Текст книги "На рубеже веков. Дневник ректора"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)

19 декабря, воскресенье. День выборов. Народ идет без особого энтузиазма. Дали целую кипу бумажек: выборы в Госдуму, выборы мэра, выборы районных муниципальных советников. В этом ворохе может разобраться достаточно опытный и грамотный человек, определенно наша тенденция образования не дает надежды, что в этих списках разберется каждый. По нашему университетскому округу идут две дамы – Дарья Асламова и Мария Арбатова. Одна – известная журналистка, которая описывала, как к ней «приставал» Хасбулатов, другая – феминистка.

Невероятное впечатление произвел Одинцовский рыночек, на котором мясом, курями, фаршированной рыбой домашнего приготовления, разносолами торгуют русские местные бабы. Это дачный район жирных котов. Продавщицы все хотят проголосовать за сегодняшнюю власть богатых, с их стола что-то им достается. Это покупатели.

По ТВ была гениальная фраза Лобкова о том, что по приезде на избирательный участок Кириенко тактично за сто метров сошел со своего «мерседеса» и сто метров тактично прошел пешком.

20 декабря, понедельник. О результатах выборов не говорю, о них все знают. Собственно, коммунисты не потеряли своих позиций, в подобных условиях это фантастически. Народ постепенно поймет, за что надо голосовать, пока он только учится, и если поступает правильно, то скорее интуитивно, а не из расчета. Научится. Но судя по всему, есть еще такие наивные народы, что без присмотра им выдавать бюллетени нельзя. Меняли же дикари за стекляшки золотой песок. На Чукотке получил свою депутатскую неприкосновенность Абрамович, в Бурятии – Кобзон, в Карачаево-Черкесии – Березовский. Депутатство, судя по всему, это самое выгодное место. Эти ребята знают, чем и когда надо заниматься. Они с огромной легкостью перестали заниматься наукой, искусством и Бог знает чем еще и занялись своим бизнесом. Одним словом, московиты. Я всю жизнь занимаюсь литературой.

21 декабря, вторник. Вечером ездил на встречу с читателями, которую устраивала «Терра» в магазине «Библио-Глобус». Мне досталось самое неудобное время, когда специальных покупателей нет. А просто люди идут с работы и от усталости, чтобы не идти в опостылевшие дома к своим опостылевшим убогим телевизорам, заходят по пути в книжный магазин. Многие также по пути забегают, чтобы купить учебник для сына или дочки или новогоднюю открытку. Я стоял довольно долго, одинокий и никому не нужный, а радио надрывалось. «Вы можете купить книгу и получить автограф писателя!» Рядом стояла тележка с моей книжкой «Избранное» стоимостью в 33 рубля. Наконец, одна дама просто книжку купила, а один мужичок подошел за автографом и вдруг начал говорить, как много значат для его семьи мои книжки, что за мной следят и меня любят. Потом я погулял по книжному магазину и приободрился. Замечательные классики лежат на полках, книги Мопассана, Солженицына, Музиля, Булгакова. В лучшем случае читатели бросают на них незаинтересованный взгляд, выходя из отдела поздравительных открыток к Новому году. Может быть, покупают писателей в другое время?

Вечером по ТВ Лужков встречался со своими избирателями. Лужков с Шанцевым сидели в студии, а избиратели толпились перед камерами на Манежной площади. Павел Горелов говорил об оглушительной победе выборов, что все москвичи Лужкову поверили и выбрали его как честного и порядочного человека. Отнюдь, скажем для точности. Свыше четверти избирателей-москвичей, т. е. каждый четвертый, что-то о Лужкове понимают свое, что-то соображают о его окружении. Этот коварный избиратель задумывается о стоимости Кольцевой дороги и особом положении этого богатейшего города мира. Попутно я подумал, почему жены наших крупных и богатых людей, такие, как раньше Нарусова, рванули в политику? А чтобы страховать свое богатство и в случае необходимости его защищать. Смог бы выехать прошлый раз без своей супруги, депутата Нарусовой, экс-мэр Собчак на самолете из петербургской больницы в Париж? Нет, эта сцена стоит у меня перед глазами. Расслабленный, с обнаженной грудью Собчак, люди в белых халатах, приборы, а на следующий день голубчик уже в Париже. Иная жизнь, и берег дальный. Почему-то есть уверенность, что если Путин станет президентом, то он о многом вспомнит.

