Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 61 страниц)

Рядом со мною сидел Лева Анинский и непроницаемый Поюровский. Говорят, что спектакль обложил Гриша Заславский. Прочесть бы его было очень интересно.

Из рассказов Анатолия. В совхозе делать совершенно нечего, работы нет. Бывшие работнички пьют, ездят на приработки в Ростов, собирают цветные металлы и металл. Все время ездят скупщики, предлагая свои услуги. Как правило, металл отправляют в Турцию. Утром некто приходит на совхозную ферму где сохранилась какая-то механизация, в частности есть транспортер, а значит к нему редуктор. Хочешь опохмелиться? Втроем выносят редуктор, в котором килограмм двести пятьдесят. Для маскировки слесарь кричит вслед отъезжающей машине: «Если быстро не отремонтируете, буду жаловаться!»

19 ноября, воскресенье. Для «Труда»:

«У Виктора Степановича Черномырдина, непревзойденного мастера художественного слова, появился грозный соперник, явно намеревающийся отобрать пальму первенства, – это Константин Натанович Боровой. В воскресном эфире не сказал, а припечатал: «Когда мы говорим о русской духовности – это шовинизм». Оставим в покое, чем так эта духовность допекла депутата и руководителя биржи. Но какая несправедливость лишать нас того немногого, что признается всем миром. А если все же шовинизм? Тогда, значит, по логике Борового, когда французов – галантными, англичан – точными, испанцев – гордыми, итальянцев – жизнерадостными, скандинавов – неразговорчивыми – это тоже недружественный акт, выявления расового превосходства. Или я чего-нибудь недопонимаю».

Второй вариант для «Труда»:

«Я начинаю думать, что наш президент – это сторукий Шива. Только этим можно объяснить те многочисленные грехи, в которых его обвиняют. Двумя руками столько не сотворишь Да и вообще, существует что-либо, в чем не мог быть обвинен В.В.Путин. Кажется, он даже неблагоприятно повлиял на выборы президента США и погоду в Атлантике. Что касается последнего, не знаю. Но вот на отъезд в благословенную Америку бывшего депутата Березовского – точно. Именно политические причины, и нелюбовь к Березовскому президентских структур, а не мелкие хозяйственные затеи, заставили правоохранительные органы вызвать знаменитого богатого человека повесткой по делу «Аэрофлота». «Политическое давление!» – воскликнул знаменитый бизнесмен и общественный деятель. Теперь Березовский в эмиграции. Как князь Курбский, как Ленин, как Гиппиус с Мережковским. Заметим также, что во всех случаях, когда богатого человека вызывают к следователю – это политическое давление. Это нелюбовь президента. Гусинский, Березовский, красноярский Быков – это лишь три руки Шивы, а у Шивы, как известно, их сто, как у нашего президента».

20 ноября, понедельник. С появлением О.В. я опять зажил «полной» жизнью. Снова возникло то психическое напряжение, которого и я, и весь институт были лишены два года. Я уже давно замечал, что она постепенно старается поставить себя в виде первого лица в институте, пытаясь везде настоять на своем. Здесь какое-то удивительное ничтожно-низкое личное начало соединено с советско-купеческим представлением о роли первого лица. Я уже не говорю здесь о некоторых ее финансовых «неточностях». Деньги, которые сдавала ей за обучение Бинева, и которые долго проболтались где-то в ее личном «подчинении», так и не нашлись. А потом, как низка и пренебрежительно с подчиненными. Я решился на это, когда почувствовал, что и она сама будет смотреть на меня, как на идиота, если я допущу ее до работы. Утром я вызвал ее и объявил о моем решении. Она уходит экономистом-подсчетчиком в учебный отдел. Я даже сохранил ей заработную плату выше на 1000 рублей, чем ей полагалось по закону. Но до чего шустра и предусмотрительна девушка. Хотя и ей, и всем известно, что отец ребенка Федя, и он сам не отказывается от этого, но вырвать нужно еще и особый статус и госденьги во время декрета. Отцом своего ребенка она записывает своего отца.

