Текст книги "Земля несбывшихся надежд"
Автор книги: Рани Маника
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)
– Локоны… – начал было он.
– Они были нелепыми. Мохини делала… – Я замолчал.
– Конечно, – пробормотал он, приглашая меня в дом.
Внутри было тихо, дом, казалось, стал меньше. Не было даже намека на сладкие песни о любви госпожи Рао, доносившиеся когда-то из кухни. Я слышал ее шаги в другой части дома, очень тяжелые и непривычные.
– А где ваши кристаллы, жеоды, череп, картины? – удивляясь, спросил я.
Профессор поднял и опустил беспомощно правую руку.
– Японцы… они украли все. Понадобилось три человека, чтобы унести мои кристаллы.
– Даже каменного краба?
– Даже моего каменного краба… Но посмотри – они не тронули фаллос. Тупые животные, они не знали его ценности.
Рао подошел к наклоненному твердому черному камню и погладил его.
Я о чем-то вспомнил.
– Ваш сын возвратился? – спросил я.
– Нет, – ответил профессор настолько резко, что я понял, что произошло нечто страшное.
– Давай послушаем немного музыку Сиагараджа? – предложил он, быстро отворачиваясь, чтобы я не увидел выражения все еще свежей боли на его вмиг постаревшем лице.
При первых же чистых звуках музыки профессор Рао опустил голову на руки. Тихие слезы упали на его белую дхоти, делая ткань прозрачной, так, что через нее просвечивалась коричневая кожа.
– Папа Рао! – вскрикнул я, обеспокоенный видом его слез.
– Ш-ш, слушай, – прошептал он.
Не было ни мраморного пирога, ни сладкого чая. Я сидел как пригвожденный к своему месту, пока не прозвучала последняя нота раги Бхэрава, а профессор Рао с явным усилием поднял голову и робко улыбнулся мне. Когда я встал, чтобы уйти, он вложил мне в руку свою драгоценную статуэтку в виде фаллоса.
– Нет, – сказал я.
– Скоро я умру, – сказал он. – Никто не будет любить его больше, чем ты.
Грустно нес я черный камень домой. Японцы не захотели взять его, потому что не поняли его красоту. Для них он был ненужной вещью, так же как и я для многих людей. Я пошел к нашему дому и сел на ящик, полный заботливо отполированных ничего нестоящих камней, и думал о дрожащих губах папы Рао. На глаза навернулись слезы. Я держал черный фаллос на ладони правой руки, а левой слегка накрыл гладкий, скругленный конец. Потом я закрыл глаза, и мое сердце искренне прошептало: «Я люблю тебя, кристалл».
Некоторое время я видел только оранжевую ширму моих век со знакомыми зелеными каплями, пока внезапно в углах моих век не появились блики, как от солнечных лучей на воде. Я почувствовал, что мое, до сих пор бившееся ровно, сердце сделало сильный удар и на какое-то мгновение замерло. Внезапно кто-то, кто понял мою сущность, схватил меня и встряхнул. И тут же меня охватило ощущение покоя. Камень успокоил меня, и вскоре я отчетливо понял, что не должен был родиться человеком. Возможно, я был бы счастлив, если бы был камнем, огромным каменным лицом на пике горы или каким-нибудь кристаллом, сияющим в холодном солнечном свете на Эвересте.
Я бы возвышался над миром, непоколебимый и спокойный за свои ценности, год за годом наблюдая бессмысленные движения введенного в заблуждение человечества. На своей гранитной руке я носил бы деревянные часы, проходили бы дни и ночи, но замороженные стрелки на моих часах оставались бы неподвижными. Но я – не сияющий кристалл или скалистая гора, или даже одинокий утес. Я ясно вижу на лице моей матери, что это не моя судьба – быть настолько обожаемым человечеством, чтобы люди бросали свои жизни к моим ногам только ради того, чтобы они могли узнать меня или немного отдохнуть на моей вершине. Я – глупец, с квадратным лицом, вырезанным из неподвижного гранита. Смех и страсти других людей – источник зависти в моем одиноком сердце.
