Текст книги "Художники"

Автор книги: Савва Дангулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 60 страниц)

ВИЛЬЯМС

1

Как-то Альберт Вильямс сказал:

– Бели у революции был день первый, то Джон Рид призван был воссоздать в своей знаменитой книге именно этот день, своеобразный день сотворения, когда революция создала свою землю и воду...

В точном соответствии с лексикой, к которой обратился Вильямс, надо заметить, что сам он призван был решить задачу не менее трудную: рассказать миру о втором дне революции.

2

Наверно, для писателя, увлеченного темой революции, день второй таит в себе нечто такое, что не менее значительно, чем день первый. Тот, кто помнит книгу Рида, наверно, заметил: уже в ней есть упоминание о том, что он намерен продолжить свое повествование о революции. Записные книжки Рида, хранящиеся в библиотеке Гарварда, показывают, что настойчивость, с которой он вел их, наблюдая новую жизнь, явно продиктована пониманием, как важно продолжить рассказ. Этим пониманием, в сущности, были вызваны и поездки Рида по промышленному Подмосковью, и его путешествие в Баку, закончившееся столь трагически, и его решение поселиться на Пресне – революционная Пресня, как он полагал, давала возможность познать истоки новой жизни. Одним словом, Рид готовил себя к созданию книги, которая своеобразно продолжила бы летопись революции, показав миру ее второй день. Американские друзья прислали мне номер журнала «Либерейтор» за 1918 год со статьей Рида о государственном устройстве Советской страны. Я знал эту статью по переводам, и мне было интересно проникнуть в ее английский текст. Как можно предположить. этот текст, будучи текстом ридовским, должен был сберечь авторскую интонацию, а по этой причине больше походить на очерк, чем на статью. На столь своеобычную, требующую точных формул тему трудно написать не статью, а очерк, а вот Рид написал именно очерк, в котором есть все элементы жанра: и документальная убедительность, и зримая картина, и диалог, и авторское раздумье. Очень похоже, что этот очерк писался с дальним прицелом: он должен был явиться главой будущей книги. Собственно, и последний из дошедших до нас очерков Рида имел ту же цель: он должен был рассказать о поездке автора в Клин – поездке, которую автор предпринял, продолжая изучение новой, советской действительности.

Работа Рида озаглавлена: «Советская Россия сегодня». В ней есть такие строки: «Глубокой зимой, в самое трудное время года, в самую тяжелую зиму, какую только знала Советская Россия, я выехал в провинцию, чтобы своими глазами увидеть провинциальные городки и деревни. Там, сравнительно далеко от столицы, я обнаружил, что Советская власть глубоко проникла в жизнь народа, что новое общество является уже основательно укрепившимся и привычным».

Дальше следовала фраза, которую Риду так и не суждено было дописать, смерть оборвала ее:

«Возьмем, например, городок Клин, уездный центр, в котором находится уездный Совет...»

Наверно, есть своя логика в том, что именно Альберт Рис Вильямс как бы поднял перо, оброненное Ридом, и взял на себя труд рассказать миру о дне втором революции, рассказать в полную силу публициста-художника.

3

Однако что мы знаем о Вильямсе?

Семья Вильямса прислала мне стопку его фотографий – они охватывают едва ли не всю жизнь американца. Необыкновенно красивый человек смотрит с фотографии. Самое характерное в его взгляде – открытость, а в ней и безбоязненность, и искренность, и чистота устремлений. Не часто фотографии так точно передают существо человека. А это именно существо Вильямса. Помню, что на лучистость взгляда и я обратил внимание, когда говорил с Вильямсом, – я знал его...

Предки Вильямса – шахтеры, династия шахтеров, люди храбрые, для которых земля и ее недра были одновременно силой грозной и доброй. Раздумья о призвании человека и его лучшей доле на земле, раздумья столь же упорные, сколь и дерзкие, сообщила Вильямсу семья, се нелегкая доля. Ученическое сочинение Вильямса, которое он написал, заканчивая колледж, отразило этот порыв юношеской мысли. Сочинение носило хотя и замысловатое название – «Альтруизм и эгоизм в политике», но главная мысль была достаточно ясна: молодой автор говорил о неравноправии и звал людей труда к борьбе. Уже в этой работе юноши, не без робости решившегося высказать свое представление об окружающем мире, угадывается будущий Вильямс, искатель истины. Русская революция явились событием, с которым Вильямс стремился соотнести свои надежды. Решающее значение для Вильямса имел прямой контакт с событиями Октябри, не исключая и прямого разговора с Лениным, – последнее было очень важным.

