Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 61 страниц)

Днем лежал под капельницей. Теперь я тоже не буду чувствовать себя обойденным по отношению к другим больным в нашем отделении.

Гневлю я Бога, мельком заглянул в соседнюю палату: какие у людей страдания!

Умер Анненков. Еще десять дней назад праздновали его 100-летие, он играл на сцене. Сама его долгая жизнь давала всем некий шанс. Президент наградил его каким-то орденом. И, как всегда, опоздали, не вручили. Хоть бы здесь посчитались с судьбой.

2 октября, суббота. Второй день читаю Троцкого о Сталине. За всем чувствуются и необъятные знания, и работа помощников и секретарей. Но какая злоба и мелочность к Сталину как к более предприимчивому игроку. Этим вечным подсчетом, на каком месте в протоколе стоит имя Сталина, и сравнением его с местом, которое занимает собственное имя, Троцкий напоминает мне Бакланова. Когда-то в самом начале перестройки в Комарове, под Ленинградом, кинорежиссер Сокуров, тогда еще вполне доступный, говорил о том, что он что-то делал с Баклановым, какой-то фильм, закончившийся скандалом между мэтрами, и вот с той поры я запомнил такую деталь наблюдений Сокурова. Он рассказал, как неприлично, для большого писателя, «впивался» Григорий Яковлевич в тогда еще вражеские «голоса» и жадно, не скрывая своего интереса, следил, на каком месте в западном «поминальнике» Юрий Бондарев, Валентин Распутин, а главное – он сам.

3 октября, воскресенье. Вчера поздно вечером высунулся из палаты и в приоткрытую дверь вижу: две сестрички везут из дальнего конца коридора каталку, на которой что-то длинное, закрытое простыней. Я сразу понял: кто-то умер.

Ночью так сильно кашлял, что сестра вызывала врача, и тот мне, сонному, вкатил какой-то укол.

4 октября, понедельник. Несмотря ни на что, поехал на защиту диссертации С. П. Защита была блестящей, если бы еще поднажать, то ему могли бы дать сразу и докторскую. Особенно на фоне другой, «соседней» защиты. Сережа хорошо был одет, складно и полно отвечал на вопросы, был уверен и самодостаточен. Даже вечно недовольный Владислав Александрович, кажется, был доволен. Давали не из жалости. Отмечали неординарность работы, ее внутренний объем. Кандидатом Сережа стал не потому, что написал диссертацию, а потому, что прошел всю эту изнурительную процедуру, набрался терпения и воли. Сегодня он провожает мать, которая приезжала на защиту, – это очень правильный шаг, я представляю радость моей мамы, если бы ей пришлось поприсутствовать на чествовании своего сына, – и, кажется, займется сантехникой. Какое счастье, что природа наградила меня умением радоваться за других. Хоть бы какую-нибудь зависть найти в своем сердце.

В больницу возвращаюсь, как зверь в нору. Я полюбил больницу, которая надежно отгораживает меня от мира.

5 октября, вторник. Ездил на семинар, потому что упустить страшно – потом не расхлебаешься. Мне необыкновенно приятно видеть рожи своих ребят. Обсуждали три новых рассказа Ани Кузнецовой. Все очень талантливо, но холодно, будто бы она специально не подпускает к себе ничего человеческое. Все три рассказа тем не менее могли бы получиться очень заметными, в одном даже проклевывается новый характер. Отдельные строчки ослепительные, но все вместе не складывается. Пожар под водой.

6 октября, среда. Сегодня вместе со своим лечащим врачом Ниной Петровной ездил в Радиологический центр на Ленинском проспекте на томографию. Какое огромное было построено здание, какая удивительная аппаратура. Главный результат – рака у меня в легких нет. Самое интересное, что довольно определенно по этому поводу высказался завкафедрой Петр Михайлович уже по моему больничному снимку. Потом это подтвердил компьютер и томограф. Снимки тем не менее отметили все мои нелеченные простуды, катары, плевриты, воспаления легких, которые я перенес на ногах, потому что в институте скандалил Калугин, интриговал Смирнов, за кулисами интриговала и хотела институтских площадей Корниенко, слишком «шустрила» Оля Шалиткина, ставшая Горшковой, не платил деньги Шапиро, неизвестно куда дел мои собственные деньги О…в. И нынешняя болезнь – это болезнь их имени.