Над Библиотекой им. Ленина начали ставить невероятные буквы «Самсунг». И после этого кто-то говорит, что у меня в здании валютный пункт!

22 декабря, среда. Я думал, что тихо и спокойно просижу на премьере нашего античного театра, но не тут-то было. Это театр первокурсников, которые сдают античную литературу. Завела этот театр, серьезную, античную студенческую традицию Елена Алимовна, наш декан. Я хорошо помню, как во время первого года моей работы ректором я задал риторический вопрос: «А почему античку у нас должен читать приглашенный преподаватель?» И уже на следующий год Елена Алимовна, специалист по английской литературе, выигравшая в свое время в Америке какой-то конкурс с докладом по Фолкнеру, начинает читать античку. Она-то и придумала вместо зачета – получают участники – этот античный театр. Играли Плавта, Менандра, нынче был сыгран Аристофан. На этот раз театром руководит уже новая преподавательница, Татьяна Борисовна Гвоздева, но спектакль получился чудесным. Что-то ребята с преподавательницей приписали, чго-то сократили, и получился изумительный спектакль, который мне тут же захотелось показать кому-нибудь еще. Как невероятно талантливы наши ребята, сколько артистизма и грации у девочек!

На защиту я успел, поднявшись на второй этаж, уже когда свой отзыв читал первый оппонент. Само по себе все фантасмогорично: на втором этаже в зале с барельефами Блока, Есенина и Маяковского идет Аристофан, а на третьем, как раз над греческими героями, защищают диссертацию о проблемах современной драматургии, ссылаясь на опыт дзен-буддизма. Причем в самой защите есть еще привкус некой мистической интриги.

Кстати, о Собчаке, которого я недавно поминал в дневнике. Вечером в передаче «Частное расследование» генеральный прокурор России Юрий Скуратов сказал, что дело Собчака, так же как и дело Бориса Березовского, прекращено необоснованно. Я не помню дословно. В этой же передаче о знаменитом воре-бриллиантщике Козленке была высказана весьма правдоподобная версия о причастности к этой афере века бывшего министра финансов Бориса Федорова. Того самого, который говорил, что всех воров надо пересажать. Вот удивительная вещь наша жизнь. О той или иной фигуре, казалось бы, все знают: «вор», «клятвопреступник», «казнокрад», но он по-прежнему везде принимается, телевизионщики такого человека с удовольствием показывают. Как бы даже это воровство ставя ему в заслугу. Дескать, вором человека должен признать только суд. Это западная модель, которая не очень-то подходит России. Это лукавая нерусская модель: «Не пойман – не вор!»

24 декабря, пятница. Утром пришлось диктовать Диме очередную заметку в каталог Гатчинского фестиваля. Я пишу уже в шестой раз на одну и ту же тему:

«Очередной фестиваль – очередная заметка. Вроде бы ее надо писать во здравие. Возникают отдельные шепоты относительно подъема нашего киноискусства, рассказывают, как ходит народ на интернациональный «Титаник» и на интернациональный «Цирюльник». Возникают и другие киноявления, которые вводят в соблазн надежды. А вдруг? В кризисе мы и в экономическом, и в политическом, и в кино. Отдельные шедевры кино: «Молох» и «Хрусталёв» лишь подтверждают тенденцию, так же как изготовление каких-нибудь сладких подушечек по зарубежной технологии и кетчупа на краснодарской основе – не свидетельствует о буме в промышленности. Не секрет, что на прошлом фестивале мы не отыскали претендента на Гран-при. Мы ловим рыбу в обмелевшей реке, но надеемся, что в верховьях пойдут дожди. Тем не менее мы по-прежнему твердо уверены в том, что основой любого искусства, даже искусства будущего, абрисы которого мы еще не можем определить, будет литература. В кино тоже слишком много удач было связано со словами, которые писатель, и не думая о кино, изложил на бумаге. И хотя майнстрим литературы не тащит по своей волшебной глади произведений большого стиля, мы, тем не менее, с надеждой смотрим на надвигающееся на нас всех радостное событие – VI Международный кинофестиваль «Литература и кино» в Гатчине. А вдруг прорыв произойдет именно в этом, осененном русскими музами, месте. Не может не радовать также то, что фестиваль этот – явление народное.

