Текст книги "Земля несбывшихся надежд"
Автор книги: Рани Маника
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)
Димпл– Я приготовил тебе сюрприз, – сказал Люк, останавливая свою машину около кованых железных ворот дома, который назывался Лара. Дом был очень большим, совершенно новым и располагался на холмах.
– Пойдем, – сказал он, беря меня за руку. – Мы сможем лучше оценить это место, если пройдемся.
Одно прикосновение к пульту дистанционного управления быстро открыло внушительного вида ворота. Я рассмеялась. Я никогда раньше не видела, чтобы так открывались ворота жилого дома. Мы шли вдоль дороги с хвойными деревьями по обеим сторонам.
– Хорошо. В конце концов им удалось найти большие деревья одинакового размера, – говорит он словно сам себе.
Я смотрела на идеально подстриженные деревья и не сомневалась, что дом принадлежит ему. Я знала, что он богат, но… не настолько богат.
В конце извилистого пути на огромном участке земли, где повсюду были большие раскидистые деревья, из земли величественно вырастал белый дом, затейливо украшенный карнизами и массивными римскими колоннами. У входа стояли два огромных каменных льва, которые выглядели очень грозно. Я позволила себе провести рукой по их прохладной гладкой поверхности. Какие прекрасные произведения искусства!
– Они прекрасны.
– Посмотри туда, – сказал Люк, указывая на статую в тени дерева ангсана.
Я подошла ближе. Это была маленькая статуя мальчика с жалобным выражением на чистом лице, держащего в руках, будто подношение, мужскую ногу в сандалии, отрезанную у колена. Я содрогнулась.
– Тебе нравится? – спросил Люк прямо у меня над ухом.
– Не очень. Он немного страшный, разве нет? – сказала я необдуманно.
– Это просто копия одной знаменитой статуи. Пойдем, я хочу показать тебе дом изнутри, – сказал мой спутник, поворачиваясь и беря меня за руку. Он достал ключ и открыл дверь. Я открыла рот, дивясь открывшемуся моим глазам. На очень высоких потолках были нарисованы херувимы и люди в одеяниях времен Ренессанса. Изогнутая лестница посередине вела на второй этаж. Под нашими ногами была плита цельного черного мрамора, а на стенах висели роскошные полотна.
– Добро пожаловать в твой новый дом, Димпл Лакшмнан, – сказал он, перекладывая ключи в мою руку.
Потрясенная, я обернулась.
– Мой? – воскликнула я. – Этот дом мой?
– М-м… Он даже записан на твое имя. – Люк сунул мне в руки какие-то бумаги, которые взял с соседнего столика. Я стояла, с трудом понимая происходящее. Его голос тонул где-то в глубине. Я молча обернулась и заметила на дальней стене свой очень большой портрет. Не веря глазам, я подошла ближе. Это действительно была я, но почему-то грустная. Мои глаза… Кто-то заглянул в мою душу и запечатлел самую сущность кистью и масляными красками. Люк захотел иметь мой портрет! Когда нарисовали эту картину? И кто? Кто нарисовал меня с таким выражением лица?
– Правда, красиво? – спросил он меня из-за спины.
– Да, – несмело согласилась я. Была ли грусть красивой? Я пристально смотрела на свой портрет, взволнованная, напряженная и не в силах отвести глаз.
– Мне правятся глаза, – сказал он.
– Да.
– Мне нравится их чистота и невинность.
– Кто нарисовал это?
– Один из лучших бельгийских специалистов по копиям. Я послал ему несколько фотографий, вот и все.
– Я действительно так выгляжу? – спросила я тихо, но он уже отвернулся и показывал мне другой удивительный уголок этого дома. Я отвела взгляд от девушки, которая так несчастно смотрела на меня.
– Смотри, на это вдохновил золотой замок Нерона. Нажми эту кнопку, перламутровые квадраты на потолке плавно отодвинутся, гляди…
Я запрокинула голову и в изумлении смотрела, как перламутровая отделка в разных частях потолка отодвигается и оттуда падают капли духов. Моих любимых духов. Он, должно быть, действительно любит меня. Я не могла сдержаться и счастливо улыбнулась ему. Никогда в жизни я не видела такой роскоши! И такой чрезмерной демонстрации богатства. Воодушевленный, Люк взял меня за руку и провел в великолепно отделанную, хорошо спроектированную кухню. Лучи вечернего солнца пробивались сквозь стекла, и на широком, как в деревенских домах, столе, стоящем посреди кухни, появились квадратики света. Он открыл заднюю дверь в большой сад. Благодаря высокой стене из красного кирпича сад был надежно спрятан от посторонних глаз. Именно так я всегда представляла себе сад, отгороженный стеной.
– Сюда, – сказал Люк, осторожно ведя меня по узкой садовой тропинке.
– О, пруд! – вскрикнула я, очарованная увиденным. На глубине, под зелеными сетями, неустанно плавали кругами большие золотые и красные карпы. Люк радовался, видя мой восторг.
– Кто твой любимый художник? – спросила я.
– Леонардо да Винчи, – ответил он, не задумываясь.
– Почему? – спросила я с удивлением. Я не ожидала, что он так скажет. Леонардо был сдержан в своем проявлении безмолвного горя, тогда как сам дом и обстановка в нем были кричащими. Нет, не кричащими. Возможно, немного хвастливыми, в нем все было «слишком», в стиле нувориш. А я в своих наивных мечтах видела маленький белый домик, и того, что Люк бросил к моим ногам, для меня было слишком много.
– Посмотри, – сказал он, ведя меня дальше за руку.
В самой отдаленной части сада стоял маленький деревянный домик. Он был немного приподнят над землей, с большими окнами и деревянными ставнями и маленькой верандой с креслом-качалкой. Он завел меня внутрь. Мое сердце екнуло. Весь дом был лишь немного больше моей комнаты дома, но он был весь белый. Там был белый стол с белой лампой и белым стулом около него. В другой стороне комнаты под окном стоял симпатичный белый шезлонг. Под потолком висел белый вентилятор.
Белый домик из моей мечты! Я вопросительно смотрела на него.
– Ты рассказала мне о своем белом домике как раз после того, как этот Тадж-Махал вон там был закончен, – сказал он, резко кивнув головой в сторону дома. – Так что я построил этот летний домик.
У меня слезы подступили к глазам. Да, он действительно любил меня. Только искренне любящий человек может построить летний домик в такой стране, как Малайзия. Наконец-то я нашла того, кто любил меня. Любил настолько, что построил для меня летний домик.
– Мой ответ – да, – сказала я, вытирая слезы радости. – Да, я выйду за тебя.
– Хорошо, – сказал он с чувством огромного удовлетворения.
Однажды мы пошли на Лейк Гарденс, где прогуливались под большими деревьями, держась за руки, увлеченные друг другом, как и все влюбленные.
– Ты лучшее, что случилось со мной в жизни, – признался он под огромным деревом. Я с жадностью смотрела в светящееся лицо Люка, словно ребенок. Желая большего, но не смея попросить. Иногда мне казалось, что он слишком жесткий, как лист жести с неаккуратно обрезанными краями, и боялась порезаться, несмотря на то, что он никогда не сказал мне нет, не произнес ни единого грубого слова, в его речи никогда не было сарказма или цинизма. Тем не менее, есть в нем что-то темное, непостижимое и необъяснимое, такое место, где висит знак «Вход воспрещен». Я хорошо вижу этот знак. Слова написаны черными большими буквами на белой доске и подчеркнуты красным. В углу доски – изображение свирепых львов, которые, кажется, готовы порвать меня на куски.
Люк достал из кармана темно-синюю бархатную коробочку, открыл ее, и я увидела подвеску – бриллиант в форме сердца величиной с пятицентовую монету, сияющий в вечерних лучах.
– Это тебе, – просто сказал он.
– Я потеряю его! – завопила я, думая о бесчисленных ручных и ножных браслетах, цепочках и серьгах, которые дарила мне бабушка и которые я уже успела потерять за свою еще недолгую жизнь.
– Он уникален, – сказал Люк, и в его голосе послышалась напряженная нотка. Эта нотка вкралась очень тихо, будто старый слуга, который больше уже не стучит перед тем, как войти в комнату хозяина. Люк посмотрел в мое, внезапно ставшее испуганным лицо и быстро велел слуге покинуть комнату. Ласковыми руками он коснулся моих волос. – Мы застрахуем эту безделушку, – нежно успокаивал он, крепко взяв меня за руки. – Поужинаешь со мной?
Я молча кивнула головой. Я знала, что мама не поверит во вторую прогулку за день. Она и так уже смотрела на меня с каким-то подозрением. Мне придется очень тщательно прятать подвеску. Иногда мне казалось, что мама копается в моих вещах. И Белла говорила то же самое.
Люк наклонил голову и поцеловал меня очень нежно в губы. В этом поцелуе не было страсти, но его глаза буквально кричали о чем-то, что почти испугало меня. В поцелуе, который он подарил мне, было так же мало общего с выражением его глаз, как у мамы с папой.
– Люк? – прошептала я нерешительно.
Его рука сжала меня за талию, а голова совершенно неожиданно наклонилась. Меня целовали один раз в шестом классе во время недели сексуального просвещения, но это было в известной степени унизительно. Непрошеные губы и нахальный влажный язык, пытавшийся силой открыть мой рот, к радости кучки глазевших на это и глумившихся выпускников. Так что я была совершенно не готова к поцелую Люка. Вдруг меня захватил темный водоворот, поднимавшийся спиралью из моего желудка. Я позабыла и о длинных тенях вечернего солнца, и о прохладном ветерке, дувшем с озера, и о слабых детских голосах вдали, и о пристальных взглядах прохожих. Подвеска выпала из моих рук. А поцелуй все еще продолжался.
В ушах я слышала тяжелые удары своего сердца, ноги стали ватными. А поцелуй все длился…
Когда, наконец, он отпустил меня, потрясенная, я смотрела в его лицо. Внезапность его страсти поразила меня. Она пришла из ниоткуда и исчезла в никуда. Это было так, словно внутри Люка жил другой, неистово страстный человек, которого он обычно строго контролирует. На какое-то время притворяющийся Люк сбежал и показал мне себя настоящего. От неожиданности у меня открылся рот. Он посмотрел за окно на озеро. Я закрыла рот и попыталась сосредоточиться. Люк обернулся и улыбнулся мне. Это возвращение обратно к хладнокровию и правильности было еще более заметным. Какой бы ни была его схватка с самим собой, она была им выиграна. Он наклонился и поднял упавший бриллиант.
– Да, я определенно должен застраховать эту маленькую побрякушку, – просто сказал Люк. – Пойдем, я отвезу тебя обратно, – предложил он, взяв меня за руку как-то по-братски. У него были очень теплые руки. Я не могла говорить и, сбитая с толку, покорно пошла за ним. Как может он вот так просто включаться и выключаться?
Когда я вошла, мама уже ждала меня. Я тут же увидела, что она была из-за чего-то в ярости. Она сидела на своем стуле прямо, словно штык, ее руки были плотно сжаты, но когда она заговорила, она показалась такой любезной, что я подумала, что, вероятно, ее разозлил папа.
– Где ты была? – спросила она.
– Мы ходили в парк с Анитой и Пушпой, – нервно ответила я. Такое настроение мамы пугало меня. Она была, словно вулкан, готовившийся к извержению, а я была так близко, что могла почувствовать удар горячего пара и вдохнуть резкий запах дыма.
– Не ври мне! – заорала она, вдруг вскочив со своего стула и подходя ко мне большими быстрыми шагами. За те секунды я только успела удивиться, куда же делся ее артрит. Он, казалось, был чудесным образом излечен. – Где ты была? – повторила мама, тяжело дыша. – И даже и не думай врать.
В испуге я не решалась что-то ответить. Я уже давно не видела ее такой злой. В последний раз тогда, когда она подозревала папу в том, что он флиртует с соседскими малайскими девушками, отжимаясь на заднем дворике…
– Ну, я встретила мужчину…
– Да, я знаю. Проклятого китайского ублюдка. Все в парке видели, как ты целовалась с ним посреди бела дня, как последняя шлюха.
– Все было не так…
– Как ты смеешь так позорить доброе имя нашей семьи? Это был последний раз, когда ты видела этого желтокожего негодяя. Разве сможешь ты найти хорошего парня с Цейлона, если будешь продолжать вести себя таким бесстыдным образом? Это так тебя учили себя вести?
– Я люблю его. – Пока я не произнесла этих слов, я и сама не была уверена в этом, но теперь я знала наверняка, как знаю, что мое тело каждый месяц избавляется от грязной крови. Я действительно любила его. С той поры, когда я встретила Люка, в моем сердце цвели цветы.
Мама так разозлилась, что очень хотела ударить меня. Я видела это по ее тонким губам, но, в конце концов, ей хватило одного удара, чтобы покончить со своей яростью. Она ударила меня так сильно, что я отлетела назад. Сила ее рук не перестает удивлять меня. Она с отвращением смотрела на мою неуклюжую позу.
– Тебе всего девятнадцать. И не смей обманывать меня! Я закрою тебя в комнате без еды, пока не выбросишь из головы эту детскую чепуху. Что, ты думаешь, этому китайцу нужно от тебя, а? Любовь? Ха! Ты очень глупая и упрямая девчонка. Что, он тоже любит тебя?
Я задумалась. Это правда, он никогда не говорил, что любит меня.
– Да, я думаю, тоже.
– И как же его зовут в таком случае, этого коварного ублюдка?
Я сказала его имя.
Мама, потрясенная, сделала шаг назад.
– Как? – переспросила она.
Я повторила его имя. Она отвернулась от меня быстро, так, чтобы спрятать выражение своего лица. Она отошла к окну и, стоя ко мне спиной, сказала:
– Расскажи мне все и начни с самого начала.
Тогда я рассказала ей все. Я начала с мороженого и закончила бриллиантом. Она попросила показать ей камень. Я достала его из своей маленькой расшитой бисером и украшенной кисточками сумочки. Мама подняла его на свет и долго рассматривала.
– Поднимись, – приказала она. – Пойди и сделай чаю. У меня ужасно болят колени в такую погоду.
Мы вместе выпили чая в гостиной.
– Единственный путь, как этот мужчина может получить тебя, – это жениться на тебе. Ты больше не будешь встречаться с ним в парке или ходить на свидание с ним без сопровождения. Я хочу, чтобы ты привела его домой на ужин, и мы все сядем, как взрослые люди, и решим вместе ваше будущее.
В тот вечер мама все рассказала папе. Он побледнел и попятился.
– Ты знаешь, кто этот мужчина? – скептически спросил он маму. А затем, не дожидаясь ответа, выкрикнул: – Это один из самых богатых людей в стране!
– Я знаю, – сказала она, едва способная скрыть волнение в ее голосе. – Он купил ей дом, – добавила она, ее глаза блестели.
– Вы обе сошли с ума? Да он акула! Он попользуется нашей дочерью, а потом избавится от нее, когда ему этого захочется.
– Нет, если я смогу добиться своего, – сказала мама резким и холодным голосом.
– Он безнравствен и опасен. Не позволяй Димпл связываться с ним. Кроме того, она должна доучиться. В любом случае, она должна поступить в университет. Я не позволю, чтоб было иначе.
– Твоя любимая Димпл уже связалась с ним. Она говорит, что любит этого безнравственного и опасного мужчину. Что я могу с этим поделать? Это не меня видели все целующейся с ним в парке, – язвительно заметила мама.
– Я запрещу ей, – сказал папа. – Она выйдет за этого человека только через мой труп.
– Уже слишком поздно.
– Что ты имеешь в виду? – на папином лице отразилось замешательство.
– Они уже переспали, – сухо ответила мама.
– Что?!
– Да. Так что, может быть, теперь поговорим о будущем, как взрослые люди?
Совершенно разбитый этой новостью, папа опустился на диван.
– Она пожалеет об этом, – прошептал он, его большие руки бессильно повисли. Такое крушение его надежд! От мысли о мужчине, похищавшем его дочь, он уронил голову на руки. Он тихонько стонал. – Эти японцы – чудовища. Сначала они забрали мою Мохини, а теперь и мою дочь!..
Мама демонстративно вздохнула.
– Знаешь, не стоит вести себя так, будто твоя дочь умерла. Она могла сделать что-то куда худшее. Кроме того, он только наполовину японец.
– Слушай, ты, жадная женщина, она не могла сделать ничего более худшего. Он съест вас обеих живьем и выплюнет в канаву, а мне придется сидеть здесь и смотреть на это. – В папином голосе было столько страдания, что мне хотелось вбежать в комнату и успокоить его. Сказать ему, что этого у нас еще не было. Его дочь была еще девственницей. Достаточно было бы одного предложения: «Папа, мы не спали». Еще не было слишком поздно сказать ему это, но тогда я потеряла бы Люка. А я хотела Люка больше всего в мире. Папа был не прав относительно него. Пройдет немного времени, и он увидит, как не прав он был насчет Люка.
Итак, Люк пришел к нам на ужин.
Он принес маме огромную коробку импортных конфет, перевязанных лентой. Вид толстой кремовой коробки и бархатного, им лично завязанного банта растопили лед в ее алчном сердце. Она посадила Люка за стол напротив папы. Я никогда не видела ее более воодушевленной, более общительной, чем в тот вечер. И даже не могла подумать, что она способна так сиять. Мама превосходно играла роль радушной хозяйки. Все было безупречно: еда, сервировка, темы для общения, которые она с улыбкой предлагала, немного тесноватое ей, но элегантное платье. Мама совершенно владела ситуацией. Люк был очарователен и вежлив, но могу сказать, что к маминым ухищрениям понравиться любой ценой он остался равнодушен, и втайне была рада этому.
Он смотрел на все так, будто это было представление, поставленное для того, чтобы развлечь его, и мама была в главной роли. Его цепкий взгляд ничего не упускал.
Папа сидел без всякого выражения на лице, молча. За своими очками он выглядел беспомощным и несчастным. Я уже, было, стала думать, что все мы недостаточно утонченные для того, чтоб понравиться Люку, когда он поймал мой взгляд.
– Красивые цветы, – прошептал он.
На моих щеках выступил румянец, мне было приятно, что он заметил мое рукоделие, но, уловив мамин бдительный взгляд, я кротко опустила глаза. У меня была своя роль. Роль скромной невесты.
– Итак, какие у вас намерения относительно нашей дочери? – спросила мама после того, как Белла подала десерт. Где мама научилась делать такой лимонный мусс? Все в комнате замерли. Папа положил ложку и наклонился вперед. Рука Люка замерла.
– Только самые благородные и своевременные, – ответил он.
Мама улыбнулась.
– Конечно, я никогда не сомневалась в порядочности ваших намерений, но никогда не мешает узнать о намерениях поклонников нашей дочери. Кроме того, она так молода и так невинна.
Я молилась, чтобы мама остановилась на этом, и так и произошло.
Глаза Люка потемнели.
– Именно так. Эта ее невинность сначала и привлекла мое внимание, – сказал он так тихо, что мне пришлось прислушиваться, чтобы уловить его слова. Потом он сделал маме комплимент по поводу лимонного мусса. – Невероятно вкусно, – похвалил он. Мама должна дать рецепт его повару.
Мама сдержанно улыбнулась. После того как Люк ушел, мама с папой снова поссорились. Мама сказала, что папа сидел, как идиот.
– Гладильная доска сказала бы больше, – язвительно заметила она.
Папа обвинил ее в том, что она чуть ли не ботинки Люку лизала.
– Будь осторожна, – сказал он. – На его ботинках куски внутренностей других людей.
Мама просто бросила на папу ядовитый взгляд и открыла принесенную Люком коробку конфет. Выражение ее лица изменилось на жадное, как будто она уже забыла о папе и его тревоге за меня. Разгневанный, он набросился на нее и выбил коробку из ее рук. Конфеты взлетели в воздух. Кусочки золотистой бумаги парили вокруг мамы.
– Ты жадная шлюха! Разве ты не видишь, что делаешь? Ты продаешь свою дочь за коробку конфет, – прошипел он.
Мамино лицо стало подергиваться. Затем она рассмеялась, и в этом смехе была издевка и высокомерие. От совершенного бессилия папа ударил в стену кулаком, разбив его до крови, и вышел из дому, сопровождаемый смехом жены, звеневшим у него в ушах. Мама и не взглянула на цемент, сыпавшийся из вмятины в стене, она, казалось, была невосприимчива к папиной злости и его оскорблениям. Она наслаждалась перспективой иметь богатого зятя – кстати, одного из самых богатых людей Малайзии. Я помогла ей собрать с пола конфеты. Она сдула с них пыль и съела, начав с тех, у которых была начинка из клубничного крема.
Я поехала с Люком к бабушке, с которой они быстро нашли общий язык. Меня успокоило то, что он ей понравился. Кошмар с папой продолжался. Он отказывался быть хоть немного мягче. Когда мы оставались одни, он с грустью предупреждал меня:
– Ты пожалеешь об этом, Димпл.
И что бы я ни делала, ни говорила, он не менял своего мнения. Бабушка сказала мне, что станет легче, когда появятся дети. Топот маленьких ножек быстро заставит его передумать. Бабушка играла с Люком в китайские шашки. Я знала, что она жульничает, потому что слишком хорошо помнила, как она играет, но делала она это так умело, что я не думаю, чтоб Люк это увидел. Она выиграла почти все партии, хотя Люк был хорошим игроком. Он заботливо спрашивал ее о здоровье, внимательно слушал о ее проблемах и согласился устроить несколько встреч с ведущими специалистами в городе, чтобы постараться избавить ее от некоторых недугов. Кажется, бабушка, в свою очередь, ему понравилась.
Однажды в субботу Люк забрал нас с Беллой, и мы отправились за покупками. Мама провожала нас с горящими глазами. Вообще-то Люк терпеть не может ходить за покупками, поэтому он дал нам обеим по пятьсот рингитов и сказал, что мы встречаемся через час в кофейне внизу.
– Купи себе платье, – сказал он, подмигнув мне и дотронувшись до моего носа, а потом вышел из торгового центра и очутился в прохладном плену ожидавшей его машины.
Я купила белое платье, на мой взгляд, коротковатое, но Белла сказала, что смотрится оно классно. К нему подходил один пиджак, напоминавший своим дизайном что-то от Шанель. В другом магазине я выбрала пару коричневых туфель. Белла присмотрела одно довольно-таки смелое красное платье в полоску и еще ярко-красную помаду. Мы обе решили сразу надеть купленные вещи. Мне показалось, что Белла выглядит просто сногсшибательно, и даже подумала, не покажется ли она Люку красивее меня. Сестра смотрелась очень сексуально в своем красном платье и с пышными кудрявыми волосами. Мужчины глядели ей вслед.
Мы спустились вниз, в кафе. В этот самый момент вошел Люк. Он смерил ее взглядом и засмеялся.
– Когда ты совсем вырастешь, то будешь просто поедать мужчин, правда? – пошутил он. Потом повернулся ко мне и сказал: – Ты ослепительна. Мне нравится платье. Чистота тебе к лицу. – Он сказал это так задумчиво, что с этого момента я забыла о том, чтобы выглядеть сексуально. Люку, наверное, не нравятся броские женщины, раз он считает, что я должна носить белое.
– Ты выглядишь сегодня, словно цветок, – сказал он после того, как официант принял заказ, а Белла с возмущением фыркнула и удалилась в дамскую комнату. Он смотрел, как она уходила, а я смотрела, как он на нее смотрит. Она, кажется, немного заинтересовала его. – Она всегда такая? – спросил он.
– Всегда, – сказала я, думая с чувством надвигающейся опасности, не нашел ли он мою сестру более привлекательной. Мужчины были так непредсказуемы, а для меня и вообще чистым листом. Я не знала о Люке еще так много!
Для моей свадьбы был выбран подходящий день. Мама хотела большого праздника, папа вообще не хотел никакой свадьбы, а Люк казался равнодушным к церемониям. Он хотел, чтобы я была в белом сари, но маму чуть удар не хватил, когда она это услышала.
– Что? – завизжала она. – Чтобы моя дочь была одета во вдовьи цвета в день собственной свадьбы? Вся цейлонская община в Малайзии сможет позабыть о своих проблемах, смеясь над таким глупым зрелищем.
Она начала с того, что заказала мне сари из Бенарес, где маленькому смуглому мальчику придется сидеть и шить его в крохотной комнатке без окон с пяти утра до полуночи. Ему понадобится тонкая игла и дорогая золотая нить, чтобы подготовить шесть ярдов изысканной парчи, которую я надену только один раз. Красную, как кровь, с подходящей к ней блузой.
Когда ее доставили, завернутую в тонкую бумагу, мама была особенно довольна тяжелой тканью. У нее было темно-синее сари из великолепной, роскошной парчи, а Белле, как она решила, лучше всего будет в желто-оранжевом. Она также заказала две набедренные повязки – дхоти – кремового цвета для папы и Нэша. Высокий, как у Неру, воротник и кайма на длинной развевающейся рубашке и брюках были искусно украшены ручной отделкой. Приглашения с золотым каллиграфическим тиснением были разосланы, и начали приходить ответы. Местом приема гостей был выбран отель «Хилтон». К маме пришла великолепная европейка в стильном костюме и с портфелем из крокодиловой кожи.
Из этого портфеля появились образцы ткани, прайс-листы, разноцветные этикетки и подробный план этажа, включавший место для сцены. У нее были списки подходящих свадебных певцов, брошюры со свадебными тортами, флористами, специализирующимися на цветочных оформлениях официальных праздников. Очень тонко она наложила вето на мамин план оформить все в розовом цвете.
– Персик, груша и немного лайма, – сказала она с мягкой улыбкой победителя на красных губах. Мама почему-то признала правильность ее суждений.
Люк прислал украшения, которые я должна была надеть в день свадьбы. У мамы заблестели глаза, когда она увидела, как приехал его водитель с перевязанными атласной лентой коробками, в которых были ожерелья, цепочки, кольца, серьги и подходящие к ним браслеты. Это все было усыпано бриллиантами. Я вздохнула. Как-то мне нужно было найти в себе мужество сказать Люку, что мне не очень-то нравятся бриллианты. Возможно, однажды я скажу ему, что особенно люблю изумруды и перидоты.
Люк спланировал наш медовый месяц. Куда мы едем, он хранил в секрете.
За день до свадьбы я от волнения ничего не могла делать. Каждый уголок или укромное местечко в доме были заняты цветами, банановыми листами с рисом, фимиамом и серебряными чашами со святой водой, масляными лампами и женщинами среднего возраста. Разговоры в доме не прекращались. Одетые в яркие сари, с безукоризненно стянутыми пучками волос на самой шее, исполненные предложениями, идеями и советами, как все лучше сделать, они были силой, с которой нужно было считаться. Они буквально толпились и на кухне, и в гостиной, и в спальнях, и, клянусь, даже в ванной. Чем толще они были, тем больше они командовали. Мое сари висело в шкафу, а чемодан был собран к поездке в медовый месяц. Там была теплая одежда, перчатки, берет, плотные носки и практичные ботинки до лодыжки. Все остальное, как успокаивал меня Люк, можно было купить за границей.
Я также потратила немного денег на шелковую ночную рубашку. Восхитительно свежая и легкая, словно ветер, она сразу же выскальзывала у меня из рук. Я краснела, думая о том, как отреагирует на это Люк. Она была чисто белая, но на самом деле так далека от чистоты моих помыслов, насколько это вообще было возможно. Я понимала, что купила ее для того, чтобы снова увидеть незнакомца, который жил в Люке. Того самого, которого я лишь мельком увидела тогда возле озера. Он казался удивительным парнем и заставил меня почувствовать что-то темное глубоко внутри меня. Я признаюсь, мне хотелось, чтобы он прижал меня к своему крепкому телу, пока я не почувствую себя его частью. Пока я не почувствую, что таю и проникаю внутрь его груди, в его тело. Очутившись внутри него, я действительно его узнаю. И тогда я бы могла доказать папе, что он был не прав, раз и навсегда. В конце концов, я знаю, что папа ошибался столько раз в жизни. Чего стоят только все те сделки, не удавшиеся из-за того, что он неправильно понял своих партнеров.
После всех дней лихорадочной подготовки и ожидания день моей свадьбы вспышкой пронесся у меня перед глазами, словно фильм при ускоренной перемотке. Я помню маму, которая выглядела ослепительно и гордо улыбалась в своем темно-синем парчовом сари, и ярко одетых женщин, чьи колкости по поводу расовой принадлежности Люка были нейтрализованы при известии о его огромном богатстве. Их бурлящий котел со злобными комментариями был разбит их же завистью. Папа, бедняжка, плакал. Слезы появлялись из уголков его глаз и стекали по щекам, а ярко одетые женщины считали, что это были слезы радости. Где-то сзади, у колонны, стояла тетушка Анна. На ней было простое зеленое сари с тонкой золотой каймой, в волосах – красные розы, а на губах – грустная улыбка. Я знала, что она волнуется из-за меня. Боится, что я буду съедена чудовищем по имени Люк. Помню долгий путь к возвышению, где меня ждал Люк, и тогда, видя его темные спокойные и исполненные любви глаза, я избавилась, наконец, от сомнений в том, правильное ли решение я приняла.
– Я люблю тебя, – прошептал он мне на ухо.
Ах, он любит меня!
Этот момент я навсегда сохраню в памяти как нечто бесценное. Помню, как я пыталась затолкать что-нибудь в свой испытывающий отвращение к еде желудок, а потом мы бежали к открытым дверцам автомобиля, в то время как на нас сыпались пригоршни цветного риса.
– Счастлива? – спросил Люк. На его лице была снисходительная улыбка, благодаря которой я чувствовала себя ребенком.
– Очень! – сказала я.
Лондон был красивым, но очень холодным. Голые деревья, люди на улицах торопятся, закутавшись в толстые темные пальто. У англичан вытянутые бледные лица, и они совсем не похожи на туристов в Малайзии – загорелых и красивых, с золотистыми полосами на волосах. На автобусных остановках они не тратят времени зря, с любопытством рассматривая друг друга, как малайцы, а мгновенно прячут свои носы в книги, которые носят с собой везде, куда бы ни шли. Это такой прекрасный обычай.
Мы остановились в отеле «Клариджес». Какая роскошь! Обслуживающий персонал в ливреях и с длинными носами. В холле стояла десятифутовая рождественская елка с золотыми и серебряными колокольчиками и мигающими лампочками. Мне было очень страшно заходить в эти комнаты с высокими потолками без Люка. Это было так, словно я попала на страницу рассказа Генри Джеймса. Так старомодно, так по-английски и так по-взрослому.
– Да, мадам, конечно, мадам, – говорили прислужники великодушно, но я видела, что не нравилась им, потому что они смотрели на меня свысока и безучастно своими холодными, тусклыми глазами.
На ужин мы отправились в красивое место, которое называлось Ля Ви ан Роз. Люк заказал шампанское. Кажется, я очень повеселела, раздавливая во рту тысячи пузырьков. Зато теперь я знаю, что терпеть не могу икру. У меня, должно быть, появился вкус. В любой момент подавайте мне тарелку лапши лакса! Шоколадный мусс на десерт был божественным. В пьяном тумане я размышляла, почему этого всего не было у нас в Малайзии, и была убеждена, что могла бы есть это целый день.
После десерта Люк заказал коньяк в округлом, как воздушный шар, бокале. Во время ужина он был очень спокоен, много улыбался, сидел глубоко в своем кресле, ел очень мало и так внимательно смотрел на меня, что я почувствовала, как в глубине души становлюсь безнравственной, и не могла понять, о чем он думает. Люк расплатился.