Делали мне это исследование платно. Я долго пытался кому-то отдать деньги, но потом человек, который их должен был взять, нашелся. По сегодняшним дням это довольно дорого – 1300 рублей. На дверях кабинета вдобавок ко всему висит надпись о том, что «за деньги» – делается без очереди. Этому придана литературная форма – «пациенты, заключившие индивидуальный договор»… Внизу, в регистратуре, записали номер моего полиса и дали мне листок с номером моей истории болезни и пр. На первый взгляд, медицина стала вроде бы и доступнее, но это ее сегодняшнее положение отсекло от нее огромный пласт людей. Много людей просто махнуло на себя рукой и не лечится. Нина Петровна сказала мне – она тридцать лет проработала в этой больнице, – что будет держаться до последнего, потому что даже ей с уходом на пенсию система станет недоступной. Я ведь тоже вхож сюда, пока я ректор и есть дружеские связи.

В коллекцию медицинских происшествий дня вношу еще один «казус». Накануне был у окулиста. Я давно жалуюсь на глаза, ношу чужие очки, подбираю их «на глазок». Иногда вечером я чувствую, что не могу читать, текст расплывается, я отодвигаю и приближаю книгу к себе, ищу какие-то ракурсы. В эти минуты я чувствую себя стариком. Все эти мои манипуляции окулист без моей жалобы расшифровала довольно быстро: «У вас маленькая катаракточка». Я понимаю, что пока маленькая, но будет и большая. Тут же врач мне прописала лекарство. Эта пропись выглядит так: квимакс, или катахром, или тауфон по 2 капли – 2 раза в день, в оба глаза. Настаиваю в этой прописи на слове «или». Я подал эту бумажку в аптеку, и седовласая аптекарша сразу же мне выпаливает – 137 рублей и называет лекарство. Уже радуясь, что это лекарство есть, на всякий случай я спрашиваю, а нет ли чего-либо подешевле? К чести седовласой аптекарши, она, ничуть не смущаясь, отвечает: «Есть тауфон – 2 рубля 47 копеек». Я окончательно убеждаюсь, что мы живем в мире капитализма. Аптека работает с оборота.

7 октября, четверг. Был Александр Иванович. Вчера он получил медаль и пришел мне показать ее. Доволен, и я доволен, потому что прозвучал институт. Впрочем, прозвучал он сегодня и еще раз. По ТВ объявили, что в результате спецоперации взяли и привезли в Москву одного из лидеров чеченских событий – одного из братьев Хочелаевых. Он выпускник Литинститута и его повесть в свое время была опубликована в «Октябре».

Вечером приезжал мой племянник Валера. Привез виноград и ветку бананов. Я знаю, что у него нет денег, а вот все же что-то привез. У меня определенно есть «чувство родни». Так легко, свободно, с такой степенью понимания я, пожалуй, не чувствую себя ни с кем.

Потихонечку работаю над ленинской главой.

8 октября, пятница. Сегодня ходил в аптеку купить пульмокорд, необходимый мне для ингаляций. Александр Григорьевич дал мне несколько штук – все, что у него было. Упаковка лекарства на 5 дней стоит 1242 рубля. А это лекарство старых людей. Еще раз подумал об отодвинутости всей старости от медицины. За всех русских стариков лечится только Борис Николаевич Ельцин.

Читаю дипломную работу Юры Роговцева. Кажется, я выпускаю гениального писателя.

11 октября, понедельник. Мне делали бронхоскопию. Огромное впечатление на меня произвело мастерство наших медиков. Врач, делавший мне это исследование, огромный, как шкаф, человек, не с руками, а с лапами. Но как же в этих лапах работает инструмент! Задыхаясь, обливаясь непроизвольными слезами, я думал о русских виртуозах.