Я разговаривал с ней два с половиной часа. Но все мои доводы разбиваются о ее внутренние планы и о том, как же она теперь выйдет на работу. Я уже знаю ее уклончиво-сосредоточенное выражение лица, когда что-нибудь из задуманного не получается. И по мере того, как она упорствует у меня все меньше и меньше жалости. Во время разговора возникает мысль о том, чтобы сделать О.В. заведующим плановым отделом, у нас здесь вакансия, отдел такой нам нужен. Но позже, говорю я. А почему не сейчас. И хотя отдел нужен уже сейчас, но все равно назначать буду позже, чтобы не перешагивали через мою волю. Она говорит, что будет думать, зная мою отходчивость и рефлексию, а я говорю, что приказ отдам сегодня же. Возник даже такой пассаж: «Может быть, я не буду прерывать отпуска» – «Я тебя предупреждал, что выходишь рано. Теперь ты вышла. Заявление лежит в отделе кадров. Ты можешь взять отпуск, но уже с новой должности».

В «Известиях» появилась довольно злая и явно заказная статья про институт. Называется «Совхоз тщеславия. Литинститут – последнее место, где можно стать гением за государственный счет». Написал ее некто Дмитрий Соколов-Митрич. Статье предшествует явно постановочная фотография перед памятником Герцена двое ребят пьют из горла (судя по тексту, подразумевается, водка). Лиц у ребят не видно. Пафос статьи: отсюда не выходит никаких талантливых людей, печатающихся в центральной печати. Я, кстати, сразу же дал задание библиографическому отделу сделать мне список публикаций наших студентов по центральной журнальной периодике. Только их последнее время, кажется, и печатают. Литература стоит. В конце статьи интервью с Вл. Ивановичем Новиковым, тем самым, нашим, которого прокатили на выборах, который обозлен. «Это заведение провинциальное, не разомкнутое в широкое литературное пространство, там слишком велик процент людей, которые ничему научить не могут, а особенно не могут научить писать, потому что сами не умеют…Там слишком много красно-коричневой нечисти, неофициально по-прежнему действует пятый пункт. Институт отчетливо ориентирован на худший из Союзов писателей – тот, в котором «Завтра» и Проханов. Но я могу вообразить себе и лучшее будущее этого заведения. Все зависит от людей, которые в нем будут работать… Типичная жизнь студента Литинститута – это питье водки в общежитии, непосещение выставок, театров, всего, чем Москва богата». Вот это осведомленность.

Я приказал вывесить эту статью на стенде публикаций у нас в институте. Пусть в первую очередь студенты видят, как представляют их просвещенный профессор МГУ и некто Соколов-Митрич. Посмотреть бы как-нибудь на него.

В субботнем номере «Независимой газеты» появилось мое эссе о пище – это полторы полосы, полтора газетных листа. К сожалению, и здесь не обошлось без сокращений. Конец публикации этим был испорчен. Отсутствие всей предыстории дяди Коли и Центральные бани исчезли.

Вечером я пошел в «Звездный» в кино на фильм «Криминальные сцены». В.С. заказала билеты, а они по 100 рублей. Для кого? Кто готов выложить, чтобы не почувствовать такие деньги? Режиссеров и актеров не знаю, фильм французский. Это, как обычно, расследование, которое тянет за собою ряд эпизодов. В зале всего пара десятков человек. Сравнивая «ихние» и наши милицейские возможности понимаю, как страшно жить у нас. Кому нужны наши убитые, наши обездоленные. Смотрю с увлечением и тут понимаю, что это стилистика не американского кино. Оно уже не просто надоело, оно уже раздражает.

Умер Нерубайло.

21 ноября, вторник. Утром, когда я берегу и коплю силы для семинара, раздается телефонный звонок: мать Ольги Васильевны. Она мне хочет объяснить… Я нагрелся мгновенно, как чайник – «Тефаль», и объяснил этой женщине, что снимаю ее даже не потому, что она подослала ко мне бандитов, а потому что она плохой бухгалтер. Бухгалтер, который не хочет учиться, а предпочитает все спорить и спорить.