Я пристально смотрю на свои деревянные часы, а люди двигаются вокруг меня с большой скоростью. Люди, которых я люблю, стареют и исчезают навсегда, на их месте, как ростки из земли, появляются новые. Когда вы смотрите на меня, вы видите только человека, попавшего в ловушку низкооплачиваемой работы, – но будьте осторожны, чтобы не пожалеть меня, так как я, подобно земле, буду жить вечно среди бесчисленных появлений и исчезновений человечества. Вот увидите.
СевенесТолько тогда, когда я узнал о тайной любви Раджа – старшего сына заклинателя змей – к моей сестре, я действительно начал понимать, насколько красивой она была. Шел 1944 год, и мне было одиннадцать лет. Вот я быстро бегу по дороге домой. Ветер свистит у меня в ушах и с безумной силой треплет подол моей белой рубашки. Я стремительно проношусь по веранде мимо дремлющего с полуоткрытым ртом отца и врываюсь в кухню. Вот старшая сестра отрывает взгляд от миски с коричневым тестом и улыбается мне. А я не могу оторвать взгляд от ее сияющих глаз. И как же я раньше не замечал, что Мохини такая необыкновенная! Это было для меня открытием. Оказалось, что она не просто моя сестра, которая аккуратно выкладывает карри вокруг такой же аккуратной горки риса на моей тарелке, и не просто покорная служительница культа (культа масляных ванн, который я так ненавижу), и не только опора матери.
Я утопал в ее зеленых прекрасных глазах и чувствовал, как приятное тепло распространяется по моему телу при одной мысли о том, насколько это полностью неожиданное романтическое открытие соответствовало моим планам. Я не переставал благодарить Бога зато, что он одарил мою сестру такой красотой, которая привлекла внимание Раджа, ведь Радж был для меня тем человеком – сколько я себя помню, – которого я не переставал боготворить, стремясь добиться его дружеского расположения.
У других при виде его угрюмого лица и фигуры возникали ассоциации, связанные со странными, необъяснимыми звуками и криками, которые доносились из дома заклинателя змей посреди ночи. Ходили слухи о связи обитателей того дома с темными силами, о том, что они занимаются черной магией. Были даже слухи о призраках и душах, которые возвращаются из царства мертвых с их помощью. Люди боялись его и его отца, но только не я. С того дня, как мне стало известно, что усмехающийся череп в их доме – дело его рук, во мне с каждым днем росло желание знать о нем все больше и больше. В течение многих лет я дружил с его младшим братом, Рамешем, а на самом деле искал дружбы и пристально наблюдал за таким недосягаемым для меня Раджем. Все, что касалось его жизни, было покрыто тайной и очень интересовало меня.
Радж был худощав, в вечно грязной одежде, с волнистыми немытыми волосами цвета бронзы, и от него исходил специфический, ужасно неприятный запах дикого животного. И конечно, я от матери слышал историю о том, как он в детстве жевал битое стекло перед всеми на рынке, после чего и пошли разговоры о его связи с темными силами.
Спрятавшись, я с благоговейным трепетом и страхом наблюдал, как он направляется к ульям на заднем дворе. Я не испытываю особой любви к пчелам и никогда не забуду тот день, когда Ах Кау из соседнего дома бросил камень в один из ульев и весь рой взметнулся вверх темным сердитым облаком, заревев подобно водопаду. Как раз в этот момент японские солдаты с их длинными ружьями ждали во дворе дома, когда Радж принесет им мед (к тому же бесплатно). Несмотря на происшедшее, Радж решительно и без тени страха опускал руку в гудящие ульи и мягко забирал их драгоценный мед. Иногда они жалили его, но он был невозмутим и только небрежно вытаскивал их черные жала из своего раздувающегося лица. В какой-то момент на его лице уже был целый рой, который издалека казался лишь омерзительной желтой бородой.
Я был потрясен.
