую историю Россию. Его книжку «Революция и культура» перевели и выпустили у нас. Он пользуется материалами начала века, по крайней мере это для меня интересно постановкой вопроса. Мне даже кажется, что его хорошо было бы показать и нашим студентам. Иная, нежели наша привычная, точка зрения помогает сформировать и выработать убеждения. Профессор долго допытывался у меня, утверждаю ли я темы работ своих студентов и как я на них «нажимаю». На них нажмешь. Добыть книгу – это из-во журнала «Звезда» и послать ему, как специалисту по идеологии, мою «В родном эфире». Профессор, конечно, безудержный демократ и интеллигент. Интеллигенты, которым тяжело далась карьера и которые интеллигенты в первом поколении, всегда немного «супер». Ленинское «говно», еще не про них. Это все со временем еще спадет. Но интересно как, через кого попал в «Звезду» и что смутно обещал.

4 ноября, суббота. Днем, в китайском ресторане, – а это довольно дешево и вкусно – обедал с Барбарой и Легге, он принес договора, на которые в свою очередь я должен буду поставить печати, и мы подводили итоги. Я даже сделал для него списочек, что ему надо сделать, с кем переговорить и какие письма написать. Сам я уже вчерне продумал совместный сборник. Мы – прозу, они, – коли у них прозы нет, – поэзию. Наши: Орлов, Киреев. Зиновьев, Есин, Сегень, Толкачев. В заключении Барбара сказала, что только я так мог справиться с Легге, даже Толкачев бы с ним не совладал. А придется, я твердо решил, что на следующий год возглавлять делегацию будет он.

Барбара мастерски ставит последние аккорды. Чуть ли не силой она усадила меня в автомобиль и повезла в Амольбург(?), где я уже был несколько лет назад. Все тот же город высоко на горе, все тот же разрушившийся замок, построенный чуть ли не в 5-м веке. Здесь был когда-то католический монастырь, основанный святым Бонифацием. А теперь здесь какая-то католическая школа. Не забыть и центральной площади, вернее площадки, с трогательной с часами ратушей. Рядом с часами небольшие колокола, которые по-прежнему отсчитывают неторопливое деревенское время. Вот бы здесь зиму пожить и поработать, отключив телевизор и себя от мира.

Сверху кажется, что мир совершенно не изменился, все те же домики, квадраты полей, квадраты лугов, на которых пасутся коровы, но вот на дороге блеснет машина, а не рыцарские доспехи. Такой огромной долины с разбросанными по ней деревнями нет нигде в мире. Это модель самого мира. Изредка, раздвигая облака, Бог освещает то один участок земли, то другой. Мне кажется, он по настоящему увлечен этим занятием, разве есть у него время, чтобы еще интересоваться человеком?

5 ноября, воскресенье. Барбара – удивительная женщина. Она перенесла все занятия недели, чтобы все время посвятить без трепки нервов только нашим с нею делам. Но вот сегодня я уезжаю, уже есть машина, у меня в кармане билет, все что можно было сделать для меня, она сделала и тем не менее она еще едет провожать меня во Франкфурт. Эта самолетная возня, хождение по терминалам в попытке получить налог на покупки, так называемый tax free. Получил, как ни странно что-то около 35 долларов.