12 октября, вторник. Уехал из больницы около 12 часов. Обсуждали Юру Роговцева. Семинар не очень согласился со мной, и нашли у Юры кучу блох. Я колеблюсь, отдать ли диплом таким образом на обсуждение, или обезопасить себя и отдать читать «проходимые» главы. Юра капризничал, как примадонна.

Перед самым семинаром мне позвонили из министерства: я накаркал себе судьбу, пригласив В. И. Матвиенко, а получил – Путина. О дате и времени визита ничего не известно. Требуют прислать сценарий встречи в двух вариантах: на один час и на два. Этим всем будут заниматься С. П. и Александр Иванович.

13 октября, среда. Как же мне надоело каждый день по 30 минут дышать пульмокордом, делать утром и вечером ингаляции. A B. C. через день по 4 часа лежит на переливании крови. Подобное может выносить только женщина.

14 октября, четверг. Опять удрал из больницы и поехал проверять «боевую готовность». С. П., Лев Иванович и Александр Иванович оказались на высоте – все подготовили. Тем временем на студенческой доске объявлений появился листочек, который зоркая Светлана Викторовна мне принесла. Как расценивать написанное – как некоторую симпатию ко мне со стороны студенчества или как язвительную инвективу – не знаю. На всякий случай, для «истории» перепечатываю:

«Объявляется сбор пожертвований в пользу идей воздвижения памятника Есину С. Н. на столбике при входе в садик Герцена. Предполагается переименование садика Герцена в садик Есина.

Деньги класть на сказанные столбики».

Ал. Иванович сказал, что Н. В. Корниенко подала заявление об уходе из института. То, чего я мстительно хотел, свершилось, а мне не радостно. Ал. Иван. рассказал, что, по словам В. П. Смирнова, она больна и плохо себя чувствует. Я тут же подумал, вот теперь-то я и займусь платоновской комнатой.

Сегодня в институте днем на семинаре наших немцев-переводчиков с участием немецких поэтов был также мой старый знакомый Рексус, а во второй половине дня лекция Фридриха Цира по проблемам перевода. Все это в рамках дней немецкой культуры – «Дней Марбурга в Москве». На лекции я посидел, пока Дима не вытащил меня из зала: разыскивает министр Филиппов. Владимир Михайлович, естественно, интересовался, как у нас идет подготовка, и, кажется, волнуется больше, чем я. Это и понятно.

Из института мне надо было еще заехать домой, взять костюм на завтрашнюю торжественную встречу.

15 октября, пятница. Утром меня смотрел приехавший из Испании с конгресса академик. Как же просияло у него лицо, когда он не услышал у меня в легких ни одного хрипа. Опять пытал Нину Петровну по поводу «первопричины». Нина Петровна довольно удачно отбивалась, у нее на все вопросы был готов анализ, формула и собственные предположения. Если все врачи в России такие, то я не боюсь за здоровье нации. Но ведь даже мои свидания с терапевтами в поликлинике Литфонда говорят об ином. Честно говоря, я совершенно не предполагал, что в обычной больнице все функционирует. Как быстро и четко делаются любые анализы! Но работа каторжная: Нина Петровна – я это вижу в открытую дверь ординаторской – до глубокого вечера сидит в больнице. После осмотра и неизменного ослушивания немедленно удрал на работу.

Уже несколько дней все руководство института стоит на ушах. К нам едет премьер-министр Влад. Влад. Путин. Все это началось с прошлого вторника, когда мне позвонили из министерства и сказали, что к нам собирается приехать премьер-министр. Как я полагаю, это наводка Валентины Ивановны Матвиенко, которую я в августе звал в институт. Может быть, и устойчивая репутация института, где ничего не просят и где начальство не встретят болезненными просьбами. А может быть, и некая мистика – мне Путин определенно нравится, «очно», так сказать, красноречиво молчит и безошибочно говорит.