До того как Радж вошел в мою жизнь, я был бойскаутом днем, вечером воровал фрукты, а иногда по выходным я становился одним из каторжников в кандалах или их защитником. Брат Раджа, Рамеш, Ах Кау и я были членами мальчишеской банды, которая обносила чужие фруктовые сады и организовывала жестокие драки с другими бандами таких же мальчишек. Кажется невероятным, что когда-то мы действительно жестоко дрались, вооруженные велосипедными цепями, палками и камнями. Мы собирались за старым рынком и нападали на «врага», бешено крича, швыряя камни и размахивая цепями от велосипедов. Мы успевали избить друг друга до крови, пока опомнившиеся растрепанные китайские домохозяйки не начинали выбегать из своих домов, проклиная и размахивая своими метлами. Они били нас по голове, а иногда успевали ухватить за ухо тех, кто был слишком поглощен дракой. Однако быть пойманным за ухо было намного хуже, чем получить от кого-то сто ударов цепью от велосипеда. Но самым ужасным были их проклятия, которые они кричали пойманному прямо в ухо: «Дьяволы, черти, маленькие противные дьяволята! Подождите! Вот узнают об этом ваши матери!!» Остальным ничего не оставалось, кроме как бросать в их сторону кровожадные сердитые взгляды и, угрожающе размахивая руками, немедленно бежать с места боя со всех ног. Эти поединки были для нас самым лучшим развлечением, хотя они и случались крайне редко.
В основном мы были довольны тем, что просто смогли украсть на бахче самый большой и самый лучший арбуз. Мы тащили самый крупный темно-зеленый плод в безопасное место и наедались до отвала сочной сладкой красной мякотью. После этого мы вытягивались прямо на земле, разбросав руки и ноги в разные стороны, и стонали, глядя в синее небо. Однажды, когда мы воровали арбузы на поле, полуодетый мужчина выбежал из грязного старого шалаша. Он замахал кулаками и грозно закричал: «Эй вы, жадные свиньи! А ну-ка идите сюда!» Один из мальчиков в ужасе завизжал: он понял, что мы воровали арбузы на бахче его дяди. Его дядя еще долго гнался за нами, ругаясь и проклиная нас по-китайски.
Иногда мы забирались и во фруктовые сады. Мы влезали повыше на деревья и наедались сладких манго и нефелиумов просто до тошноты. Это продолжалось до тех пор, пока один из владельцев сада не купил огромную черную сторожевую собаку. Должен сказать, что собака довольно грозно лаяла, но мы обрушили на нее просто ливень из гнилых фруктов, и бедное животное удрало от нас с поджатым хвостом. С того момента мы больше не лазили по фруктовым садам. Только тогда, когда мы услышали, что кто-то отравил собаку, мы поняли, что кто-то более удачлив в этом деле.
Не реже, чем раз в неделю, мы прятались за большой старой китайской пекарней в центре города, надеясь украсть сладкие булочки с начинкой из тертого кокоса с патокой. Пока водители загружали свои фургоны, развозившие булочки по всем буфетам города, мы успевали украсть кучу этих булочек. Булочки были такие горячие! Но каждый из нас все равно с удовольствием набивал полный рот этой приятной сдобой. Именно во время этих смелых грабежей мы поняли, почему буфет около пекарни продавал самый дешевый рис и курицу во всем Куантане. Вы могли получить вполне приличную порцию всего за двадцать центов. Круглые сутки там было многолюдно. Спрятавшись за мусорными ящиками, мы видели, как привозили больных и мертвых цыплят со всех близлежащих ферм. Бедные птицы с полуоткрытыми глазами, недокормленные, облезлые, пошатываясь, ходили в клетках. Молодой китаец с заячьей губой резал их, затем окунал в большой чан с кипящей водой, ощипывал и бросал в квадратный оловянный контейнер. Время от времени злой повар в грязных черных шортах и белой майке выходил к нему, непрерывно чесался и грубо ругался. Он выкуривал сигарету, затем набирал чисто ощипанных цыплят, держа их за шеи, и возвращался на кухню. А из ресторана слышался громкий смех и выкрики людей, требующих еще риса и цыплят.
А иногда мы просто слонялись в подворотнях, пытаясь подсмотреть за работой какой-нибудь из дешевых, сильно накрашенных проституток. Большинство из них были уродливые и с кислыми лицами. Завлекая клиентов, они стояли яркими стайками, с глазами, выражающими тоску и обреченность, неестественно выпячивая губы, или на обочинах дороги, или на узких глухих улицах, прислонившись к грязным стенам; бесконечно курили и со злостью бросали в нас камни, как только замечали, что мы за ними наблюдаем.
Секс представлял для нас необычайный интерес, и только однажды я стал непосредственным свидетелем самого акта, участником которого был Рамеш и совсем молодая девушка. Был поздний вечер. Ярко-красные губы девушки очень красиво смотрелись на фоне ее черных волос. Мы спрятались за вонючими зелеными мусорными ящиками, забитыми гниющими отходами, и вытаращенными глазами наблюдали за Рамешем и этой девочкой. Со стороны было похоже, что они заключают сделку, и он даже сделал вид, будто уходит, но она улыбнулась, протянула ему белоснежную ручку и застенчиво посмотрела на него. Он вытащил деньги из кармана рубашки и положил в ее протянутую руку. Все началось слишком быстро и развивалось стремительно. Это было даже довольно противно и далеко не так интересно, как я себе представлял. Он приспустил свои брюки и слегка присел, чтобы брюки не спали совсем. Его сильные руки обхватили ее мягкие белые ягодицы. Казалось, ему было все равно, смотрит ли на него в этот момент кто-то или нет; он уперся в ее левое плечо и начал энергично двигаться. При каждом движении она в экстазе кричала: «Ах, ах, ах!» Я видел ее напудренное лицо и то, как она закатывала стеклянные, ничего не выражающие глаза. Никого не волновали ни эти вонючие трущобы, ни эти ужасные заросли зеленых сорняков, которые изо всех сил пытаются расти из любых трещин. Над разрушенными каменными ступенями, стенами с облезшей краской, плотно закрытыми окнами и над покрытыми мхом крышами, на заплате вечернего неба висела ярко-оранжевая мандариновая луна. На лице проститутки не было даже тени удовольствия, даже скуки, вообще никаких эмоций. С красных губ только срывался крик: «Ах, ах, ах!»
Я почувствовал, что во мне проснулся мужчина и шорты становятся мне явно тесными. Как только хрюкающий Ранеш кончил, он с удивительной скоростью натянул свои серые брюки и исчез за углом. Девочка вытащила помятый грязный носовой платок из своей сумочки и быстро себя вытерла. Чувствовалась, что она это делает не в первый раз. Она не носила нижнего белья. Ее кожа была белой, и, как контраст, в низу живота был черный треугольник вьющихся волос. Она расправила свое короткое платье, взбила черные волосы, расправила их по плечам и зашагала прочь, пошатываясь на очень высоких каблуках. Мы вслушивались в стук ее каблуков, пока проститутка шла по пустынной дорожке и пока не исчезла за дверями одного из черных ходов.
Уверен, что первое заочное знакомство с сексом оставило глубокий след в моей душе. И впечатление у меня осталось отнюдь не приятное. Откровенная скука той молодой девушки и ее красные губы все еще всплывают у меня перед глазами подобно миражу в пустыне. Я ползу к нему на четвереньках… А потом обнаруживаю себя не в том месте, не в то время… какой-то гостиничный номер… какая-то проститутка. Я понимаю, что именно эта скука проститутки так влечет и возбуждает меня. И самая лучшая для меня награда – увидеть на ее скучающем лице… эмоции. Это видение преследует меня многие годы. Даже после того как я понял, что души проституток просто пусты, я жил мыслью о том, что той девушке с алыми губами и подобным ей девицам заплатили бы вдвое больше, если бы на их лицах было выражение удовольствия и если бы они не задавали вопрос «Ну скоро уже?». И эта нескончаемая армия коротких юбок и гладких бедер, никогда никого не пропускающая мимо, эти охи, стоны и учащенное дыхание. Да, я потратил впустую мою жизнь – все искал ту девушку из переулка в публичных домах, – но разве это не странно, что после стольких лет я все также ясно представляю ее в своем воображении? Я вижу ее высокие шпильки, застрявшие в гниющих плодах папайи, облако плодовых мушек кружится вокруг, подлетая к ее лодыжкам и чуть согнутым коленям. Она вскрикивает: «Ах, ах, ах!» и закатывает глаза, поднимая лицо к вечернему небу. В моих фантазиях она смотрит прямо в мои глаза и ее стоны – это стоны удивления и удовольствия.