Днем с О.В. еще инцидент. Ее визит ко мне пропускаю. Неинтересно даже в человеческом плане. Но из отдела кадров она вдруг выкрадывает заявление о возвращения из отпуска. Ей во что бы то ни стало, надо остаться, хотя бы на время, хотя бы в отпуске, главным бухгалтером. «Сергей Николаевич разрешил». Через пять минут я на нее наорал: «Ты никогда не подойдешь к бухгалтерии, если немедленно не вернешь заявление обратно». Пришлось объясниться и более горячим образом: «Ты не думай, что сможешь пересидеть. Я собираюсь жить долго и долго здесь работать. И работать здесь счастливо». Был глухой намек на новый наезд бандитов. Накануне она пыталась воздействовать на Ирину Николаевну, чтобы та написала мне заявление, что будто бы не справляется с обязанностями главного бухгалтера. Пишу обо всем этом так подробно, потому что для меня это еще не освоенный литературой тип, и как подступить к нему, я не знаю.

В пять состоялся Оргкомитет по созыву съезда. Я попытался смягчить некоторые формулировки, не потому что даже кого-то жалко, а потому что не хочу грязи. Хочу отделить ругань от решения юридических вопросов. Феликс Кузнецов, который, как всегда, хочет какого-то нового влияния, сказал, что «Есин замыливает». Предвижу и возможные ответные шаги среднеазиатов. Всем здесь командует Ларионов, который, чувствуется, глубоко Пулатовым оскорблен. По некоторым репликам я понял, что хочется нашим русским товарищам вернуться и к решению вопроса о Литинституте.

Продолжаю читать книгу Штефана Плаггенборга «Революция и культура». Здесь нет каких-то экстатических выкриков, которые хочется поцитировать, но само спокойное разбирательство с эпохой и временем, сама неожиданная постановка вопросов о пропаганде, о воспитании масс затягивает своей логикой и доказательствами. Плагенбор молодец еще и потому, что просмотрел кучу «низового» материала, которого так чураются наши исследователи. Много нового в сведениях о революционных праздниках, о «переделке» человека, об экскурсиях, о монументальной пропаганде и пр.

В девять опять в «Звездный» ходил смотреть французский фильм «Развратник». Он переводится и как-то еще, типа свободолюбец и пр. Это про Дидро с Фанни Ардан и Винсан Перес. Великолепная картина, нарядная, увлекательная, преувеличенно эротичная. Но это и картина, о том, почему произошла Французская Революция.

22 ноября, среда. Накануне раздался странный звонок. Я вполне могу забыть и фамилию и уже почти забыл сам факт этого эпизода. Звонил Владимир Михайлович Гориккер – режиссер, снявший когда-то фильм с моим участием «Соната Бетховена». Это была одночастевка на Высших режиссерских курсах. У меня были сложные отношения с этим человеком. И этот фильм, только потому, что действие происходило во время гражданской войны, и его следующий сделанный по сентиментальному рассказу Паустовского, я считал конъюнктурными. В молодые годы Гориккер был женат на выдающейся нашей певице Галине Олейниченко, у него было музыкальное образование, и его работы я трактовал так: в другие места не протиснулся, значит, схватился за музыку. Или почти так. В общем, Горрикеру исполнилось 75 лет, и в Музее кино показывали его ретроспективу. Он позвонил мне, я взял несколько человек с работы, взял для подарка книгу, купил розу. Как мог. Но главное и этот фильм со мною мне очень понравился, и произвел огромное впечатление другой гориккерский фильм «Моцарт и Сальери» по опере Римского-Корсакова. Здесь четыре выдающихся актера: П.Глебов, И.Смоктуновский, Пирогов и Лемешев. Глебов просто произвел на меня такое же впечатление, как в свое время Бондарчук в «Тарасе Шевченко». Я помню, как довольно бестолково снимался, а как В.М. все смонтировал, какие лица, детали и какая акцентировка. Как поверхностны мы в наших суждениях. Какой великий был это подцензурный советский кинематограф. Я обязательно напишу эссе о кино. Так же, как я написал о пище. Надо подумать, запустить в подсознание и ждать оттуда результатов. Не пиши, Есин, торопливо.