Много лет спустя в письме, которое я получил от Вильямса, американец сказал, что он имел возможность несколько раз беседовать с Лениным.

Воспоминания Вильямса показывают, что его беседы с Лениным, особенно весной и в начале лета 1918 года, были вполне обстоятельны и давали возможность Владимиру Ильичу составить достаточно полное представление о его американском собеседнике. Именно так можно понять замечание Вильямса, которое содержится в его книге «Путешествие в революцию». Впрочем, тут есть резон привести свидетельство Вильямса – оно того заслуживает.

«Если вас соберется четыре-пять человек, я постараюсь найти время, чтобы раз в неделю заниматься с вами», – сказал Ленин. Вильямс тогда не воспользовался предложением Владимира Ильича и не мог простить себе этого всю жизнь, как не могли простить ему и американские друзья, которым он это рассказывал. «Я пытался объяснить, – вспоминал Вильямс свои разговоры с друзьями, – но все мои доводы с раздражением отметались. Только сумасшедший мог упустить такой случай. Какая была честь для меня! Так ведь это было равносильно тому, чтобы учиться теории относительности или квантовой теории у Эйнштейна, равносильно возможности беседовать с Сократом в Афинах... Скорее всего это произошло где-то между 1 января и 18 февраля, когда в Россию вторглись немецкие войска. Как рассказывал мне товарищ Рейнштейн, Ленин говорил ему, что Вильямсу, возможно, не достает полного понимания большевистских принципов и идей. Очевидно, это делало меня подходящим кандидатом... Из этого следует вывод, что Ленину было приятно заниматься обучением не слишком закаленного в политическом отношении американского радикала... Я убежден, что это было просто обычное проявление его привычки давать людям именно то, в чем они нуждаются больше всего, и в этом не было ни малейшего оттенка благотворительности... Вспоминалось, что в одном из двух утерянных писем ко мне шла речь об этой группе по изучению марксизма. Ленин говорил мне, что занятия с небольшой группой были бы для него развлечением и отдыхом... Мой отказ заниматься в той группе не изменил наших отношений. Ленин уважал убеждения каждого человека и никого не принуждал идти дальше, чем тот хотел сам...»

Читатель, разумеется, понимает, сколь значительно то, что рассказал здесь Вильямс: Ленин вынашивал идею маленькой академии для иностранцев – друзей русской революции, намереваясь не из вторых рук, а самолично сообщить им теоретические основы того, что есть диктатура пролетариата и ее русский образец.

4

Возвратившись па родину, Вильямс взялся за перо и написал две книги. Первая – «Ленин-человек и его дело», она вышла в 1919 году. Вторая – «Сквозь русскую революцию», она увидела свет в 1922 году. Очерк «Ленин-человек и его дело» Вильямс впервые напечатал в популярном американском журнале «Азия». Это было время, когда американская пресса вела яростную кампанию против Страны Советов и правдивое слово о ней было явлением редчайшим. Очерк Вильямса вызвал гнев официальной Америки, которая подвергла журнал обычной в этом случае каре: богатые клиенты лишили издание рекламы, журнал бойкотировала известная категория подписчиков, от работы в редакции отказались некоторые сотрудники, – одним словом, журнал, решившийся напечатать правдивый очерк о Ленине, расплатился едва ли не головой. Был бы очерк Вильямса малоубедительным, вряд ли кара была бы столь суровой, но переполох был вызван именно тем, что очерк произвел впечатление. Почему произвел впечатление?