В самолете сидел рядом с молодым человеком лет 28–29. Очень быстро выяснилось, что он русский, сразу же после окончания института уехал в Испанию, долго там жил, начинал с мытья посуды и работал в качестве ночного санитара при умирающем старике. Сейчас у него есть женщина испанка-юрист, они живут вместе уже около года. Она старше него. Он уже менеджер крупной фирмы, торгующей в России мебелью и керамической плиткой. Почему в Испанию? Зовут, кстати, этого молодого человека Сергеем Николаевичем, как и меня. Сестра у него закончила в Краснодаре романо-германское отделение в педвузе, испанский язык. Она уехала первой, семьи у нее пока нет и, наверное, не будет. Сестра и брат живут в Валенсии. Сейчас она преподает русский в школе и занимается техническими переводами и переводом деловых бумаг. Ради этого-то? Тут же я подумал, а не готовим ли мы наших девочек для заграницы? Не даем ли мы им, по сравнению с их сверстницами, лишний шанс? Я поиграл с ним в «угадайку»: определил, что воспитывался он одной матерью, что у него не было в детстве друзей, что маленьким его обижали товарищи. Я даже сразу определил: «Ты украинец?» У украинцев есть какая-то несвойственная нам, русским, повышенная любовь к себе, к материальному. Ну почему ты уехал? Какие-то неубедительные ответы о том, что в этой стране невозможно ничего добиться, не воруя. Господи, как же ярко выражена у человека любовь к колбасе. У него просрочен паспорт, ему сделали новый за 3000 долларов без его возвращения в страну. Как хочется этому парню приехать в станицу таким гоголем! Доказать! Поговорили о торговле. «На дорогую мебель и предметы роскоши спрос даже возрос, а все среднее перестали покупать». У меня, ректора и писателя, никогда не было таких денег, какие сейчас есть у этого человека, только что получившего вид на жительство. У него оклад свыше 2000 тысяч в месяц, машина и мобильный телефон, оплачиваемый фирмой. Я тут же вспомнил молодую русскую даму, заботящуюся в таможне о том же tax free. По мобильнику она отдавала приказания кому-то в Москве вычистить бассейн и сменить охрану. Рядом с ней целая тележка с чемоданами. Она такая богатая и, тем не менее, не стесняется конфузиться, как я, трясти кофточками у таможенной стойки.

У Сергея Николаевича на границе в Шереметьево все же возникли некоторые трудности. Последнее, что я слышал – он шел за мною – «Я очень давно не был дома…» Голос был заискивающий.

Звонили, не успел я приехать, противоборствующие силы: Лыгарев и Баженов. Надо иметь в виду, что еще пока ехали с аэродрома, подкормил меня дезой Федя. Баженов катит на Лыгарева и хочет свою собственную, преданную только ему, охрану. Я ему прямо сказал, что поборов с ребят-охранников не допущу. Ах, как хочется. С другой стороны, как я узнал, у него в гараже вовсю во время пьянок говорят, что вернется, дескать, Оля, и они возьмут на себя гостиницу и магазин, и начнется у них тогда жизнь. А, дескать, Лыгорева и Св. Михайловна – должны уйти. Все у этих друзей уже распланировано. И боюсь, живя только этим, они планируют лучше меня.

В общем, перед сном сотруднички меня подзарядили. Спал плохо, два раза принимал снотворное.

«Труд» напечатал весь материал, но, как всегда, демократическая правка.

Завтра В.С. уезжает в Матвеевское, укладывал ей чемодан, собирал вещи.

6 ноября, понедельник, 7 ноября, вторник. В Обнинске. Долго гулял по лесу с собакой. Долго правил дневники. Тишина. Моя соседка Валя видимо, как и в прошлом году, сдала квартиру и теперь живет на даче. Еще две недели назад она жаловалась на холод. У нее в доме нет печки, перегородок, одна большая комната. Чудная, замечательная жизнь без телевидения. Тем не менее видел несколько демонстраций по поводу праздника Октября.

Потрясла фраза по ТВ «Главное событие недели это выборы президента в Америке…»

8 ноября, среда. Это особая беда бюджетных учреждений, инертность любых сотрудников. Перед отъездом я отдал приказ об увеличении зарплаты всего коллектива. Тем не менее, наша расчетчица Лена это приказ наполовину игнорировала, но ведь я недаром в приказе о повышении зарплаты ввел графу: «за интенсификацию труда». Я окончательно бросил советские штучки, связанные с выговорами. Они не действуют. Они хороши, чтобы копились в личном деле, и чтобы на их основании можно было с человеком расторгнуть контракт. Действенны только деньги. Нашу Леночку я лишил за месяц этой «интенсификации». Вместе с ней на 1000 рублей пострадала и И.Н.Зиновьева – и.о. главбуха. В этот же день мне пришлось и вторично воспользоваться своим правом. Служебное расследование по покупке по завышенным расценкам простыней закончилось: «интенсификация», около 1000 рублей с С.А., нашего главного инженера, которая отчего-то внедрилась в это снабжение – я вспомнил еще и покупку по завышенной расценке облицовочной плитки летом, – и столько же сняли эти шалости нашему снабженцу Саше Тримасову, который от снабжения устранился.

9 ноября, четверг. Когда я еще только приехал, у меня на столе оказалось письмо С.В.Михалкова. Состоялось заседание комиссии, выбранной Исполкомом, которая должна созвать съезд. Уже определена и дата – 23 ноября. К 15 ноября необходимо представить учредительные документы. Но 9-го состоялась и сама комиссия, в которой я состою членом. Видимо, мое участие долго обсуждалось. В длинном столбике имен, мое стоит последним.

Перед самой комиссией Тимур мне внезапно позвонил на работу. Большое искушение было через помощника Сережу Гончаренко ответить, дескать, у ректора Литинститута нет возможности переговорить с председателем Международного Сообщества Писательских Союзов. По своей восточной глупой привычке Тимур опять звонил через секретаря, что меня уже накрутило, когда я брал трубку. Я узнал голос той самой секретарши, которая десять дней назад гордо сказала мне что «Тимур Исхакович не хочет говорить с ректором Литинститута». Мы-то люди не гордые, мы связи из-за испорченных собственных нервов не рвем. Тем не менее, в разговоре я аккуратно напомнил об инциденте. «Ну, понимаешь, у меня тоже бывают стратегические моменты…». Я отчетливо представил себе пулатовский кабинет после заседания исполкома, почтительные и возбужденные присные, верные до подобострастия националы, которые на исполкоме в ответ на критику в адрес председателя, требовали представить его к ордену. Пулатов отчасти понимает сложность своего положения. Он еще надеется на клики вертухаев с окраин. Свой! Придут русские и всех нас задавят. Никого еще русские не давили. Но где наши дома творчества, которые принадлежали всем сообща? Они стали чьей-то национальной собственностью в ихнем раскосом далеке. Пулатов еще надеется на худший вариант демократии, на громкие выкрики общего несогласия, на так называемую власть большинства, которая в этих специфических условиях представляется мне властью клаки. От меня он хочет хотя бы лояльности и некоторых сведений с заседания. Позже, когда я выполнил его просьбу и после комиссии позвонил с неутешительными для него новостями, я тут же подумал, а зачем, собственно, ему соглядатай. Был верный Жуков. Я не только ценю Анатолия Жукова как замечательного писателя и человека, многое сделавшего конкретно для меня. Именно он напечатал в Н.М. «Имитатора», и именно М.О.Чудакова была внутренним рецензентом моей рукописи. Я об это не устаю помнить. Но Толю Жукова я оценил и сейчас, когда он остался верен своему принципалу. А ведь понимает, что в словах Ниязи на исполкоме было много правды, с собственностью и с финансами все не очень гладко.

Рассказывали на комиссии о том, что Пулатов ведет отчаянную торговлю. Он уже «хочет сохранить лицо». «И свое богатство», – ехидно заметил Ниязи, главный еще недавно клеврет и помощник Тимура. А я-то думал, что в русском окружении своего азиаты не предают. Теперь Тимур хочет какого-то доброго в конце слова, какой-то грамоты. В одном он его заслуживает, он хоть как-то сохранил организацию, а мог бы и не сохранить. Ну, падок на женщин, лесть и деньгу, но я не налоговая полиция, чтобы все знать и определить. Сама организация слабо работала, что-то делалось, хотя бы сохранялась видимость общего союзного пространства. На все остальное, даже на пересол Тимура с финансами и любовью к себе мы закрывали глаза.

Сама комиссия состоялась на Поварской в доме «Совписа», в кабинете Арсения Ларионова. Чувствуется, что наряду с Михалковым, он здесь главный закоперщик. Объективно на все это нужно было определенное мужество. Рассказали о странном письме Пулатова на исполком, которое не является формальным письмом об отставке. Здесь же было рассказано и с документами в руках показано, что тот договор с «Эфесом», по которому управление домом Ростовых переходило к этим чужим людям, тот договор, о котором говорилось, зондируя мнения, что его выгодно было подписать на момент исполкома, был уже подписан. Вот это чудовищно, это не ложь даже, а это большой театр лжи. Как распинались на Исполкоме, а перед этим президиуме Исполкома заинтересованные лица! Нет, от меня здесь нельзя потребовать просто верности, в этом случае и Тимур мне уже не товарищ. Здесь уже не шалости и не мелкое мздоимство, за всем этим просматривается огромное воровство. Точка зрения комиссии: не наше дело ворошить и искать финансовую правду, председатель не устраивает нас по морально-этическим соображениям.

В телефонном разговоре я постарался это Тимуру объяснить. «Пиши заявление об отставке по полной форме». Это я. Он довольно зло: «Я не советую тебе попадать в ситуацию, когда тебе можно будет что-то советовать». Я тоже этого не хочу, поэтому ничего себе лишнего не позволяю.

10 ноября, пятница. Приехал Толик Прокопьев, мой связной по жизни в глубинке. Это парень, работавший когда-то у Ю.М., и он мне его порекомендовал для работы по хозяйству. Я уже давно живу по принципу: люди, которые меня в силу тех или иных обстоятельств обслуживают, должны снабжать меня определенной информацией. Толик будет помогать мне по хозяйству и с собакой. Мне хотелось бы, чтобы он остался у нас подольше, может быть, мне удастся взять хоть пару недель отпуска, и тогда мы пожили бы на даче и кое-что там по хозяйству сделали. Толик удивительный парень, который примирился со своей судьбой. Он пытается заработать, как только может. Весною ловит раков, холод и это часовые сидения в холодной воде. Собирает и сдает цветные металлы. А когда кончатся эти цветные металлы, оставшиеся от советской власти? Пытается заниматься скупкой зерна. «У пьяниц, мешок пшеницы – за бутылку водки». Рассказывал о зонах зеков, которые находятся в округе. О жутких порядках в этих зонах, с наркотой, торговцами водкой и дурью, нравами милиции и пр. Его друга посадили за то, что когда у него отобрали права на автомашину, он расстрелял здание райотдела милиции из автомата. Вот они и нравы.

12 ноября, воскресенье. Для «Труда»:

«По одному из каналов уже в который раз показали не ментов, а фильм с выдающейся нашей актрисой Л.Гурченко «Любимая женщина механика Гаврилова». Замечательный фильм о нашем недавнем прошлом. В основе – коллизия любовная, но фон до социологической прозрачности достоверен. В день свадьбы невеста купила импортный тазик для стирки, который «выкинули» на прилавок именно в этот момент. Ну, как мимо такого пройдешь! Но вместе с этими странностями, которые сейчас вызывают болезненные впечатления, сколько доброты и духовного здоровья открывала в «том» мире замечательная лента Петра Тодоровского. Фильм про нашу жизнь.

Какая бы она, эта жизнь тогда не была, но про нее мы кое-что знали. Телевидение рассказывало нам кое-что о том, чем нам, гражданам, можно было гордиться. Это было. Ныне чувство родины не в моде. Теперь замечательная диктор объявляет, что «главным событием недели стали выборы американского президента». Я думал, что это случайная и досадная оговорка. Нас-то русских, а можно и россиян, интересуют другие проблемы. Перечислять их бессмысленно, они у всех навязли в зубах. Но нет, оказывается. Это я о Сванидзе, устроившем в новом, похожем на «Глас народа», «Зеркале» разборку с американской демократией.

Но хватит о случайном. Заметил ли кто-нибудь при новом просмотре «Механика Гаврилова» симптоматическую деталь, которую внес в свой фильм режиссер? В скверике у Одесского оперного театра, где героиня ожидает суженого, за ее спиной бродит почему-то солдат с миноискателем. Солдат и миноискатель. В то время? почему? Зачем? Что предугадал художник? Чечню? Разгул криминала по стране или общую ситуацию: есть мина, ищите ее, граждане. Но художник на то и художник, чтобы сегодня открывать то, что лишь должно будет произойти».

Фильм действительно на меня произвел огромное впечатление. Некоторые проходы Гурченко по своей суммирующей эмоциональной сути и мастерству сделаны совсем не хуже, чем пробежка через всю сцену Большого Улановой в «Ромео и Джульетте».

13 ноября, понедельник. Надиктовал целый ворох писем в Марбург. Я все-таки полагаю для себя, как общественного деятеля, обратить внимание на значение в культуре Ломоносова. В конце концов и Вольф это то имя немца, которое, именно как учителя Ломоносова русский школьник узнал одним из первых. Между прочим еще во время войны.

Вечером смотрел фильм «Особенности русской бани». Это с блеском снятая с актерами и актрисами не эротика, а почти порнография. Неужели все это на русском языке? Неужели нам необходимо было набирать художественный потенциал, открывать и совершенствовать ВГИК, чтобы потом снимать такое. Но прелестные русские лица, дивные, обаятельные женщины. Подловатость в использовании чистейшего русского антуража для в принципе не русской картины. Здесь еще есть тонкая и подлая усмешка над классическим произведением русской литературы – «Плотницкими рассказами» В.И.Белова.