23 ноября, четверг. Вышел «Труд», которым я почти удовлетворен. Правке подвергся только «расизм» К.Борового. У Меня в записях стоит именно так: «разговоры о русской духовности – это расизм». Значит, я сам не поверил своим глазам и «снизил» точку зрения, заменив на шовинизм.

Съезд пролетел за три часа, как и обещал Ларионов. К счастью, не было никаких разбирательств, делегаты, а их было всего двадцать, все понимали и молча проголосовали и за пулатовскую отставку и за избрания председателем С.В.Михалкова. Все внутренне были сломлены представлением, который Пулатов устроил на Исполкоме, якобы, с еще не подписанным договором на передачу в оперативное управление Дома Ростовых фирме «Эфес». На самом деле договор ужен был подписан. Дележ остальных должностей Исполкома проходил осторожно, дабы не нарушить баланса сил, не восстановить против себя националов и сохранить во главе организации людей из сферы влияния Арсения. Арсений добился своего и стал первым замом Михалкова. Здесь есть замах остаться наследником. Сергею Владимировичу 88 лет. Замом стал Ренат Мухамадиев, Феликс Кузнецов. Во время самой процедуры выдвижения я сказал несколько слов об энергии Ларионова и его с юности честности. Дай-то мне бог, чтобы за прошедшее он не изменился. Вместе с Проскуриным и Сорокиным я получил место секретаря Исполкома. Настроение по этому поводу не самое радостное. Все зависит от того, что будет дальше, а не просто эксплуатация аренды Дома Ростовых. С некоторой иронией я подумал, что путешествовать и представительствовать от лица несуществующего сообщества сейчас станут другие.

Во время вопроса о Ревизионной комиссии я слегка схватился с Феликсом об оплате труда Председателя ревизионной комиссии. Я считал, что это надо делать, и принципиальность Председателя от этого не убудет. Все зависит от того, кто во главе. Кстати, в члены комиссии избрали Толкачева. Для меня это был лишь эпизод. Однако, проходя позже по залу, Феликс сказал, «в этом вопросе ты выиграл». Играйте сами в свои вопросы.

Вечером мне звонил какой-то клиент Арсения, предлагал возглавить букинистическую торговлю и попутно сказал, обратил ли я внимание на то, что бывший «Советский писатель» ничего не выпускает. Действительно, в киоске, стоящем во дворе, ничего нет кроме двух или трех романов директора. Вечером уже на фуршете, который состоялся у Ларионова в издательстве, подошла ко мне Людмила Салтыкова и начала беседу, в которую вкрапливала свои инвективы против Пулатова. Я не очень был расположен слушать, ибо знаю, как много здесь возникает несправедливых наветов. Руководить в условиях всеобщего воровства и мздоимства трудно, и руководителю часто приходится делать то, чего в обычном налаженном государственном порядке он никогда бы не сделал. Тем не менее два факта неприятно зацепили сознание. Тимур, оказывается, купил пятикомнатную квартиру на Гоголевском бульваре. Это очень большие деньги, если так и было. Взять писателю, не издающемуся широко, таких денег неоткуда.

24 ноября, пятница. В час дня началась ежегодная конференция о переводе. У нас она посвящена памяти Льва Адольфовича Озерова. Очень интересно говорил профессор Воскресенский о новом лауреате Нобелевской премии китайце. Воскресенский вообще очень интересно рассказывает о Китае. А что касается нового лауреата то в основе его успеха лежит не только талант и новизна для европейца тематики, но и диссидентство. Это тоже невозвращенец. В.П. Голышев говорил о необходимости для переводчика дополнительного чтения на родном языке. Он интересно все это аргументировал.