У Рида речь идет о десяти днях, у Вильямса – о десяти месяцах. Да, так и сказано в подзаголовке: «Десять месяцев с Лениным». В сущности, речь идет о восемнадцатом годе, когда победившая революция приступила к труду созидательному. Вильямс рисует Ленина как государственного человека, стремящегося заложить основы социалистического порядка. «Ленин знал, в каких случаях нельзя медлить, но знал и то, когда поспешность недопустима», – пишет Вильямс. Как отмечает американец, рабочие, ставшие хозяевами страны, готовы были всюду установить самоуправление, – на взгляд Ленина, иногда это было преждевременно. «Приобретайте знания и опыт», – советовал Владимир Ильич рабочим. Вильямс свидетельствует, как Ленин, высоко ценя самодеятельность масс, их почин, их инициативу, тем не менее полагал, как важны тут знания, опыт и профессиональное умение специалистов. «Если Маркс, немец, является авторитетом для Ленина в вопросах революционной тактики, то Тэйлор, американец, интересовал его в связи с таким вопросом, как повышение производительности труда... Он верил, что Советы станут магнитом, притягивающим специалистов всех стран. Он верил, что они будут видеть в советской системе больше возможностей для применения своих творческих возможностей, чем в любом другой системе», – подчеркивает Вильямс. Вильямс посвящает специальную главу Ленину и Америке, рассматривая, в частности, вопрос о советско-американских экономических контактах. В этой связи есть смысл воспроизвести небольшой отрывок из этой работы Вильямса – он звучит, этот отрывок, актуально и сегодня.

«...Может ли коммунистическое государство иметь деловые отношения с капиталистическим государством? Могут ли эти две формы государства существовать бок о бок? Эти вопросы были поставлены Ленину французским журналистом Подо.

– А почему бы и нет? – ответил Ленин. – Мы нуждаемся в техниках, ученых и различных промышленных изделиях, и ясно, что сами пока не в состоянии разрабатывать необъятные ресурсы нашей страны... – подтверждает Ленин и, отметив, что «английские, японские и американские капиталисты проявляют очень большое желание получить такие концессии», заключает: «Советское правительство будет строго соблюдать все обязательства, которые возьмет на себя».

5

Вильямс исследует разные стороны государственной деятельности Ленина на этом, первом этапе революции. Особое место тут занимают оборонные усилия. Американец рассказывает, как вождь революции привлекал к этим усилиям военспецов. Он рассказывает, в частности, о беседе Ленина в грозную пору немецкого наступления на Петроград с группой старых генералов, которых привезли в Смольный едва ли не из, Петропавловской крепости, куда, соблюдая предосторожность, их определила на некоторое время революция. Генералы, очевидно имея в виду, что речь идет о мерах, направленных против исконного врага, приняли предложение Председателя Совнаркома, однако попросили его предоставить им хотя бы на это время иную резиденцию, чем Петропавловская крепость.

« – Ваше помещение, господа, может быть, и не совсем удобно, но обладает одним достоинством – оно исключительно безопасно, – был ответ Ленина».

Вильямс полагает, что этот ответ характерен для Ленина – государственного человека и политика: он не склонен отдавать себя во власть настроению, он чужд благодушия, он всегда осторожен.

Вильямс входит в приемную Ленина, разговаривающего с рабочим. Он видит Ленина на трибуне. Он наблюдает вождя революции в кругу семьи. Он говорит о чертах характера, его самообладании, его корректности в общении с людьми, его, как говорит американец, потрясающей искренности. Вильямс умел наблюдать, его видение образно.

«Он, конечно, радуется всякий раз, когда на сторону революции становится новый боец, но не станет рисовать розовыми красками условия работы и будущие перспективы, чтобы привлечь на свою сторону хотя бы одного человека. Скорее он склонен рисовать вещи в более мрачных тонах, чем они есть в действительности... Когда немцы вели наступление на красную столицу, со всех сторон России в Смольный стекался поток телеграмм, выражающих изумление, ужас и негодование. Телеграммы заканчивались такими лозунгами: «Да здравствует непобедимый русский пролетариат!», «Смерть грабителям империалистам!» Ленин прочитал их и распорядился разослать телеграммы всем Советам с просьбой посылать в Петроград не революционные фразы, а войска, одновременно он просил сообщить точное число записавшихся добровольцев...»

И еще о «потрясающей искренности Ленина» – есть смысл привести и этот довод Вильямса:

«Один англичанин, говоря об удивительной искренности Ленина, говорил, что Ленин высказал приблизительно следующую позицию: лично я ничего против вас не имею. Однако политически вы мой противник, и я должен использовать все средства, чтобы нанести вам поражение. Ваше правительство занимает такую же позицию в отношении меня. Ну что ж, давайте поищем возможности жить, не мешая друг другу».

Да, формула была именно такой: «Давайте поищем возможности жить, не мешая друг другу», – ленинская формула сосуществования тут достаточно исчерпывающа.