«Живьем» Путин мне тоже понравился. Очень сдержанный. Внутренне собранный на своих идеях, человек с комплексом собственных мыслей. Спокойно обошел институт, посмотрел из окна «комнаты Герцена» на ребят, играющих на спортплощадке в футбол, потом пошел в зал. Через пять минут, сказав несколько общих фраз, он удалил прессу и начал говорить о насущных делах. Все это существенно отличалось от интерпретации СМИ, и тут начинаешь думать, почему же ты сам не смог сообразить. В принципе, он говорил о негодном управлении. О том, что в условиях России означает Таможенный союз, о собственности, прозвучала в его устах и горечь по поводу итогов приватизации. Говорил об армии, о Чечне, о русских за рубежом. Его информированность рушила привычные представления. В Москве 120 000 азербайджанцев, каждый из них отсылает ежемесячно домой в среднем по 200 долларов. Дальше не нужно быть математическим гением, чтобы понять, сколько денег Россия теряет на таких ситуациях. Малые «партнеры» России стараются грабить и грабят нашу страну. Ее специфика: 40 процентов доходов – это ее нефть и газ. Меня он убедил и убедил наших ребят, я очень рад, что многие из них после этих слов задумаются над экономикой и материальными проблемами жизни.

Сегодня же я познакомился с нашим министром Владимиром Михайловичем Филипповым. Он приехал за час до Путина, и мы очень славно поговорили с ним о проблемах русского языка и литературы. Как всегда, интересно вел беседу Александр Иванович Горшков. Снова встает проблема русского языка, мы в два голоса убеждали министра, что никакой общественный совет по русскому языку ничего не решит. В этом государстве за язык и литературу должен отвечать наш институт. Владимир Михайлович поддержал мою идею литературного минимума.

Владимир Владимирович, когда его спросили о собственности на землю, сказал: «Вот в Германии, например, вы можете быть собственником леса, но вы не сможете без разрешения властей вырубить ни одного дерева». Почти тут же из президиума я тихонько так говорю: «Значит, купить вишневый сад можно, но вырубить нельзя». Путин немедленно: «Без разрешения нельзя».

Интересный и жесткий вопрос задал Александр Александрович Зиновьев. Смысл его заключался в том, долго ли он, Путин, продержится и дадут ли ему возможность довести додуманное до конца. Вл. Вл. ответил, что постарается быть на этом посту долго. Лично я думаю, что Ельцин, видя такую растущую популярность премьер-министра, снял бы его и сам, но это его единственный шанс получить гарантии после отставки. Наверное, и его окружению Путин, с его хваткой, его государственным и русским умом, стоит поперек горла. Но собственная свобода и жизнь дороже.

Не утерпела и с вопросами-«сентенциями» выступила Мариэтта Омаровна. Вопрос был так долог, что у меня возникло ощущение ее лекции, и я стал обдумывать, как бы ее прервать. Привыкла барышня, что ее всегда слушают, открыв рот. Заслуженный тренер России по дзюдо чуть заметно пожал плечами. Чувствовалось, что многое, о чем говорил Путин – о Чечне и экономике, – ее раздражает. Ей не нравится, вернее, она не советует переходить Терек и подходить к Грозному. «Уже перешли», – меланхолично отмечает премьер-министр. Она, кстати, единственная, хотя вопросы задавал и А. А. Зиновьев, между прочим, писатель с мировым именем, представилась по полной катушке: и профессор Литинститута и член Президентского совета, и член Комиссии по помилованиям. Это не просто я говорю, а почти сам Президент! Остро стало чувствоваться, что время демагогии шестидесятников прошло, прошло и время говорить таким вихляющим образом, как Мариэтта Омаровна. А я-то кто сам? Я-то другой?

Я все-таки не вытерпел и устно почти выпросил у премьер-министра военную кафедру для института.

Эту встречу пришлось вести мне. Я отметил, что мы наконец-то дождались, что премьер-министр начинает свою деятельность с Литературного института. В конце я сказал, что Путин производит впечатление премьера – НЕ сказочника.

