Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 61 страниц)

Точно так же предполагалось решить и с Платоновской аудиторией (в упрощенном виде она существует уже несколько лет). Были заказаны и выполнены эскизы, которые делили аудиторию на зоны занятий (здесь предполагается кабинет современной литературы) и мемориальную зону, а точнее, здесь надо было разместить лишь два крупных предмета, которые сохранились у дочери: бюро и диван – и заложить во встроенный стенной шкаф за стекло дубликаты книг, издания, принадлежавшие писателю. Ожидая эти предметы и начало совместной работы, институт на единственную аудиторию во всех своих зданиях повесил металлическую дверь с сейфовым замком: ценности должны быть охраняемы. Тем не менее, понадеялись на сотрудничество мы напрасно. М. А. Платоновой, видимо, овладела идея единолично завладеть как можно большим количеством квадратных метров.

Эскизы стоят у меня в кабинете. Идея мне близка, но не идея некого Платоновского центра: рукописи должны храниться (да они и хранятся) в ЦГАЛИ, в Пушкинском доме, в отделе рукописей Ленинки.

Даже в подобной ситуации, если Министерство согласится с идеями института, необходимы определенные бюджетные средства. Их, вероятно, легко по эскизам могут определить и специалисты Минкультуры, и специалисты-строители нашего Министерства.

Владимир Михайлович, я отчетливо сознаю роль литературы и роль культуры в самоидентификации нашей Родины. Я уверен, что рано или поздно в здании Литинститута откроют музей советских писателей, музейные комнаты, посвященные памяти Платонова, мемориальные помещения, посвященные Мандельштаму, будут музейные комнаты «Общежития советских писателей», здесь же будет жить и существовать Литературный институт. Но для этого снова потребуются большие государственные вложения. Нужно перестроить центральное ветхое здание, воссоздав в нём анфиладу комнат. Необходимо вместо гаражей выстроить учебный корпус и т. д. Несколько лет назад я писал по этому поводу письмо Лужкову. Его приговор был таков: «Если, дескать, институт перейдет из федерального в ранг столичного, то будем думать о подобной перестройке».

Я также думаю и полагаю, даже уверен, что рано или поздно идея реконструкции института решится на государственном уровне, и тогда хватит места для всех. Под сенью новых крыш Литинститута, может быть, помирятся и старые литературные недруги. Но выполнение всех этих планов – это задача следующего ректора.

Сергей Есин,

Ректор Литературного института,

секретарь Союза писателей России

Было еще дурацкое заседание в издательстве «Пик», посвященное молодежи и затеваемому ею союзу. Я уже привык, что созданием новых союзов и всякой другой организационной склокой занимаются самые неталантливые.

Пример – наш Дубаев с его чубом, которым он картинно мотает, и Столяров с его улыбочками. Скучно все это, чего ребят-то сюда мешать. Все говорили, что раскрутиться в наше время молодому почти невозможно. Но простите, а кто раскручивал Пелевина? Сидит на этом заседании Дима Былинский, еще совсем недавно мы давали ему 5000 долларов премии, прошло два года, и где новые произведения? Слабоваты ребята и суховаты. Нет дыхания. Ничего не читают, кроме газет.

28 июля, среда. Внезапно умер Всеволод Алексеевич Сурганов, преподававший в институте и много лет ведший кафедру советской литературы. Мне позвонил и сказал о его смерти поздно вечером Вл. Павл. Смирнов. Я, конечно, был зол, что из-за этого звонка мне обеспечена бессонная ночь, но уж такова моя судьба. Народа в морге больницы у Петровских ворот было немного. Я почему-то вспомнил, как Сурганова выживали сначала с места завкафедрой, а потом и из института. Все это было как бы исходя из рабочих обстоятельств. Умер Сурганов по нынешним меркам довольно молодым, нет семидесяти, но попивал. Уходит поколение, которое, как считается, себя исчерпало, а скорее, мрет оно потому, что чувствует, что начинает мешать.

Вечером был в Доме кинематографистов. Смотрел знаменитый китайский фильм «Император и убийца» – исторический боевик – и американский «Среди холмов и долин». Больше подействовал последний, какая-то неизвестная, простая и грубая Америка. Отсюда нехитрая американская сила и мощь.

29 июля, четверг. Опять звонила Наталья Михайловна Кучер из министерства. Все понимают бессмысленность задумки М. Платоновой и Н. Корниенко оттяпать полздания института. Разумная женщина, подала мне ряд советов. А главный: чего я так горячусь? Есть Закон о высшем образовании, в нем за институтом не оставлено права организовывать какие-либо музеи. Это право исключительно у Минкультуры, которое действует на основе решения экспертного совета. И собственно, кто пока входит с инициативой в правительство? Лишь группа заинтересованных лиц.

Да что мне этот Платонов! Пусть устраивают музей, пусть закрывают институт, пусть студенты выходят на улицу. Мне опять подтвердили, как в прошлый раз из администрации президента, что ходит везде Г. Б. Понять его можно – ни живой литературы, ни живой деятельности, взопрел от зависти к живым и более молодым, волнуется, что напишут о нем после его смерти. Хочется примкнуть хоть к чему-то созидающему. Раньше платил ему деньги Сорос, теперь вроде в должности и деньгах отказано, хочется влезть опять в живую обойму деятелей. Мне не следует упираться, а то я еще всех этих деятелей прославлю.

С опозданием на день больным пришел на экзамен сын Саши Науменко Миша. Этюд написал не очень хорошо, но все равно есть блестки талантливости. Сказалось отсутствие консультации, поэтому сделал в жанре, который всегда обречен на провал – стихи и проза…

В конце дня смотрел проект новой ограды и будки-проходной со стороны Бронной. Наша старая ограда покосилась и распадается на глазах. Проектная организация, которая этим занялась, требует немыслимые деньги. А тут еще некие доброхоты из администрации президента через все ту же Наталью Михайловну Кучер передают, что надо обязательно к юбилею А. Платонова отреставрировать фасад, выходящий на Тверскую. А знаете ли, голубчики, сколько все это стоит? Как только начнете институт по-настоящему финансировать, реставрируйте фасады, стройте музеи, рапортуйте своему президенту и отечеству, что все с культурой в полном порядке.

Вечером еду на дачу читать студенческие этюды.

30 июля, пятница. Год выдался огуречный. Уже засолил пять или шесть двухлитровых банок огурцов и вот опять набрал целое ведро.

Я, видимо, ошибся, дав в этом году темами по семинарам то, что предложил мастер. Вот теперь и хлебаю. Обе темы «Образ друга» и «Воспоминания о первой любви» – прочел пока семинар Кузнецова – решены из рук вон плохо. Абитуриенты пошли за знакомыми ситуациями, вместо того чтобы думать и знакомое перемалывать в необходимое. Больше никогда и ничего не давать впрямую.

Вечером внезапно по «Немецкой волне» услышал своего старого выпускничка Павла Лося. Я уже давно знал, что работает он на этой радиостанции, но никогда его не слышал. Паша говорил о Косово, об окончании войны, о восстановлении края. Это был тот же знакомый мне голос, из которого выстрижено все живое. И текст у него был такой же, видимо, как текст политический, высоко оплачиваемый, но совершенно неживой. Стоило ли ради всего этого заканчивать институт и притворяться, что ты когда-нибудь станешь прозаиком? Впрочем, последнее, что Паша никогда прозаиком не станет, я знал всегда. Для этого надо было быть более открытым, менее осторожным и расчетливым. Пластмассовый пенал для карандашей и канцелярских скрепок, который мне Паша привез из Кельна, у меня до сих пор в ящике стола. Отправив Пашу в Кельн для совершенствования в немецком языке, я, собственно, спровоцировал его судьбу.

З1 июля, суббота. За завтраком «Голос Америки» рассказывал мне о еврейской жизни. Какая-то есть нетактичность, что в направленных на Россию передачах рассказывают о российской жизни евреев. Ну, рассказывайте, если вам так хочется, но не трогайте уж русского языка, давайте на своем.

Из радионовостей – цена компенсации, которую американцы платят за троих китайских журналистов, убитых во время авиационного налета на здание китайского посольства в Белграде. За нескольких человек из персонала, за раненых. Это 4,5 миллиона долларов. Вот наконец-то цена и определена. Как, оказывается, если все собрать, по всему миру, в том числе и у нас, погибших во имя американских интересов, – как, оказывается, легко разорить всю Америку! Из той же передачи узнал, что в Америке длится небывалый по протяженности и размаху подъем экономики. Он начался с 1990 года. Интересно, что подъем этот по времени совпадает с нашей перестройкой.

Прочел в старом журнале «Искусство кино» доклад С. Аверинцева на конференции в Париже, посвященной «Великому инквизитору». Доклад Аверинцева называется «С точки зрения «адвоката дьявола». Доклад хорош, гибок, догматичен, всяк, но весь внутренне против существовавшего режима. Год 1993-й. Я вспомнил почему-то свою переписку с мэтром по поводу Мандельштама. Эта переписка опубликована в «Засолке».

Вообще-то мне кажется, что теперь надо поддерживать везде, и за рубежом в том числе, появление всяких литературных журналов на русском языке. Даже еврейских, китайских и румынских. Русские расползаются по всему миру. Они сейчас и в Америке, и в Англии, огромная колония в Германии. Самые ли это лучшие представители России? Наверное, все же нет, лучшие не из тех, которые в последнее время сумели заработать большие деньги. Но есть надежда на их детей. Эту перестройку сделали в известной мере дети бывших наркомов и партийно-военной элиты. Что натворят дети сегодняшних миллионеров? Русский язык слишком едок, чтобы пользование им обошлось так просто. Он сам найдет и справедливость, и правду. Опасное это дело – русский язык и русская литература. Да здравствует любой еврейский журнал на русском языке, хоть в Антарктиде. И там все выжжет, даже через многокилометровую толщу льда. Все обратит в русское.

Все это я пишу на даче. В восемь вечера на электричке приедет B. C. Объективно это, конечно, героическая женщина, которой надо восхищаться.

1 августа, воскресенье. По дороге с дачи видел несколько жутких автокатастроф. Почему во всех автокатастрофах всегда участвуют иномарки?

2 августа, понедельник. Утром ходил за мясом, которое уже несколько лет регулярно привозит некая Дуся с Украины. Предвидя жуткое повышение цен и тяжелую грядущую зиму, купил на шестьсот с лишним рублей 12 килограммов свинины. Потом поехал на работу, предварительно завалив нарезанное и разложенное по пакетам мясо в морозильник. Занимался редактированием кафедральной книги о мастерстве, вручал свидетельства о прохождении курса русского языка корейцам, потом разговаривал с Натальей Михайловной Кучер. Нашли паллиатив: сделаем Платоновскую аудиторию. Надо готовить смету на переустройство Платоновской комнаты. Если правительство хочет иметь полномасштабный праздник, пусть отремонтирует и фасад дома классика литературы, который помог ему прийти к власти. Пусть ремонтирует фасад старинного здания. По поводу сметы на интерьер комнаты разговаривал с Шахаловой. В том числе разговор зашел и о самой М. Платоновой. Скандал ей нужен, а не музей, так откомментировала события моя собеседница.

Задание себе: составить список лучших студенческих этюдов. Надо делать книжку этюдов.

Рейтинг для «Труда»:

«У классика современной немецкой литературы Генриха Белля есть знаменитый рассказ «Молчание доктора Мурке». В нем повествуется о том, как одуревший от ужасов радио корреспондент и радиослушатель начинает сначала вырезать из репортажей на магнитной пленке паузы, а потом склеивать и слушать паузы. Именно этот рассказ отчего-то вспомнился мне в воскресенье 1 августа, когда ни на одном из центральных каналов я не обнаружил знаменитых политических собеседников. На НТВ – Евгения Киселева, на российском канале не оказалось Николая Сванидзе, а с экранов ТВ-6 исчез Станислав Кучер. Причина вполне естественная – летние отпуска, хотя при советском тоталитарном идеологическом режиме, которым так виртуозно управляли уже богом забытый Суслов и здравствующий Александр Яковлев, было бы невероятным, если бы в одно мгновенье покинули боевые ряды такие кумиры и соловьи ЦК КПСС, как Валентин Зорин, Генрих Боровик и Юрий Зубков. Но речь, собственно, о другом. Заметили ли телевизионные зрители, как с исчезновением наших современных телевизионных олимпийцев, словно по мановению волшебной палочки, изменился мир? Вроде бы перестали гореть леса, интриговать в Kpeмлe, бастовать в Приморье. А если и бастуют, то как-то менее опасно. Мне вообще показалось, что на это время доктор Мурке склеил паузы простой и обычной жизни, и она вдруг перестала заниматься политикой. Теперь я с чувством тревоги жду, когда, поправив здоровье и загорев, вернутся высокооплачиваемые комментаторы из отпусков. Отдохнув, вот тут-то и начнут гвоздить наши бравые ребята».

3 августа, вторник. Из отпуска, из Швеции, вернулась Елена Алимовна, принесла торт. Сидели у меня в кабинете, говорили о королевском дворце в Стокгольме, сравнивали с нашими дворцами и жизнью, пили чай. Пришел С. П. со своим другом – переводчиком Валерой. Они собираются вместе подрабатывать как гиды-переводчики в каком-то зарубежном туристическом круизе. Валера рассказал, что в России сейчас бум туристов из Израиля. Но тут же отметил, что за тридцать лет своей переводческой деятельности он не встречался с такой трудной публикой. Все умные. Утром в автобус набивается тридцать гениев, и начинают показывать тебе и друг другу, что они умнее всех. Многие переводчики, добавил Валера, отказываются с этой публикой работать.

Я удивительно охладел к политике, видимо, это связано с полной недейственностью слова. Чего бы мы ни говорили, а чудовище сидит в Кремле и портит жизнь всей стране.

4 августа, среда. На счетах у института осталось 19 тыс. рублей. Из главных неплательщиков – Илья Шапиро. Только за телефон его фирма должна институту 160 тысяч. Деньги в фирме, кажется, есть, но они их, видимо, пока «крутят». Звонил их главному бухгалтеру и сказал, что если не заплатят, то завтра дам указание отключить у них электроэнергию. Хозяин фирмы в отъезде.

6 августа, пятница. Вечером собрался на дачу – и вдруг перед самым отъездом телефонный звонок от дорогого Ильи. Он звонит мне аж из Иркутска. Считается, что он там в командировке, но я думаю, что он с женой поехал посмотреть Байкал в последние дни лета. Начинает, как обычно, с давиловки, но я кое-что помню и тоже на него давлю – Илья Геннадьевич разозлился страшно, в его собственной фирме развеялось ощущение, что он с Литературным институтом может делать что хочет. Во взвинченном состоянии поехал на дачу. Впереди дорога в 100 километров. Если бы кто-нибудь знал, сколько на себя должен брать ректор! Все представляют его работу только как представительскую.

8 августа, воскресенье. Читаю для конкурса Пенне «Неизбежность ненаписанного» Андр. Битова. В одном смысле эта книга хороша. Я помню, как мастерски Битов сочинил «Словарь отживших вещей». Он мастер формального замысла и мелких прошивок в текстах. Вот и «Неизбежность ненаписанного» – гениально скомплектованные мемуары, из отрывков личного во многих битовских сочинениях. Как это он только помнит, что написал! Этот прием я обязательно использую, когда начну комплектовать, если успею, если не умру, – свои дневники. Но теперь о самих битовских мемуарах. Эти безукоризненно сделанные кусочки под расставленными датами, к сожалению, в моем возрасте уже почти не читаются. Я связываю это с самой, как мне видится из текста, личностью А. Битова. Он стремится быть философом, он предельно окультурен, но лёт его низок. Нигде нет общей боли и пронзительно выраженной жалости. Только о себе, только о своей рефлексии. Иногда он еще винит советское прошлое. Оно, советское общество, действительно перед ним виновато, не поставив в свое, советское, время на нем тавро «гений». Но для этого нужно быть мастером, пронзительным, и писать народную жизнь. Это еще один пример того, как вышивальщик не может стать писателем. Сгораемые от честолюбия интеллигенты в свое время уцепились за Набокова, заметив изысканность и эгоизм его письма, но проглядев его социальную боль. Ну, уж изысканность и изящество мы как-нибудь по словарям отшлифуем, это рукотворно. Литература дело профессуры. И вот университетский профессор пишет, будто за дверью стоит что-то великое, и на всякий случай, словно мелкий журналист, говорит, как он был невыездным.

Писал ли я о том, что на Ленинском проспекте сгорело помещение «Авто-банка»? Когда я обратил на это внимание, то отнесся к этому с удовлетворением. Этот «Автобанк» или кто-то из его клиентов до сих пор должен институту что-то около 50 тысяч рублей.

Но, Господи, есть ли в стране известный писатель без еврейского замеса? Вот Битов пишет о своей тетке: «Она избегала приглашать в свой институт, быть может, до сих пор стыдилась того понижения, которое постигло ее неизбежно, в последние годы вождя, под предлогом возраста, по пятому пункту».

О политике. Суть известий из Белоруссии: оппозиция перестает воевать с Лукашенко. Причина: оппозицию перестают финансировать из-за рубежа.

Читаю «Славный конец бесславных поколений» Анатолия Наймана. Нравится мне это несравненно больше, чем Битов. Это, конечно, опять мое время и так же, почти как у Битова, компания. «…Следующий, буквально через десять минут, звонок был не менее ошеломителен: звонил Бродский, который только что приехал в Москву прямо со станции Коноша Архангельской области, где позавчера получил документ о досрочном окончании пятилетней ссылки. За последние полгода было столько обещаний, ликований и разочарований по поводу его освобождения, что уже и не верилось. И вот: «Здрасьте, АГ, что сегодня делаете?» А АГ сегодня идет в клуб КГБ любоваться Мэрилин Монро в фильме «Some like it hot». «Значит, так живете? А меня возьмете?» Звоню Аксенову, выброс воодушевления, в три встречаемся на Большой Лубянке у Большого дома». У Наймана, как и у Битова, все тот же герой с высших сценарных курсов. И те же узкие, себялюбивые проблемы талантливого юноши. «Выйдя на волю с запрещением проживать в больших городах, он прописался у нашего общего приятеля – художника, родившегося и имеющего дом в деревне Угор Владимирской области. Через год, когда эмигрировал, он показывал всем похожую на хлебную карточку времен войны визу и приговаривал, что вот, № 1 по владимирскому областному ОВИРу, до него никого и после навряд ли». И тут же, по поводу того, что «проживающий в деревне Угор отправляется на постоянное жительство в государство Израиль», прибавлял, себе противореча: «Россия тронулась». Сколько здесь гордости, всех обманул, а родину-мать еще и продал. Юноши умеют обставлять свои молодые годы. «Через несколько лет я смотрел все это в столице Болгарии Софии. Я приехал туда выбирать из издательства «София-пресс» левы, причитавшиеся за перевод революционной поэмы Хрелкова». У Наймана масса свежих интересных деталей, но все равно остается ощущение, что автор осознает горечь своей легко составленной жизни. Наверное, это прерогатива русских – даже в юности думать обо всем мире. Русский глобализм, делающий нас несчастными. Это все лежит в русле их интересов, но не образует нашей народной метафоры.

На этом Найман закрывается, ибо его роман «Поэзия и неправда», помещенный в том же томе, это никакой не роман, а тот же большой очерк, даже скорее группа литературоведческих очерков, сколотых подобием сюжета. Им, друзьям, все кажется, что стоит только назвать сочинение романом, так сочинение литератора и окажется романом писателя.

Но здесь опять встреча с Битовым. Ну, никуда от него, пострела, не деться. «Три года назад, когда советская власть уже кончилась, а несоветская еще не началась, когда опять в России что-то победило, а что-то не угодило, в деревне Норвич, штат Вермонт, США, задумано было написать Энциклопедический словарь уходящей эпохи. Творческие силы, отечественные и с чужбины, желали спасти обреченную исчезнуть культуру, ее чертежи и инструменты. Положим: «коммуналка» – статья, «всенародные стройки» – статья, «декады национальных искусств» – статья и так далее, sub specie aeternitatis. А то все это уйдет: с нами, так сказать, уйдет, на глазах уходит, и уже новой смене не будет понятно». Ух ты, и это, оказывается, не проект Битова, а я-то, наивняк, думал!»

9 августа, понедельник. Утром президент, как уже давно предсказывали и обещали большевики, внезапно сменил Степашина. Чем ответить на эту фантасмагорию, я просто не знаю. Но, честно говоря, и задумываться на эту тему некогда. У меня начались дни собеседования. Сегодня пропустили «маленькие» семинары и всю поэзию. Я, кажется, нашел новый ключ, стал спрашивать у абитуриентов о культуре и литературных упоминаниях города, откуда они родом. У ленинградцев: о клодтовских конях, о Зимнем дворце, о пейзажах Достоевского, у костромичей о Романовых и Островском, у таганрогцев об Александре Первом и Чехове….

Но до этого в 9.30 утра приезжал Илья Шапиро. Я встретил его вместе с начальником охраны Сергеем Лыгаревым, а также пригласил Толкачева и Тимат-кова. Чего это я объясняюсь с ним постоянно, как шерочка с машерочкой, и его упрашиваю отдать причитающиеся институту деньги. Иногда нужно делать решительные и опасные шаги. Уже вечером он позвонил мне домой и сказал, что сегодня же высылает ближайшие 30 тысяч. Добавит в четверг и в пятницу.

Снова пишу для «Труда»:

«Снился мне литературный сон. Пришел старик на берег моря и стал кликать Золотую рыбку. Выплывает Золотая рыбка из пены морской и спрашивает. Как обычно, говорит: «Чего тебе надобно, старче?» – «Пошли мне, Золотая рыбка, нового премьер-министра, но только не простого, а волшебного. Такого, чтобы скоординировал в нужное русло все денежные потоки, чтобы платил всем пенсии, чтобы хватило на культуру, образование, а главное, на выборы. Чтобы был этот премьер-министр румян и ухватист, как Гайдар, богат, как Черномырдин, мудр, как Примаков, быстр и увертлив, как Кириенко, нахрапист, как Степашин, и умел всегда говорить «да», как Чичолина». – «И только-то?»– спросила Золотая рыбка. «И чтобы еще меня никто не трогал, когда окончательно прохудится мой невод и я уйду на пенсию, и никто не приставал, на какие деньги я построил свою хижину». – «Ну, тогда иди домой», – сказала рыбка и уплыла в синее море. Вернулся старик к своей старухе и видит: сидит старуха перед старым телевизором, а по телевизору выступает президент».

10 августа, вторник. Завтра затмение солнца и конец мира по Нострадамусу. Сегодня проходило собеседование у переводчиков. Что-то меня в этом наборе волнует: слишком много милых интеллигентных девочек, слишком много москвичей. В Дагестане уже несколько дней настоящая война. Чеченские «добровольцы» перешли границу и захватили три села в Ботлихском районе. На карте, показанной по телевидению, я узнал села, через которые проезжал в юности верхом. Я работал репортером в журнале «Кругозор» на радио. Был у меня такой эпизодик, когда вместе с чабанами я проехал от приморья, с зимовки до летних пастбищ. Жив ли еще сейчас мой друг Шамиль?

11 августа, среда. Конца света не произошло. Но дорога в Обнинск была страшная. Дождь лил как из ведра. Все было в полном наборе – и ветер, и дождь, и молнии. Но на даче хорошо и тепло. Урожай огурцов немыслимый, завтра начну их солить.

Днем выбрал вместе с Г. И. Седых темы этюдов. В основном взяли по темам мастеров. На всякий случай перепечатываю. Я вообще скорее не понимаю, а ощущаю, что именно необходимо записывать в дневник.

Темы этюдов: Проза (сем. М. П. Лобанова): 1. Убей бедного! (рекламный ролик олигарха). 2. Разговоры в очереди. 3. Жизнь и смерть одуванчика. 4. На вчера был объявлен конец света. Проза (сем. В. В. Орлова): 1. Сообщение на пейджер: разыскивается альтист. 2. Последний урок в школе дураков. 3. Автомат Калашникова как последний аргумент в споре. 4. Татьянин день: из жизни имиджмейкера. Поэзия (сем. Э. В. Балашова): 1. Холодный ветер дул с вокзала. 2. Этот твой день – последний. Проживи его! 3. Все о яблоке. 4. Человек без свойств. Поэзия (сем. В. Д. Цыбина): 1. Я на перекрестке трех дорог. 2. Ангел мой, не покинь меня. 3. Встреча с чудаками. 4. Разговор птиц и трав. Драматургия (сем. И. Л. Вишневской): 1. Крыло Пегаса. 2. Как стать богатым. 3. Эротика и культура: правомочен ли вопрос? 4. Домовой в нашем доме. Критика и публицистика (сем. В. И. Гусева, сем. Ю. С. Апенченко): 1. Год Платонова. 2. Любил ли Достоевский природу? 3. Электорат депутата Чичикова. 4. Лебединая песня.

Вечером на заправке, на Ленинском проспекте, разговорился с заправщиком, я его знаю пару лет. Он для меня как измеритель уровня на реке для шкипера. Каждый раз, когда изменяется экономическая или политическая ситуация, я задаю ему какие-нибудь вопросы: «Как новый премьер?» – «Степашин обещал сажать, если начнут повышать цены на бензин, вот два дня его нет, и цена на бензин выросла почти на рубль».

12 августа, четверг. Читал «Андеграунд» Вл. Маканина. После повестей это его первый роман. По сравнению с «Кавказским пленным», рисунок мельче. Довольно точно описано общежитие. Но быт описывать в эру телевидения бессмысленно. Прелестная и узнаваемая вязь очерков, но бросить читать можно на любом месте. Все удивительно узнаваемо, тем не менее нет любопытства к продолжению. За всем скорее рациональное, нежели художническое искусство выбора сюжетов. Словно под диктовку социолога, вместе с автором проходим по московскому общежитию, чиновничьим кабинетам, знакомимся с демократами, с простым людом, лежим в психушке. Будто бы по заказу и тех и других. Демократов и патриотов.

Весь вечер смотрел в четвертый или в пятый раз «Гибель богов» Висконти. Вот она, литература без книги – глубокая и сильная. Сценарий не дает никакого представления о картине. Но если просто описывать кадр за кадром, писать изнутри, какая получится книга! Больше всего поразило, что за всеми этими сытыми и хорошо одетыми людьми чувствуется рабочая масса. Само сталелитейное производство великий режиссер не показывает. Только во время похорон старшего Эссенбека проплывут производственный пейзаж да алые отблески разливаемой стали. А ведь все время видится непрерывающаяся работа простых людей.

13 августа, пятница. Ну, наконец-то «Труд» опубликовал мои маленькие писаки без своей правки! Моя сказочка, вопреки ожиданию, вышла. Почему-то порадовался, будто бы вышла целая книжка.

На работе отдиктовал Екатерине Яковлевне какую-то маленькую статейку для «Неофициальной Москвы». Фестиваль по случаю Дня города, который организует в пику Лужкову бывший премьер С. Кириенко. Приехал с дачи утром, перед этим ночь не спал, хотя лег довольно рано. Возьму этюды и поеду домой читать. Уже дома выяснилось, что забыл об обеде в индийском посольстве. Если бы в американском или французском! Это мой референт Дима забыл поставить на компьютер оповещение. Самочувствие отвратительное, физиологическое ощущение высокого давления и кризиса в жизни. Утром буду заниматься уборкой, дождусь B. C. с диализа и поеду на дачу дочитывать этюды.

16 августа, понедельник. С утра принесли «Гудок» с интервью М. А. Платоновой – все о том же. Хочется ей музея и стать директором музея. Это как «вернем церкви собственность», а верующих нет. Тональность, правда, сменилась: «Вот так! Не заслужил Платонов музея. По мнению ректора С. Н. Есина, довольно будет и именной аудитории. И ладно бы был противником замшелый чинуша, а то ведь писатель, талантливый прозаик, знающий, что книги пишутся не чернилами, а кровью сердца».

А в обед оказалось, что и «Комсомольская правда» выдала по этому поводу некий текст. Последний делала наша выпускница. Один пассаж мне не понравился: «По сути, единственное, что здесь напоминает об авторе «Счастливой Москвы», – мемориальная доска из грубого гранита. Одна из комнат, где жил писатель, стала аудиторией Литинститута. В аудитории висит портрет писателя и пара стендов с копиями рукописей. По мнению ректора Литинститута Сергея Есина, эта комната и представляла собой жилище Андрея Платонова, но была как бы разгорожена на две части. Мария Андреевна, дочь писателя, утверждает, что жили они все-таки в двухкомнатной квартире. Вторую комнату Литинститут сдает в аренду – сейчас ее занимает организация, которая обучает игре на фондовой бирже. Отказываться от арендных денег руководство института, естественно, не хочет, ссылаясь на трудности с бюджетным финансированием.

Собственно, это и есть главное препятствие, мешающее создать музей. Хотя вопрос с финансированием можно было решить достаточно просто – в свое время мэр Москвы предлагал институту перейти из федерального ведомства в ранг столичного. Сергей Есин отказался от этой идеи и отказ свой объясняет невнятно. Мол, в этом случае институт вынужден был бы переехать в новое здание в Сокольниках, что не желательно…».

Я-то ей объяснял, что в свое время писал Лужкову письмо, в котором предлагал помочь ему реконструировать весь институт и Некрасовку в единый комплекс, и тогда хватило бы места для всех – и для центра Мандельштама, и для центра Платонова. Но Лужков ответил: «отдайтесь», выйдя из федерального подчинения, Москве. Но простим выпускнице. Все время она была вынуждена подчиняться ректору, а теперь имеет возможность покуражиться над ним и заодно прищемить хвост институту. Надо обязательно написать книжку «Вокруг Плато-нова», материал, кажется, собрался. Здесь появится возможность опять написать с пяточек портретов. Если Мария Андреевна отсылает Степашину письмо с приложением на 21 странице, то, значит, книга готова.

А вот и мои новые телевизионные впечатления для «Труда»:

«Постепенно каждая передача на телевидении становится телеспектаклем. В подтверждение своей мысли я хотел было привести игривое «Намедни» с блестящим, как балетный солист, Леонидом Парфеновым. Как стоит, как держится, как небрит, какие обрамляют его города и страны, когда он иллюстрирует свои слова некой зарубежной окантовкой. Как, наконец, безошибочно и раскованно считывает текст с телесуфлера! Художественный театр времен Митковой и Доренко.

Но еще увлекательнее и интереснее так называемый «Домашний театр», в котором в качестве подтекстовщиков для участвующих в нем политических деятелей уже привлечены Пушкин, Грибоедов и Жан Ануй. Уже выступили: Владимир Жириновский в роли Моцарта и Константин Боровой в виде Сальери, Александр Шохин разыгрывал Чацкого, а Брынцалов незабвенного слугу всех господ Молчалина. «Собачку дворника, чтоб ласкова была!» А в кулисах телевидения уже готова на выход очаровательная Валерия Новодворская, чтобы предстать как Жанна д'Арк, и Геннадий Бурбулис в виде французского короля. Мильон терзаний, как сказал бы классик. (Это традиционно сокращено при редактуре.)Но вот что отличает этих представляльщиков от обычных лицедеев. Они все как бы для телезрителя стеклянные, и через их стекловидные тела различаются небезынтересные вещи. Не просвечивается ли сквозь добродушнейшего Борового его фондовая биржа и какой-то фонд в защиту обманутых вкладчиков? А через наследника знаменитой фармацевтической фирмы не маячит ли новейшее достижение фармакопеи – брынцаловка? Но почему же в этом случае не вспомнить, глядя на добродушнейшего Шохина, что именно он в свое время успешно руководил в парламенте партией власти – «Вашим домом России», сделавшей поголовно весь народ счастливым. А уж что видится через энергичное тело «сына юриста» и нашей знаменитой и непримиримой публицистки, это я целиком предоставляю фантазии и исторической памяти нашего терпеливого и замечательного телезрителя».