6

В очерке собрано все, что Вильямс мог припомнить тогда о своих встречах с Владимиром Ильичем. В предисловии к книге «Ленин-человек и его дело» Вильямс прямо говорит об этом.

«Почти все за рубежом писавшие в то время о Ленине никогда с ним не говорили, не слышали его выступлений, не видели его, не приближались к нему ближе чем на тысячу миль. Большую часть своих сообщений они основывали на слухах, догадках и голом вымысле. Что касается меня, то я встречался с Лениным как социалист из Америки. Я ехал с ним в одном поезде, выступал с одной трибуны и два месяца жил рядом с ним в гостинице «Националь» в Москве. В этой книге я пишу о целом ряде встреч, которые были у меня с Лениным в период революции». Вильямс тут нашел свои ключи к теме, свою лексику и краски. Говоря о встречах с Лениным, он начинает рассказ с того, как Ленин отказал ему в поездке на фронт. Взглянув на мандат американца, подписанный Хилквитом и Гюисмансом, чье предвзятое отношение к большевикам было известно, Ленин сказал «нет» и на этом закончил разговор. Потребовалось время, чтобы Ленин убедился, что Вильямс – это не Хилквит и Гюисманс, и, убедившись в этом, решительно изменил отношение к американцу.

Видно, случай с документом, подписанным Хилквитом и Гюисмансом, запомнился Ленину не в меньшей мере, чем Вильямсу. Может быть, поэтому Владимир Ильич, предоставляя слово американцу на митинге в Михайловском манеже, говорил о Вильямсе как о социалисте. По выступление Вильямса перед солдатами, уходящими защищать новую Россию, произвело впечатление и на Ленина, – если был перелом в его отношениях к американцу, то он произошел именно в Михайловском манеже. По всему, Ленину пришлась по душе речь американца, в которой не было недостатка в симпатиях к новой России. Впрочем, Ленин тут же недвусмысленно высказал свое отношение к Вильямсу. Ленин встал рядом с американцем и под одобрительные возгласы присутствующих помог американцу произнести речь по-русски, подсказывая недостающие слова. К разговору об изучении русского языка, который, как можно думать, впервые возник в Михайловском манеже, Ленин и Вильямс возвращались позже, – в частности, такая беседа произошла между ними во время известного заседания Учредительного собрания 5 января 1918 года. Как ни важно было изучение языка, разговор о нем, смею предположить, явился лишь поводом. Сама атмосфера отношений между этими людьми стала иной, и это можно проследить от месяца к месяцу, от встречи к встрече. Уже в феврале того же восемнадцатого года, когда немцы подошли к Петрограду, именно в ходе беседы между Лениным и Вильямсом возникла идея создания интернационального добровольческого отряда, во главе которого готов был встать и встал американец. Для цикла встреч Вильямса с Владимиром Ильичем, происходившим в эти десять действительно исторических месяцев, было характерно и то, что они завершились известной встречей в Кремле, когда предметом беседы была будущая книга Вильямса о русской революции, – ее план созрел в сознании американца.

Как было уже сказано, книга Вильямса впервые увидела свет в августе 1919 года, и американец искренне сожалел, что тогда же не послал ее Владимиру Ильичу. «Вновь приехав в Россию в 1922 году, я привез эти книги с собой. Казалось, ничто не мешало ознакомить с ними Владимира Ильича, который отдыхал в то время в Горках. Но какая-то странная боязнь и робость потревожить больного Ленина удерживали меня». Вильямс не решился послать свою книгу Ленину, но, как показали последующие события, его работа была известна Ленину. Побывав в 1959 году в Горках, Вильямс увидел среди книг, которые читал в ту пору Владимир Ильич, и свою книгу «Ленин-человек и его дело». «Значит, вполне вероятно, что Ленин успел ознакомиться с моей книгой!» У этой радости Вильямса, как можно понять, было свое объяснение: не что иное, как книга, написанная Вильямсом, могла дать понять Ленину, как далеко пошел иностранец в понимании русской революции и дела Ленина, а это, надо думать, Ленину было особенно дорого.

