Текст книги "Земля несбывшихся надежд"

Автор книги: Рани Маника

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

К моменту, когда она сошла на берег, семя в ее животе уже превратилось в моего старшего брата. Даже сейчас, закрывая глаза, я иногда слышу мамин плач, доносящийся сквозь тонкую стену, отделявшую их спальню от гостиной, где мы, дети, спали на полу на матах. С места в коридоре, где стою я, мне слышно, как она тихо просит в темноте еще несколько рингитов, чтобы купить нам что-нибудь поесть. Когда я слышала, как она вот так плачет, я всегда думала, какой была бы жизнь, если бы я родилась у мамы и ее богатого, ожидающего на Цейлоне жениха. Но потом понимала, что очень люблю отца.

Я любила его даже тогда, когда он забирал мамины украшения, срывая их у нее прямо с шеи, а в нашем доме совсем не было еды и мы все умирали от голода. Любила его и тогда, когда он летел из дома на скачки, сжимая в своих больших темных руках зарплату за неделю. Я не переставала любить его и тогда, когда продавец в бакалейной лавке унижал меня, грубо выкрикивая, что я могу не ждать даже буханки хлеба до тех пор, пока мой отец не оплатит все счета. О Господи, я любила его даже тогда, когда он послал трех моих братьев на птицеферму к своей беспощадной сестре, где эти бедняги каждый день вычищали ряды курятников, а дядя лупил их длинной палкой.

Думая о папе, я всегда вспоминаю его в маленьком продуктовом магазине, который вроде бы достался ему в наследство во времена японского режима, – это одноэтажная деревянная постройка со стенами из темно-коричневых досок; но все это было нашим. Магазинчик выходил на улицу, а мы жили в задней части, за узорчатой занавеской. В магазине был рис, сахар и немного консервов со времен оккупации. Я часто смотрела, как папа взвешивает что-то на своих старых весах, используя кусочки металла разного веса.

Сейчас катаракта сделала его слепым, но в воспоминаниях я все еще вижу его сидящим за своим узким столом, а вокруг – раскрытые мешки с зерном, бобами, стручковым перцем, чесноком, сахаром, мукой и многим другим. Заходя в магазин, первым вы слышали запах сухого перца чили, затем еле уловимый запах тмина и шамбалы, и только потом – немного затхлый запах самой мешковины. Проход был маняще заставлен большими кувшинами с разным печеньем, накрытыми красными пластиковыми крышками.

Я любила тот магазинчик. Он принадлежал отцу, но когда закрывался, становился только моим. Когда передняя деревянная дверь запиралась, я часами играла с весами и копалась в бумагах отца. Я вслух читала книгу заказов, страницы которой были продавлены его крупным, неаккуратным почерком, цифрами и большими синими галочками рядом. Я открывала ящик кассы и играла с деньгами, что там были, воображая, будто я что-то продаю и даю сдачу, и перед тем как уйти из магазина, я всегда бросала в карман несколько монеток. Мне так нравилось слушать, как они позвякивают у меня в кармане, а папа, казалось, никогда не замечал их нехватки в кассе.

Думаю, те дни были самыми счастливыми в моей жизни.

Кроме того, там был парень, который доставлял товар для нашего магазина. Он говорил мне, что я красива, а однажды попытался погладить меня по щеке, когда мы стояли в задней части магазина, но я только пренебрежительно засмеялась и сказала, что я никогда не вышла бы за мужчину с такими грязными руками. Тогда мне было всего двенадцать, но у меня была мечта. Я хотела богатого мужчину, такого, как тот, которого обещали моей маме. Когда-нибудь у меня должны были быть слуги и все прекрасные вещи, красивая одежда и магазин Робинсонов. Я хотела проводить каникулы в Англии и Америке. Когда люди будут встречать меня, они будут почтительны и внимательны к своим словам. Они не посмели бы говорить со мной так, как говорили с мамой. Однажды я стала бы богатой. В один прекрасный день…

После того как японцы ушли, отец проиграл на скачках наш магазин, и мы переехали в Кланг. Наступили действительно суровые времена, когда отец неделями не появлялся дома. Целыми днями мы голодали. Мои братья воровали еду в магазинах по всему городу, но продавцы этих магазинов узнавали их и приходили к нам в дом, чтобы побить их. Бедной мамочке приходилось выбегать из передней двери и падать им в ноги с просьбами и мольбами. Еще в то время какие-то странные люди просто врывались в наш дом в надежде найти что-нибудь ценное, что можно было бы забрать. Они уходили с пустыми руками, с отвращением сплевывая на наш пол. Каким-то образом нам всем удалось выжить.

