Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 61 страниц)

4 июня, воскресенье. В Болдине на празднике каждый может найти свое: любитель старины обнаружить форму, в которой брали оброк. В конторе имения стоял специальный стол, чем-то похожее на сейф, весы, на которых взвешивались мешки с крупой и зерном; коробы, в которых крестьянки приносили рулоны холстины. Досуг Пушкина, посвященный искусству, – это итоги крепостничества. «Но мысль ужасная мне душу омрачает». Тем не менее. Есть заповедное место, сейчас там стоит часовня, построенная в прошлом году. Она была и раньше, говорят, Пушкин любил сидеть неподалеку на дерновой скамье. Возле часовни был погост, где хоронили, конечно, и Пушкиных. Сейчас ничего нет, ни присыпочки, ни холмика. Были какие-то строения, их порубили, разобрали. Ведь география не меняется – по окоему простираются земли рода Пушкиных. Вот это место, с которого теперь смотришь, эта смотровая площадка, бывший погост, приводит к ощущению, что «стоишь на плечах» предыдущих поколений, и это очень действует, очень волнует. Пушкин не был, по-видимому, хорошим хозяином. Когда карантин осадил его в Болдине, он произнес перед крестьянами что-то вроде: наслание это вам от Господа, за то, что бьете жен, много пьете и не платите оброка.

С оброка жили. Деньги – не самый большой стимул для творчества. Болдинская осень могла и не состояться, если бы в этом доме, планировка которого и стены, в отличие от дома в Михайловском, сохранились с той давней поры, – не подавали, после трех, «донского скакуна», если бы не были натоплены печи, не была бы приготовлена еда… А с утра до трех – он писал, как правило, лежа. Все интересно, когда дело касается этого великого человека. Ни одного письменного стола, одни ломберные, а сейчас писатели жалуются, что нет компьютера, чтобы сочинять. Кстати, Болдинская осень состоялась не без участия уже не гусиного, а металлического пера, его только что изобрели, и Пушкину прислал его и подарил, кажется, Вяземский. К празднику дом был чисто вымыт; много сирени, цветов начинающегося лета. На террасе тихую музыку конца ХVIII – начала XIX века играли на своих скрипках все те же арзамасцы. Экскурсия была специализированная, вел ее директор, слушали потомков Пушкина, приехавших сюда. И директор, и все мы, удивлялись тому, как много было сделано в преддверии 200-летия со дня рождения поэта – и в этой усадьбе, и вокруг: гостиница, ресторан, различные строения. Все это сделано благодаря Примакову, все с благодарностью вспоминают его – человек слова, который обещал – и сделал.

И последнее, что удивило – это сам праздник, который состоялся днем, в Лучинской роще. Съехалось тьма народа, в основном молодежь из соседних деревень, из соседних районов. Магазины, лавки, дым от шашлыков, великолепные самодеятельные коллективы, на прилавках все рябит от бутылок и банок с пивом. Вокруг поляны расположились семьями, на одеялах, брезентах, со своими кастрюльками; гремят репродукторы… И – практически – ни одного пьяного. Организация фантастическая. Девочки в нарядных платьях, в туфлях на огромных платформах, которые не очень хорошо смотрятся в лесу, но девочкам так хотелось одеться красиво, как в Москве! У этого праздника, кроме памяти великого земляка и гордости за себя, что мы тоже, с земли великого, – есть и еще одна особенность. Мне кажется, что здесь происходила какая-то ярмарка невест – может быть, мальчик из соседней деревни встретился с девочкой из другой деревни, может быть, здесь все и завяжется…

Я говорил об огромном количестве присловий, крылатых выражений, родиной которых стал Пушкин. Я говорил о Лицее, которым в наши времена стал Литературный институт. Я говорил молодым ребятам, что ничего не надо бояться. Я в свое время испугался – и закончил МГУ, а сейчас понимаю, что и в Литинституте меня встретили бы хорошо. Бояться ничего не надо, и Пушкин был не из боязливых, иначе бы не погиб на дуэли от пули собственного свояка.

