Текст книги "Избранное"
Автор книги: Самуил Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)
ВЕТКА СИРЕНИ
У завешенного марлей отворенного окна, чтобы мухи не налетели в комнату, сидели в одних ночных рубахах обе дочери вдовы Шифры: двадцатитрехлетняя Сима и младшая Аня. Мать суетилась на крошечной, в одно окошко, кухоньке у чадящего керогаза, то и дело выглядывая во двор, где под солнцем сушились на веревке простиранные платьица девушек. Жалкий скарб, что семья, возвращаясь из эвакуации, везла с собой, исчез где-то в пути, а подсобрать денег и купить себе еще по одному платью, чтобы не сидеть каждый раз, как сегодня, вот так, в исподнем, дожидаясь, когда высохнет единственный наряд, пока не могли. Нет еще и трех месяцев, как они вернулись и поступили работать на керамический завод.
Окно, у которого сидели Сима и Аня, выходило на улицу, не столь широкую, чтобы сестры не могли приметить на погонах у проходящего военного двух подполковничьих звездочек. Но когда он вдруг остановился и начал, как показалось девушкам, всматриваться в их домик, то своим юным видом скорее напомнил лейтенанта.
Спустя некоторое время они снова его увидели. Он возвращался, но уже не по мостовой, а по деревянному заплатанному тротуару, вплотную прижатому к полуразрушенному домику с единственной уцелевшей в нем комнатой, куда вселил их временно горсовет.
Когда военный прошел, девушки, как сговорившись, в один голос ахнули: «Ах, какой красивый!» И тут же отбежали от окна. Им показалось, что слишком громко крикнули и подполковник, вероятно, услышал.
– Твой Наум ведь тоже красивый, – полушепотом заметила Аня, зная, что это будет приятно сестре, которая снова была у окна и осторожно приподымала краешек марлевой завесы.
– Глупенькая, при чем тут Наум? Ну, конечно, мой Наум симпатичный малый, но этот… Да я в жизни такого красавца не видела! Глаз нельзя от него оторвать. Как ты думаешь, сколько ему примерно лет?
– Откуда мне знать? Пожалуй, он одних лет с твоим Наумом…
– Глупенькая, ну что ты говоришь? Моему Науму скоро тридцать, а этому не больше двадцати пяти – двадцати шести… Ты не смотри, что он уже подполковник. На войне, если ты храбрый и с головой, не то что подполковником, а и генералом можно было стать. Я про такое не раз слышала… Заметила, какие у него глаза? Синие, как небо, а ресницы длинные, прямо как у девушки. А какие черты благородные!..
– И когда ты, Сима, успела все это разглядеть?
Но Сима, будто не расслышав, продолжала еще более восхищенно:
– А фигура! Высок, строен как тополь… Представляю, скольким девушкам вскружил он голову! Смотри, Анка, опять идет сюда! Клянусь, он кого-то ищет!
– Не тебя ли?
– Скорей всего тебя. Я ведь уже занята, у меня есть жених, это во-первых, – Сима шутя стала считать. – А во-вторых, ты и моложе и покрасивей…
На этот раз военный остановился посреди тротуара, почти против их окна.
– Мама, – позвала Сима, – ты не знаешь, кто тут до войны жил?
– Нет, а что такое?
– Тут все подполковник один ходит, не иначе ищет кого-то. Выйди к нему и спроси.
Шифра краем подола смахнула пот с лица, наскоро пригладила свои поседевшие волосы и открыла дверь.
– Товарищ, – окликнула она с порога задумчивого военного, – вы, случайно, не жили здесь раньше?
Офицер взглянул на пожилую, в незашнурованных разношенных ботинках женщину и, поднеся по-военному руку к козырьку, ответил:
– Нет. – И тут же, словно объясняя, почему он здесь вертится, продолжал: – Я не здешний. Впервые в вашем городе. Меня сюда на работу направили. На цементный завод. Но сегодня воскресенье. И там никого нет. Так что решил пройтись пока по городу, ознакомиться с ним. Замечательный у вас город!
Шифра вздохнула:
– Видели бы вы его перед войной. Другого такого красавца на всем свете не было. Боже мой, что с ним сталось!.. Вы же видите, в каком дворце живем. Нам еще повезло. Те, кто вернулись из эвакуации позже, и этого не имеют. Многие живут пока под открытым, можно сказать, небом. Хорошо еще, что это лето. Какая жара нынче стоит.
– Да, очень жаркий день сегодня… – Он снял фуражку и вытер платком вспотевший лоб. – Извините, у вас холодной водички не найдется?
– С превеликим удовольствием! Да вы входите! – Шифра широко распахнула дверь, пропуская военного.
Не успел он и двух шагов ступить, как из соседней с кухней полумрачной комнаты донеслись испуганные девичьи голоса.
– Ой! – всплеснула руками Шифра и мгновенно закрыла дверь комнаты. – Совсем забыла, что мои дочки там переодеваются…
Она зачерпнула полную кружку воды и подала гостю.
Военный сердечно поблагодарил, извинился за беспокойство и вышел. В те считанные минуты, пока его не было на улице, зной, как ему показалось, стал еще сильнее, солнце так и жгло. Но он все же пошел спокойным, размеренным шагом, не торопясь спрятаться в тень. Он был привычен к любой погоде и не стремился от этого отвыкнуть.
Молодого человека с двумя звездочками подполковника на погонах звали Виктор Корф. Сима не очень ошиблась, определяя его возраст. До тридцати ему было еще далеко. А что до его красоты, то был и впрямь очень красив. Анка просто слепая, если могла сравнить его с Наумом. Но она это, разумеется, сделала нарочно, словно боялась, не разочаруется ли теперь Сима в своем женихе, который был не так молод и блистателен.
Корф действительно принадлежал к тому роду мужчин, на которых оглядываются прохожие. Не так высок, чтобы еще издали бросалось в глаза, чуть повыше среднего роста, в меру стройный, подтянутый, как кадровые офицеры, хотя таковым он, собственно, не был. Свой путь на войне он начал простым солдатом. Тем, что службу закончил подполковником, был он, возможно, обязан, помимо необычайной своей храбрости, отчасти и обаянию, душевности и привлекательности. У него светлое лицо, голубые добрые глаза, нежные девичьи губы. Небольшие черные усики, которые по замыслу должны были, видимо, придавать ему солидности, делали его еще моложе. Неудивительно, что Сима с Аней, увидев его в окне, подумали, что не одной девушке вскружил он уже голову. А у той, на ком он женится, если, конечно, он еще не женат, не будет ни одного спокойного дня.
Но именно в этом-то сестры и ошибались. У Маши, на которой Виктор женился года два назад, не было ни единого повода усомниться в его верности. А Маша была не из первых красавиц, к тому же даже постарше него. Они познакомились еще на фронте. Маша была радисткой в его части. После демобилизации Виктор вернулся в энергетический институт, который не успел в свое время закончить: он ушел добровольцем на фронт с четвертого курса.
Незадолго до защиты диплома Виктор неожиданно потерял свою Машу. Она умерла на третий день после родов, оставив ему девочку с большими голубыми глазами, как у него, и золотыми кудрями, как у Маши.
Среди знакомых Корфа нашлось бы немало красивых и молодых девушек, готовых пойти за него и заменить малышке мать. Но Виктор не спешил. Слишком свежа была еще рана. Прежде он и сам не знал, как дорога была ему его «старушка», как называл он любовно свою Машу. Недели через три после горькой утраты он отвез на какое-то время девочку, которой дал имя умершей, к своей старшей сестре в село, а сам с головой углубился в занятия, готовясь к защите диплома, заглушая этим душевную боль.
И когда выпускнику института инженеру-электрику Корфу предложили работу в другом городе, он не стал возражать. Цементный завод, на который он прибыл, не мог предоставить ему, несемейному, отдельной комнаты в общежитии, а в единственной заново отстроенной в городе гостинице свободного номера также не нашлось. Но зато общие номера в гостинице все же не столь громоздкие и неуютные, как в заводском общежитии. В конце концов нашлось для него место в одном из номеров. Он делил комнату еще с тремя постояльцами, двое из которых оказались тоже инженерами и тоже недавними фронтовиками. Корф отличался от них лишь тем, что до сих пор не расстался с военной формой. Он так сжился с ней, что никак не мог сменить на свой серый костюм, приобретенный еще при Маше. За все время он надевал его раза два-три, не более.
С того воскресного утра, когда Корф приехал в этот город и, прогуливаясь, случайно забрел на тихую зеленую улицу с деревянным заплатанным тротуаром, прошло немало дней. Города он все еще толком не знал, хотя исходил его, кажется, уже вдоль и поперек. Но ни одна улица, кроме главной, не запомнилась ему настолько, чтобы он мог попасть на нее сразу, не поплутав. Редко он расспрашивал прохожих, как добраться к той или другой улице, если там уже был однажды! Поэтому не удивился, когда, прохаживаясь как-то под вечер, вдруг увидел перед собой полуразрушенный домик с отворенным, занавешенным марлей окном. Он невольно рассмеялся. Ему вспомнились испуганные возгласы полуодетых девушек, когда он переступил порог кухни. За считанные секунды, пока их мать успела затворить дверь комнаты, он успел заметить, что девушки молоды и миловидны. А та, что повыше, пожалуй, и вовсе красивая. У нее большие черные глаза, тонкое нежное лицо. И тут Корфу подумалось, что ему следовало в тот раз воспользоваться случаем и завести знакомство с этим семейством. А то ведь и сейчас, спустя месяц после приезда, у него в этом городе нет ни одного близкого знакомого, не считая трех сожителей по гостинице. Все его новые знакомые живут далеко, на самой окраине, рядом с заводом. Его потянуло войти в дом. Только чем он объяснит свой внезапный приход? Сейчас ведь вечер, не день, нет такой жары, чтобы попросить, как тогда, стакан холодной воды. А просто так войти нелепо. Разве походить здесь да подождать, может, кто-нибудь выйдет, тогда и дорогу в гостиницу спросить можно. Ну и что, если они его здесь уже однажды видели и он не расспрашивал тогда, как добраться отсюда в гостиницу.
– Добрый вечер.
Корф недоуменно оглянулся. Девушка в светло-коричневом платье с вышитой на груди веткой сирени была ему совершенно незнакома. Да и русого парня рядом с ней он тоже, кажется, видит впервые.
– Вы меня не узнали, потому что никогда не видели, Мы с сестрой так перепугали вас тогда своими криками, что вы сразу исчезли. Но мы успели вас разглядеть. Так что знакомство, можно сказать, уже состоялось. – Она протянула руку: – Меня зовут Сима.
– Виктор Эммануилович. А вас как зовут? – обратился он к ее провожатому, который как-то вдруг растерялся в присутствии этого стройного красивого подполковника, почувствовав для себя опасность. Он же видит, как Сима смотрит на него, сравнивает, наверное, с ним, Наумом.
От растерянности Наум назвал свое имя так тихо, что Симе пришлось повторить его, и тут же она громко крикнула в окно:
– Анка, выйди-ка, глянь только, кого я тут встретила!
Не успела Анка закрыть за собой дверь, а уж Сима представляла ее:
– Моя младшая сестра Аня.
– Виктор. – Сам того не заметив, он несколько задержал ее руку в своей. – Вот вас я бы, кажется, узнал.
– Меня? – Аня смущенно опустила глаза.
Густая чернота в ее глазах произвела на Корфа такое впечатление, словно они были доверху наполнены тушью. Смущенная улыбка скользнула по ее милому лицу и задержалась в уголках губ. Нет ничего схожего с его Машей, что он невольно искал в каждой девушке, с которой его знакомили. Но впервые с тех пор, как остался один, ему показалось, что эта девушка могла бы заменить его маленькой дочке маму. А от этого зависит все. Вся его дальнейшая жизнь зависит прежде всего от того, будет ли у Машеньки преданная мать. Без этого любовь его не имеет под собой опоры.
– Вы тут, наверно, кого-нибудь ищете? – спросила Аня, краснея от его взгляда.
– Да как вам сказать, – вполголоса, словно не желая, чтобы его слышали стоявшие рядом Сима с Наумом, отвечал он. – Не всегда находит тот, кто ищет. Нередко случается наоборот. – И, не давая Ане вдуматься в сказанное им, быстро спросил: – Не согласитесь ли вы быть моим экскурсоводом, познакомить меня с вашим городом, чтобы я поменьше плутал в нем?
– А что, Аня, и в самом деле, прошлась бы…
– Ты же знаешь, Сима, что мне сегодня некогда!
Сима взглянула на сестру, но ничего не спросила, хотя и понятия не имела, чем это Аня сегодня так занята. Симе не хотелось упустить случая ближе познакомить сестру с этим милым молодым подполковником, и она стала ее уговаривать:
– Приезжий человек просит показать ему город, как же можно ему в этом отказать? Не можешь сегодня, так договоритесь на другой день. Знаете, Виктор Эммануилович, не будь у нас на сегодня билетов в театр, мы бы сами пошли показать вам город. Правда, Наум?
– Разумеется.
– Послушайте, пойдемте с нами в театр! Вы ведь там еще не были? Он у нас новый, гораздо просторней довоенного. Прежний тоже был большой и красивый. Особенно запомнился мне занавес. Очень красивый занавес там был.
– А достанет ли Виктор Эммануилович билет? – вмешался Наум.
– Ну вот еще! Для фронтовика в кассе всегда найдется, я думаю, лишний билет. – И, взяв под руки Наума и Виктора, Сима широким шагом повела их от домика, ощущая спиной провожающий взгляд сестры.
…Это, вероятно, не совсем пристойно, подумал о себе Корф, когда на следующий день он вновь завернул на ту же улицу и, не спросив вчера у той, к кому сейчас направился, желает ли она, чтобы он пришел, все же постучал в дверь.
– Аня только что ушла. Она скоро должна вернуться.
Виктора не удивило, что Шифра его опередила, не дожидаясь вопросов. Этим Шифра освободила его от ведения скрытой игры. Первым делом он бы, конечно, спросил о старшей, о Симе, которую вчера проводил до театра. Шифра сразу бы поняла, что не к старшей дочери он пришел. Материнское сердце обмануть трудно. Да и не собирался он ее обманывать, скрывать, к кому пришел. Шифра, очевидно, не только преданная, но и умная мать. Она оставила его в комнате одного, чтобы своим присутствием не вынуждать его заводить разговор о младшей дочери.
Собственно говоря, Виктор Эммануилович сам не знал, что, к примеру, он бы ответил, если Шифра и в самом деле завела бы с ним такой разговор. Ничего удивительного, если мать взрослой дочери хочет знать, что представляет собой человек, который на этот раз уже не случайно забрел сюда, тем более если он не на год и не на два старше дочери и был уже женат. Он ведь не скрыл бы все это от нее, если бы она спросила.
В комнатушке с облезлыми стенами, низким потолком стояли две железные кровати, покрытые дешевыми одеялами, венский стул с заплатанным сиденьем, две табуретки, шкаф с фанерной дверцей.
Долго сидеть и ждать Корфу не пришлось. Но когда Аня вошла, Виктор растерялся, кажется, больше нее.
– Вас, вероятно, удивляет, что вы застали меня сегодня здесь? – он старался скрыть свою растерянность, но не знал, как ее побороть.
Нет, Аню не удивило то, что она застала его сегодня здесь. По тому, как при знакомстве он задержал ее руку в своей, Ане показалось, что он не случайно забрел сюда вчера.
Аня ему ничего не ответила, ждала, чем он объяснит свой сегодняшний приход. Опять заблудился?
– Как вы могли заметить, – продолжал Корф, не дожидаясь ее ответа, – я уже не в том возрасте, чтобы вести себя как молодой парнишка. Играть, как говорится, в прятки. Я не собираюсь скрывать от вас, к кому пришел. Думаю, и вы это знаете. Я пришел сюда потому, что хотел видеть вас… Я должен был вас увидеть…
Виктор Эммануилович не может сказать, что вел себя не так, как представился сегодня: не юнцом, а человеком в годах. Уже который час кружат они по окрестным улицам и переулкам, таким же тихим и полуразрушенным, но о том, что Аня с замирающим сердцем ожидала от него услышать, Виктор ни словом не обмолвился. И не только от нее, но и для него самого было пока тайной, почему он так хотел ее увидеть.
Нераскрытой тайной осталось это и неделю, и две недели спустя, хотя они часто виделись.
Приходил он всегда неожиданно, не условившись заранее, словно сомневался, придет ли сюда еще. Из-за недоговоренности Виктор два-три раза не дожидался ее. Но каждый раз ему казалось, что мать, да и сестра, и даже этот высокий парень, которого Виктор все время здесь застает, Наум, что все они знают, где Аня, только ему сказать не хотят.
Когда не застал Аню Виктор дома два вечера кряду, ему показалось это странным и вызвало даже подозрение, потому что накануне он все рассказал ей о себе, о своей умершей жене, о маленькой Машеньке, по которой так тоскует…
Аня могла истолковать все по-иному, подумать, что своим рассказом он хочет отдалить ее от себя и на этом прекратить знакомство. Или она сама, узнав обо всем, решила не встречаться с ним. А Виктор уже сожалел о том, что поторопился с откровениями, и не совсем понимал, зачем он это сделал. Скорее всего потому, что в тот вечер впервые так остро почувствовал, как близка ему эта девушка с большими черными, точно доверху наполненными тушью, глазами, ощутил, что это единственный на свете человек, кому он мог доверить бы свою маленькую Машеньку. Но и после того, как Виктор сделал для себя это открытие, он все равно продолжал приходить неожиданно, не условившись о встрече заранее. Только не было больше случая, чтобы он не застал Аню дома или ему пришлось долго ее дожидаться.
В ближайшее воскресенье Виктор принес два билета в театр. В этот вечер там показывали «Трех сестер», спектакль, на который, как уверял Наум, билетов не достать, даже на галерку.
– Невозможного в жизни не бывает, дорогой товарищ Наум, – ответил ему тогда Виктор.
– И вы беретесь это доказать?
– Если, конечно, понадобится.
И Виктор доказал это не Науму или еще кому-либо, а пожалуй, себе самому. Дело и впрямь оказалось непростым, как непросто было в его жизни многое, чего ему приходилось добиваться.
Увидев билеты, Аня в первый момент страшно обрадовалась, глаза у нее так и вспыхнули, но огонек этот тут же померк.
– К сожалению, сегодня я не смогу пойти.
Как ни неожиданно прозвучали ее слова, Корф ничем не выдал своего недоумения, точно ждал такого ответа. Он только сказал:
– Очень жаль.
Жаль ему было не потраченных напрасно усилий, которые он приложил, чтобы достать билеты, хотя Аня, конечно, могла понять это именно так. Жаль было, что он так поздно понял, почему, бывало, часами сидел здесь понапрасну, дожидаясь Аню, и ни мать, ни сестра не могли сказать ему, вернее, не хотели сказать, куда она ушла. Его, видимо, считают для нее слишком старым, ему ведь пошел двадцать восьмой год, да и ребенок у него на руках. Тот, ради встречи с которым Аня отказывается пойти с ним, Виктором, сегодня в театр, намного, надо полагать, моложе и не вдовец с грудным ребенком на руках. А ей, Ане, нет и девятнадцати. Не из опасений ли, что тот, другой, увидит ее с ним, с Корфом, Аня водила его во время вечерних прогулок по безлюдным окраинным улочкам и ни разу они не прошлись по главной.
– А завтра? – спросил на всякий случай Виктор, пряча билеты в карман кителя.
– Завтра я свободна! – Глаза ее снова весело заблистали. – Я и сегодня пошла бы, знай заранее. Мы бы с Симой договорились, и она меня подменила. У нас тут тетя, старая одинокая женщина, никого, кроме нас, у нее нет. На прошлой неделе она тяжело заболела, ее нельзя оставлять одну. Вот мы с сестрой по очереди и навещаем ее. День я, день сестра… Сегодня как раз мой черед. Знай я заранее, что вы достанете билеты в театр на сегодня, договорились бы с Симой, чтобы она пошла к тете. Но Сима незадолго до вашего прихода ушла со своим Наумом куда-то в гости… Не понимаю, почему вы улыбаетесь? Не верите мне?
– Как вы могли такое подумать? Какое я имею право не верить вам?
Виктор не имел права не верить Ане, но сомневаться в рассказанном ею, разумеется, мог. И не только потому, что до сегодняшнего дня ни о какой тете она не упоминала. Аня сказала, что тетя заболела на прошлой неделе, а он не заставал Аню по вечерам и раньше. Виктор решил проводить Аню, но совсем не потому, что не поверил ей.
– Не надо меня провожать, – отговорила его Аня. – Вы из-за меня опоздаете в театр. Тетя живет в другом конце города, очень далеко отсюда.
– А я и не собираюсь идти без вас в театр.
– Билеты же пропадут! Ах, если бы Сима знала… Идите, непременно идите. Я-то эту пьесу видела, не здесь, правда, а в эвакуации…
В конце концов Аня уговорила его пойти на спектакль.
Зачем Ане надо было придумывать, что Сима с Наумом пошли куда-то в гости? Он еще издали увидел их перед входом в театр.
Сима была в том самом светло-коричневом платье с вышитой на груди веткой сирени, в котором он уже не раз видел ее. Сима с Наумом, как и многие другие, останавливали каждого, кто приближался к трехэтажному зданию с белыми скульптурными львами у входа, спрашивая лишний билет.
– Вы тоже, кажется, за лишним билетиком? – спросил Корфа Наум, не скрывая, что подполковнику нечем похвастаться перед ними.
– Да нет, – Виктор достал из кармана два билета, – я пришел продать их.
– Вы шутите!
– Нисколько. Пожалуйста, – он протянул билеты по доспевшей Симе.
Сима не сомневалась, что Виктор был у них и Анка опять отказалась пойти в театр. Вероятно, снова придумала какую-нибудь отговорку, почему не может сегодня пойти.
– Нет, нет, вы что, оскорбить меня хотите? – Виктор отвел от себя руку Симы, протянувшей ему деньги. – Да перестаньте. Ну, хорошо, рассчитаетесь со мной в другой раз тем же…
– Вам прекрасно известно, что на «Трех сестер» мы не сможем достать вам билеты.
– Пусть будет на другой спектакль… – И, пораздумав, как бы советуясь с собой, сказать или не сказать, тихо прибавил: – Только в такой вечер, когда сестра ваша будет свободна. Сегодня, как вы знаете, она пойти не смогла.
– Да, я знаю, – растерянно ответила Сима, отводя смущенно взгляд.
– Она ушла к больной тете. Аня сказала, что сегодня ее очередь.
– К кому? – переспросила Сима, но тут же спохватилась: – Ну да, конечно! А потом, знаете, наша Аня не такая уж театралка, как я, ей больше музыка нравится, симфоническая. Она до войны в музыкальной школе занималась.
Потом случилось так, что Виктор не смог встретиться с Аней ни в заранее условленный день, ни позже. Всю неделю он до глубокой ночи оставался на заводе. У дежурной гостиницы, где Корф пока что проживал, он на всякий случай оставил записку, что до конца недели будет очень занят, хотя знал, что Аня в гостиницу не заглянет, если даже решит, что он заболел. Сима, вероятно, тоже. Но Науму они могут поручить зайти и узнать, что произошло, куда он вдруг запропастился.
Кто в один из дней был в гостинице, для Корфа не было столь уж важно. Для него было важно то, что кто-то забрал записку.
Что может Анюта думать сейчас о нем? В записке он сообщал, что освободится к концу недели, а дела на заводе сложились так, что освободится он не раньше среды следующей недели.
Стоять в очереди к администратору летнего театра, где гастролировал симфонический оркестр, как пришлось стоять за билетами на «Трех сестер», ему не понадобилось. Билеты на симфонический концерт, к тому же в будний день, продавались свободно. Впрочем, он и до кассы не дошел. У входа в парк встретил Симу с Наумом. Виктор и прежде замечал, как несхожи сестры между собой, какие они внешние разные, то тут он впервые увидел, как по-своему неповторимо мила Сима с ее светлыми глазами и чуть вздернутым носом. А как шло ей светло-коричневое платье с веткой сирени на груди! В нем она становилась выше, стройнее, привлекательнее.