Каждую неделю днем Рамеш и я надевали нашу сиреневую униформу бойскаутов с отличительными шарфами и шли в школу. Там нас учили, что в жизни важно уметь повиноваться, быть любезным, хорошо себя вести, и обучали хорошим манерам. По окончании школы мы получили синие трудовые карточки с гербом школы на лицевой стороне. Затем нас по двое направили в различные богатые районы, находившиеся возле школы. Мы ходили от ворот к воротам, стучали в дверь и со светлыми улыбками говорили: «Госпожа, нет ли у вас работы для нас?». И, как правило, работа была. Мы мыли автомобили, вычищали гаражи, стригли лужайки, ровняли края изгороди из кустарника, вычищали сточные канавы и трубы, собирали мусор в кучи и сжигали. Затем мы давали наши карточки хозяевам, те расписывались в них и платили нам за работу пятьдесят центов или один рингит. Деньги эти мы должны были в конце дня отдать начальнику нашего отряда бойскаутов, но у Рамеша и у меня было по две карты, и, таким образом, мы отдавали один рингит, а один оставляли себе.
В те дни мы могли покупать сигареты поштучно. Владелец магазина смотрел на нас сверху вниз, не обращал на нас внимания и занимался счетами. Но лишь до тех пор, пока у него в руках не оказывались деньги. Поначалу мы тайком прятались в лесу за домом Рамеша, выдували сотни колец дыма во влажный воздух, слушали, как хрустит ветками маленький дикий кабан, пробираясь через заросли кустарника, но со временем совершенно осмелели и стали курить в городе. Поздними вечерами, сидя у дороги около кинотеатра, мы болтали ногами в воде под водосточной трубой, которая проходила через весь город, курили и наблюдали за проходящими мимо девушками. Когда приходил сезон дождей и обложные дожди, казалось, никогда не прекратятся, в протекающих мимо потоках можно было увидеть много странных и интересных вещей. Вот проплывает мимо, покачиваясь, мертвый буйвол, а вот из последних сил борется с мощным потоком воды большая змея, затем разбитое кресло-качалка из ротанга, а вот плывут по-собачьи крысы с совершенно спокойными мордочками, бутылки, экскременты… А однажды я увидел куклу и подарил ее Лалите. Кукла была около фута высотой, у нее были желтые вьющиеся волосы, синие глаза и маленький пластмассовый бледно-розовый ротик. Какой-то избалованный европейский ребенок, должно быть, бросил ее в воду, проявляя свой дурной характер. Шли декабрьские дожди, и когда я увидел ее, проплывающую мимо с широко открытыми глазами, я выхватил куклу из воды и принес домой. Когда Лалита увидела мою находку, ее глаза засияли, и она недоверчиво протянула руки к кукле.
Должен заметить, что курение возле водосточной трубы было куда более опасным, чем в лесу. У матери были доносчики повсюду. Любая женщина в сари могла быть ее глазами и передать все события с моим участием, причем изрядно их приукрасив не в мою пользу. Я видел последствия одной из шальных выходок Джейана. Бедный ребенок! К тому времени, как он добрался домой, мать уже кипела от злости. Я еще никогда не видел его в гаком ужасном состоянии. Случалось это крайне редко, учитывая то, как часто он проявлял свою смелость, но бедного мальчишку всегда ловили на горячем.