На обратном пути ехали через Арзамас, Вид – один из лучших в России – через пойму реки перекликаются два собора; места спокойные, но как будто намагниченные… В дороге выяснилось, зачем оба мы были нужны Жене, кроме, конечно, того, что он неплохой парень. От меня – внутренняя рецензия на его новый роман.

5 июня, понедельник. Вернулся из Нижнего Новгорода рано утром. Гулял с собакой, уехал на работу, там студенты, необходимые платежи. Все время в уме деньги, которые надо достать на ремонт фасада, на реконструкцию старинной изгороди. Выяснилось, что Налоговая академия, которая арендует у нас в общежитии комнаты для своих студентов, с марта месяца ничего не платит, и мы по этому поводу и не трехнулись. Не установили этот факт ни главный бухгалтер, ни Дмитрий Николаевич, который на этом сидит, ни Костя, который эти счета выписывает, ни Аня, которая все должна на первичном уровне контролировать. Я сам во время обхода общежития. Надо каким-то образом всю отчетность по общежитию переводить на компьютер. Этого, правда, имея в виду новые сложности и мороку, никто не хочет. Я думаю, есть мотивы, по которым этого не хочет и гостиница, и бухгалтерия. Устроил легкий разнос в бухгалтерии, такое ощущение, что им всем на это наплевать. Все равно Есин простит и премию заплатит. Уже не в первый раз пожалел, что институт не мое частное дело, все запели бы по-другому, и денег было бы больше, но и работали бы шустрее.

На сон грядущий читал дневники М.О. Чудаковой, названные «Людская молвь и конский топ». Выписываю из дневников две цитатки. И после этого говорят о национализме нас, русских. Может быть, начать стеснятся того, что мы русские?

«2 июля (1974) Все время по радио из соседнего дома несся хриплый бабий хор, вот уже три десятилетия знаменующий советскую жизнь».

«29 июля (1974) – Эти пакостные русские фамилии – Прокудин, Проскурин! Что за гнусность в звучании. (Эмфатическая реплика N)»

Вдруг вспомнилась картинка из Болдинской жизни: на центральной площади вновь, к случаю покрашенного дома, на котором еще старая, выложенная кирпичом надпись «Дом Советов». И не меняют, хотя и имение Пушкиных. Кстати, очень большое имение. Вот тут я впервые начал понимать, что такое двести душ крепостных крестьян.

6 июня, вторник. Весь день занимался бухгалтерией, собирал и рассчитывал «Вестник», который Л.И., конечно, оставил мне совершенно сырым. Много занимался студентами, разбирался с их пропусками в общежитие и жизнью. Очень беспокоят меня наши переводчицы, которые забывают, что из них готовят переводчиц художественной литературы, а думают, что просто переводчиц для фирм. Нет, милочки, так дело не пойдет. Я готов гробиться для литературы, но не для зарубежного бизнесмена. Приезжала аудитор Алла Ивановна, порядок у нас только в кассе, где я все понимаю. Мы опять переплачиваем налоги, потому что не хотим считать и думать.

Сегодня у В.С. все в порядке с диализом. Звонил Миша Семерников, кажется, все начинается снова с конкурсом Пенне.

Прочел в том же номере «НМ», где и Чудакова, коротенькие рассказы Сергея Шаргунова «Как там ведет себя Шаргунов?» Ощущение новой интонации. Здесь есть и что-то новое в выражении.