Открывая конференцию, во вступительном слове я остановился на статье в «Известиях». Мой тезис: ребятушки – это ваш портрет. Одновременно я прочел длинный список публикаций наших студентов в центральных толстых «демократических» журналах за последних пять лет. Тут же попросил сделать такой же список и по кафедре перевода. С этого в свое время я и начну свою отчетную речь на перевыборах ректора.

Враг к этому тоже готовится.

Порассуждали с Мишей Сукерником на тему антисемит ли я. Миша утверждает, что он сам «интернационалист». Я-то уж не интернационалист точно. Само рассуждение человека «рассеянного» племени об интернационализме некорректно.

Вечером в Доме Кинематографистов (какая глупость с переименованием, этот дом по-прежнему называют Дом кино – инициатива этого переименования лежала на Э.Климове.) смотрел прекрасный фильм Дэвида Линча «Обычная история». Старик, не имеющий автомобильных прав, на газонокосилке едет за 400 километров к брату, с которым они в ссоре. Как бы другая, трудовая и нерекламная Америка. В.С. все время постанывала, почему же эту Америку раньше нам не показывали. В кино все, что истинное, сейчас называют «фильмами для фестивалей».

25 ноября, суббота. Вечером звонила Маша Ремизова из «Независимой газеты». Опять пришло письмо по Андрею Платонову, и они хотели бы услышать другую сторону. Я поставил условие: эта самая Маша должна приехать и посмотреть платоновскую аудиторию. «Но я человек занятый» – Маша. «Я тоже» – я. Первый заместитель министра нашел время, чтобы побывать, люди из администрации президента тоже нашли время». Но вот что обидно, только я соберусь что-то сделать, опять, на меня накат, и я ухожу в сторонку. Но Платоновым – они меня доконают. Правда, у меня уже есть несколько демагогических идей. Практически оба лагеря сражаются при помощи демагогии. Мария Андреевна хотела бы для себя престижного места директора и жить за счет посмертной славы отца. Я действительно смог бы организовать что-то вроде музея, ибо обычный музей просто не нужен. Платонов серьезный писатель, а не Окуджава и не Высоцкий. Но я не хочу перед угрозой шантажа это делать. Я слишком много об этом думаю.

Утром ездил на продовольственный рынок за продуктами. Собака охраняла машину. Вечером три часа лепил пельмени.

26 ноября, воскресенье. Рассказы служащего родственника. Солдат мотают не только по строительствам генеральских дач. Сын одного полковника организовал свой офис. Солдат гоняли убирать и свинчивать там мебель.

Сегодня перевез В.С. из Матвеевского домой. Была трогательная встреча с собакой. Для «Труда»:

«На «Зеркале» у Н.Сванидзе опять говорили о гимне. Сванидзе вообще очень талантливо позорит своих приглашенных. Иногда кажется, что он заранее знает ответы на собственные немудреные вопросы. Ну, кто мог предположить, что любимец народа Никита Богословский, не обойденный почестями предыдущим режимом, оказывается, всегда был диссидентом. Завязывал шнурки на ботинках или что-нибудь ронял на пол, чтобы не вставать на музыку Александрова и слова Михалкова. Но простим знаменитому композитору его «приколы», здесь, наверное, есть и чувство ревности: усатый вождь выбрал не его вместе с Лебедевым-Кумачом. Но заметим, не ошибся, хотя ни в гимназиях, ни в консерваториях не обучался. До сих пор чуть ли не семьдесят процентов населения хотели бы и сейчас вставать при звуках этой самой Александровской музыки. Однако мудрый, как змий, Николай Сванидзе против арифметических решений, если они касаются даже общественного мнения. У нашей, т. е. настоящей демократии, как известно, гибкие принципы. Народ не всегда прав! Это не тот вопрос, который должно решать большинство. Я был даже готов в это поверить и назвать себя сталинским выкормышем за любовь к музыке Александрова. Но тут все разъяснил, как ни странно, иерарх русской православной церкви митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Вот у кого надо учиться если не демократии, потому что церковь это иерархическое подчинение, то хотя бы пониманию духовных ориентиров народа. Митрополит предложил решать вопрос, как говорят дипломаты, в пакете, комплексно. Двуглавый орел, прибывший к нам, кстати, из Византии – это сегодняшний герб, трехцветный флаг – это сегодняшний российский флаг, а александровская музыка – это наш гимн. Михалков, слава Богу, жив и, значит, нужные слова найдутся. Здесь не надо быть записным идеологом, чтобы понять всю разумность этого предложения. Правда, но это уже так сказать мое личное мнение, хорошо бы и в старый герб и в подновленный флаг включить простенькие, но так всегда гревшие мое сердце символы – серп и молот.