Иногда мы притворялись больными и пропускали школу, чтобы сходить в кино. Однажды, стоя в очереди за билетами на новый приключенческий фильм, мы с удивлением заметили, что директор нашей школы прячется за колонной и подозрительно озирается вокруг. Он был человеком настолько брезгливым, что, казалось, его порой стошнит от собственного запаха пота. Мы могли бы сбежать, но готовы были сделать что угодно, лишь бы увидеть светло-зеленый билет на дневной сеанс в его потных пальцах. В конце концов директор был в таком же положении, что и мы, поэтому и не мог нас там отругать. Он неловко чувствовал себя в сильно накрахмаленной белой рубашке и старомодных черных брюках и очень смущался прямых взглядов окружающих. И вот настал ужасный и в то же время забавный момент, когда наши взгляды встретились. Он замер на мгновение, и от нервного напряжения кончики его усов начали быстро дергаться. Сжимая свой билет в руке, он резко удалился в темный зал. Еще долго я ждал, что он все расскажет матери, но, очевидно, он предпочел ничего не рассказывать о случившимся, чтобы не скомпрометировать самого себя.
А иногда нас охватывала такая скука, казалось, ничто не происходит в нашем городке. Было даже невыносимо скучно смотреть, как голые мужчины охотятся на аллигаторов и черепах в реке на другом конце города. Тогда мы брали рогатки и шли охотиться на ящериц. Самым метким среди нас был Измаил, самый младший сын Мины. Ему нравилось убивать бледных серых ящериц, о которых ходили легенды. Он, как хороший мусульманин, старался убить столько, сколько ему позволяло его умение. Это была именно та ящерица, которая указала тайное место пророка Наби Мухаммеда его врагам; она порвала паутину, которую сплел преданный паук, скрывая следы пророка, прячущегося в пещере. По завершении очередной серии убийств, когда Измаил останавливался, чтобы выкурить сигарету, вокруг него образовывалась совершенно нелепая куча не менее чем из 15 ящериц. Растянувшись в тени дерева и глядя на лоскутки синего неба через листья, я тайно завидовал тому, что у Измаила такая груда ящериц, и мои мысли были только о том, как улучшить мои результаты. Мне никогда не приходило в голову, что за тысячи миль от нас в это же время нацистские солдаты были поглощены мыслями об улучшении ужасающих результатов своих деяний: гор мертвых евреев, голодных и голых евреев, невыносимо худых и изможденных. Лежа в тени в те душные дни мы думали, что война очень далеко, и когда она пришла к нам, это было настолько внезапно, что не было никакой возможности подготовиться к ней.
Японцы высадились в Пинанге 7 декабря 1941 года.
После просмотра фильма о «сделанных в Японии» мягко падающих бомбах и шуточек о кривоногих солдатах, которые, по нашему мнению, были слишком косоглазые, чтобы точно стрелять, мы были шокированы их внезапным вторжением в нашу жизнь и их контролем над нами. Кто были эти желтые карлики, которые заставили могущественных британцев спасаться бегством ночью? Теперь они в Каунтане. В отличие от глубокого скрипучего голоса, великолепной униформы и полированных ботинок белого мужчины, первый японский солдат, которого я увидел, был некрасив, с лицом крестьянина, желтым оттенком кожи и одет в одежду явно не своего размера. На нем была дешевая, остроконечная матерчатая кепка, края которой свисали до шеи, к его поясу была прикреплена фляга и сосуд из олова для риса, рыбы, соли и бобов сои. Он был обут в парусиновые башмаки с резиновой подошвой со специальным отделением для большого пальца, и в башмаки были заправлены брюки. Вот так выглядел завоеватель, готовый к ужасам грязных тропиков. В дни нашей глупой романтичной молодости мы представляли его особенную черту в виде винтовки и длинного штыка.