С. Есин, председатель жюри».

Во второй половине дня поехал в Дом Брюсова на проспекте Мира, чтобы посмотреть новую экспозицию, в которой, говорят, задействован интересный художник. При всем при том я, конечно, думаю о платоновской комнате и, если бы не экстремизм дам и не их стремление свить себе до конца жизни уютный уголок в центре, это самое увековечение на уровне «комнаты» давно бы состоялось. Как только ситуация утихает и я уже думаю начать, тут сразу поднимается новая волна, которая останавливает мои порывы. Не хочется казаться слабым.

26 декабря, воскресенье. Где теперь знаменитое Радио, которое воспитало не одно поколение людей? Почему не звучат замечательные записи деятелей русской культуры? Как быстро его развалили молодые капитаны!

28 декабря, вторник. Начну с самого конца рабочего дня. Пришел Гусляров и принес свежий номер журнала «VIР» с моей статьей. Когда он еще только звонил мне и договаривался о встрече, я долго не мог взять в толк, о какой статье он говорит. И только потом я вспомнил, что наговаривал ему что-то на магнитофон недели три назад. Причем это интервью, так же как и сегодня его визит, происходило в самом конце рабочего дня, я был раздражен, устал, болела голова и нес, как мне казалось, полную чухню. Но оказалось, вполне умный текст на открытие номера с Солженицыным и другими столпами культуры. Заплатили, оказалось, мне за этот материальчик тоже классно. Я об этом так подробно вспоминаю, потому что именно сегодня утром я понял, что вполне овладел тем способом письма, который покойный писатель Валентин Катаев назвал мовизмом. Чем хуже, тем лучше. Утром я диктовал срочную статью в «Правду».

В середине дня был на секретариате в СП на Комсомольском. Обсуждали планы, в которых много знаковых и эффектных мероприятий. Но вообще-то мы готовы провести выездной секретариат везде, где только заплатят. Я пытался говорить о книготорговле, о лоббировании закона о государственной торговле книгами. Без этого, товарищи писатели, ваши книги никому не нужны в своей массе. Поддержал меня Коля Дорошенко, а для остальных моя мысль, кажется, не дошла. На секретариате слово «архиерей» звучит так же полновесно и значительно, как раньше «секретарь обкома». Тем не менее план секретариата есть хоть какая-то попытка активизировать общественную жизнь.

Видел на секретариате Юру Полякова, он баллотировался в Госдуму. Через стол я ему показал большой палец вверх: «Прошел?» Он меланхолично повернул ладонь большим пальцем вниз: «Не прошел». В связи с массовым непрохождением писателей в Госдуму надо ожидать напора межписательской борьбы на секретариатах, пленумах и собраниях. Я помню, как Юра и меня призывал в этом году выставлять свою кандидатуру. Юра, естественно, не прошел и в этом году. Я думаю, не прошел и Петр Лукич Проскурин. По телевидению много говорят о новой партии «Медведь», которая превратилась в движение. Главная цель этого движения – борьба за избрание Путина в качестве президента России. Я не думаю, чтобы это было так уж плохо, он русский, он государственник, в нем есть старый социальный закал. Прозвучала по НТВ смешная фраза: «Шойгу любит Путина, Путин любит Шойгу».

29 декабря, среда. Главное, что я в этот день решил, это – как переделывать главу о Троцком. Начну с эпизода, когда больной Троцкий лежит в Сухуми и смотрит на море. Здесь воспоминание о Ленине. Внутренний спор о том, кто сделал Октябрь. Надежды, которым не суждено оправдаться. Не сделать ли мне бухаринскую главу с процесса? Или сделать ее с процесса Зиновьева-Каменева и сюда же присовокупить Бухарина. Вот удивительные были предатели и перебежчики.

С самого утра на среду я смотрел, как на битву: три приема, и на все надо попасть.

Собирал министр по делам СНГ в галерее Дом Нащокина в 12 дня. С нынешним министром Л. Драчевским меня знакомил еще в советские времена покойный Валера Юдин. По этому поводу я даже приготовил речь, потому что есть иностранные студенты, проблема регистрации, проблема проезда и пр. Этот дом превратился в домик Марлен Дитрих. Везде висят ее фотографии, и есть даже отдельная витринка с ее бальными платьицами. Все это занимает двадцать минут, Кирилл Лавров произносит речь: гастроли, льготные тарифы, цены на гостиницы. Выносят водку, вино, минеральную воду и шампанское. Потом мальчики в белых рубашках выносят дивной красоты булочки с маком. Я затрухиваю сахарной пудрой какой-то диванчик и соблазняю на булочку Сашу Маслюкова. Тем не менее тут же коварно и подло спрашиваю Сашу: «Как с фигурой?» – «У меня эфир только 20 января, сяду на диету где-нибудь дней за десять», – это ответ. Сашу время щиплет только с затылка. В булочках невероятное количество мака и чудесный аромат. По плебейской привычке узнать «где дают?» я спрашиваю мальчика-официанта, подразумевая, что он здешний, нащокинский крепостной. «Откуда булочки, где прикупили?». Ответ был ошеломителен: «Привезли из администрации президента». Булочки оказались бородинские.

Прием по случаю 10-летия издательского дома «Терра» в пятизвездочной гостинице «Балчуг Кемпински». Я многим обязан этому издательству и люблю и Сережу Кондратова и Ирину Львовну Шурыгину. Этот прием в 19.00.

Наконец, традиционный московский новогодний прием. Патриарх, артисты, министры, чиновники правительства, депутаты Думы, Юдашкин, адвокат Макаров. Съезд гостей в 18.30, а само начало, т. е. речи и застолье, в 19.30. Всегда на таком приеме, который традиционно устраивала мэрия, бывал и президент, на этот раз только В. В. Путин. О значении этого приема говорит следующий крошечный эпизодик. Я опоздал на два часа, и когда в необъятном, как футбольное поле, зале среди выгородок, елок, каких-то палаток разыскивал вход в собственно зал, то сразу встретил Владимира Константиновича Егорова и его замечательную жену Светлану. Мы перекинулись парой слов, вернее, В. К., как партизан, не высказал никаких своих мнений о месте и характере происходящего, но заметил: «На такие приемы нельзя опаздывать». Я даже, честно говоря, не знаю, так ли это мне было необходимо как ректору, или я туда стремился как наблюдатель. Было еще чисто писательское соображение, я собирался под конец этого своего года эффектно поставить в текст меню кремлевского новогоднего приема. Я даже спросил у девушки-официантки – все официанты, и девочки и мальчики, были одеты в какие-то красные нелепые униформы, под половых, стиль рюс, – она мне ответила, что такого меню нет.