7 июня, среда. У меня на даче состоялось празднование тридцатилетия моего шофера Феди. Уехали с работы в четвертом часу. Празднование происходило пышно, съели ведро картошки и пять килограммов шашлыка. Водки было выпито около одной поллитры на брата. Для меня была куплена бутылка красного вина. Все это для меня было омрачено какими-то неладами у Феди в семье. В этот день утром позвонила его своячница Диляра. Федя в этот день ночевал дома, и вдруг в два часа ночи приехала О.В. с бранью и криками. За Федей и с ультиматумом. Ей ассистировала ее сестра Таня. Наша будущая переводчица и студентка. Дай Бог, чтобы она поступила, но преподаватели говорят, что данные у нее минимальные. Это воспитательный акт будущей студентки. Теперь о Феде. Оказалось, что с 6 мая он дома не жил и денег, кажется, на семью не давал. В Люберцах у него их отнимали что ли? По словам этой Фединой родственницы, получалось, что дама вроде бы привезла его вещи и выдвинула ультиматум: ни минуты у жены или забирай свое шмотье. Требует моего шофера безвозвратно и целиком. Здесь тоже требуется мое какое-то решение, но у меня – его нет. Одна женщина вроде смирилась, что мужа у нее отобрали, и отца у ее ребенка отобрали – это законная жена, а вторая женщина готова эту первую живьем закопать и хочет, чтобы у этого отца был только один ребенок, это ее ребенок. Эта женщина, защищая свое, женское проигранное, может ворваться ночью в чужой дом и не боится стыда и огласки. Но эту женщину я хорошо знаю. Но вот удивительное дело, не могу размахнуться на нее как на литературный характер, здесь открываются бездны, а у меня таланта не хватает.

8 июня, четверг. С дачи вернулся утром и сидел на работе. В конце дня считали с Димой, что было сделано, получалось много: и разобрал гору бумаг, и решил другие дела, и говорил с подрядчиками. В машине слушал поэтическую композицию, которую Рафаэль Клейнер представил на премию Москвы и которого хотят протащить даже вопреки комиссии по эстраде, которая должна была его рассматривать. Это стихи Бродского и молодых советских поэтов, погибших в первые годы войны. Н. Майоров, П. Коган, М. Кульчицкий, В. Багрицкий, Б. Смоленский. Здесь же кроме стихов и дневники. Обычная радиокомпозиция, в которой мало индивидуального. А вот поэты эти безумно устарели и высветились в новом свете. Сколько здесь не поэтического, а политического, сколько экстатического нажима. Воистину дети своего поколения, а поколение безжалостное, завороженное словами борьба, враг, месть. Я полагаю, что секретарь нашей комиссии, сделает все, чтобы я не оказался на президиуме. Вспомнились реплики и обаятельные телодвижения Павла Слободкина во время первого обсуждения.

Прочел заключение аудита.

Как хорошо жить без писания романа.

9 июня, пятница. Последнее время мне не хватало моей пенсии, чтобы оплатить квартплату, электричество, гараж и другие коммунальные платежи – и пенсия идет через банк и платежи тоже через банк. Утром ходил в банк, – тревога напрасна, мне рублей семьдесят еще прикинули, сейчас я получаю 571 рубль. Вместе с моей зарплатой, почасовыми и гонорарами, с которых по возможности я стараюсь не платить налогов, выходит что-то около двухсот долларов в месяц. Сумма, конечно, не олигарховая, но я никакой общенародной собственности вроде нефти или газа не приватизировал.

Что касается добывания денег, то сегодня опять ездил в общежитие, занимался гостиницей, порядком, дисциплиной. Постепенно прихожу к ощущению о необходимости реорганизаций и замен. Наш коллектив чувствует себя коллективом советским. В гостинице грязно, «хотя и по-домашнему», здесь предпочитают не медленное и неуклонное поддерживание всего хозяйства в порядке, а тоталитарный ремонт. Если отвалится одна кафельная плитка, вместо того, чтобы быстренько ее приклеить, будут ждать, когда отпадут все. В бухгалтерии будут переплачивать налоги, но не решаться изучать налоговое законодательство. Сегодня дал выговор Зиновьевой И.Н., Д.Н. Лаптеву и А. Вохромеевой за непорядки с платежами. Другим приказом по выговору Горшковой и Зиновьевой за старые грехи с налогами. Во вторник достану и А. Тиматкова, который по молодости не ценит свое положение. Я поздоровел, роман написан и вчерне принят – звонил Алексей из «Армады» – семинары закончились, можно теперь и нажать на приведение всего в порядок.