Новостей у меня за день, что я на работе, хоть пруд пруди. Говорил с заочницей Мариной Гринберг, она откуда-то из Сибири. Она была у меня и летом. В заявлении пишет, что ее родители уезжают в Израиль, на нее давят, и единственная возможность ей не поехать и остаться – это перевестись на очное отделение. Она на втором курсе. В ее зачетной книжке тройки, учится неважно, способности, видимо, средние. В качестве пробного шара я посоветовался с М. О. «В нашей свободной стране никто не может принудить кого-либо уехать». Знакомые слова. Кажется, девочку надо переводить, хотя на втором курсе у меня нет ни одного свободного места. Уже заранее знаю, что, если переведу, с этой девочкой у меня будут сложности. Жаль, нет в Москве Станислава Юрьевича Куняева, у которого Марина учится. Какое у него мнение?

16 октября, суббота. Утром неожиданно меня повели на исследование желудка. Делать будет тот же врач, Сергей Петрович, который проводил мне бронхоскопию. Все прошло хорошо, как и в прошлый раз, я был восхищен работой врача и медсестры. Такое ощущение, будто ты на концерте сыгравшихся музыкантов. Но интересна причина, по которой Нина Петровна меня направила. В моей истории болезни, которую мне дали и которую я понес, стыдливо прикрыв газетой «МК», с интервью Олега Павлова, где он по обыкновению «навязывает» себя, итак, в истории болезни оказалась такая запись: «…в связи с отягченной наследственностью, брат умер от рака». Это, конечно, работа моего племянника Валеры, побеседовавшего с врачом. Если бы мой замечательный племяш еще вспомнил, что и его бабушка, моя мать, умерла от рака, тут Нина Петровна нашла бы еще какую-нибудь сферу исследований.

Пришлось ехать на работу: в связи с приездом премьер-министра, я перенес обед, который был назначен с немцами. Было 14 человек, все старые знакомые – Легге, Рексус, Цир, который прочел у нас лекцию по теории перевода, Барбара, Зибила, новый заведующий кафедрой славистики в Марбурге доктор Иблер. Последний мне, кстати, очень понравился. Поговорили, немцы признались, что министр культуры иx не принял. Из наших: Зоркая – на плечах которой все эти выступления, С. П. – весь желтый от переутомления, Гусев – как глава московской писательской организации, я и Никита Гладилин – который открылся мне во время этих немецких семинаров как блестящий переводчик.

По пути в институт, на метро, заехал в аптеку на Старом Арбате, купил коробку пульмокорда – она стоит 1600 рублей, а это мне в лучшем случае на неделю.

18 октября, понедельник. Плохо спал, вчера поссорился со всеми домашними. У B. C. паническое стремление общаться и занять все мое время и всю мою жизнь только собой. При этом неадекватное ощущение собственной значимости и самостоятельности. Это типичный наглый, упорный и безжалостный духовный шантаж. Есть ли еще муж, который в этом ее состоянии оставался бы преданным и верным. Нет, он еще должен обязательно страдать с ней вместе ее страданиями и даже не вспоминать свои собственные трудности, как несущественные.

Утром выглянул в окно, на кустах в больничном дворе, на траве кусочки чего-то белого, мне сначала показалось, что это какие-то выжатые осенние ягоды, которые я раньше не замечал. Нет, – снег.