Как, собственно, и предвиделось, обжитой и привычный Кремлевский дворец под прием Павел Павлович Бородин не дал. Но уже был запасной вариант – специально подогнанный к этому случаю Гостиный двор – огромное здание на Варварке, бывшей улице Степана Разина. Старый Двор перекрыли, получился некий атриум, похожий лишь по идее на атриум в Балчуге. Но ближе всего это было к крытому перрону Казанского вокзала. Зато все остальное было как в Кремле. Большая эстрада с неизменным Газмановым, какие-то самодеятельные коллективы, оркестр. Это как – по описанию – балы в Парижской опере. Аристократы и дамы полусвета. Лица были почти все знакомые, а незнакомые – это финансисты и служащие мэрии. Здесь большинство мужчин были с бабочками. А бабочка для русского мужчины, особенно богатого, это уже приобщенность к элите и к Западу. Но главное – стол, он был изобильный и роскошный. Я, видимо, пропустил закуски. Но не сомневаюсь, что была икра. К моему приходу еще был чудесный жареный поросенок, много овощей, фруктов, какие-то грибы, потом подали бараний шашлык и шашлык из осетрины.

Весь день был раздражен московским транспортом. Сидевшая напротив меня бывшая знаменитая спортсменка Лариса Латынина призналась, что они с мужем ехали полтора часа с Арбата. Я час двадцать ехал из дома по Ленинскому проспекту до института. Потом полтора часа ехал до Балчуга. Эти бесконечные московские пробки, гарь улиц и машины с мигалками, все время проносящиеся мимо. Если бы хоть один раз наш мэр постоял в московских унылых пробках! Это все результат транспортной политики и политики вообще. Москва и Россия стали свалкой всех старых машин Европы и Азии. Мы как-то стояли в одной пробке с моим шофером Федей, и вдруг промчался кортеж, замыкал все это новенький, сверкающий джип. «Это повезли ельцинский туалет, – сказал остряк Федя, – горшочки разные, пам-персы».

30 декабря, четверг. Состоялся ученый совет. Отчитывалась аспирантура о приеме, и потом я делил материальную помощь, которую собираюсь дать в январе. Прислал за декабрь и ноябрь деньги Илья Шапиро, все-таки сдержал слово. Была докторантка из Кельна Елена Нарайкина. Она рассказала, что помнит Путина в начале перестройки, даже была у него на квартире, где-то на окраине Ленинграда. Было тесно, и все было заставлено вещами, привезенными В. В. из Германии. По-немецки, как призналась Лена, Путин говорит прекрасно. Уже тогда у него была репутация человека, который все может.

31 декабря, пятница. Хотел поэффектнее закончить в этом году дневник. Уж коли роман, то и какой-либо романный, скругленный конец. Но жизнь всегда круче литературы и приготовила другое окончание года. Отставка Ельцина. Если продолжать про литературу, то вот почему я всегда держусь фарватера реализма – там труднее формулировать, но крепче выходит. А если об ельцинской отставке, то она такая же, как и вся его политическая деятельность. Путин, как и. о. президента России, уже подписал указ о неких гарантиях президенту, но указ может и не стать законом. Откупился. В свое время приблизительно такое же решение принимали и о М. С. Горбачеве, но в нем не было некоего пункта «д».

Указ «О гарантиях Президенту Российской Федерации, прекратившему исполнение своих полномочий, и членам его семьи».

д) Президент РФ, прекративший исполнение своих полномочий, обладает неприкосновенностью. Он не может быть привлечен к уголовной или административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску, допросу или личному досмотру.

Ельцин, конечно, войдет в нашу историю, как вошли в нее Абакумов и Малюта Скуратов. Его выступление было полно точно рассчитанных риторических ходов. В последний день уходящего века. Как будто не знает, что и конец века этот не конец века, а просто рекламная кампания. Он даже попросил прощения у сограждан, что не все получилось так быстро и уверенно, как ему хотелось вначале. Но уже тогда, когда ломал великую державу, он не был мальчиком. А теперь, погубив миллионы людей, он просит прощения. Здесь нельзя прощать. Но судьба еще его накажет, отыгрываясь на близких. По телевидению началось пристрелочное восхваление нового президента и сразу же покусывание старого. Пресса уже выуживает подробности о Путине у соседей по ленинградскому дому и его старых учительниц.

С 1 января дневник писать, если смогу, прекращу, – сосредоточусь на окончании романа.