Сегодня Олега Табакова представили труппе как нового руководителя МХАТа им. Чехова и сегодня же у него взяли интервью. Олег не нашел новой маски, все как-то было неглубоко, некий шутливый тон провинциального продюсера; еще раньше он говорил, что будет ставить Шоу, а приглашать, как режиссеров, Гинаса и Шапиро. Ничего программного, как в свое время на открытие МХАТа. Даже у В.С. предложение интереснее – Булгаковский «Театральный роман» – специфические страницы того же театра, взгляд на прошлое, подведение итогов. Уже стало известно, что ректором МХАТовской школы стал Смелянский, Все, кажется, опять расходится по своим. Никто не вспомнил о другом МХАТе, о возможности слияния, об общей программе. В интервью оказались ноты, не очень славно прозвучавшие в адрес Ефремова.

У Инны Вишневской сегодня вышла толковая статья о Литинституте в газете «Век». Еще раньше «Труд» писал, что обокрали квартиру редактора «Века» Саши Колодного. Вот время! Из статьи Вишневской привожу небольшой фрагмент обо мне. Снимем некоторую патетику и, в принципе, получится довольно правдиво.

«Самые разные есть в институте семинары – поэзии, прозы, драмы, публицистики, детской литературы, критики, художественного перевода. Здесь учатся студенты из многих стран, здесь создаются международные программы сотрудничества с университетами почти всего университетского Запада.

Здесь есть еще и отличный ректор-писатель, профессор Сергей Николаевич Есин, соединяющий в себе черты, нужные сегодня людям культуры: талант – без вечно обиженного избранничества, деловитость – без личного обогащения, милосердие – без рекламного меценатства, демократизм, не закрывающий дверей перед демосом».

Завтра дождусь В.С. из больницы и поеду на дачу. У нас в понедельник какой-то праздник. День Независимости. От чего?

12 июня, понедельник. С упоением два дня занимался участком. Приехал из Германии Игорь, сын Володи Шимитовского, который уехал десять лет назад. Много с ним говорили. Он все в тех же дачных штанах с военным поясом – офицера-заправщика ракетного комплекса на космодроме. В Германии начинал с мытья машин и прочей самой черной работы. Игорь определенно приобрел другой кругозор. Рассказывал о краже машин в Германии для перегона в Россию. Как правило, хозяин в курсе этой кражи и производится она с его согласия. Ему достается страховка и еще некая маржа от «воров». Есть даже специалисты-хакеры, которые выводят угнанную машину на год-полтора из компьютеров «Интерпола». Из интересного, некая особенность немецкого законодательства. Есть обязательная страховка, которая снижается в зависимости от стажа водителя и безаварийной езды. Молодой человек, как у нас, не может схватить дорогую машину и вдоволь на ней раскатывать. Это слишком дорого.

Теперь Игорь занимается посылочным бизнесом. Так сказать, выпускник Бауманского сменил специальность, но «обязательно каждый день ест какой-нибудь йогурт и выпивает литр фруктового сока». В перерывах между беседами с Игорем читал «Повелителя мух» Голдинга, статьи из «Нового мира» и «Дня литературы». В последнем статью Лобанова, с замечательными словами, которые я обязательно использую в своей картотеке. Что касается Голдинга, то можно восхищаться подобной литературой, но следует признать, что никакой всемирной литературы нет. По крайней мере русская может вместить в себя все. И она совершенно другая, повторять и даже идти чужим, более логическим и абстрактным путем бессмысленно. Вот почему у нас невозможен ни Борхес, ни этот самый гениальный Голдинг. В этой его интонации и в этой логической манере читать про наши русские дела неинтересно. Попутно много последнее время размышляю о Пушкине. Для всемирной литературы – это гений ХХI века, когда его смогут перевести. Тем не менее, теорема Голдинга великолепна и такому сочинению, такому подходу можно позавидовать. Чувство которое охватывает читателя, когда разворачивается сцена охоты на супоросую свинью не сравнимо по вызываемой жалости ни с какой охотой на оленя. Поразительна еще сцена охоты на Ральфа и финал. Мальчики вышли на английского офицера. И тут оказалось, что это роман о защите империи, без нас англичан вы – мелкие царьки, только Повелители мух.