27 ноября, понедельник. Ну, слава Богу, кажется, О.В. собирается уходить, попросила меня сегодня не торопиться вносить ей в книжку эпизод о снятия ее с должности главного бухгалтера. Опять мне было ее жалко, но опять у меня напряглись плечи и шея, пока мы с нею говорили.

Начал читать «Щину» Юрия Буйды в «Знамени». О чем это трудно сказать, скорее это проза талантливого человека, которому момент письма доставляет острое удовольствие. Но проза человека непростого, не духмяного, а образованного и книжного. Отдельные эпизоды прелестны. Чтение, как постоянное удовольствие. Канатоходец под куполом цирка не сорвался ни разу. Завтра Буйда у нас на семинаре.

В Москву привезли «Венеру урбинскую» Тициана. В том же музее Пушкина показывают Вермеера Дельфского.

Анекдот. Новый русский о своем посещении Эрмитажа: «Бедновато, но зато очень чисто».

День Независимости Албании. Очень небогатая страна, но как хорошо кормят в «Президент-Отеле». Мне кажется, что все остальное время года в посольстве питаются макаронами и едят картофельное пюре. Все время вспоминаю античную фреску, мокнущую под дождем, которую я видел в Албании на побережье. Арбен вернулся в Россию и учится сейчас в дипломатической академии, Туффа женился на Светлане Богдановой и теперь, кажется, гражданин России. Кстати, Светлана Богданова опубликовала в шестом номере «Знамени» роман «Дневник Иокасты» (?) Произведение слабое и вторичное, я помню этот роман еще по защите дипломной работы.

28 ноября, вторник. Прекрасно еще раз удивил Юрий Буйда, выступивший у меня на семинаре. Но прежде должен сказать о внезапной смерти Михаила Новикова, того самого критика из «Коммерсанта» которому я симпатизировал, но который допустил по отношению ко мне странную инвективу. Еще раз необходимо заметить, что достаток или богатство (по моим нищим меркам) вынуждает к жестокой расплате. «Коммерсант» богатое издательство и много платит журналистам, отчаянно выжимая из них все. У Михаила оказалась дорогая многомощная машина, которая его и погубила. На дороге было скользко, и его выбросило на повороте за несколько десятков метров от обочины. Увлечение машинами, подводным плаванием, экзотическими путешествиями – это, конечно, от неудовлетворенности своей литературной жизнью. Не получалось то, о чем, закончив Литинститут, а в него даром не поступают, Михаил мечтал. Помню его искательно независимый вид на последнем антибукеровском обеде в «Серебряном веке». Ему хотелось быть здесь, как участнику или герою праздника, а оказался, как журналист, как обслуживающий праздник персонал. Прощай!

Буйда начал с того, что прочел два или три коротких прекрасно отработанных рассказа. Здесь грань между высочайшей наработанной техникой и собственно искусством. Я потом опрашивал ребят о творчестве Буйды, и многие говорили о выдуманном, но очень прочном его мире.

Фразы и отдельные сведения. О Толстом и старческом авангардизме. Эпизод из кино: «Броненосец Потемкин», который в России провалился, смотрит в Америке один из бывших солдат, участников расстрела на Потемкинской лестнице. После фильма он пошел «сдаваться» Ему приказали, он стрелял в толпу, а теперь оказалось, что это люди. Искусство приближает лицо.