Настал день, когда я сдала выпускные экзамены и стала высококвалифицированным преподавателем, но я решила, что не хочу работать. Зачем мне это? Подошло время выходить замуж за богатого мужчину моей мечты. Я не хотела работать, самой растить детей, а только раздавать указания прислуге. Но, благодаря моему драгоценному мужу, у меня нет прислуги, которой бы я управляла.

В первые дни, когда я переехала жить в дом этой женщины-паучихи, я была очень мила и вежлива с ней, помогала нарезать овощи и иногда даже подметала, но я видела, что она была недовольна мною. Каждый раз, когда она смотрела на меня, я видела неодобрение в ее злых глазах. Что бы я ни делала – все было не так. Она так осуждающе смотрела на меня, будто я в ее доме что-то украла.

Это было задолго до того, как я осознала, что украла у нее самое дорогое. Я украла у нее сына. Какое-то время спустя этот следящий взгляд стал беспокоить меня. Зависть и злость ощущались, как только она открывала рот. Когда я вынашивала первого ребенка, Нэша, кто-то сказал мне, что если я буду есть цветки шафрана, привезенного специально из Индии, много апельсинов и лепестки гибискуса, ребенок родится белокурым. Поэтому я втайне купила все это и ела в нашей комнате, за запертой дверью, чтобы укрыться от злобного взгляда свекрови. Прожив три месяца в этом неблагополучном доме, я стала часто болеть, и мне приходилось сидеть на веранде, подальше от ее завистливых глаз. Я думаю, она, должно быть, видела апельсиновую кожуру и бутоны цветов в мусорной корзине и выпустила на волю свою злость, потому что Нэш родился темненьким. Когда я была беременна своими двумя дочерьми, я ела в точности то же самое, и вот – и Димпл, и Белла светленькие. Вот сколько злобы в ее глазах.

Я всегда была осторожна с родственниками мужа. Они занимаются чем-то странным. Посмотрите, как сильна их магия, направленная на моего брата. После всех этих лет и даже после того, как он стал зарабатывать большие деньги и девушки просто падали к его ногам, он был все еще глубоко предан своей совершенно заурядной жене. И к тому же, все они как-то зловеще связаны с этой мертвой девочкой, Мохини. Почему-то я не могу даже заговорить о ней в присутствии Лакшмнана. Он выходит из комнаты, как только я упоминаю ее имя. Однажды он с такой злостью набросился на меня в самом разгаре ссоры, когда я упомянула о ней, что я подумала – он хочет меня убить. Его руки обхватили мою шею, и я чувствовала, как они сжимаются все сильнее. Когда я уже посинела и почти задохнулась, муж резко оттолкнул меня. Лакшмнан выглядел больным, опустив безжизненно руки. То, что умершая девочка все еще влияет на жизнь каждого в этой семье, – определенно нездоровый знак. Когда моему мужу впервые показал и его дочь, он стал белым как мел.

– Мохини, – прошептал он, глядя безумными глазами.

– Нет, она Димпл, – сказала я, поскольку решила назвать свою старшую дочь в честь знаменитой звезды индийского кино.

Я не вижу в ней ни малейшего сходства с семьей моего мужа. Кроме того, Димпл невероятно похожа на мою маму. У нее такое же телосложение. Прекрасные скулы на сердцевидном лице. Паучиха пришла посмотреть на Димпл и захотела назвать ее Ниша. Это значит молодой месяц или что-то вроде того. Она сказала, что дать ребенку бессмысленное имя – значит и жизнь ребенка сделать бессмысленной, но я не верю в подобного рода старомодную ерунду. Я хотела дать ей красивое и современное имя, потому и остановилась на Димпл. Ну, правда ведь, имя Димпл намного лучше, чем Ниша? Когда я привезла Димпл домой, к нам в гости приехал этот странный родственник Севенес. Он подошел к колыбели, чтобы взглянуть на Димпл, и побелел. Прямо на моих глазах он стал мертвенно-бледным, его лицо перекосил ось от ужаса.

– О нет, неужели и ты тоже! – воскликнул он.

– Что? Что?! – закричала я, подбегая к колыбели и подумав, что ребенок перестал дышать или случилось что-то ужасное, но Димпл крепко спала в бело-розовой люльке. Ее крошечная грудка понемногу спокойно поднималась и опускалась, мягкий розовый язычок виднелся в полуоткрытом ротике. Я коснулась ее лица: оно было нежным и теплым. Я подняла на Севенеса глаза, рассерженная безосновательной паникой, но его лицо уже приобрело прежнее выражение.