2000 год

1 января, суббота. Новый год встречали в очень узком семейном составе. Я возился целый день со столом и едой. Альберт Дмитриевич, директор нашей институтской столовой, прислал мне миску салата и два ассорти на трех человек – рыбное и мясное.

Долго рассуждали о поступке Ельцина. Я не вижу в его поступке ни раскаяния, ни собственной подобревшей воли, а только холодный личный расчет. Единственный шанс – это посадить умеющего держать слово и совестливого Путина, чтобы еще прожить немножко беззаботно. Это не очень похоже на отречение Николая II. Того волновала держава и недовольный им народ. Интересно отметить, что в отставку Ельцин ушел лишь после того, как его ближайшие друзья Березовский и Абрамович получили парламентскую неприкосновенность.

Путин в своем рассуждении по ТВ говорил о внезапности решения Ельцина. Такой наивный мальчик! Работавший ранее в разведке и, наверняка, сохранивший все связи. Так внезапно, что указ о безопасности Ельцина уже был подготовлен и тут же в одночасье подписан. Некрасива и сама тайная идея подготовки этого указа. Станет ли он законом!

Начинаю трубить над главой о Троцком. К С.П. приехала мать, Клавдия Макаровна, он будет эти дни с ней и, значит, даже не зайдет хоть изредка погулять с собакой. У Долли началась течка.

4 января, вторник. По московскому каналу показывали московскую власть: в ряд сидели ладком и отчитывались Лужков, Ресин, Никольский, Толкачев. Давно не видел такого скопления сановных миллионеров. Как всегда был независимо-подобострастен Павел Горелов. Вообще-то очень стареют наши ведущие. И отчаянно поднадоели.

Телевидение передало о пожаре в Обществе книголюбов. Какие-то аварии с электропроводкой.

6 января, четверг. Утром ездил в больницу к Александру Григорьевичу Чучалину, моему знаменитому врачу. Ему – 60 лет. Он был одет в какой-то элегантный пиджак, в галстуке и без халата. Скольким людям спас он жизнь или хотя бы, как мне, позволил жить нормальной и полной жизнью. В малом конференц-зале уже был накрыт стол человек на двадцать. Меня угощали жареным поросенком, но я постарался поскорее смыться, хотя и выпил глоточек вина. По дороге к лифту меня перехватил Илья Дорофеевич, заставил скинуть рубашку и послушал: ни одного хрипа, но дозу лекарств, пока холодно, приказал не сокращать.

Днем был на работе, созвонился с Натальей Леонидовной Дементьевой, договорились с нею встретиться в понедельник. Тема – комната Платонова.

Был на Пушечной, у книголюбов. Загорелся где-то кабель под книголюбами в ювелирном магазине. Воспользовавшись этим, пожарные все, что можно разломали и побили, какие можно, большие стекла. Рассказывали, что под маркой пожара шел еще настоящий грабеж. В своих тяжелых робах, вернее, под ними пожарные выносили телефоны, принтеры, даже компьютеры. Как изменилось время! В 1992 году, когда у меня в квартире случился пожар и пожарные расхаживали по квартире, не пропала ни единая мелочь. Я хорошо помню, как на столе В.С. в это время лежали кольца и другие цацки с камнями.