7

«Сквозь русскую революцию» – так называется следующая книга Вильямса. Книга-дневник, в которой дана картина наблюдений предоктябрьской и послеоктябрьской России. Как ни значительны были петроградские впечатления, Вильямс не сидел на месте. Поэтому его записи обнимают многие города и села России. Да, и села. Вильямс рисует картину предоктябрьской деревни, куда его повезли русские друзья, отношение крестьян к внутриполитической борьбе в России, в частности к большевикам с их требованиями мира и земли, что чрезвычайно важно для понимания обстановки в месяцы, предшествующие Октябрю. Тут у Вильямса своя линия наблюдений, своя логика раздумий, у которой точная цель – Октябрь. Да, американец должен был дать свое неопровержимое объяснение, что было первоосновой революции, какие коренные причины вызвали ее. Ведь не секрет, что до сих пор буржуазная пропаганда Запада пытается представать Октябрь едва ля не дворцовым переворотом, совершенным без участия и даже ведома народа. Система наблюдений Вильямса показывает иное: Октябрь был совершен, а потом и защищен при участии широчайших масс России, ибо отстаивал интересы, которые касались насущных нужд народа: мир, земля, иной – справедливый – принцип распределения благ, иные – справедливые – основы гражданских прав.

Но книга Вильямса свидетельствует и о другом: как революция вовлекла в орбиту своих дел всех, кому была небезразлична мысль о лучшем будущем человека. И Вильямса. Известно, что Рид и Вильямс объявили себя мобилизованными революцией, подчинив себя делу, для революции остро необходимому: они писали листовки, обращенные к солдатам армий, действующих против страны Октября. Вильямс воспроизводит в книге документ в своем роде уникальный – листовку, автором которой был он и Рид. Под фотографией кайзеровского посольства в Петрограде обращение, оно адресовано солдатам германской армии, наступающей на Петроград: «Русские крестьяне, рабочие, солдаты скоро направят послом в Берлин социалиста. Когда же немцы пошлют интернационалиста-социалиста в это здание германского посольства в Петрограде?»

8

Наверно, десять месяцев, которыми определялось пребывание Вильямса в революционной России, срок не столь значительный, но особенность истинно революционных событий в том и состоит, что время то обладает емкостью необыкновенной и попет пне месяц равен году. Перемены, которые происходят в человеке за годы, тут могут совершиться за месяцы.

Показательны в этой связи десять месяцев, проведенных Вильямсом в России.

Вильямс далеко не эмоциональная натура, больше того – натура достаточно осторожная, но его жизнь в эти месяцы, как и его взгляды на происходящее, обнаружили влияние революции заметное. Своеобразной вершиной этой поры для него является даже не страдный февраль 1918 года, когда немцы пошли на Петроград и американский социалист Альберт Рис Вильямс обратился с призывом к иностранным друзьям Октября создать боевой отряд и выступить па защиту революции. Этой вершиной оказались события но Владивостоке, свидетелем и участником которых неожиданно стал американец на своем пути на родину.

Когда Вильямс достиг Владивостока, там действовал Совет, по словам Вильямса, точная копня Петроградского, но одновременно в силу своего географического положения город явился убежищем всех, кого революционная волна загнала на край русской земли. Положение стало взрывоопасным еще и по той причине, что на рейде стояли корабли интервентов, а на суше, в тылу Владивостока, расположились белочехи. Но Совет действовал наперекор врагу, он действовал по образу и подобию революционной России, – в сущности, это была Республика Советов, в которой победила диктатура пролетариата. Вильямс как бы пошел по второму кругу – в его сознании события Петрограда повторились на Дальнем Востоке. И то, что он, американский социалист, очевидец Октябрьских событий в Петрограде, человек, многократно разговаривавший с Лениным, оказался в этот момент во Владивостоке, явилось немалой удачей и для Вильямса, и для его владивостокских друзей. По крайней мере, со свойственной ему прямотой Вильямс показал, на чьей стороне его симпатии. Но тут произошло внезапное, хотя, как показали последующие события, у этой внезапности была своя предыстория: интервенты оккупировали Владивосток, предав жестокому разгрому Владивостокский Совет. На глазах Вильямса интервенты громили республику. Опальным оказался и американец, – в сущности, среди тех, кто преследовал Вильямса и для кого он оказался теперь лицом подследственным, были и американские интервенты.

У событий во Владивостоке для Вильямса был свой особый смысл: события в этом городе показали, что за десять месяцев, проведенных Вильямсом в революционной России, выросла непреодолимая стена между ним и официальной Америкой.