– В чем дело? Почему ты так сказал? – спросила я раздраженно.

Он странно улыбнулся.

– Просто у меня почему-то мурашки по коже побежали.

Мне хотелось дать ему пощечину, но я продолжала расспрашивать его. Он только смеялся и какое-то время делал вид, что сказал это совсем о другом. Я ему и так никогда не нравилась, а сейчас и разговаривать со мной ему было тяжело. Он встал и неожиданно ушел, как будто даже минутное пребывание в моем доме было для него невыносимым испытанием. Иногда мне казалось, что он не от мира сего. Я его не понимала.

Севенес – не единственный крепкий орешек для меня. Мне вообще тяжело понять людей. Почему в ответ на свою доброту я всегда получаю зависть и злость? Даже моей собственной семье выгодно было забыть обо всем хорошем, что я для них сделала. Иногда, когда родители ссорились, моя мама очень печалилась. Она шла в спальню, закрывала окна и лежала в постели целыми днями, ничего не делая. Когда я пробиралась туда, ее лицо не выражало ничего. Глаза безучастно смотрели в одну точку. В таких ситуациях я колебалась между невероятной паникой, что она может так никогда и не выйти из этого состояния, и переполняющим меня желанием ударить ее как можно сильнее, просто чтобы посмотреть, смогу ли я добиться от нее хоть какой-то реакции. В те мрачные дни именно я распоряжалась деньгами, которые сама и зарабатывала, обучая миссис Муту, живущую по соседству, читать и писать по-малайски, чтобы купить еды для семьи. Это именно я покупала хлеб и делила его между своими братьями. Все остальные просто тихо подкрадывались, торопливо ели и так же тихо исчезали, чтобы только не иметь дела с мамой, находящейся словно в коматозном состоянии. Теперь они отказываются признать, что должны помочь мне.

Я тратила на них последний цент, хотя понимала, что и сама всего лишь ребенок, и теперь они уже богаты и живут в своих больших особняках, но так же отворачиваются от меня.

– По одежке протягивай ножки, – злорадствуют они, будто только одно это сможет разогнать волчью стаю у моей двери. – Есть люди, которые живут еще хуже, – кричат они насмешливо, затем неодобрительно морщат свои лица и самодовольно спрашивают: —А что с деньгами, которые я давал тебе в прошлый раз?

Как будто подачки в две или пять тысяч может хватить на всю жизнь. Они хотят, чтобы я жила, как паучиха, но я не буду. Почему я должна жить, как скряга, считая каждый грош, когда у меня есть такие богатые родственники?

В самом начале, когда мы переехали в новый дом, мы с Лакшмнаном с трудом оплачивали счета, но у меня был капитал, и, кроме того, я стала свахой. Находила невест некоторым женихам. Это я нашла невесту Джейану, потратив свои собственные деньги на поездку в Серембан в поисках девушки для него. Да, я получила вознаграждение, но оно едва покрыло мои расходы. Какой цветочек я ему нашла! Ну хорошо, в ней не было ни одного качества, достойного внимания, но для такого мужчины, как он, она была просто бесценным подарком. После свадьбы я пригласила их приехать и пожить с нами в нашем доме, и они пробыли у нас три месяца, спали и ели, словно были у себя дома. Я даже ходила к китайским врачевателям синсе купить Джейану немного лечебного корня для повышения потенции. Он был неопытным мужчиной. Поверьте мне, только благодаря моим стараниям у них сейчас есть две дочери. И что я получила взамен?

Эта проститутка стала строить глазки моему мужу. Я спасла ее от опасности остаться в старых девах, привела ее в свой собственный дом, чтобы ей не пришлось жить в длинной тени паучихи, – и чем она отплатила за мою доброту? Тем, что попыталась увести моего мужа! Она была неблагодарна, но очень умна. Эта интриганка и потаскушка слонялась по кухне, разодетая с ног до головы в лучшее, что у нее есть, будто она была образцом домашней хозяйки. Каждый раз, когда она настаивала на том, что готовить будет она, я молча терпела безвкусные куски мяса, плавающие в водянистом карри. Потом однажды я увидела, как мой муж отбивает на столе для нее мясо. Она посмела просить моего мужа купить ей мяса и даже отбить его. Я сама хожу за покупками, но эта кокетка хитро заворожила моего мужчину. Я тут же увидела опасность, зная, как рассуждает женщина. Женщины куда более вероломны, чем мужчины. Что есть мужчина? Всего лишь ни о чем не подозревающее продолжение плоти, висящей у него между ног? Нет, настоящий хищник – это женщина.

Сердце женщины будто рот, полный длинных зубов. Каждый заканчивается острым кончиком, и все это мудро замаскировано красиво накрашенным личиком, мягким блеском, легкомысленно скрещенными ножками, легким, как шелк, дыханием, белым запястьем или открытым, идеально гладким затылком. Один за другим охотница вонзает свои зубы в неподготовленную жертву, и чем сильнее мужчина сопротивляется, тем более крепкой становится ее хватка до тех пор, пока она быстро не заколет его и не парализует до полного повиновения. Мой муж был очень красив, и она хотела, чтобы он достался ей. Он не знал об этих зубах, но только не я. Однажды вечером она украла мой лучший рецепт и попыталась выдать его за свой собственный прямо у меня на глазах. Какая наглость!

Это переполнило чашу моего терпения.

Эта глупая женщина мечтала о моем муже на белом коне, не зная, что в нем не было ничего героического. В этом мужчине нет и грамма нежности. Он будто самец льва, слишком эгоистичный и слишком величественный, чтоб быть способным любить. Такую мышку, какой была она, он мог бы прожевать и выплюнуть за несколько минут, так и не удовлетворившись. Она видела наши дикие ссоры и была убеждена, что мы с мужем враги.

– Нет, – сказала я ей в лицо. – Мы, я и мой мужчина, словно две половинки одних садовых ножниц, соединенные посередине, всегда кусаем друг друга и разрезаем пополам любого, кто станет между нами. Ты видишь, где стоишь в данный момент? – спросила я ее. – Между нами! Он у меня в крови, а я – у него. Иногда он так злит меня, что мне хочется налить кипящего масла в его пупок, пока он спит, или бросить его на съедение крокодилам, чтобы они переварили все, – кости, волосы, рога, копыта, кожу и его очки. Но в другой раз я ревную его даже к воздуху, которым он дышит. Почему-то я безумно ревную его даже к женщинам, на которых он смотрит по телевизору.

Нет, она не знала о моей страсти и представить этого не могла. Она стояла потрясенная и широко открывала рот, словно рыба, выброшенная из воды. Моя любовь, как пожирающее насекомых растение, которое живет плотью таких насекомых, как она. Даже когда я лечу к нему в безумном гневе, целясь в его глаза, или когда настраиваю против него его собственного сына Нэша, я все равно невероятно люблю его и никогда не отпущу. Он мой. Но все-таки моя любовь – это такая тайна, что даже мой муж, предмет моей неконтролируемой страсти, не знает об этом. Да, я очень быстро узнала, что моя любовь – это кнут, которым он может ударить меня, так что он продолжает жить в твердой уверенности в том, что я его ненавижу. Даже сам его вид.

– Убирайтесь из моего дома! – кричала я им до хрипа. Им обоим. Даже вид Джейана и его жалких ищущих любви глаз стал раздражать меня. Он вертелся вокруг этой сучки-интриганки, преданный, как безмозглый пес. Иногда мне кажется, что он даже пыхтел, как пес. Я дала им двадцать четыре часа, чтобы найти новое жилье. К счастью, им потребовалось и того меньше.

Как только я избавилась от этих двух пиявок, начались хорошие перемены. Лакшмнану удалось заключить сделку с каким-то китайским бизнесменом. Обычно они с легкостью надували мужа. Они использовали его, пока нужно было много бегать, а потом, когда подходил момент подписания документов, не считались с ним, деля доход только между собой. Он приходил домой, горько жалуясь, что единственное, в чем можно быть уверенным в китайце, – это его волосы. Я всегда выслушивала его обиды, залечивала его раны, но всегда снова отсылала его обратно. «Ты лев, король джунглей, вот и рычи, как лев», – говорила я. И наконец, после стольких неудач, он заключил свою первую сделку. Он заработал шесть тысяч рингитов. Он вручил мне шесть тысяч рингитов.

Вы не можете себе представить, чем кажется эта сумма после того, как всю жизнь работал за центы. Шесть тысяч были колоссальной суммой по тем временам. Зарплата учителя составляла около четырехсот рингитов в месяц, и вам станет понятно, какое это было состояние. Но я была не такой жадной, как моя свекровь-паучиха, и категорически отказалась копить их, как она. Так что я устроила Нэшу самую восхитительную вечеринку в честь дня его рождения, которая только может быть. О, это было незабываемо. Куантан еще не видел ничего подобного. Для начала я купила себе совершенно потрясающий черный с красным наряд с высоким воротником и открытыми рукавами. Потом раскошелилась на пару изумительных красных туфелек к этому наряду. Затем выбросила две тысячи рингитов на самое очаровательное ожерелье, о каком я только мечтала. Усыпанное настоящими бриллиантами и рубинами размером с ноготь, оно было действительно необыкновенным.

