Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 61 страниц)

Сегодня вечером обедаем в огромном ресторане на берегу. Это какой-то гигант общепита, много огромных залов, в которых за круглыми столами сидят люди и по-китайски обильно и не торопясь едят.

На этот раз я записал меню блюд, которыми нас угощали. Сначала был зеленый чай, заваренный в чашке с крышечкой. Потом блюдо очищенных креветок. Следом – курица, жаренная в листе лотоса и обмазанная глиной. Название у курицы – «нищая». Нищий украл где-то курицу, и у него не было ни соли, ни муки, ни каких-либо приправ. Он завернул курицу в лист лотоса, обмазал глиной и положил этот полуфабрикат в костер. Было еще блюдо с какими-то рисовыми шкварками в сладком соусе с креветками и мидиями. Блюдо с корнем лотоса, фаршированным овощами, а также блюдо каких-то трав и овощей, похожих на молодую фасоль, суп с капустой и яйцом, большое блюдо с карпом в соусе и какие-то еще блюда, которые я позабыл. Самое поразительное, что приблизительно так же мы едим уже третий день, но не было никаких повторов. Каждый повар при наличии общего канона строго индивидуален. Пища эта легкая, уже сейчас, через два часа после окончания ужина, когда я пишу эти строки, в животе побулькивает, чего бы съесть. На каждом блюде наклеена коротенькая ленточка – это фамилия повара, который эту еду готовил. И на карпе, и на креветках, и на каких-то рисово-рыбных заедках – везде ленточка.

Во время ужина, пока я записывал меню, у меня мелькнула мысль, что именно с этого ужина начну статью о еде у Айрис Мердок, карточки к написанию которой я давно заготовил. Сюда же включу дипломатическое меню сталинской эпохи, которое мне обещал мой друг Коля Агапов.

Чтобы закончить с гастрономической темой, дополню сегодняшние впечатления тем, что я забыл записать вчера. Во-первых, сам заместитель председателя Союза писателей бывший генерал, что-то вроде умершего демона Волкогонова, бывшего начальника ПУРа. И второе: в чайные чашки, уже приготовленные на столе с разными корешками и травами, горячую воду наливал не очень молодой парень. Он делал это издалека из чайника с носиком приблизительно метра в полтора длиной. Меня поражало, как снайперски он целил в чашку, и струя, без единой капли мимо, вся попадала в сосуд.

20 сентября, воскресенье, Ханчжоу.

Вчера плохо спал, просыпаясь, читал том Ленина, который с собой захватил, письма к родным, читал путеводитель по Китаю. Ночью через час-полтора просыпался от кашля, утром голова болела. На улице шел дождь, все озеро затянуло туманом, лодки, отплывая от берега, тут же уходят в туман. В моей голове все перемешалось: туман, императорские династии, перипетии жизни Ленина, первая сцена, которую я придумал в новую главу. Бессонница, на дворе морозная ночь, уже шли первые хлопоты по самоустройству: надо жить зиму, и молодой Ленин в отчаянии. Вдобавок ко всему мы опоздали на катер, и Лю повел нас на пешеходную экскурсию по береговым музеям. За первую половину дня, до обеда, мы побывали в Храме полководца Юэ Фэня, в Храме Прибежища Душ и Музее чая. И еще меня все время донимала мысль, как бы не забыть включить в дневник рассказ Рената о Ельцине. Ренат уверяет, что в самолете, летевшем в Австралию, когда они с Ельциным киряли в баре на второй палубе, тот рассказал ему… Невольно, потому что сейчас об этом пишу, сравниваю его с другим «властелином» России – с В. И. Лениным. Тот три раза сидел в тюрьме, бесчисленное количество раз рисковал жизнью, на него устраивали покушения, стреляли, ранили. Был он крупный теоретик или не был – спорьте! – но это до сих пор один из самых читаемых авторов мира, он сам написал бездну томов, он трудяга.

21 сентября, понедельник, Ханчжоу.