– Куда вы так торопитесь, Виктор Эммануилович? – остановила его Сима. – За билетами на концерт? Только имейте в виду, что Аню вы сейчас дома не застанете.
– Сегодня ее очередь?
– Куда? – спросила удивленно Сима.
– К тете!
– К тете?.. Нет, тете уже лучше. Да, мы ведь с Наумом ваши должники. Думаете, мы забыли? Наум, – обратилась она к своему жениху, – пойди, пожалуйста, и купи два билета на завтра. Завтра, Виктор Эммануилович, Аня после работы будет свободна. Я скажу ей, что у вас есть билеты, и она будет вас ждать. Только не подведите, как в прошлый раз… Аня ведь весь вечер ждала вас.
Когда Виктор на другой день после работы зашел за Анютой, как с некоторых пор называл ее мысленно, она была уже дома. Неожиданно для самого себя Корф остановился на пороге, точно с первого взгляда не узнал ее. На Анюте было такое же светло-коричневое платье с вышитой на груди веткой сирени, как у Симы, и этим она очень походила на свою старшую сестру.
– Что ты так странно смотришь на меня? – Это был первый или второй вечер, когда Аня говорила ему «ты».
С некоторых пор Виктор стал частым гостем в полуразрушенном домике на тихой зеленой улице. И хотя он пока ни словом не обмолвился о том, что в подобных случаях ожидают услышать от молодого человека, Шифра, умная преданная мать Шифра, все равно уже смотрела на него как на зятя. И точно так же, как не желала для своей старшей дочери лучшего мужа, чем скромный, работящий Наум, так и не желала лучшего суженого для младшей, чем этот красивый самостоятельный Виктор Эммануилович Корф.
Материнское сердце – часы чуткие. Виктор тоже не желал себе другой жены и другой матери для своей маленькой Машеньки, чем Аня. Но скажет он ей это в тот день, когда получит отдельную комнату в доме, который строит завод. Ждать оставалось недолго.
И вдруг, когда недели за две до того, как получил комнату, он принес билеты на концерт известного скрипача, Аня отказалась пойти, сказав, что сегодня не может.
– Тетя опять заболела? – с сочувствием спросил он.
И тут в комнату вошла из кухни Шифра.
– Какая тетя? Что за тетя? Да не слушайте вы ее, – обратилась Шифра к удивленному Корфу. – Никаких тетей, никаких дядей у нее тут нет. Хотите знать, почему она не может сегодня пойти с вами на концерт?
– Мама, не надо! Я запрещаю тебе…
Но Шифра ее не слушала:
– Чего ты, дочка, стыдишься? Того, что фашисты, будь они прокляты, оставили нас голыми и босыми, в одном, можно сказать, исподнем, так что вам и переодеться не во что, когда постираете?
– Мама…
– Ну что «мама», что «мама»? Виктор Эммануилович человек военный, на фронте он всего насмотрелся и все понимает…
– Мама, прошу тебя.
– Нечего меня просить. Я должна наконец все ему рассказать! Дело ведь понятное, девушки взрослые, хотят одеться понаряднее. А заработка хватает только на то, чтобы свести концы с концами. То надо, это надо! Мы ведь остались ни с чем, как после пожара. Ну, а пока что девочки сшили себе выходное платье одно на двоих. И если одна куда-нибудь собирается, ну, в клуб там или в гости, то второй приходится дома сидеть. Старшая вот стесняется сказать об этом Науму, а эта – вам. Глупые девочки. Нашли чего стесняться.
Виктор весело рассмеялся и настоял на том, чтобы Аня пошла с ним на концерт в своем единственном платье.
Возвращаясь из филармонии, Виктор сказал наконец Ане то, что собирался сказать ей, когда получит комнату.
Ровно через три недели ему вручили ключи от небольшой солнечной комнаты на четвертом этаже нового заводского дома.
Вместе с этой новостью он принес Ане свой первый подарок – светло-коричневое платье с вышитой на груди веткой сирени.
А к свадьбе заказал для своей Анюты другое платье – шелковое, цвета небесной лазури. Но перед тем как отправиться в загс, Аня вдруг передумала и надела светло-коричневое платье с вышитой нежно-лиловой веткой сирени.
Перевод автора.