7 января, пятница. Еще во время последнего семинара, который прошел в конце декабря, Паша Быков пригласил меня в церковь. Паша не только пытается писать прозу, но еще ради приработка поет в церкви. Он сразу пообещал мне, что если я приду, то меня проведут поближе к алтарю и я услышу рождественскую службу. Мы договорились, что накануне рождества Паша мне позвонит. Мне казалось, что только моя обязательность согнала меня с места. Накануне я не выспался, и идти страшно не хотелось. Существовала проблема и возвращения домой с Большой Ордынки. Паша поет в церкви «Всех скорбящих радости». Забегая вперед, скажу, что у свечного ящика, при входе в храм, с Пашей мы не встретились, но я был рад, что сделал усилие и пошел в церковь. Дело не в том, что я сразу стал верующим, правда, неверующим я не был никогда, и еще в самом начале перестройки в одном из своих интервью требовал свободы совести для коммунистов. Но атмосфера баженовского храма на меня подействовала самым необыкновенным образом. Мне трудно это описать, колеблясь между чувственным и рациональным объяснением. Во-первых, много мыслей вдруг возникло под пение в храме. Это было что-то похожее на собственное течение, когда слушаешь хорошую музыку. Воспринимаешь три-четыре места из программы, но масса своего входит в сознание. Во-вторых, здесь каким-то образом накалена энергетика и по-другому слышатся чужие тексты, то есть свежо и ново воспринимается сам Божий текст.

Первое, что поражает – это обилие русских замечательных, как правило, молодых лиц. Но и лица пожилых людей освещены каким-то родным и исконным светом. У меня, кроме сакрального, есть еще и рационалистическое объяснение. Живой, теплый свет свечей заставляет по-новому играть краски на лицах. Необычность момента также пробивается в выражении. Подумалось в эти минуты о православии, как религии русских. Как значительно и важно само по себе то, что в определенный час вся страна в огромных и стройных городских храмах и в маленьких сельских церквушках стоит у своих алтарей! Можно восхитится этой одновременностью, хотя она, наверное, из прошлого. Но это снова и опять будет, потому что такое единение соответствует сокровенному желанию русских, начинающих тонуть в море иных народов. Одновременно возникла мысль коварная: как же так быстро русский народ смог сдать свою церковь, которая отвечала его чаяниям?

Среди верующих было много ребят, бритоголовых, бандитского вида, которые пучками ставили свечи не разбираясь куда. Что они замаливали? Конечно, для них посещение церквей – это не постоянное занятие. Очень отчетливо я их вижу, этих ребят, высаживающих какого-нибудь богатого джентльмена силой из его «мерседеса», роскошествующих в казино или отдыхающих со всей неистовой молодой страстью где-нибудь в публичном доме. Но вот они, внимательные и вежливые, как дети. Здесь возникает у них первая робкая попытка вглядеться в себя. Как нужно сегодняшнему человеку, если не побыть наедине с Богом, то хотя бы побыть с собой.

Все мне на этот раз в церкви кажется чудесным. По-другому вдруг смотрится обряд покупки свечей. Каждый покупает свечу не в соответствии со своим богатством и положением, а со своими возможностями. Все участвуют в общей духовной жизни исходя из того, чем располагают. Это как дифференцированный налог. Конечно, поразило меня, как нечто Богом внушенное торжественное скандирование нескольких молитв. Одну я точно знаю: «Отче наш, Иже еси на небеси…». Здесь каждый голос опирался на соседствующий и на общее предчувствие.

Я достоял службу до без двадцати час, когда закрывается метро, но в метро я узнал, что работают они сегодня до двух ночи и вернулся в храм. Отчего-то остро вспомнилось, как я лет в четырнадцать или пятнадцать всю ночь простоял в Елоховском соборе. Такое было светлое и дивное настроение, когда я возвращался домой.

Транслировали большой концерт в поддержку Громова, избираемого губернатором Подмосковья. Лужков произнес речь, в которой порицал кремлевское руководство за организацию поддержки «своих» на гостелевидении. Была произнесена некрасивая инвектива об участии Селезнева в приватизации «Правды». О коммунистах Лужков говорил так, будто ни сам не состоял в КПСС, ни сам в Москве ничего не приватизировал. А разве поддержка кума Громова такими дорогостоящими концертами это не господдержка? Господдержка правительства Москвы.

8 января, суббота. Еще вчера вечером начал читать дневники покойного Игоря Дедкова в 11 номере «Нового мира». Все очень точно искренне и тем не менее есть напряжение в создании художественного текста. Я сделал выписки для «Книги цитат». Цитаты я отдам сделать Екатерине Яковлевне. Себе в дневник выписываю лишь суждение о Володе Крупине. «Крупин показался мне человеком не очень глубоким и скорым на обобщения, как правило, сомнительного свойства». Я думаю, Володя что-либо в разговоре сказал с намеком на евреев. У Игоря к этой теме очень свое отношение. Я бы так хотел искренне думать и смотреть на этот вопрос, как и он, но я живу в другой действительности. Недавно у меня возникло такое соображение: в процентном отношении состав новой Госдумы наверняка выше, чем те же самые отношения – русские и евреи – в действующих войсках в Чечне. Что-то я не видел на телеэкране ни одного еврейского юноши. По отсрочкам и по негодности к воинской службе они кладут на лопатки русских.

В том же номере «Н.М.» посмотрел роман «Читающая вода» Ирины Полянской. Много любопытного по истории кино, но все без нервов, гладкое, умное, холодное письмо. С интересом посмотрел и библиографию, которую новомирцы делают очень интересно, с выделением некоторых смысловых моментов и крошечными цитатами. Судя по спискам, литературная жизнь бурлит, но опыт чтения убеждает меня в обратном. Это литература возросшей грамотности и Интернета. Опять не могу удержаться, чтобы не выписать:

Михаил Новиков. Рыбки изящной словесности. – «Коммерсантъ», 1999, № 115, 3 июля.

«Если читать подряд, допустим, эти мемуары (Виктор Топоров, «Второе дно. Признания скандалиста». М., «Захаров – АСТ», 1999), а затем их как бы антипод – воспоминания Григория Бакланова, вышедшие в «вагриусовском» «Моем XX веке», обнаружится следующее. Увенчанный титулами и орденами, сделавший и советскую, и перестроечную карьеры, мастеровитый, но удручающе традиционный прозаик Бакланов – и злющий, диссидентствующий, почти «проклятый», почти маргинал, потративший лет двадцать, чтобы пробиться в Союз писателей, Топоров придерживаются одного и того же свода дурацких корпоративных правил. Интрига жизни – как следует из текста этих разных одинаковых автобиографий – строится из эфемерных, класса коммунальной кухни интриг вокруг заказов, публикаций, какой-то дребедени, жухлой, как позавчерашняя газета».

Кстати, в книге Топорова есть Указатель имен. Счастлив тот, кого в нем нет.

Сработал все тот же механизм: как только я закончил главу о Троцком и появился крошечный просвет, я сразу вспомнил об этой уже начатой работе – книге о литературе. Осталось написать 2 главы в романе о Ленине. Надо заставить себя не уходить в публицистику и аранжировки старых идей, а писать что-то, как говаривал Л.Толстой, «художественное». В «Н.М.» мне надо еще посмотреть Буйду. Читаю я не из любви к литературе, а скорее, чтобы посмотреть, чем дышат коллеги.

Вечером неизвестный посыльный от неизвестного адресата принес мне золотой крест и золотой перстень. Я сопротивлялся этой передаче, как мог, а потом моя слабохарактерность победила. Я догадался, от кого посылка. Если бы был не крест, я бы ни за что не взял. Автора этой идеи придется отдаривать, скорее всего, надо будет что-нибудь привезти из Дании, из высокостоящего фарфора.

9 января, воскресенье. Утром, не вставая с постели, прочел критику «Н.М.». Критика – это свое собственное жречество, но все же поверить, что именно критика может составить признание читателей, не могу. Здесь действуют какие-то другие законы. В свое время А.Борщаговский в сердцах сообщил мне, что, дескать, славу Распутина сделали несколько московских критиков. Это не совсем так. Но как сегодняшние критики все ищут и находят какие-то необыкновенные смыслы! Надо прочесть Тучкова в «Н.М». Но, думаю, как и Курчаткин – его я уже прочел! – это лишь верхняя беллетристическая и легко дающаяся оболочка современной жизни. Чем дальше от газеты, тем ближе к литературе.