Утром была большая экскурсия на лодках по озеру, потом за 8 км к пагоде Шести Гармоний. За 107 юаней купил сумку «Адидас», чтобы везти подарки, лекарства и обновы. В три часа беседовали с писателями в здании их Союза. Обычная беседа с искренней, но однообразной тематикой. Они все прекрасно знают нашу классическую и советскую литературу, их интересует постсоветская судьба Горького, Фадеева. В известной мере это их учителя, литературный капитал их молодости. Подробнее не пишу, потому что вся беседа у меня в записной книжке. У них «под ружьем» около тысячи человек. Государство не щедро, но субсидирует Союз. В 1996 г. – 1 миллион юаней, в 97-м – 1 миллион 150 тысяч, в нынешнем – 1 миллион 750 тысяч. 700–800 юаней в год получает через Союз каждый писатель. В одном случае это чуть-чуть меньше, а во втором чуть больше 100 $. Хорошо несколько раз говорил Гусев, каждый раз умно и толково, несмотря на то что в отличие от меня он за столом пил. Но я уже говорю о продолжении встречи в соседнем ресторане. Самое интересное – дом, в котором проходило это собрание с обязательным чаепитием. И по полкило знаменитого луньинского чая нам подарили. За несколько часов перед этим я купил у пагоды Шести Гармоний еще полкило безумно дорогого жасминного чая. А предупредительный Лю купил мне тут же «конфеты от кашля, которые очень помогали императрице Ци Си», регентше, предшественнице последнего императора Пу И. Покопавшись в своей памяти, я вспомнил, что будто бы она еще и отравила своего мужа императора Гуансюня. Но не конфетами же! Вроде бы на этикетке коробки из-под конфет, по словам Лю, действительно написано, что конфеты с экстрактом грушевого сока и каких-то трав сначала помогли какой-то далекой императрице, а потом и императрице Ци Си. Рецепту тысяча лет.

Дом, в котором находится Союз писателей, принадлежал некогда Суй Май Лин – жене Чан Кай Ши. Это была ее дача. Прекрасная вилла не без влияния модерна. Внутри все не очень разорено, в порядке прекрасная лестница, деревянная отделка комнат. В одном из помещений сохранилась часть мебели, оставшейся от бывшей владелицы. Кровати, шкафы, туалетные столики поставлены один на другой. Сохранилось и пианино Gollard&Gollard, я тронул клавишу – беспомощный, фальшивый звук. Легенды гласят, что в свое время это пианино было лучшим инструментом в Китае. Интересно заметить другое: есть порода женщин, умеющих точно целиться и бить влет самых влиятельных людей эпохи. Видимо, в этом есть даже что-то роковое и генетическое. Вспомним родных сестер Эльзу Триоле и Лилю Брик. Обе выбрали писателей: Маяковский и Арагон. У Суй Май Лин тоже были сестры. Одна – Сун Цин Лин оказалась замужем за Сун Ят Сеном, другая, Сум Ай Лин, за неким Кун Сян Си – премьером правительства Гоминдана. Сун Цин Лин будто бы еще жива, она в Америке, и ей около ста лет.

За ужином в ресторане писатели старались радовать нас, как только могли. Они даже нашли караоке с «Подмосковными вечерами» и «Вот мчится тройка почтовая». Два почтенных китайских писателя через микрофон песни исполнили. Тем не менее этот наш ужин был самым, наверное, дорогим в Ханчжоу, хотя и самым невкусным. Все, видимо, зависит от повара, а не от цены блюд и их списка. Сами блюда, которыми нас потчевали, я записал. В моей транскрипции это получилось так: «Змея, жаренная в соусе (не решился), редька маринованная, кальмар вареный под соусом, финики квашеные, угорь соленый, подвяленный, каштаны вареные в соусе, что-то сладкое вроде… ростков бамбука, вареных в соусе, змея жареная с чесноком вареным, креветки вареные, суп из утки с капустой, блинчики из сквашенной сои, побеги бамбука жареные, жареный голубь в корзиночке, блюдо из вареных крабов, блюдо с разным разносолом, блюдо с морской рыбой и жареным беконом, блинчики из тыквы и риса, оладьи из пшеничной муки с капустой и рыбой, пончики с тыквой, суп с клецками и перебродившим рисом, арбуз, нарезанный кусочками и для удобств утыканный зубочистками».