Как там Распутин, как у него с глазами, я все время думаю о нем.

14 ноября, вторник. Приехал Миши Сукерник и по традиции привез мне три банки кофе. Меня привлекает в нем человеческая беззащитность, хотя для того, чтобы эмигрировать, нужна была определенная решительность… Трудно предположить, как в той или иной ситуации Миша поступит, но и стихи его мне кажутся очень близкими, в них тоже есть какая-то приблизительность отражения… Сам он летит в Новосибирск, где у него родственники. Зашел разговор о Мишиных экзаменах, которые он, конечно, в эту сессию не сдает, и тут у меня стал выкристаллизовываться некий план. Это, практически, первый случай попробовать дистанционное обучение. Вызову М.Ю. Стояновского и его озадачу.

На семинаре сегодня обсуждался рассказ Дениса Савельева «Сумеречные люди». Денис, конечно, крепкий и точный мастер. Все, что он пишет, прочно, но состоит из отблесков чужих литератур. Здесь много шахмат, много головных ходов, но все это почти всегда работает. На курсе Дениса любят. Ребята в основном говорили о его сочинении хорошо. Мне лично кажется, что у Дениса не хватает укрупненных образов, его мир темен и бессмыслен, сам он определенно подражает Платонову и Шукшину, но, как знающий мальчик, держится посередине двух этих струн. В конце семинара Паша Лукьянов прочел открытое письмо Савельеву. Мне это очень понравилось: готовятся, сукины дети. Тут же я решил вокруг этого письма создать некий материал. Дал задание сформулировать всем и каждому сказанное сегодня – 0,5 стр.

Миша Сукерник просидел у меня весь семинар. Говорит, что интересно. К сожалению, как я и предполагал, Миша не получил, чего хотел, на семинаре у Евг. Рейна. У старых поэтов все меньше и меньше сил остается на других

Написал письмо «Редану», фирме, которая организовывала у нас в общежитии и институте охрану. Времена изменились: «бартер» – они нам охранников, мы им – площадь под офис и оружейную комнату – институт уже не устраивает. Охрану в общежитии они просто завалили. Расстаемся. Капитализм предполагает денежные, а не товарные отношения.

Вечером Светлана Михайловна оповестила меня, что в четверг выходит на работу Ольга Васильевна Горшкова, наш находящийся в декретном отпуске главный бухгалтер. Но я уже подписал новые документы в банк, где ее подпись отсутствует. Теперь я с удовольствием буду наблюдать за ситуацией. Несколько недель назад я ее предупредил, что ей не следует торопиться. Объективно отметим, что за время ее отсутствия мы оздоровили нашу отчетность, почти совершенно избавились от наличных денег, укрепили финансовую дисциплину. И – ни одной истерики, ни одного скандала с бухгалтерией. Добрых слов в этой ситуации у меня нет. Федя предупредителен и вежлив.

Закончили ремонт фасада, выходящего на Тверской. При закрытии нарядов подрядчики пытались впаять мне зимнее удорожание.

15 ноября, среда. Утром был на лекции Алексея Матвеевича Зверева. Это стало одним из главных удовольствий текущей работы. Сегодня Зверев взял английскую послевоенную литературу и остановился на творчестве Грэма Грина. Надо еще помнить, что это писатель нашей общей молодости. Зверев рассказывает о писателях. Зверев приводил в качестве примеров около десяти-пятнадцати романов и других крупных произведений Грина. Я читал из них, наверное, пяток. А ведь ребята, наверняка, не читали ничего. Но почему с упоением слушали? Я, кстати, подумал, что кафедра зарубежной литературы сильно меняется. С приходом Пронина, Зверева, с чтением очень обстоятельно курса английской литературы Толкачевым поднялась планка. Скоро студенты не потерпят ни занудливого, ни поверхностного чтения.