– Но они такие же, как мы! – удивленно крикнул я Ах Кау, когда мы в первый раз увидели группу солдат в городе. Рамеш кивнул в знак согласия, но Ах Кау с ненавистью смотрел на солдат. Конечно, он чувствовал ненависть к ним, поскольку они разлучили его с семьей. Мы наблюдали, как солдаты маршировали по дороге, пока не исчезли из вида. Мужчины в плохой форме, которые грубо разговаривали и бесстыдно расстегивали брюки, чтобы помочиться в общественных местах. Как могли эти люди победить британцев? Людей, которые жили в современных зданиях со служащими и водителями, людей, которые ели только отборные продукты. А их детей, образование которых, естественно, намного превосходит уровень образования в местной образовательной системе, необходимо отправить назад на родину после того, как они приобрели темно-коричневый загар под нашим солнцем. Сколько раз я прятался среди листвы на их задних дворах, тайно слушая привилегированный смех их детей и речь, имеющую специфический акцент с оттенком превосходства.
«Ка к тебя зовут?» – спрашивали они с любопытством, а я засматривался на их темные ресницы и глаза цвета неба. Не было совершенно никакого сомнения, что они были детьми самых больших людей в мире, которых только знала самая большая империя в мире. Для колонизированного населения это была честь – служить такой расе, и невозможно было даже вообразить их побежденными азиатами. Нет ничего лучше, чем преподнести Сингапур их императору как подарок на день рождения 15 февраля 1942 года. А Малайя была средоточием природных богатств на пути японцев.
Война, казалось, закончилась раньше, чем началась, но это было только начало ежедневных тяжелых работ, страдания, отвратительной жестокости японской оккупации, которая продолжалась в течение следующих трех с половиной лет.
Мы возвратились из Серембана в наш разграбленный пустой дом, где только и остались большая железная кровать моих родителей и тяжелая скамья на кухне. Все остальное унесли мародеры. Не было даже циновки, на которой мы спали. Я не могу забыть, как ввосьмером мы ютились ночью на неудобной большой кровати, а просыпаясь на рассвете, бежали в темноте на рынок с Лакшмнаном и матерью, сжимая пустые мешки в руках.
Рынок был неузнаваем. Ничто не говорило о том, что здесь побывала война – так вокруг все пестрело от разнообразия товаров, будто это был воскресный рынок. Местные жители, которые обычно оживленно толпились возле торговцев щенками, котами и домашней птицей, толкались, чтобы схватить банки с джемом, мармеладом и рассолом. Старая китаянка боролась за банки сардин, мясных завтраков и консервированного картофеля и спорила по поводу консервированной свеклы, мешков сахара, консервированных яблок и груш, фруктовых соков в бумажных упаковках, медикаментов и одежды, украденной из оставленных британских домов и складов. Мы заполнили наши мешки. Там же, где мы спрятали наш имбирь, чтобы сохранить его свежим, мы углубили яму и спрятали наш новый запас.
Это было до того, как первая волна солдат прибыла сюда в открытых грузовиках. Первое, что они сделали, – отдали распоряжение о том, что любая кража будет караться отсечением головы. Это было очень резкое решение, но подействовало оно эффективно. Головы на шестах были необычайно эффективным и ужасным средством устрашения людей. С новыми порядками возникли и новые проблемы. Как спрятать вещи, которые явно нам не принадлежат и уже хранились в тайниках на крыше? День и ночь в течение нескольких дней горели огромные костры, в которых местные жители сжигали чужие вещи. Мародеры больших европейских домов сгружали в большие кучи холодильники, электрические фены, тостеры, лакированные фортепьяно и целые наборы большой мебели перед своими домами, в которых не было даже электричества, и поджигали все это. Мы смотрели, как горели стулья, буфеты, столы, персидские ковры и кровати. Яркие высокие оранжевые языки пламени поднимались все выше и выше, разбрасывая тысячи искр. Для матери это была неприятность, оказавшаяся благодеянием. Она и Лакшмнан ходили в районы, где жила прислуга из европейских домов, и выбирали мебель из еще не зажженных костров.
Все решительно переменилось с приходом японских оккупантов. Накануне вечером девочки внезапно превратились в мальчиков, а девочки старшего возраста просто бесследно исчезли. Отец потерял работу, у Измаила не стало отца. Брат Ах Кау, который входил в Малайскую Коммунистическую партию, ушел с корцами, как их называли, чтобы жить в каком-то лагере под названием Плантация Шесть около Сунгаи Лембинг, где их основные силы устраивали небольшие засады японским патрулям.