Потом была подготовка к празднику.

Холодильник, заказанный мной из Куала Лумпур, был доставлен, и тогда наконец-то настал день праздника. Я надела свои новые красные туфли, и мне с трудом верилось, что в зеркале я вижу себя. Парикмахеры славно потрудились. Это были самые дорогие парикмахеры в Куантане, но они точно были профессионалами в своем деле. Около пяти стали прибывать гости. Малыши были одеты в оборки, ленточки и миниатюрные галстуки.

В саду, как обычно, был торт, желе и лимонад, но настоящая вечеринка началась позже, намного позже, когда все дети разошлись и остались только светские люди, женщины с затянутыми талиями и широкими бедрами и мужчины с темными прищуренными глазами. Я наняла людей, которые занимались готовкой, и небольшой оркестр. Потом был фейерверк и превосходное шампанское. Мы сняли туфли и танцевали босиком на траве. Это было совершенно замечательно. Все были пьяны. Когда мы проснулись утром, то увидели, что некоторые спали на ступеньках у нашей входной двери. Я даже нашла в холодильнике чьи-то женские трусики. Люди по сей день вспоминают это. Но после той вечеринки дела снова ухудшились. Лакшмнан проиграл оставшиеся две тысячи, и мы снова остались без денег. Все, кто пришел на вечеринку и щедро слал открытки с благодарностью, теперь отказывались помочь. Одни даже не вышли из дома, когда я к ним пришла. Белле исполнилось пять, денег не было даже на пирог.

Чтобы купить детям еды, я заложила свое новое ожерелье, которое стоило две тысячи, за какие-то жалкие триста девятнадцать рингитов. Я помню, как загорелись глаза китайца за стальной решеткой, когда я подтолкнула к нему через заграждение свое ожерелье, как он сделал вид, что снисходительно рассматривает камни через треснувшее увеличительное стекло. Прошло полгода, но у меня так и не было денег, чтобы выкупить свое ожерелье. Лакшмнан отнес ломбардную расписку паучихе, чтоб узнать, хочет ли она выкупить его и хранить у себя до тех пор, пока мы сможем позволить себе выкупить его у нее, но это злобное существо сказало, что не хочет иметь ничего общего с нашими расточительными привычками, и мое ожерелье, таким образом, ушло китайцу с дьявольским блеском в глазах. Мы с Лакшмнаном стали не на шутку скандалить. Как мы ссорились! Мы могли дойти до драки из-за того, как были утром приготовлены яйца. Очень скоро мы узнали, какими бывают звуки, раздающиеся, когда один человек бьет другого. Я перестала готовить. Чаще всего это были просто бутерброды для меня и детей, и мне кажется, я слышала, как муж готовил для себя какую-то чечевицу с карри и несколько лепешек чапатти, когда возвращался вечером. Он ел один, внизу. К тому моменту, как он поднимался наверх, я была уже в постели. Чтобы досадить мне, он обычно приводил в качестве образцового примера свою мать, говоря, что та ни разу за всю свою жизнь не съела ни одного бутерброда. У меня оставалось все меньше и меньше денег. Еда стоила очень дорого, и не было уже никого, кто мог бы мне одолжить.

Когда Нэшу исполнилось девять лет, его отец неожиданно совершил еще одну сделку и пришел домой с девятью тысячами рингитов. Тем вечером мы снова стали разговаривать. И именно тогда я и сказала:

– Значит так. Настало для нас время переезжать в большой город. Надо попытать счастья в Куала Лумпуре.

Мне так надоело жить в этом маленьком городке в тихой заводи, где все обо всех все знали. Так или иначе, а у меня не осталось в Куантане друзей. Даже соседи были неприветливы со мной. Я была счастлива переехать. Единственный человек, которого я могла терпеть, был мой свекор. Он всегда был добр ко мне. Когда я действительно была в отчаянии, я могла прийти к нему на работу, зная, что он всегда бросит мне в карман несколько рингитов на еду для детей. Когда все наши вещи были погружены в машину, я оглянулась, чтоб еще раз взглянуть на наш дом. Боже, подумала я, как же я его ненавижу!