Вечером узнал, что Федя все-таки опять ушел к О.В. Обидно, что за всем этим много лжи, и много лжи, значит, последние несколько лет накручивали мне. Но у меня на этот счет свои планы.

Придумал переходные абзацы перед последней главой романа о Ленине. Кажется, «Армада» роман все же берет. Что касается денег, то здесь будет полное бесправие. Издатели уже привыкли ничего авторам не платить.

13 июня, вторник. Вечером из дома ездил к Владиславу Александровичу возил ему верстку институтского журнала, который он обещал отредактировать. Число несчастливое, выезжая со двора, – а меня какой-то любитель талантливо запер – сломал деревце. Очень переживаю. Даже если не будет скандала, осенью куплю деревце и посажу. У В.А. смотрел передачу НТВ «Глас народа» посвященную аресту в этот день В. Гусинского, магната Медиа-Моста и гражданина Израиля. Ему предъявляют обвинение в хищениях в особо крупных размерах. Но как же вообще разбогатеть за десять лет без хищений? Здесь вообще сомнительное место: может ли человек, имеющий другое гражданство занимать такие ключевые посты в государстве, гражданином которого он хочет быть лишь попутно. «Глас» немедленно собрал народ в защиту. Собственно беседу на передних рядах вели почти сплошь лица еврейской национальности, защищая своего, и это понятно, в качестве «народа» выступали и молодые люди с русскими лицами. Один из них даже задал «нетактичный» вопрос о том, что вот вы обратили внимание, когда в Бутырку посадили миллионера, а когда там сидят десятки невинных людей, внимание на это не обращаете. Хорошо бы перечислить всех, кто приехал на эту сходку. Шендерович сидел рядом с Венедиктовым, все почти персонажи из группы и, естественно, защищали свою зарплату и демонстрировали лояльность по отношению к шефу. Сорокина как бы переломилась, как Мальвина, через огородку ложи. Шефу господину В. Гусинскому я, конечно, не сочувствую, но, если, не имея очень серьезных оснований, власть будет хватать людей и выколачивать из них показания, зачем такая власть? Наиболее низко вел себя самый высокооплачиваемый сотрудник НТВ Е. Киселев, он закончил передачу пассажем из детства Гусинского, о котором тот вроде бы рассказывал и которое протекало где-то на московских окраинах. Он начал мальчиком драться, потому что, проходя через двор, постоянно слышал слово «жид». Какая чушь, какая направленная на разжигание антисемитизма утка. Что мне этот антисемитизм? Не трогайте меня, не говорите о вашей исключительности. Прекратите вашу удивительную преграждающую путь всем солидарность, и мы забудем вас. А уж в искусстве-то и подавно. В искусстве национальность существует только у претендующей серости, гениальные писатели и артисты национальности не имеют, они принадлежать только человечеству и Богу.

14 июня, среда. Утром вышел «Труд» с огромным интервью со мною. Хорош был и портрет, который сделал сам Саша Неверов. Вещи все самые обычные, много раз мною проговоренные, но плотно и компактно. Больше меня тронуло, что, наконец-то, вышла давно собираемая мною книжка о работе мастеров, о кафедре творчества. Это моя личная и большая победа.

Днем говорил с Тантлевским, отвечающим в комитете по культуре Москвы за памятнику и мемориальные доски. Мы согласовывали с ним процедуру открытия мемориальной доски Даниилу Андрееву на здании ВЛК. Процедура оказалась длительной, потому что существует множество согласований. Тантлевский мне рассказал, как на Арбате поставили мемориальную доску Анатолию Рыбакову. Уезжала в Америку вдова покойного Таня Винокурова и решили пренебречь всем, даже открывающимся через несколько дней конгрессом пен-центра, открыла доску сама. Это все мне рассказал Тантлевский. Таня хочет. Таню-то мы знаем.