Вчера чуть-чуть двинулся Сталин. Очень самоуверенно с моей стороны было браться за эту книгу. Никаких информационных открытий я не сделаю, только интонационные. Читаю Радзинского, много фактического материала, но невероятная злость и подозрительность. Сталин и провокатор, и убийца, и неврастеник, но нигде, что он – гений. Удивительно, что у некоторых писателей нет никакой жертвенности, но зато сколько мстительности. Почему же они не хотят переделывать собственную священную историю? Ведь если даже не трогать первого братоубийцу Каина (отсюда «окаянство»), сына Адама, от которого ведет свою родословную племя Моисеева завета, то и в признанных библейских героях вероломства хватает. Вот патриарх Авраам. Бежав с семейством и челядью от голода в благоденствующую землю египетскую, он представляет фараону свою жену красавицу Сарру, как сестру, чтобы самому не стать жертвой завистников. Этим он, естественно, вводит приютившего их властителя в грех. То есть отдает жену на поругание, правда, получив за это много земли со всякой живностью и рабами, но и поставив благодетеля под кару Господню. «Что ты это сделал со мною?» – только и мог беспомощно вопросить фараон. Так же провокаторски сын Авраама Исаак, женатый на прекрасной Ревекке, поступает с царем филистимским Авимелехом, в чьих владениях он с домочадцами оказался по причнне все той же бескормицы на родине. И опять изумленное: «Что это ты сделал с нами?» Конечно, в от отношении инородцев все средства хороши, особенно если те занимают «предназначенную» тебе территорию, и мировая история дает нам возможность неоднократно в этом убедиться. Однако же внук Авраама Иаков хитростью вынуждает уже единокровного брата-близнеца Исава продать свое первородство за чечевичную похлебку, столь лакомую для многих в дальнейшей человеческой истории. И царь Давид, возжелавший чужую жену Вирсавию, ничтоже сумняшеся, отправляет на смерть ее мужа Урию, своего преданного военачальника. И тем не менее с великим, и справедливо, почтением говорится «Бог Авраама и Исаака», «род Давидов», а второе имя Иакова – Израиль («боровшийся с Господом») – стало названием государства. Значит, собственная история в восприятии библейцев, как и в восприятии русского человека его история, – это некий рок, уже ушедшее, поглотившее порой и самое дорогое, но оно от Бога, все надо принимать. Когда русский человек сопротивляется, то несчастий становится больше. И виной этого, чаще всего, бывают теории, пришлые или сказочные (о «добром» царе, например). Почему же нынешние апостолы демократии, оптом обратившиеся из Савлов в Павлов, уже не трижды, как Петр, а бессчетное число раз отрекаются от отеческого прошлого? Не хватит ли нам теорий, не учитывающих нашего менталитета?

Кстати, вызывает восхищение, как четко в Книге Бытия прописана идеология прогресса. Ведь Каин, старший сын Адама, был пастухом, то есть кочевником, младший Авель – земледельцем, то есть оседлым, его жертвоприношение было предпочтительнее Богу, возбудив тем самым ревность брата. И на том этапе человечьего развития Авель, как впоследствии Христос, должен был стать великомучеником нарождающейся цивилизации. Знак свыше подан. Прошло время, и уже землепашец Иаков мирно, хотя и обманно (потому что ослепший – в буквальном, а может, в переносном смысле – папа Исаак, не разгадав глубинной подоплеки знака, делал ставку, как принято, на старшего сына), вторично обыгрывает вольного зверолова Исава, по подсказке разумной мамы Ревекки, добившись отчего благословения. Жизнь потекла в предуказанной колее, тряся телегу человечества на ухабах, подчас, по греховности людской, ввергая ее в бездну. Поколение ХХ века, мое поколение, пересело на ракеты и вышло в космос, став будто ближе Богу. Правда, ракетами уже и грозя друг другу, то есть явно от Бога удаляясь. Но стоит ли и тут злобствовать? Это уже книга НАШЕГО БЫТИЯ, которую, возможно, напишут, все осмыслив, потомки…