Вечером к нам в гостиницу закройщик принес костюмы, которые мы заказали с Мухамадиевым сразу же по приезде. Каждый костюм-тройка стоил нам по двести долларов. Я заказал себе сразу два: темно-синий и серый из одинакового материала. Все это оказалось значительно дешевле, чем в Москве, и безо всяких хлопот, но как я все это повезу в Москву?

До приезда портного читал письма Ленина, выкристаллизовывается несколько мыслей. По крайней мере, его ужас, когда его оторвали от жизни и отправили в Шушенское, мне понятен. Человеческую ситуацию этого писателя я хорошо чувствую, а что касается остального – проглотят. Главное – все это набить знакомой, но сгущенной информацией.

22 сентября, вторник.

Уезжали из Ханчжоу рано утром, и всю ночь я не спал. Во сне же начались смутные беспокойства, что завтра день семинара и как там с этим справится Самид? Снился дом, потому что грызет тревога за B.C. Между прочим, Ленин, даже молодой, в письмах к матери называет свою невесту по имени-отчеству – Н.К. Снилась еще собака, это, кажется, к другу, и какие-то туманные истории. Не подвел бы меня Алексей, обещавший помогать B.C.

Сиань оказался городом огромным, промышленным, чем-то неуловимым; его фабричные кварталы напоминают Красноярск.

Самое главное – Сиань это город, от которого начинался тысячекилометровый Шелковый путь. Этой странице городской истории посвящен памятник. Из светлого камня пустыни высечены купец в тюрбане волхва, погонщик, несколько верблюдов – караван. Сюда из Поднебесья свозился шелк, и здесь формировались караваны с фарфором, пряностями и шелком. Сразу в памяти зашевелилось какое-то виденное свое кино, представил себе ночь, факел, нападение разбойников, и все сразу – и окрестности, и сам город зажили какой-то понятной для меня жизнью. Через эти небоскребы с зеркальными стеклами в центре города, за вполне современными и даже убогими кварталами на окраинах прорезалось нечто другое. Серединное место и Китая, и истории этой страны. Сиань оказался столицей 12 династий. Убийства, заговоры, строительство дворцов, казни, гробницы сатрапов. Сколько же произошло под этим синим небом!

Особенно меня поразил Музей стел. Начал его собирать какой-то император в 1037 году. Эти каменные стелы – обычай по своей внутренней сути глубоко народный: еще и сейчас, говорят, крестьяне в некоторых провинциях могут на плитах выбить стихотворение вождя Мао или изречение Ден Сяо Пина. Стелы эти огромные, метра два в вышину и метра полтора в ширину, гранитные плоскости, на которых выбиты иероглифы. Тысячи иероглифов на камне. Какое же нужно терпение и внутренняя уверенность, чтобы день за днем молотком бить по зубилу! Но тексты надо было сначала написать. Этот музей одновременно является и как бы музеем каллиграфии. Иероглифы, характер их написания, в конце концов, мода на какую-нибудь закорючку изменялись лишь с веками. Сегодня современные каллиграфы находят здесь родник вдохновенья. Но умельцы ищут здесь и источник денег. Можно, например, коли о нем все время идет речь, получить известный по всем учебникам философии портрет Конфуция. Как бы почти оригинал. Для этого предприимчивый умелец особым образом наклеивает на лицевую сторону стелы белую бумагу и все время, макая тампон в краску, начинает бить по граниту. Выпуклые места оказываются черными, а все прорези на камне белыми. Портрет из контрастных черно-белых пятен. На стелах, которые мы увидели, есть изречения Конфуция, записаны диалоги его учеников с учителем. Видимо, китайцы знали, что рукописи горят. На нескольких стелах опубликован «Словарь терминов», которому тысяча лет, есть «The Stone Tabit of Prefae to the Poem of the Mejynan Mystia Springu». Некоторые стелы стоят на спинах черепах. Не только памятники, но и книги истории. Библиотека, для перевертывания книг которой нужен великан. Сам музей – это бывший конфуцианский храм, т. е. система павильонов, дорожек, выхоленная зелень, подстриженные деревья, цветы в горшках.