Рассказы о Восточной Пруссии, в которой он родился. О двойном по необходимости штурме Кенигсберга. Первый раз наши войска город обложили, но наткнулись на самый большой в Пруссии Спиртовый завод. Здесь наших танкистов в кальсонах и повязали эсэсовцы. Гибель и разбор несколько позже королевского замка это такое же культурное варварство, как и взрыв храма Христа Спасителя. В 1948 году всех оставшихся немцев выселили: «идеологически чуждый контингент». Книга Буйды называется «Прусская невеста». 1410 год битва при Грюнвальде («Крестоносцы» Сенкевича), 1914 – гибель армии Самсонова.(«Август 14-го» Солженицына).

О «Единстве настроения рассказа». «Нет ничего так быстро стареющего, как новое». О В.Пелевине: «Хорошо написанная проза; языка и стиля в ней нет». «Сорокин менее разнообразен, чем Пелевин». Что такое, подчас, русский писатель на Западе. Вик. Ерофеев, его «Страшный суд» издан на Западе тиражом 10 тыс. экз., но продано лишь 22 экземпляра. Совет нашим современным гениям: «Надо почитывать современную зарубежную литературу». Это приведет к смирению. Закончившиеся, по мнению Буйды, писатели: Т.Толстая, только что выпустившая роман «Кысь» и В.Нарбикова, выходившая даже в Индонезии. Дайте мне славу только на родине, а там посмотрим.

Сегодня вечером еду на радио, на прямой эфир к Алле Слонимировой.

29 ноября, среда. Утром с половины шестого читал «Новый мир». Здесь была одна «нагрузка» – рассказ Ильи Кочергина, за которого ратует Александр Евсеевич, и два материала «по интересам» – «Стариковские записки» С.П. Залыгина и дневники Игоря Дедкова. Название «Холодные руки циклопа», я полагаю, придумали покойному в редакции. И то и другое на меня производит впечатление. Стоицизм Залыгина, ведущего свой репортаж до самой смерти. Теперь ему надо поймать тайну старения, смерти и последних минут. Мне в связи с этим вспомнился его рассказ о поездке в Китай в составе делегации. Каждое утро он писал статью о своих впечатлениях. В этой придельной дисциплине ума и почти полном отсутствии рефлексии мне видится что-то даже неестественное. Впечатления сразу – в распыл. В дневниках Игоря Дедкова удивительным образом еще и присутствует картина дня рождения Залыгина, на котором Белов, Распутин и Крупин. Удивительная случайность, делающая многое выпуклым. Рассуждения Игоря мне не всегда близки, но подлинны, и вызывают настоящее волнение. Как ни странно, в памяти остается другое, о чем он пишет скупо и как бы отрешенно. Это пустая, без продуктов Кострома, описание его жизни в коммуналке, его тетки, которая идет с сидением для унитаза вдоль домов. То, что могло быть «художественным». Судя по записям, Игорь каким-то образом, возможно, самым прямым и естественным был из дворянского сословия. Отсюда и взгляд на государство, которое много у него отобрало, и мой взгляд, который считает, что это государство дало ему все. Игорь, как и я, много пишет о телевидении, полагая его выразителем власти, выразителем тенденции. Рассказ Кочергина очень прост, запоминается, близок мне и чист, но делать какие-либо выводы еще рано. Ну, умеет, ну ясно пишет, но это еще не будущее. Кажется, этот Кочергин чей-то высокопоставленный сын или внук. Из бывших, естественно.

Вчера состоялся итоговое заседание Исполкома у книголюбов. Я вижу, как постепенно, не умея переориентироваться, Общество дряхлеет. В своем выступлении я указал на новые условия работы и новые условия жизни. Нам надо становиться более социально отзывчивыми. Времени и самодовольству высших классов надо противостоять свою пролетарскую и полуинтеллигентскую солидарность. Мне кажется, что общество присосалось к программам Москвы и тихо похрапывает. К сожалению, собирается уходить Игорь Котомкин, который все понимает. Наше дело – показывать уникальность опыта общения с книгой в отличии от других форм общения с культурой и с Интернетом.