Через посредников пришел ответ от Лужкова на мою просьбу отремонтировать фасад или как-нибудь помочь. Я всегда предполагал, что письма писать умею, но никогда не думал, что мой гонорар за полторы странички текста равен 300 тысячам рублей.

Ректору Литературного института им. А.М.Горького

Есину С.

Управа района «Пресненский» рассмотрела Ваше обращение к Мэру Москвы об оказании помощи в ремонте фасадов Литинститута. Сообщаю, что Управа готова профинансировать ремонт фасада здания основного корпуса, выходящего на Тверской бульвар в размере 300 тыс. рублей, при условии прохождения документов через финансово-казначейское управление ЦАО.

Для открытия финансирования прошу представить экземпляр утвержденной проектно-сметной документации. Средств на ремонт других фасадов нет.

А.Г. Бочаров.

В три часа состоялся специализированный совет. Это первая у нас в институте защита докторской диссертации: Дима, тема диссертации и имя-отчество и фамилию диссертантки, у Льва Ивановича. Во время защиты мне понравился отзыв ведущей организации кафедры теории литературы МГУ – они предостерегали диссертантку против конъюнктурных счетов: «Разгром» Фадеева – неплохой роман, не следует наносить булавочных уколов против критиков революционных демократов. Очень понравилось выступление старика Лазарева из Педуниверситета. О, эта тихая размеренная манера спокойно говорить беспощадные вещи.

По телевизору говорят только о Гусинском. Все померкло оттого, что ущемили гражданина двух стран. В Мадрид даже выехал вице-президент моста Игорь Малашенко, чтобы на параллельной Путину пресс-конференции привлечь внимание журналистской общественности к ущемлению миллионера. Он собирается ехать еще вслед за Путиным и в Берлин. Что интересы государства, что родина и ее президент, успех его первого государственного визита, если совершенно безвинный миллионер не бравший никогда ни одного ломаного гроша ни у кого, сидит в следственном изоляторе и испытывает неудобства. Впрочем, я за него успокоился: в Бутырке он в камере с двумя соседями: фальшивомонетчиком и другим джентльменом тоже из интеллигенции, изолированным за экономические преступления. Владимиру Александровичу в камеру поставили цветной телевизор, теперь он может с большей пристальностью наблюдать за тем, как стараются его холуи. Олигархи сплотились, потому что понимают, что каждый из них в досягаемости закона. Бизнес в нашей стране в рамках правил вести трудно, а разбогатеть можно было только на преступлениях, воровстве и разбое. Народу, естественно все по фигу. Он только смотрит в лицо Гусинского, которого показывают, как на скорбной церемонии, в уголочке кадра, и отчетливо видит, что какой-то он не такой, как все они.

Стараюсь ездить теперь с Сережей Осиповым, естественно полагая, что нечего через Федю невольно снабжать О.В. информацией о себе и своей семейной жизни. Правда, В.С. любила с ним говорить. Поздно позвонил старый выпускник Женя Тюрин, ученик Приставкина, который проездом, у которого украли сумку, который врун, талантливый человек, который много раз дерзил мне, брал какие-то деньги у меня на зубы и пропивал; попросил на этот раз дать возможность переночевать ему в общежитии. Какие же гадости Женя рассказывал у меня за спиной, Чего ты, Женя, не позвонишь своему любимому учителю Анатолию Игнатьевичу Приставкину? «Он не мой любимый учитель, он все пять лет рассказывал о своей комиссии по помилованию». Пришлось звонить домой С.И. Лыгареву и договариваться о подконтрольной ночевке парня. Но просто так это все не закончится.

15 июня, четверг. Клейнер получит свою премию, или я перепутал, или меня перепутали, но я не приехал на заседание президиума. Из дома отправился в общежитие. На обратном пути машина шла мимо Бутырской тюрьмы. На солнцепеке, у въезда стерегут каких-либо вестей от Гусинского с пяток телекамер. Вот это упорство. Вот это отстаивание прав одного богатого человека. Противостояние на Калке.

В общежитии наши рабочие трудятся над полем боя, оставленном Ильей Шапиро, над шестью комнатами. Ремонт.

16 июня, пятница. Заочники сдавали госэкзамены – философию. На две трети вопросов я бы не ответил и сам, поэтому с удовольствием сидел и слушал. Потом пришла совсем слепая Алла Александровна Андреева, вдова писателя, и я отдиктовал с полдюжины пригласительных писем. Мемориальную доску мы будем устанавливать в институте в среду.

Поздно вечером выпустили из Бутырки В.А. Гусинского. По этому поводу идет всеобщее ликование на НТВ и других программах. Журналисты, как им кажется, отстояли свое право на большую зарплату. И в том числе свою зарплату отстояли Малашенко и Киселев. Родина не должна их забыть. Было даже интересно наблюдать, с каким искусством Малашенко мешал президенту и в Мадриде, и в Берлине. Здесь мы воочию видим, насколько важнее интересы одной богатой личность интересов народа. Как известно, богатых, включая журналистов-акционеров, у нас 3 %, а бедных 97 %. Собственно, паника идет из-за того, что все очень богатые свое состояние сделали в районе 90-го—97 годов. Вспомним имена Петр Авен, Анатолий Чубайс, Альфред Кох. Это знаменосцы. По поводу этой приватизации и этих захватов сейчас, задним числом, можно возбудить уголовные дела почти по каждому умельцу. Богатым страшно. Им совершенно не жалко Гусинского ни как руководителя Еврейского конгресса в России, ни как руководителя группы Мост. И свобода слова им не очень нужна, если не трогают их богатство. Но власть, справедливо или нет, вспомнила о каком-то старом мошенничестве при организации резидентом Гибралтара фирмы «Русское видео». Всех естественно тут же заволновало, что могут взять за одно место за какие-то старые грехи. Но, тем не менее, постепенно я начинаю всерьез понимать всю аргументацию противоположной стороны о свободе слова. Но я только не могу вбить себе в толк, зачем путать мошенничество или даже тень мошенничество с журналистикой. Надо придерживаться одной профессии. Совсем необязательно проститутка должна быть еще и фальшивомонетчицей.

17 июня, суббота. Весь день читаю роман Ф. Родионова «Инсталляция». Ему 20 лет, парень ученик Пронина. Очень талантливо, хотя и в нелюбимой мной современной манере. Вечером вилял и нашим и вашим по телевизору С. Доренко. Воистину акционер акционеру глаз не выклюет. И еще много читал Даниила Андреева, в среду мне произносить речь.

После всех выступлений по телевизору адвоката Генри Резника ненависть к нему простого народа достигла молчаливого апогея. Вся эта компания с Гусинским отчетливо показала, кто есть кто. Кто богатый, кто бедный, кто богатых защищает. Показала, что богатым украсть и смошенничать можно, а бедным нельзя.

19 июня, понедельник. В воскресенье утром вместе с В.С., прихватив с собой шофера Сережу Осипова по кличке Каспер, ему делать нечего и денег кормиться у него нет, уехал на дачу. День как день. Между огородом и Гусинским, которого выпустили. В понедельник утром Сережу остановила милиция за несданный техосмотр. Все это происходило долго, милиция, видимо, выжимала взятку, а Сережа применял свой испытанный прием небогатого человека. Милиционер мялся, потому что штраф небольшой, всего пятьдесят рублей. Вдобавок ко всему – за одно нарушение дважды не наказывают – по талону можно ездить целый месяц. Милиционер мялся ну, писать, что ли? Подразумевая, давай денежку и проваливай. А Сережа мнется и денег не предлагает. Я говорит, возьму газету, поеду в отделение в группу разбора и хоть полдня просижу. А ему, неграмотному, оформлять мне штраф, а изъятие прав работа на полдня, а тут на машинах пролетают живые деньги. Потом ему еще куча возни со сдачей прав в группу разбора, а если они пропадут, неприятностей для персонального милиционера не обобраться. Отпустил.