Японцы не тратили времени впустую, а стали насаждать свою культуру, заставляя местное население соблюдать свои традиции, этику и совершенно чуждый нам стиль жизни. Заставляя нас стоять смирно и петь их государственный гимн каждый день перед утренней зарядкой или принуждая детей изучать японский язык, будто они могли вселить в нас любовь к их уродливому флагу (который мы прозвали грязной гигиенической женской прокладкой) или к их императору. Совершенно удивительным для нас было, как же они не понимают, что мы низко склоняемся при виде японской формы на улице не с уважением, а от страха получить удар по лицу. Каждый день по дороге в школу мы проходили мимо сторожевого охранника, который внимательно следил за нами. На его никогда не улыбающемся лице всегда была высокомерная гримаса. Ничто не доставляло им такого удовольствия, как наказать того, кто недостаточно хорошо кланялся перед символом императора. Да здравствует император! По улицам ездили автобусы с солдатами, которые стояли на крыше и разбрасывали пропагандистские листовки.
Скрываясь позади мусорных ящиков, мы больше не слышали праздную болтовню проституток, а только пугающий глухой стук ног задыхающихся людей, скрывающихся от погони средь бела дня в самых ужасных трущобах города.
Несколько раз, будучи в школе, мы слышали гул низко пролетающих самолетов. Включались сирены, мы бросались на пол и лежали так до тех пор, пока сирены не отключались и снова не загорался свет. Однажды я увидел, как корову разорвало бомбой. Я помню ее стеклянные вытаращенные глаза и огромный кусок мяса, оторванный от ее тела. Мы зажали пальцами носы и очень близко подошли к ней. Огромная рваная рана полностью открывала ее внутренности. Над нами загудел самолет, Измаила вырвало прямо возле коровы, а мы все замерли при виде всего этого.
Есть события, которые остаются в потайных уголках памяти навсегда. Одним из таких моментов был разговор с Раджем. Он в первый раз заговорил со мной. Однажды в ярком солнечном свете черная тень упала на меня. Я поднял голову: Радж смотрел на меня, неуклюже сидевшего на земле и рассматривающего содранные колени и кровоточащие ладони. Он загораживал солнце и напоминал какого-то воина высшей расы. С его больших прямых пальцев капала желтая жидкость. Он стал на колени возле меня, смазал этой волшебной жидкостью мои сбитые колени и руки, и ноющая боль исчезла. Он помог мне встать.
– Ты живешь в доме номер три, так ведь?
Я никогда не слышал, чтобы Радж говорил с кем-то. Его голос был низким, но мягким. Я кивнул смущенно, не в состоянии что-либо сказать. Это был тот парень, который бесстрашно плавал в реке на другой стороне города, где водились кровожадные аллигаторы с огромными пастями, сверкающими зубами цвета слоновой кости. Во время сезона засухи, когда река становилась коричневой и грязь засыхала на его коже, засохший узор из грязи на коже Раджа, когда он шел домой, напоминал кожу змеи.
Он медленно улыбнулся. Я не переставал думать, что он был дик, дик подобно черным кобрам, которых он приручал и заставлял танцевать. Если бы вы посмотрели ему в глаза, они бы показались вам всего лишь холодными зеркалами, но если бы вы смогли заглянуть в них поглубже, то заметили бы, что там горят древние костры. Я думал, что заглянул в них достаточно глубоко. Мне показалось, что я увидел в них все, что только можно было увидеть. И сейчас сожалею, что не вглядывался в них пристальнее. То, что другие толковали как мощную разрушительную силу, подобную огромному всепожирающему костру, мне показалось маленьким теплым дружественным огоньком. Подобно тому, как река хочет стать водопадом, я хотел стать частью его опасного мира. Захватывающего мира, где была волшебная иллюзия, созданная черными змеями в траве. Радж был черным магом и именно тем человеком, которому я стремился подражать.