В Думе как-то кисло проходит закон о государственной неприкосновенности бывшего президента. Хорошо, давайте, в память о том, что оно нами управляло, сохраним это честолюбивое бревно, но почему мы должны охранять еще дочь и внуков? Лучше сразу дать им всем звание великих князей, а мы все так и останемся крепостными.

Вечером читал газеты Саши Проханова «Завтра» и «День литературы». Очень самодовольный Володя Бондаренко ведет диалог с Юрой Поляковым. Оба чрезвычайно любят себя и занимаются скрытой рекламой своих сочинений. Это понятно. Тут же обзор прессы Николая Переяслова с упоминанием меня несколько раз. («Дневник» С.Есина, хотя и перегружен деталями личного, а в особенности медицинского характера, но в целом весьма интересен».) Ни мысли ни стиля, но зато у Николая какое преклонение перед начальством. «Самыми современными из всех материалов воспринимаются путевые очерки Александра Сегеня и Николая Коняева о поездке группы писателей на остров Валаам, в которых день сегодняшний наглядно пересекается со вчерашним». Это в одну сторону. Теперь в другую. «Понятна для нас важна….и позиция государыни императрицы Екатерины в отношении литературных журналов, поведанная в новых главах из романа Валерия Ганичева «Державница» (прямо хоть отксеривай их да рассылай представителям нынешней власти – от президента до наших думцев и губернаторов, чтоб поучились державному взгляду на журналистику). Ни больше, ни меньше.

30 ноября, четверг. Состоялся Ученый совет. Для меня главное на нем – это согласие коллег написать ходатайство в министерство о продлении моих полномочий, как ректора, до 70 лет. Это, конечно, не означает, что меня изберут на третий срок. По закону ректор обязан прекращать свои полномочия в 65, но Министерством при наличии письма Ученого совета срок может быть продлен до 70-ти. Во время этого заседания услышал много для меня лестного, но поражался тому стоицизму, с которым я все это вынес. Понимал, что коллеги говорят лишь правду, что выговориться таким образом им было необходимо и это тоже естественная для русских форма внутренней благодарности. Так благодарят за помощь соседа и всегда ждут предлога. Стеснительные мы люди. Тем не менее, я при этом страдал. Я с детства привык, что лесть это плохо, и хотя какая это лесть, был напряжен и зажат. Вспоминали в том числе и разные курьезы моих выборов, статью в «Известиях» и пр. Интересная подробность, когда вышел «Альтист Данилов» Вл. Орлова, то «Литгазета» по распоряжению Чаковского долго искала автора, который смог бы роман отругать. Никто не хотел, тогда вызвался и первым написал отрицательную рецензию Вл. Иван. Новиков. Ему, Орлову, не хватило там соцреализма. Ай да модернист.

Интереснее были для меня два отчета преподавателей нашей кафедры – М.П.Лобанова и А.В.Тиматкова. Здесь получился интересный и глубокий разговор. Леша все в области теории, Михаил Петрович по практике. У М.П. Паша Гасин написал повесть: мальчик нанимает киллера, чтобы освободиться от своей бабушки.

Вечером был на презентации огромного Биографического словаря «Русские писатели 20 века». Здесь 591 имя. Немножко комплексную, как сюда затесался я. Редактировал это огромное предприятие Петр Алексеевич Николаев, он же в самом начале вечера выступил с большой и блестящей речью. Здесь об общем течении литературы и таланте умения не смешивать личность и быт писателя с его литературой. Повторить это невозможно, но будет обидно, если эта речь окажется незаписанной. Писателям-персонажам давали по тому. Первым делом прочел статью о себе И.Г.Минераловой. В статье есть описки, но сделано это с огромным тактом, знаниями и уважением к писателю. Дело не в общем комплиментарном тоне статьи, а в уровне осмысления. Ирина Георгиевна заметила и проанализировала то, о чем я и не помышлял. В своем небольшом слове, – меня как бы подняли почти насильно, – я говорил о смелости и дерзости авторского коллектива, замахнувшегося на подобный труд. Что-то было и еще. Несколько раз мне хлопали.