По НТВ показали следственный изолятор Бутырки, психиатрический изолятор. Это земной ад. Пока правительство не наведет порядка в системе наказания, уважать его не следует. Хороший контраст – дачный поселок Российского банка «Солнечный берег», мимо которого я езжу, и эта страшная тюрьма. Я-то, конечно, понимаю, что показывают Бутырку, чтобы опять вызвать сочувствие к Гусинскому. Видите, как этот человек пострадал. Интересная последовательность, сначала реконструкция Кремля и уголовные дела, возникшие вокруг этой реконструкции, а когда же реконструкции тюрьмы? Последняя амнистия уже откликнулась на нашей жизни, во дворе развешены объявления: участились квартирные кражи, ни в коем случае не открывайте дверь никаким службам, ни милиции, ни телефонистам и водопроводчикам, ни социальным службам, – скорее всего, это грабители. В деле Гусинского меня потрясла одна деталь, почти незамеченная нашей общественностью. Это признание самого героя, слышанное мною из его собственных уст. Компания с миллиардными фондами платит всего 40 миллионов налогов в год. Личные налоги г-н председатель российского еврейского конгресса платит в Гибралтаре. Прелесть.

На работе суета по подготовке к открытию доски Андреева, все стареют. Начинают волноваться об уходящих силах. Пришел О.А. Кривцун, у него велика нагрузка; начинает постанывать Александр Иванович, тяжело.

20 июня, вторник. Сразу два дня рождения – у Саши Великодного и у Людмилы Михайловны Царевой. Были все свои; я послал Диму за цветами, и дал ему 500 рублей. Он, не долго думая, купил на все, целый букет пунцовых роз. Ну и молодец! Особенно я был рад встрече с Н.А. Бонк, она, несмотря на преклонные года, обаятельна, умна, скорее даже мудра и тактична. Ира, кажется, отходит от своей химиотерапии. У нее отросли волосы и, дай Бог, чтобы она позабыла пережитый кошмар.

Привезли тираж книги «Несуществующая теория», в пятницу устрою кафедру и раздам всем участникам книжки по экземпляру. Решил так: всем преподавателям-авторам, кто придет на заседание кафедры, книжку дам из своего фонда, недисциплинированные будут покупать ее в книжной лавке. Это моя «экономическая» борьба за дисциплину и уважение к кафедре.

21 июня, среда. Наконец-то все закончилось с установкой доски Д. Андрееву. С утра шел дождь, но на время церемонии гроза сделала перерыв. Открывали доску И. Бугаев и Н.Л. Дементьева. Я просто счастлив, что она откликнулась на мое приглашение. Главное – доска получилась прекрасная. В своей речи я не утерпел и сказал о «малых классиках», проведя аналогию с живописью. В речь я также ввел мотив знаменитой писательской жены. Прерванный на Надежде Мандельштам список теперь, по моему мнению, дополняется Андреевой. Выступали также Москвин-Тарханов, депутат Мосдумы, и Е. Колобов. Песни все те же – тоталитарный режим, который всех душил. Это, как в прежние времена, вместо славы КПСС. Подобным образом советское время еще долго продолжало на словах бороться с царизмом. У меня в кабинете устроили фуршет. Стихи, которые прочла Алла Александровна, меня немножко разочаровали своим холодом и ригоризмом. Но С.Б. Джимбинов утверждал, что Д. Андреев – это поэт ХХI века. Сразу после фуршета я поднялся в аудиторию, где у заочников шли госэкзамены. В.П. Смирнов дискутируя с пятикурсницей, читал своего любимого Георгия Иванова. Вот это стихи, как они хорошо и светло ложатся на мою простенькую душу. В.П., по моему разумению, стал теплее и мягче.