Все приведенные выше ветхозаветные сокровища я накопал в дополнение к журнальной публикации дневников, когда один доброжелательный читатель указал мне, что я спутал филистимлянку Далилу (или Далиду?), коварно спроворившую на муки иудейского силача Самсона, с еврейкой Юдифью (или Иудифью?), которая так же патриотично отрезала голову ассирийскому военачальнику Олоферну. Единственное, что могло связать их в моей памяти – это постельный способ усыпления мужской бдительности (в православной Библии, кстати, нет Учительной книги Юдифи, не думаю, что здесь повлиял метод расправы чеченских экстремистов с нашими солдатами, попавшими в плен, – чистое варварство, отделяющее его адептов и от ислама, и от Аллаха). Попутно я наткнулся на нечто, достойное подражания. В России никогда не было государственно установленных Дней ликования по поводу извода некоторой части «людского поголовья», грозящей сохранности народа и страны. День Победы в Великой Отечественной войне мы и раньше отмечали «со слезами на глазах», теперь-то тем более. А такие судьбоносные события, как сражение на Чудском озере с псами-рыцарями или, еще хлеще, Куликовская битва с Золотой Ордой, скромно вспоминаем лишь по большим юбилеям, через столетия. Для сравнения: иудеи не забывают, что в глухой древности, как рассказано о том в Книге Есфирь, их предки истребили около 100 тысяч персов по наводке «малого человека» Мардохея и указу персидского же царя Артаксеркса. Скажут: жанр фольклора предусматривает гиперболизацию любого пустяка для большого впечатления у грядущих поколений. Не спорю, наверняка и убито-то было несколько десятков или вообще один «Соловей-разбойник», как у Ильи Муромца. Но – иудеи ВСЕГО МИРА ежегодно празднуют в честь этой легенды Пурим, праздник мщения, или жребия, склонившегося в их пользу, о чем нам сочувственно живописал один из телеканалов, не буду тыкать пальцем – какой. Прав, ох прав был Ленин: учиться нам нужно, учиться и учиться.

Все время наблюдаю очень трогательные посещения моей соседки Зои Николаевны ее мужем Григорием. Им обоим, полагаю, давно за шестьдесят, а может быть, и за семьдесят. У них жизнь уже позади. Он обмывает ее, стрижет ногти, меняет белье, выносит за ней ведро. Удивительно трогательная и достойная еврейская пара. Зоя Николаевна иногда рассказывает, как она стояла на балконе и ждала, когда из института вернется ее сын Сеня. А в это же самое время на троллейбусной остановке стоял и ждал сына Григорий. Сегодня их Сенечке тоже, наверное, за пятьдесят.

19 октября, вторник. Утром немножко разбирался со своими карточками цитат. У меня их собралось килограммов пять. Постепенно выкристаллизовывается структура. Никакого своего текста я делать не буду. Только небольшие примечания. Придумал прекрасное название для этой давно вынашиваемой мною книжки. Выглядеть это будет так: Сергей Есин «Чужие мысли».

Утром слушала Нина Петровна и осталась мною довольна. Тут же сказала, что пришли анализы по гастроскопии: все нормально. Я через Нину Петровну послал виртуозу Сергею Петровичу бутылку водки. Обсуждали рассказ Валерия Пака «Люди луны». Этот рассказ я читал еще в прошлом году. Все это довольно плотно, но почему-то скучновато. Литература и восприятие развиваются быстрее, чем мы пишем.

Перед семинаром состоялась комиссия по допуску на экзамены в аспирантуру. В этом году, кажется, будет конкурс. Я наконец-то озвучил свою старую идею: аспирантов только докторам.

Случайно узнал, что О. В. неймется, она хочет заказать специалиста, который проверит, не прослушивается ли ее кабинет. Похоже, что она действительно живет в странном мире.

21 октября, четверг. Очень сильно продвинулся с главой о Сталине. Здесь я пользуюсь тремя источниками: сборником М. П. Лобанова, который собрал много документов и воспоминаний, книгами о Сталине Троцкого и большим томом Радзинского. Из всех них я беру материалы, факты, цитаты, даты довольно беззастенчиво. Я не делаю никаких открытий, я только пытаюсь интонировать. Все персонажи – заложники времени, и их воли в поступках немного. Чтение книги Радзинского, написанной, казалось бы, очень размашисто, все больше склоняет меня к мысли о крепкой ее тенденциозности. Радзинский, как и я, лишь пакует материал. Мыслей у него немного, нет и художественного обрамле-ния, скорее, он ссыпает факты.