Естественно, в этом изобилии текстов мы переговаривались с дорогим Владимиром Ивановичем о разном, связанном с историей и культурой. Не отставал от нас и Ренат. Его неслабые вопросы к переводчику Лю о том, был ли Конфуций живым человеком или только легендой, вводили и стойкого Лю, и нас в такую оторопь, из которой подчас было нелегко выйти. Спасала только бесхитростная наивность Лю. Ну, как бы нормально политизированный китаец отнесся к вопросу: является ли Тибет частью Китая? Лю как-то сохранил лицо, мы застыли. Впрочем, сам Ренат человек бесхитростный, признался, что в университете больше бегал на лыжах, боролся и играл в волейбол, чем занимался наукой. Но, если касаться вопросов, которые иностранцы задают своим гидам, то бывают случаи похлеще. Владимир Иванович рассказал о давней своей нашумевшей поездке вместе с «сорокалетними» в Париж. Устраивали эту поездку супруги Фриу и Сокологорская, у которых я тоже гостил. Во время этой поездки мой друг и лауреат Руслан Киреев, стоя напротив Собора Парижской Богоматери, произнес: «Ну вот, это Нотр дам де Пари, а где же собор Парижской Богоматери?» Шутка. А другой мой старинный дружок, Толя Афанасьев, когда попали в аббатство, в котором был аббатом Ронсар, вдруг, перепутав Ронсара с Ростаном, а последнего совместив с его героем Сирано де Бержераком, спросил у – другого слова нет – остолбеневшего гида: «Почему у Ронсара такой длинный нос?» Предвидя возможную отговорку, добавлю, все они в университетах обучались. Но как шутили!

Не описываю совершенно современный музей истории, в котором хранятся немыслимые ценности. Здесь надо отметить простор, современную экспозицию и сам факт, что построено под музей новое роскошное здание. Правда, для иностранцев вход в музей особый, обязательно через магазин. Это тоже музей. Здесь предметы, изготовленные китайскими умельцами. Фарфор, вышивки, лак, терракота. Глядя на все это, так хочется быть богатым. Мне это не грозит, хотя я с удовольствием ввинчиваю китайцам, дабы придать себе значительности, что получил за книгу о В.И. Ленине аванс в 5 тысяч долларов.

23 сентября, среда.

Гостиница в Сиане чуть похуже, чем в южном богатом Ханчжоу. Здесь надо сделать большую пропись о гостиницах и гостиничном и ресторанном деле, вспомнить перчатку для поедания креветок. В Сиане мы креветки вместе с писателями ели просто руками.

Терракотовое войско. Это один из самых больших музейных комплексов в мире. Описывать не стену, но, хотя и мельком: многотысячное заупокойное ритуальное войско.

Термальный источник Хуацин. Баня для богатых. Безвкусная скульптура наложницы. Вспомнил о Сочи и ее особом «правительственном» корпусе на Мацесте. Чтобы вымыть руки в воде 43 градусов тепла, надо заплатить пятьдесят китайских копеек. Ухватили привычку у Америки. Здесь, кстати, произошел занятный эпизод истории. Снизу, от императорских купален, Лю показал мне беседку высоко на крутом склоне горы Лишань. Никаких дорожек к беседке не видно, но тем не менее они, наверно, были. Есть беседка, есть и дорожки. Именно здесь молодой генерал Джан Сю Лян арестовал Чан Кай Ши. Дело было во время японской оккупации Китая, генерал симпатизировал коммунистам и считал, что Чан Кай Ши пособничает захватчикам. Тем не менее коммунисты, кажется Чжоу Энь Лай, уговорили генерала, опасаясь неминуемо начавшейся бы гражданской войны, освободить пленника под честное слово, что тот больше не будет противодействовать силам компартии. Генерал согласился и взялся сопровождать освобожденного Чан Кай Ши на Тайвань. Когда самолет приземлился на территорию, которую Чан Кай Ши контролировал, тот приказал немедленно взять генерала под стражу. Генерал просидел в тюрьме много лет, пока Чан Кай Ши не умер. Теперь он доживает век в США, и ему 93 года. Не слабая история для романа с названием или «Благодарность правителя», или «Диктатор и генерал».

Вечером здесь же, в гостинице, состоялась табельная встреча с писателями. Их было не густо – трое, потом возник традиционный банкет. Гусев злился, не дали ни грамма водки, да и с вином непонятное жлобство, на всех была одна бутылка красного. Наверное, вышла какая-нибудь винная директива, Я вспоминаю, что в мое время работы на радио прозвучала партийная команда экономить на встречах с иностранцами. А тут как раз в Ленинграде должен был состояться симпозиум по радиодраме, где я был принимающей стороной. Банкет мне давать запретили, вернее денег на него не дали. Вместо банкета мы с покойным Николаевым, ленинградским председателем комитета по радиовещанию и телевидению, устроили экскурсию на пивной завод «Вена», а потом я закатил оглушительную пьянку за свой счет в собственном номере.

Дочитал и прочесал, как говорится, с карандашом в руках «шушенский период» тома ленинских писем к родным, теперь это все систематизировать, кое-что добавить и – вперед.

24 сентября, четверг.

Сиань. Многочасовая поездка на Запад. Позавчера, когда мы утрясали программу, наши хозяева намекнули, что мы должны выбрать один из двух привычных для них маршрутов, по которым они обычно возят гостей: на Запад – длинный маршрут, на Восток – экскурсия на полдня. В первом случае мы увидим терракотовое войско – археологическая сенсация последнего времени, а во втором – монастырь и пагоды, связанные с каким-то захоронением Сакьямуни. Таких захоронений по миру разбросано немало. Я помню, на Цейлоне был в храме Зуба Будды. Та же самая ситуация, что и с костями христианских святых. Вокруг останков и фрагментов скелета – прошу у себя прощение за грубость и нетактичность выражения – возникают храмы и монастыри. Владимиру Ивановичу интересней, конечно, последнее. Он много читал по буддизму, а его аспирант Толя Дьяченко написал диссертацию, тема которой звучит приблизительно так: буддизм и современный театр. В своей диссертации, между прочим, Толя осторожно подводит читателя к мысли, что Камю и Сартр все свои экзистенциальные теории вывели на основе восточных религий, неприметно кое-какие мысли восточных мудрецов выдав за свои. Так это или не так, я сказать не решаюсь, но на правду похоже. Одно очевидно: вопросами общего характера поведенческой линии человека восточная философия начала заниматься на много столетий раньше, чем европейская.

Я сразу поломал все колебания в нашей группе и привел оглушительный довод: даже Клинтон, президент США, во время своего визита в Китай выбрал время, чтобы посетить эти удивительные раскопки. А сам тут же начал вести работу по уточнению расписания: в день, когда мы будем заняты только первые утренние часы, в этот день мы могли бы встретиться с писателями Сианя, а на следующий день махнуть на Запад! Ренат такой постановкой вопроса не очень доволен, он мечтает о свободном времени, чтобы побродить по базарам и магазинам. У него целый список вещей, которые он должен купить для семьи. Объяснять ему, что, сэкономив на местной дешевизне пару сотен долларов, мы можем потерять многотысячную поездку по Китаю и так и ничего не увидеть, я не стал. Итак, поездка на Запад состоялась.

Прав был старик-генерал, заместитель председателя Всекитайского Союза писателей, когда говорил нам: «Вы увидите современный Китай – это Пекин; волшебную сказку Китая – это Ханчжоу; историю Китая – это Сиань». Но, пожалуй, мы увидели больше, скажу немножко выспреннее: жизнь китайского народа. Когда мы пробирались на Запад по центральным и проселочным дорогам – маршрут этот рассчитан в основном не на туриста из Америки и Германии, а на туриста из Японии, из самого Китая, из Индии и Таиланда – из стран, где буддизм если не господствующая, то одна из основных религий населения. Мы увидели делянки и поля, засеянные кукурузой, яблоневые сады с созревшими яблоками. По дороге было много, как и у нас, крестьян, торгующих своим товаром. Интересные детали. Первая. Не было ни одной корзинки с яблоками, где плоды просто лежали бы на жестких ивовых прутьях и потихонечку бились. В каждой корзинке постлана мягкая дерюжка, предохраняющая яблоки. То же самое – с корзинами сборщиков. Даже кузов трактора, который на прицепной тележке вез яблоки, и тот был застелен какой-то ветошью. Естественно, вспомнил о своем отечестве. И вторая многозначительная деталь, символизирующая если не китайское отношение к делу, то китайский добросовестный характер. Возле многих домов лежали яблоки, уже упакованные в картонную фабричную упаковку. Время урожая. Значит, оптовый торговец доверяет своему контрагенту-частнику сортировку и упаковку, уверенный в сортности товара, его однородности и качестве. Национальная черта – честность и добросовестность. Мы видели еще полубедную жизнь маленьких городков. Починку велосипеда прямо на улице, или прямо на улице цирюльник бреет голову старику. Видели небогатые прилавки, нищих детей, торговцев сувенирами. Вдоль улиц выстраивались рынки и стояли тележки, на которых в масле готовилась и кипела какая-то снедь. Мы не видели только прогуливающихся китайцев. Китаец не просто идет. Он что-то всегда несет, везет на велосипеде, на мотоцикле, на машине. Он не сидит на корточках: он, сидя на корточках, чистит початки кукурузы, ремонтирует ботинок, копается в моторе мотоцикла, наконец, ест. Китайские шоферы виртуозно ездят, по крайней мере, наш шофер, толстомордый парень, ехал именно таким образом. Сколько раз по инстинкту водителя я жал правой ногой в пол – тормозил. Но и без моей телепатической помощи толстомордый парень отлично справлялся. В городах разрешенная скорость для автомобиля, кажется, около сорока километров. При обилии, вернее при лавине, велосипедистов это нелишне. Никто скорости не нарушает, хотя не всегда велосипедисты уступают дорогу автомобилю. Едут на велосипедах и мотороллерах матроны, молодежь, пожилые мужчины и женщины. Родители часто забирают детей из школы, дожидаясь окончания уроков, и везут домой тоже на велосипеде, посадив ребятенка на багажник. На взгляд европейца, это кажется экспериментом рискованным: во время такой поездки, сидя за спиной мамы или папы, крутящих педали, малыш еще может и сосать мороженое или пить через трубочку какой-нибудь сок из банки. И ничего. Любовь к детям, как и почти везде на Востоке, невероятная.

Кончая с детской темой, скажу то, что услышал о так называемом «ограничении рождаемости». Услышал готовую местную формулу: «Отставание роста промышленного производства от прироста населения». Комментировать этические и моральные аспекты ее предоставляю специалистам из демократического лагеря нашей прессы. Мы вон ограничили рождаемость у себя в России очень простым способом: при помощи мудрого демократического управления сами разрушили промышленность, разрушили сельское хозяйство, то, которое было, ничего не организовав взамен, не дотируя его, как делают во всем мире, не платим зарплаты рабочим и крестьянам, а также стипендий студентам и пенсии пенсионерам. Пенсионеры перемрут, и наша недостаточная промышленность придет в соответствие с оставшимся населением. И чем его станет меньше, тем лучше.

Теперь оттенки этой ограниченной рождаемости. Семейная пара в городе может иметь одного ребенка. В селе – двоих. Если в семье рождается первым мальчик – то на этом и следует ограничиться. А если девочка – то разрешено сделать еще одну попытку. Представителям национальных меньшинств разрешено иметь детей столько, скольких смогут прокормить и на скольких хватит пороха. Но люди эти упорные.

Итак, продираясь через велосипедистов, плохие и хорошие дороги, не отрывая глаз от того, что делается за окном микроавтобуса, мы ехали на Запад. Как оказалось, по все тому же забытому Шелковому пути. Фамэнь – первый город на пути древних караванов. Именно здесь во втором веке была возведена пагода, где хранилась священная реликвия – палец Будды. Естественно, он хранился в реликварии, под землей среди других сокровищ. Это обычное явление. Точно так обстоит дело и с грандиозными ступами, которые я видел в Бирме, Ньямне, как пишут нынче. Священная реликвия хранится замурованной в камне. Она имманирует свою энергию, а проявлять любопытство в святых таинственных делах не следует. Выразил ли я восхищение по поводу времени возникновения этой священной китайской древности? Вдумаемся: второй век нашей эры, Русь еще языческая, ее будут крестить только через восемьсот лет, на кручах Днепра нет ни одного православного храма. Римская империя еще держится. В Китае появляется огромное сооружение – пагода в Фамэне. Китай живет своей отдаленной жизнью, в нем уже ткут шелк, изготовляют фарфор, кажется, уже изобретены книгопечатание и порох. Последнее изобретенье Европа переняла или, вернее, украла.

Итак, в основании пагоды хранится палец Будды и ни я, и никто никогда бы не увидел этого сокровища, если бы в 80-е годы нашего уже времени пагода бы не обвалилась. Одна ее сторона как бы съехала вниз.

Здесь по существу следует сделать большое отступление о китайской политике в области культуры. Конечно, если бы поехал Тимур Пулатов, который остался расхлебывать результаты неумелых маневров правительства, в результате которых рухнули коммерческие банки и девальвировался по отношению к доллару рубль, и расхлебывать нетоварищеские интриги своих товарищей по перу, желающих получить чужую собственность, дабы не очень заметно было, что они разбазарили и неумело управляют своей, так вот, если бы поехал Пулатов, то нас, конечно, принимали бы первые лица и, может быть, даже министр культуры. У него тогда бы я смог, у министра, кое-что спросить. Но ответьте мне, почему в социалистическом и даже коммунистическом Китае находит крестьянин какую-то дыру в земле, находит какие-то скульптуры из обожженной глины – и в довольно спешном порядке собирается правительство, выделяются огромные деньги, проводятся дорогостоящие раскопки, строятся павильоны, дороги, коммуникации, возникает культурно исторический и туристский объект, который немыслимо работает на славу коммунистического Китая, и все это начинает приносить огромные доходы? Возникает тысяча рабочих мест, окрестное население принимается изготовлять в принципе дешевые сувениры с исторической «изюминкой», которые, как горячие пирожки возле московской станции метро, начинают расхватывать, переплачивая порой в десятки раз, иностранные туристы. Коллекцию глиняных кукол в человеческий рост охраняет не милиция, а регулярная армия, а китайский солдат неуступчив, как Китайская Стена. А мы в это время пишем о воровстве редчайших книг, возраст которых сопоставим с возрастом пагоды в Фамэне, из Государственной национальной библиотеки. У нас разрушается последнее, у нас под угрозой исчезновения Кижи, мы не можем привести в порядок Куликово поле и поле Бородина, но мы ставим чудовищный памятник Церетели в центре Москвы. Примеры я мог бы множить.

Пагода, вернее одна ее часть, съехала вниз, и, по идее, лет через тридцать, окончательно разрушаясь, пагода должна была лежать в руинах. Я не знаю, как китайское правительство относится к религии. Но оно понимает, что такое национальное достояние и что такое туристский объект, вышедший из эксплуатации. Это тот феномен, когда идеология соединяется с экономикой. Начинают разбирать завалы, готовясь к реставрации, и тут натыкаются на реликварий – тайну любой религии.

Уже в музее, а его быстро построили, хорошо и на долгие годы, я увидел макет в натуральную величину того, что было устроено под пагодой в те годы, которые реально невозможно себе представить. Довольно длинный, но невысокий коридор, скорее даже лаз, в подземелье. Сначала надо было отомкнуть деревянную, толщиной сантиметров в тридцать, дверь, и грабитель, а служители туда не спускались, попадал в несколько камер, следующих одна за другой. Все камеры были уставлены, грубо говоря, сокровищами, золотыми и серебряными предметами. Ценность предметов, естественно, неимоверно выросла со временем. Но грабитель не знал, что, уткнувшись при свете смоляного факела в конец этой анфилады, надо было еще и разобрать стену. Вот за ней и стоял маленький золотой ковчежец с реликвией.

Пагоду восстановили, музей построили, в нем рассказывают еще и о чае, и о шелке – товарах на Шелковом пути – и чуть переделали пагоду. Вокруг нее по-прежнему находится действующий буддийский монастырь, но есть и магазины с дорогими сувенирами. Можно подняться на первый этаж пагоды и посмотреть в окно на «китайские», с загнутыми углами, крыши, на деревья и цветы ухоженного сада. Но можно войти и в святилище. Здесь в хрустальном, наверное пуленепробиваемом, ларце находится священная косточка. Мне кажется, что Будда, когда он был еще человеком Сакьямунье, был великаном. Горят свечи и электрическая люстра. Все крошечное святилище без окон, отделано гранитными плитами с выбитыми на них по современной технологии сюжетами. Все видно очень отчетливо. Рассказывают, что в день нового открытия пагоды и ее святилища, когда во дворе было огромное скопление народа и народ, несмотря на сумерки, не расходился, косточка вдруг начала светиться и приподнялась в своем стеклянном ларце. Я, в принципе, не удивился – это какое-то энергетическое явление. Место-то, как говорят у нас на Руси, намоленное. С годами я все меньше и меньше сомневаюсь в чудесном.

Ренат опять отличился с вопросами. Много раз слыша от нас о каком-то Сакьямуне, спросил у Лю: был ли Будда живым человеком и кто такой этот самый Сакьямуни?

Из всего огромного сегодняшнего дня наибольшее впечатление произвела на меня гробница принцессы Юнтай. Это уже другой туристический объект. Впрочем, все в Китае производит на меня ошеломляющее впечатление, и я только раздумываю, что я с этим всем буду делать. Ну, если бы эти поразительные богатства да в юности! Как бы это все я вплел в свои романы. Но только для юности нужны мозги не молодого человека. Так же кляну себя, что, собрав столько в доме книг о Китае, я не удосужился серьезно в них заглянуть. И второе: Боже мой, какая несправедливость царит в нашем обиходном сознании по отношению к великой стране. Какие там великие камни Европы! Они жалки и ничтожны рядом с этими памятниками поразительной древности и неслыханного величия.

Собственно, к гробнице Юнтай мы подъехали почти случайно. Уже после посещения другой гробницы, не похожей на гробницу, а именно гробницы Цяньлин третьего тайского императора Гаоцзуна, наша сопровождающая (Люся) как бы обмолвилась: хотите ли вы еще побывать, но только быстро, еще в одной гробнице или устали? Мы уже за сегодняшний день насмотрелись и крепко растряслись в машинах по провинциальному бездорожью и устали, но я смело и решительно сказал: «Мы готовы посмотреть все, что нам покажут». И это самое последнее мое впечатление о Китае оказалось самым сильным.

Гробница Гаоцзуна называется гробницей Цяньлин, а это женское имя, потому как эта очень предприимчивая дама – все передаю по рассказам Лю – сначала умертвила своего мужа, потом отодвинула от престола собственных детей и стала первой в Китае императрицей. Даже пыталась основать династию. По слухам из тех же источников, именно она, вернее, по ее приказу ее внучке Юнтай подсыпали что-то – как там у них в Китае делали в дремучее время? Во времена, описываемые Дюма, отравляли перчатки, яблоки, окуривали ядовитым дымом. Какое благовоние предложили принцес, я не знаю, но, кажется, бабушка, замаливая свои грехи и сохраняя реноме при дворе и в глазах придворных, соорудила внучке неподалеку от гробницы мужа, в которую впоследствии она ляжет и сама, другую царственную гробницу. Я еще никогда не видал Минских могил, на которые охочусь уже давно, но эта гробница дала полное представление о многих сторонах той, старинной и придворной жизни Китая. Довольно широкий тоннель шел вглубь от подножья небольшого холма позади храма. По стенам, которые еще сохраняли следы верхней сырости, мелькали какие-то рисунки, потом пошли подсвеченные электрическими лампочками и забранные ныне решетками ниши, в которых, как в тоннелях терракотового войска, стоят, но только маленькие, фигурки стражи, готовой охранять вечный сон принцессы. Потом стоят фигурки ее придворных, потом ниша с посудой и, вероятно, едой, может быть даже и не отравленной предусмотрительной бабушкой, с какими-то косметическими принадлежностями.