Во время этого интересного рассказа вдруг внимание переключается, как во время хорошего концерта, и начинаются собственные мечтания. Чужие ассоциации вызывают свои. Вдруг созрело жестокое желание написать роман, взяв далеким прототипом Олю Горшкову. Вот это характер, и я полагаю, что и у меня получится что-то новенькое. Сюда бы еще добавить Наталью Михайловну с ее разнообразием стилей, причесок и ее ленивой грацией. Слишком много эта расторопная девочка из Подмосковья (Оля) потрепала мне нервов. Теперь я ее буду держать для своей литературы, все время подпитываясь ситуацией. Она, кстати, единственный человек в институте, который не на договоре. Для начала я ее переведу на договор. Охраняет ее на месте, как ей кажется, еще и ребенок. Будем иметь в виду и это. Я, полагаю, что она поймет, что я ей не доверяю. Но ребенок есть ребенок и человеческую судьбу я трогать не стану, пусть устраивается на новое место работы с прежней должности.

К трем часам я уезжал в бывший Дом Советской Армии на встречу с учащимися библиотечного техникума и военными библиотекарями. Организовывала это Лариса Жарова, так сказать, я согласился по старой памяти. Забегая вперед, скажу, что все прошло удачно. В основном были девочки из библиотечного техникума. Они сидели с довольно индифферентными лицами, но потом подходили брать автографы и благодарили. Видимо, с ними никто серьезно и на хорошем уровне до сих пор никто не разговаривал. Я-то говорил о молодости, о ее значении в дальнейшей жизни человека, о значении литературы и искусства в построении судьбы. А потом я выпустил троих своих студентов: Лешу Тиматкова, Лешу Тихонова и подвернувшегося Мишу. Была, не была! Он оказался в приемной, Пусть пробует. Потом Миша мне признался, что это в первый раз. Ну, что, голубчик, попробовал сок отравы? Леша Тиматков бы, как всегда, убедителен. Мне всегда кажется, что при разговоре со зрителем, Леша внезапно взрослеет. А может быть, это ипостась поэта, который взрослый, когда у него взрослые стихи. Был ли мальчишкой Бодлер? И вот, кстати, еще один довод, что производит что – то не образование, а самообразование и внутреннее возвышение. Вырос Леша Тихонов – его перевод из Гесса был по русским словам безукоризненным. Надо внутренне нацеливать его на аспирантуру. Интересные стихи были и у Миши. Он талантливо с юмором держит аудиторию.

После выступления я поговорил с милой женщиной – библиотекарем суворовского (?) музыкального училища, находящегося в Теплом Стане возле Севастопольской дивизии. Она говорит, что шесть последних лет фонды библиотеки не пополняются, в том числе нет и периодики.

Вечером по ТВ г-н Березовский из Нью-Йорка долго распинался, почему он не хочет возвращаться в Москву, чтобы встретиться со следователем по делу «Аэрофлота». Какая назойливость здесь вопрошающего телевидения, кто оплатил этот дорогостоящий канал. Стало, конечно, ясно, что Борис Абрамович, словно опытный рецидивист, готовился к этому побегу давно: передача акций ТВ «интеллигенции». У интеллигенции их будет труднее потом национализировать. Естественно, как у нас в стране принято, под мошенничество подверстывается политика. Как стремительное внезапное обогащение, так и политика: Быков, Гусинский, Березовский. Это лишь первый эшелон.

16 ноября, четверг. Утром работал над дневником – редактирование старых кусков. А когда приехал на работу, обнаружил, что меня уже ждет Ольга Васильевна с готовым заявлением. Заявление я отправил в отдел кадров, но постепенно мое довольно благостное настроение принялось испаряться. Через Ирину Николаевну я выяснил, что у О.В. вообще было ощущение, что я могу не допустить ее до работы. Но тут же старательная бухгалтерия дала мне справку о ее зарплате перед уходом в декрет. Я опять подивился, до чего шустрая девица. У главного бухгалтера, оказывается, был приработок, она еще работала у себя же экономистом учебного отдела. И теперь этой матери-одиночке надо по закону платить ту же сумму, что и до отпуска – около 3 тысяч рублей, и за бухгалтера, и за учетчика. Причем, воистину, брань на вороту не виснет. Она, оказывается, согласна работать главбухом без права подписи и со всеми ее выговорами. Мысль такая – фразу, естественно передали – «Есину 65, а мне только 30. Он подохнет, а я еще долго буду работать». Мне надо с ней сразу же подписывать договор. А на кого, на какую должность? Если «главбуха», значит, я признаю, что я ее и в нынешнем состоянии вижу главбухом? Ну, нет, милочка. Усугубилось вся эта странная ситуация еще и тем, что мне только что стало известно о неком визите А. Д-ча в сопровождении Феди и Баженова в общежитие, где они рассуждали, где будет магазин и как они модернизируют гостиницу. Шестидесятипятилетнего ректора уже нет, и витает хозяйственный разбор. И чего собственно я в случае такого долгосрочного прогноза барышни буду ее жалеть? Себя надо жалеть. Значит просто так, жалеючи, от нее и, главное, ее от бухгалтерии не отторгнешь. План у меня уже вызревает. Не самый плохой план. Здесь как в восточных единоборствах – побеждает то, кто умеет ждать.

17 ноября, пятница. Технология написания дневника, если я не пишу несколько дней такова: выставляю на экране отсутствующие числа, а потом по всем сразу пунктам начинаю заполнять. Постепенно все обрастает подробностями, деталями, все вспоминается.

В пятницу выяснилось, что мои евреи окончательно меня опять накрыли. Я, как дурак, ежедневно ездил в общежитие, переселял наших матерых ВЛКашников на другие этажи, освобождал седьмой этаж под комнаты для еврейских детей, под их жилье покупал новые простыни, но вот уже месяц освобожденные комнаты пусты, а милые хасиды из Марьинской синагоги не чешутся. Где наша взаимная симпатия с Ароном, выпускником медицинского вуза, где наши планы реконструкции седьмого этажа? Мы терпим убытки и упускаем выгоду. А ведь вроде договаривались, что через две недели мгновенно дети будут заселены, и начнется оплата. А разве новая дорогая охрана в общежитии не связана была с этим проектом? В пятницу я твердо решил, что ждать больше не могу и решил заселять верхний этаж студентами гуманитарного экономического института. Они будут жить по трое и платить по 1000 рублей в месяц. Здесь у меня и еще один расчет: чем плотнее заселение, тем меньше возможностей к злоупотреблениям.

Главное событие дня – спектакль в привычном для меня Театре Гоголя. Это опять был любимый театром Тенесси Уильямс: «Записная книжка Тригорина». Здесь все вызывает размышления. Но прежде всего: спектакль мне очень понравился. Я бы даже сказал, что это одно из очень сильных для меня театральных впечатлений последней поры. Это римейк чеховской «Чайки», те же имена и персонажи, то же действие, крутящееся вокруг приезда Аркадиной. Но то, что у гладкого Чехова в его благополучно-интеллигентской драматургии обойдено, ибо этому как бы и не придано значение, у Уильямса выходит на первый план. Пьеса тайных, но действенных и убедительных мотивов. В первую очередь шокирует предыстория Тригорина – его «голубая», как говорит Аркадина, юность. Тригорин ночью ходит купаться на озеро с лакеем Яшей. А отсюда уже недалеко до влюбленности Треплева в Тригорина. И именно эта любовь делает Треплева писателем. Сам союз Аркадиной и Треплева выходит не только своими чувствами, но и выгодой прагматиков. Пьеса меня необыкновенно привлекает самим фактом своего написания. Как же надо было «завестись» от Чехова и как хорошо его знать, чтобы сотворить не скетч, а огромную – спектакль идет четыре с половиной часа и начинается на час раньше, чем все спектакли в Москве, в шесть. Но как же надо было с ним враждовать, что прописать чеховские причины.

Я думаю, что это и огромная удача Сережи Яшина. Он как бы прорезался, его огромные прежние монстры-спектакли были подготовкой к этому замечательному говорению. Здесь везде какая-то искренняя сегодняшняя струя. И отсюда, наверное, – полный зал. Как всегда, прекрасна Светлана Брагарник. Она играет Аркадину и, как мне показалось, повторяет или пародирует Татьяну Доронину в ее незабываемой «Чайке» в театре Маяковского. Но от этого она и сама становится интереснее. Надо бы еще написать о декорациях и всем художественном строе спектакля, но лучше несколько слов о том, как меня поразил зал, когда Тригорин и Треплев рассуждали о литературе. Что им в наше время эта Гекуба? Мы по-прежнему литературоцентричная страна. Тригорин – Гущин, он погрузнел, но о нем уже хочется написать.