Сегодня не стал смотреть когда-то почти любимого мной Явлинского. Тень политического неудачника витает над ним. Он решительно ни с кем и ни с чем не может согласиться, всегда он должен переформулировать и поумничать. Чем-то неуловимым он мне стал напоминать Троцкого. Последний, при внимательном чтении, меня тоже все больше разочаровывает.

Помирился с B. C. Но ей хоть кол на голове теши, вчера она раньше времени сама пошла гулять с собакой, и собака подралась с другой сукой – овчаркой. Каждый мой звонок домой – это сплошные расстройства.

Завтра меня выписывают. Я думаю, что при всех явных у меня улучшениях болезнь накинется на меня сразу, как я выйду на работу.

23 октября, суббота. Хочешь не хочешь – надо ехать на дачу. Осталась неразобранной теплица, не вскопаны грядки, надо слить воду из водопроводных труб и душа. Это феномен: жизнь без детей. С наслаждением провозился два дня, топил печку, жил в тишине. Но еще больше, чем я, наслаждалась дачей Долли: носилась по моему и соседскому участку и со всего маха перепрыгивала через водопроводную трубу, отделяющую меня от соседа. Вечером разбирался с карточками «литературоведческой книжки». Мне очень помог мой ученик Алеша Бойко. Он не только прочел 250 карточек, но и сделал мне планчик новой классификации. Тут же я обратил внимание, что все же у нас разный подход. Тем не менее кое-что из предложенного Алешей я использую. Твердо понял, что делать книжку, как я сделал первую главу, не получится, это слишком легко и слишком будет напоминать Вас. Розанова.

Мой сосед Володя Шемитовский сказал: «Я тебя видел с Путиным по телевизору». – «А что, раньше ты меня по ТВ не видел?»

24 октября, воскресенье. Вечером сделал очередную работу для «Труда»:

«Нам, простым людям, угнаться за всем хитросплетением политики невозможно. Мы безошибочно отмечаем лишь крошечные факты, которые потом или печалят, или веселят нас. Ну, например, разве не смеется вся страна, когда Центризбирком цепляется за старую сгнившую машину или гонорар за прочитанную лекцию? А больше разве нет никаких вопросов, в том числе и имущественных, ни к людям из первого списка ЛДПР, ни к, скажем, бывшим премьер-министрам, ни к другим прошлым и настоящим начальникам? Все нищие, все живут на зарплаты, на которые невозможно прожить другим, все как бы существуют за счет предприимчивых жен и находчивых энергичных детей. Почему только у жен и детей простого и нечиновного народа не получается так ловко? «Мелочь», которая меня восхитила – это героизм Сорокиной в беседе «Герой дня» с депутатом Госдумы, «яблочницей» Ольгой Беклемишевой. Последняя попала в милицию, ввязавшись в митинг в другой стране. Присутствовать на чужом митинге – это называется быть наблюдателем. Мне кажется, что и пригласила Сорокина Беклемишеву, чтобы продемонстрировать свое виртуозное мастерство вопросов на буксующем месте. Тем не менее не получилось придать «приводу» в другой стране героические черты».

27 октября, среда.

Все, что связано со съездом Общества книголюбов, прошло очень славно. Съезд проходил в музее экслибриса. Были накрыты столы, была водка, закуски. Я прочел обращение Ельцина, написанное в недрах нашей же книголюбской организации.

Собрались из всех республик. В свое время мы рассылали циркулярное письмо по всем странам СНГ и просто по бывшим республикам. А также в России – губернаторам и главам администраций. Пришло очень много телеграмм и приветствий. В Грузии Шеварднадзе, которого я до сих пор, этого пронырливого партийного лиса, недолюбливаю, наградил руководителя республиканской организации орденом. Ничего не прислали нам ни наш российский министр культуры, ни секретари союзов писателей, ни мэрия Москвы. Самое интересное приветствие было из Эстонии, я не могу его не процитировать: