Текст книги "Рифтеры (Сборник)"
Автор книги: Питер Уоттс
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 82 страниц)
«Биб» зияет темной ямой под ногами. Там что‑то шуршит; он замечает намеки на движение, чернота перемещается во тьме. Неожиданно что‑то сверкает; два пятна слоновой кости играют отраженным светом, почти затерявшиеся на беспросветном фоне. Они парят там мгновение, потом начинают подниматься. Вокруг них возникает бледное лицо.
Она поднимается в челнок, с нее каплями стекает вода, и тьма словно следует за ней, тянется до угла в пассажирском отсеке и зависает там покрывалом. Женщина ничего не говорит.
Джоэл смотрит в яму, потом на пассажирку:
– Кто‑нибудь еще будет или…
Она качает головой так слабо, что он едва это замечает.
– Там был… в смысле, там был еще один… – Именно эта женщина висела перед его иллюминатором пару минут назад. Бирка на плече гласит: КЛАРК. Но второй, тот, который рванул во тьму, как беженец не с той стороны забора, – он все еще поблизости, если верить сонару. Прижался ко дну, в тридцати метрах от освещенной зоны. Просто сидит там.
– Больше никто не придет, – голос ее тихий и мертвый.
– Никто?
Только двое из команды в шесть человек? Он выворачивает ручки дисплея: дальше тоже никого нет, если только они не прячутся за скалами или еще где‑то.
Он оглядывается назад, в горло «Биб».
«Или они все прячутся там, как тролли, ждут в темноте…»
Джоэл неожиданно захлопывает люк и накрепко его задраивает.
– Кларк, правильно? Что тут вообще происходит?
Она моргает.
– Ты думаешь, я знаю? – Женщина кажется почти удивленной. – Я считала, ты мне все расскажешь.
– Я знаю только то, что Энергосеть заплатит мне кучу денег за ночную смену в срочном порядке. – Джоэл взбирается вперед, падает в кресло пилота. Проверяет сонар. Этот странный хрен все еще там.
– Я не думаю, что по плану должен кого‑то здесь оставить.
– А ты и не оставишь, – говорит Кларк.
– Оставлю. Я вижу его на радаре.
Она не отвечает, он поворачивается и смотрит на нее.
– Хорошо, – наконец говорит женщина. – Тогда выходи и лови его.
Джоэл не сводит с нее взгляда, а потом решает, что не хочет ничего знать.
Без лишних слов он возвращается к пульту и продувает балластные отсеки. Скаф неожиданно обретает плавучесть и натягивает стыковочные зажимы. Кита освобождает их, ударив по кнопке. Челнок подпрыгивает над станцией, словно живое существо, качается от вязкого сопротивления и начинает подъем.
– Ты… – Сзади.
Джоэл поворачивается.
– Ты действительно не знаешь, что происходит? – спрашивает Кларк.
– Мне позвонили примерно двенадцать часов назад. Полуночный рейс к «Биб». Когда я добрался до «Астории», мне сказали всех эвакуировать. Сказали, вы будете наготове.
Ее губы слегка размыкаются. Не совсем улыбка, но, возможно, самое близкое ее подобие, какого можно дождаться от этих психов. Она ей идет, красота Кларк холодная, отстраненная. Снять линзы – и Джоэл легко мог представить, как загружает ее симуляцию в свою виртуальную программу.
– Что произошло со всеми остальными? – отваживается спросить он.
– Ничего, – отвечает она. – Снами случился… приступ паранойи.
Джоэл фыркает:
– Неудивительно. Поместили бы меня туда на годик, так паранойя стала бы наименьшей из моих проблем.
Опять эта еле заметная, призрачная улыбка.
– Но честно, – настаивает он. – Почему другие решили остаться? Это какая‑то трудовая акция? Одна из этих… – «Как их там называли?» – Забастовок?
– Что‑то вроде того. – Кларк смотрит на переборку, нависающую над головой. – До поверхности далеко?
– Боюсь, минут двадцать. Эти скафы Энергосети больше похожи на хреновы дирижабли. Все остальные плавают наперегонки с дельфинами, а я тут вынужден барахтаться. Но все‑таки… – Кита пытается обезоруживающе улыбнуться, – …есть и положительная сторона. Мне платят по часам.
– Повезло тебе, – говорит она.
Настала почти полная тишина.
Мало‑помалу голоса прекратили кричать. Теперь они переговариваются друг с другом шепотом, обсуждая вещи, которые не имеют к нему никакого отношения. Хотя это нормально. Он уже привык к тому, что его игнорируют. Он радуется, что его игнорируют.
Ты в безопасности, Джерри. Они не могут причинить тебе вред.
«Кто… Что…»
Они все ушли. Остались только мы.
«Ты…»
Это я, Джерри. Тень. Я спрашивала себя, когда ты вернешься.
Он качает головой. Слабый свет все еще течет из‑за спины. Фишер поворачивается лицом не столько к нему, сколько к еле заметному отступлению мрака.
Она пыталась помочь тебе, Джерри. Она всего лишь пыталась тебе помочь.
«Она…»
Лени. Ты – ее ангел‑хранитель. Помнишь?
«Я не уверен. Я думаю…»
Но ты ее оставил. Ты сбежал.
«Она хотела… Я… Не внутрь…»
Он чувствует движение собственных ног. Вода толкается в лицо. Фишер движется вперед. Мягкая дыра открывается во тьме впереди. Внутри нее видны какие‑то формы.
Вот там она живет, говорит Тень. Помнишь?
Он ползет к свету. Там раньше были звуки, громкие и болезненные. Двигалось что‑то большое и темное. Теперь же лишь этот огромный шар висит над головой, как, как…
«…как кулак…»
Он останавливается, испуганный. Но все вокруг тихо, так тихо, что слышны даже отдаленные крики, дрейфующие над дном. Джерри вспоминает: не так далеко отсюда в дне есть отверстие, которое иногда говорит с ним. Правда, он никогда не понимает его слов.
Давай, подталкивает Тень. Она зашла внутрь.
«Она ушла…»
Отсюда нельзя сказать наверняка. Тебе надо подобраться поближе.
Под сферой прохладное, темное убежище; свет от экваториальных огней не может обогнуть выпуклую поверхность. В пересекающихся тенях южного полюса что‑то маняще мерцает.
Вперед.
Он отталкивается от дна, скользит в конус тени под станцией. Яркий сверкающий диск в метр диаметром извивается внутри границ обода. Он заглядывает внутрь.
Оттуда на него кто‑то смотрит.
Пораженный, Джерри рывком ныряет вниз и в сторону. Диск корчится от неожиданного волнения воды. Фишер останавливается, поворачивает назад.
Пузырь. Вот и все. Газовый карман, пойманный под…
«…воздушным шлюзом».
Там нечего бояться, говорит ему Тень. Так ты попадаешь внутрь.
Все еще нервничая, он подныривает под сферу. Воздушный карман сияет серебром в отраженном свете. В нем появляется черный призрак, почти неразличимый во мраке, отчетливо видны лишь два пустых белых пятна там, где должны быть глаза. Пальцы с двух сторон приближаются друг к другу, сливаются и исчезают. Ладонь объединяется с собственным отражением, погружаясь внутрь по запястье, касаясь металла по другую сторону зазеркалья.
Он отдергивает руку, зачарованный. Призрак парит наверху, пустой и безмятежный.
Джерри поднимает руку к лицу и проводит указательным пальцем от уха к основанию челюсти. Очень длинная молекула, сложенная вдвое, размыкается.
Гладкое черное лицо призрака раскалывается на пару сантиметров; то, что оказывается под ним, выглядит бледно‑серым в отфильтрованном свете. От неожиданного холода Джерри чувствует, как щека покрывается знакомой «гусиной кожей».
Он не останавливается, распарывая темную кожу от уха до уха. Огромный улыбающийся разрез открывается под глазными пятнами призрака. Расстегнутый, лоскут черной мембраны плавает под подбородком, прикрепленный к горлу.
Посередине освежеванной зоны виднеется складка. Фишер двигает челюстью; складка открывается.
Зубов практически нет. Некоторые он проглотил, другие выплюнул, если они выпадали, когда печать была расстегнута. Неважно. Большинство из того, что он сейчас ест, мягче его во много раз. Когда редкий моллюск или иглокожее оказывается слишком прочным или большим, чтобы проглотить его зараз, всегда есть руки. Большие пальцы все еще противопоставлены.
Но сейчас он впервые видит эту зияющую, беззубую руину там, где раньше был рот. Почему‑то ему известно, что это неправильно.
«Что со мной случилось? Что я?»
Ты – Джерри, говорит Тень. Ты – мой лучший друг. Ты убил меня. Помнишь?
«Она ушла». Фишер все понимает.
Это нормально.
«Я знаю. Я все знаю».
Ты помог ей, Джерри. Теперь она в безопасности. Ты спас ее.
«Я знаю».
И он вспоминает что‑то еще, столь малое, но жизненно значимое, в это последнее мгновение, прежде чем все вокруг становится белым, как солнце:
«…Это то, что ты делаешь, когда действительно…»
Подъемник все еще затаскивал «Рыбу‑бабочку» в свое брюхо, когда на главном дисплее появились новости. Джоэл проверил их, нахмурился, потом решительно выглянул в иллюминатор. Серый предрассветный свет омывал горизонт с востока.
Когда он посмотрел на экран снова, информация не изменилась:
– Черт, это не имеет никакого смысла.
– Что? – спросила Кларк.
– Мы не возвращаемся на «Асторию». Точнее, я возвращаюсь, а тебя надо выкинуть где‑то на континентальном шельфе.
– Что? – Кларк подошла поближе, остановившись практически у входа в кокпит.
– Вот тут так говорится. Мы следуем обычным курсом, но идем вниз на нулевую высоту в пятнадцати километрах от берега. Ты высаживаешься. Я возвращаюсь на «Асторию».
– А что там?
Он проверил:
– Ничего. Вода.
– Может, лодка? Субмарина? – На последнем слове ее голос стал странно глухим.
– Может быть. Но никаких упоминаний об этом нет, – проворчал он. – Возможно, тебе придется проплыть остаток пути.
Подъемник зафиксировал их. Прирученные молнии взорвались наверху, накаляя пузыри с газом. Океан начал уменьшаться.
– То есть ты хочешь выбросить меня посередине океана, – холодно сказала Кларк.
– Это не мое решение.
– Разумеется, нет. Ты просто следуешь приказам.
Джоэл повернулся. Ее глаза уставились на него одинаковыми снежными ландшафтами.
– Ты не понимаешь, – принялся объяснять он. – Это не приказы. Я не управляю подъемником.
– Тогда кто…
– Пилот – гель. Он не говорит мне, что делать. Просто уведомляет, действуя сам по себе.
На какое‑то время она замолчала, а потом спросила:
– Так вот как сейчас дела делаются? Мы подчиняемся приказам от машин?
– Кто‑то дал ему первоначальное распоряжение. И гель ему следует. Они нас еще не захватили. И к тому же, – добавил он, – они – не совсем машины.
– О, – тихо сказала она, – я почувствовала себя гораздо лучше.
Джоэл неловко повернулся обратно к консоли:
– Хотя это все равно странно.
– Да уж. – Кларк не кажется особо заинтересованной.
– В смысле, что мы получили эту информацию непосредственно от геля. У нас же есть радиосвязь. Почему никто просто не сказал нам?
– Потому что у тебя нет связи, – сухо отрезала Кларк.
Удивленный, он проверил диагностические данные:
– Нет. Все работает прекрасно. Думаю, я сейчас позвоню и спрошу, какого хрена все это значит…
Тридцать секунд спустя он повернулся к ней:
– Откуда ты узнала?
– Счастливая догадка. – Она не улыбнулась.
– Ну, с оборудованием все в порядке, сигнал есть, но я никого не могу вызвать. Мы летим без связи. – В глубине разума начало пульсировать сомнение. – Если только у геля есть доступ, которого у нас по какой‑то причине нет. – Он связался с интерфейсом подъемника и вызвал афферентную ветвь модуля. – Хех. Что ты там говорила о получении приказов от машин?
Эта фраза привлекла ее внимание:
– Что там?
– Подъемник получает приказы по Интернету.
– А это не рискованно? Почему Энергосеть не поговорит с ним напрямую?
– Не знаю. Он сейчас отрезан так же, как и мы, но последнее сообщение пришло вот из этого узла. Твою мать, это еще один гель.
Кларк наклонилась вперед, умудрившись в столь тесном пространстве каким‑то образом его не коснуться.
– Как ты это понял?
– По адресу узла. Символ контроля блока означает биохимическое распознавание.
Дисплей громко и дважды пропищал.
– Это что? – спросила Кларк.
Солнечный свет прожектором разливается над океаном, глубокий и ярко‑голубой.
– Какого черта?..
Кабина переполняется компьютерными криками. Датчики альтиметра сверкают алым и резко падают вниз.
«Мы падаем, – подумал Джоэл, но потом решил иначе: – Нет, этого не может быть. Нет ускорения.
Океан поднимается…»
На дисплее вихрь данных, кружащийся в водовороте слишком быстром для человеческого глаза. Где‑то наверху гель яростно обрабатывает возможности, которые могут спасти им жизнь. Неожиданный крен: Джоэл схватил бесполезные ручки управления субмариной и вцепился в них так, словно от этого зависела его жизнь. Краем глаза он заметил, как Кларк улетела к задней переборке.
Подъемник вцепился в небо, молнии плясали по всей его длине. Океан гнался за ними огромной светящейся выпуклостью, распухающей в нижнем иллюминаторе. Его смутный свет расцвел прямо на глазах Джоэла: голубой сконденсировался до зеленого, затем до желтого.
И до белого.
Дыра разверзлась в Тихом океане. Из нее поднялось солнце. Кита закрыл глаза руками, увидев силуэты костей в оранжевой плоти. Подъемник завертелся, как игрушка, которую пнули со всего размаха, зарылся в небо, взмыв на колонне пара. Снаружи кричал воздух. Аппарат орал в ответ, скользя в вышину.
Но не сломался.
Каким‑то образом после казавшихся бесконечными секунд крен выправился. Датчики все еще работали, выдавая «атмосферные возмущения» на расстоянии почти восьми километров по курсу один‑двадцать. Джоэл выглянул из иллюминатора по правому борту. В отдалении океан тяжеловесно обрушивался сам на себя. Кольцеобразные волны разбегались под скафом, устремляясь к горизонту.
В эпицентре мягким серым побегом росло в небо кучевое облако. Отсюда, на фоне темного неба, оно выглядело почти мирно.
– Кларк, – сказал он, – мы сделали это.
Он повернулся в кресле. Рифтер лежала, свернувшись зародышем около переборки. Она не двигалась.
– Кларк?
Но ответила ему не женщина. Снова заблеял интерфейс подъемника.
«Незарегистрированный контакт», – пожаловался он.
«Курс 125 х 87, V1440 V5.8 м/сек2 расстояние 13 000 м
Столкновение неизбежно 12 000 м
11 000 м
10 000 м»
Едва видная сквозь главный иллюминатор, белая облачная точка поймала луч утреннего света. Она казалась инверсионным следом, увиденным спереди.
– Твою мать, – сказал Джоэл.
Одну стену полностью занимало окно. За ним расстилался город, похожий на светящийся рукав галактики. Роуэн заперла за собой дверь, понурившись от внезапной усталости.
«Еще нет. Еще нет. Скоро».
Она прошла по офису и отключила весь свет. Сквозь стекло полилось мерцание уличных огней, не дав ей спрятаться во тьме.
Патриция пристально посмотрела на город. Запутанная решетка столичных нервов устремлялась за горизонт, каждый ее синапс светился. Роуэн повернулась на юго‑запад. Она смотрела туда, пока глаза не застили слезы, боясь моргнуть из опасения пропустить хоть что‑то.
Оно придет оттуда.
«Боже, если бы у нас был другой выход».
Это могло сработать. Разработчики модели делали ставки на то, что все пройдет без единого выбитого стекла. Все эти трещины и сдвиги породы должны были сработать в их пользу, послужить преградами для распространения толчка. Только дождаться правильного момента: неделю, месяц. Идеальный расчет. Вот и все, что было надо.
Точный расчет и разумный кусок мяса, который следовал бы человеческим правилам, а не создавал свои собственные.
Но она не могла винить гель. Согласно мнению системщиков, он просто не мог по‑другому и делал то, что, но его разумению, должен был делать. Роуэн отнесла запись таинственного интервью Скэнлона с этой долбаной штуковиной, которая сейчас прокручивалась в голове Патриции по сотому разу, в «ХимШестерни», и техники удивились, та явно сбила их с толку, а потом неожиданно побледнели и запаниковали, но, когда кто‑то, наконец, все понял – было уже поздно. Машина приняла управление на себя. И одинокий шаттл Энергосети, который официально должен был стоять в доке «Астории», каким‑то образом появился на спутниковых камерах, паря над хребтом Хуан де Фука.
Она не могла винить гель, поэтому постаралась обвинить программистов.
– Как эта штука может работать на Бетагемота? Почему вы это не засекли, хотя так долго с ней возились? Даже Скэнлон все сразу понял, господи ты боже мой!
Но они и так были слишком перепуганы, нагонять еще больше страху не было никакого толку. Вы дали нам задание, оправдывались они. И не объяснили, что стоит на кону. Даже не сказали, что мы делаем. Скэнлон подошел к вопросу совершенно с другой стороны: кто знал, что у зельца любовь к простым вещам? Мы никогда его этому не учили…
Мягко зазвенели часы.
– Вы просили сообщить вам, мисс Роуэн. Ваша семья благополучно выбралась из города.
– Спасибо, – сказала она и отрубила связь.
Отчасти она чувствовала себя виноватой за их спасение. Едва ли было справедливым, что те, кто избежал Холокоста, оказались возлюбленными его создателей. Но Патриция поступила так, как поступила бы на ее месте любая мать. И больше того: она осталась.
Это не было жертвой. Она не погибнет от своего решения. Дома Энергосети строили, учитывая возможность Большого землетрясения. Сутки спустя большинство зданий в этом квартале будут по‑прежнему стоять. Конечно, того же не скажешь про Гонгкувер, Ситэк или Викторию.
Завтра она попытается собрать осколки и сделает это так хорошо, как только сможет.
«Может, нам повезет. Может, все окажется не настолько плохо. Кто знает, гель мог и сам выбрать сегодняшнюю ночь…
Пожалуйста…»
Патриция Роуэн уже видела землетрясения прежде. Сдвиг породы в Перу случился, когда она была в Лиме по делам проекта «Подъем»; моментная магнитуда того толчка достигла девяти. Каждое окно в городе взорвалось.
Тогда ей не удалось увидеть последствия разрушений. Она попала в ловушку, сидя в отеле, когда сорок шесть этажей стекла рухнули на улицу внизу. Здание оказалось хорошим, ему недаром выставили пять звезд: окна вестибюля выдержали. Роуэн вспомнила, как смотрела из лобби на темно‑зеленый ледник осколков высотой в несколько метров, забитый кровью, обломками и кусками искалеченных трупов, зажатыми между раздробленными частями. Одна коричневая рука торчала как раз перед окном вестибюля, корчась в трех метрах над землей. У нее не хватало трех пальцев и тела. Первые лежали в метре от ладони, больше похожие на сосиски, парящие над землей, но Патриция так и не смогла понять, чьим останкам, если такие вообще были, когда‑то принадлежала эта конечность.
Она вспомнила свое удивление, почему рука оказалась на такой высоте от земли. Вспомнила, как ее вырвало в корзину.
Здесь такого, естественно, произойти не могло. Это было Тихоокеанское побережье Северной Америки: существовали стандарты. Каждое здание на материке в сейсмоопасной зоне имело окна, которые в соответствии с проектом при землетрясении взрывались внутрь. Не идеальное решение, особенно для тех, кому не посчастливилось бы в этот момент оказаться в комнате, но самый лучший из доступных компромиссов. В помещении стекло не достигало такой скорости, какую могло развить, падая с небоскреба.
Малое благо.
Если бы существовал какой‑то другой способ стерилизовать необходимый район. Если бы Бетагемот по своей природе не жил в неустойчивых зонах. Если бы корпы Н’АмПасифик не имели права использовать ядерное оружие.
Если бы только голосование не было единогласным.
«Приоритеты. Миллиарды людей. Жизнь такая, какой мы ее знаем».
И все равно решение далось очень тяжело. Тактически оно выглядело очевидным и правильным, но приказ удержать команду «Биб» в карантине на станции и, в конце концов, пожертвовать ими оказался очень трудным. И теперь, когда они каким‑то образом сбежали, было…
«Нелегко? Нелегко обрушить землетрясение в 9,5 баллов на головы десяти миллионов людей? Всего лишь нелегко?»
Для этого не находилось слов.
Но каким‑то образом она это сделала. Единственная этическая альтернатива. Это все равно оставалось малым убийством по сравнению с тем, что надо было предпринять в случае…
«Нет. Я сделала это для того, чтобы никаких другие случаев не было».
Может, именно поэтому она собралась с силами и отдала приказ. А может, каким‑то образом реальность просочилась из мозга до самых кишок и вдохновила на необходимые шаги. Что‑то там определенно ее ударило.
«Интересно, что бы сказал Скэнлон?»
Спрашивать его было уже слишком поздно.
Разумеется, она ему так ничего и не сообщила. Даже такого желания не возникло. Сказать ему, что им все известно, что его секрет вышел наружу, что он опять потерял всякое значение, – это казалось хуже, чем убить его. Она не хотела причинять вред этому несчастному человеку.
Часы снова прозвенели:
– Коррекция.
«Господи, господи».
Процесс начался там, внизу, за пределами света, под тремя черными километрами воды. Безумных гелей‑камикадзе прервали посреди их бесконечных воображаемых игр: «Забудьте о ерунде. Пора взрываться».
И, возможно, потрясенные, они сказали: «Не сей час, это неправильное время, слишком большой ущерб». Но это уже не имело значения. Другой компьютер – в этот раз тупой, неорганический, программируемый и полностью надежный – послал необходимую последовательность цифр, и гелей лишили командования, не обращая внимания на то, что они думают.
А может, зельцы просто отдали честь и встали в сторону. Может, им было наплевать. Кто знает, о чем там думают эти монстры?
– Детонация, – объявили часы.
Город померк.
Бездна рванула вперед, черная и голодная. Один изолированный участок дерзко засиял в неожиданной пустоте: наверное, госпиталь, включил резервные генераторы. Несколько частных автомобилей, антикварные реликвии на самообеспечении, порхали, как мотыльки, на неожиданно ослепших улицах. Сеть Быстротранса тоже еще светилась, только слабее, чем обычно.
Роуэн взглянула на часы: с момента решения прошел всего час. Только час с тех пор, как их заставили. Почему‑то казалось, что минуло больше времени.
– Тактическая информация от Сейсмической станции тридцать один, – сказала она. – Дешифровать.
Глаза наполнились данными. Карта со вспомогательными цветами развернулась в воздухе перед ней, изрезанное шрамами дно океана, вскрытое и растянутое по вертикали. Один из рубцов трясло.
За виртуальным дисплеем, по ту сторону окна, один район города слабо замерцал. Подальше к северу засветился еще один сектор. Подчиненные Роуэн лихорадочно переправляли энергию с плит Горды и Мендосино, с экваториальных солнечных ферм, с тысяч маленьких дамб, разбросанных по Кордильерам. Но на это понадобится время. Больше, чем у них сейчас есть.
«Возможно, мы должны были их предупредить».
Даже объявление за час до взрыва могло многое изменить. Недостаточно времени для эвакуации, но, по крайней мере, можно хотя бы успеть снять фарфор с полок. Достаточно, чтобы выстроить линию резервов, неважно, понадобятся те или нет. И куча времени для паники на всем побережье, если бы хоть слово выскочило наружу. Вот почему даже ее собственная семья понятия не имела о причине внезапного путешествия на восток.
Дно океана пошло рябью на глазах Роуэн, словно сделанное из резины. Плавающая прямо над ним прозрачная плоскость, представляющая водную поверхность, разбрасывала вокруг круги. Две ударные волны перегоняли друг друга на экране, за ними следовали подземные толчки. Они двигались к Каскадной субдукционной зоне, вонзились в нее, разослав малые толчки, которые дрожью под прямыми углами прошли по сдвигам породы. Какое‑то время та словно сомневалась, и Роуэн даже позволила себе надежду, что землетрясение остановилось.
Но потом вся территория начинает скользить, медленно, тяжеловесно, поначалу почти неразличимо. Внизу, на границе Мохоровича[46]46
Граница (поверхность) Мохоровича – планетарная поверхность раздела, которая принята за нижнюю границу земной коры. Названа в честь югославского сейсмолога Мохоровича, который первый в 1909 г. выделил сейсмические волны, связанные с этой границей.
[Закрыть], пальцы, пятьсот лет цеплявшиеся за обрыв, начинают с болью разжиматься. Обрушиваются пять веков сдерживаемого давления.
Следующая остановка. Остров Ванкувер.
Что‑то невероятное происходит в проливе Хуан де Фука. Сборщики бурых водорослей и супертанкеры почувствовали невозможные изменения в глубине водяной колонны под собой. Если на борту есть люди, то у них осталось несколько мгновений поразмышлять, насколько бесполезным бывает девяностосекундное предупреждение об опасности.
У Полосы оказалось больше времени.
Тактический дисплей, естественно, не разменивается на детали. Он изображает коричневую рябь, захлестывающую прибрежный почвенный горизонт и продвигающуюся вглубь континента. Он не передает, как океан поднимается холмами от берега. Не демонстрирует, как уровень моря встает на дыбы. Не показывает, как тридцатиметровая стена воды размазывает пять миллионов беженцев в желе.
Но Роуэн все равно видит это.
Она три раза моргает, глаза щиплет. Послушный дисплей исчезает. В отдалении красные проколы скорых и полицейских мигалок сверкают тут и там на решетке, погрузившейся в кому. Она не знает, виноваты ли в этом зазвучавшие сирены оповещения или они просто на дежурстве. Расстояние и звукоизоляция блокируют любой сигнал.
Пол начинает нежно подниматься.
Поначалу это кажется почти колыбельной, туда‑сюда, но постепенно, раскачиваясь, колебания обретают все большую амплитуду, которая чуть не сбивает Патрицию с ног. Здание жалуется со всех сторон, бетон рычит, трется о балки, и это больше чувствуется, чем слышится. Роуэн раскидывает руки, балансирует, обнимает пространство. Не может заставить себя закричать.
Огромное окно взрывается наружу миллионом звенящих обломков и дождем опадает в ночь. Воздух наполняется спорами стекла и звуком музыки ветра.
На ковре осколков нет.
«О господи, – тупо соображает Патриция. – Застройщики оплошали. Вся эта куча денег на противотолчковое внутреннее стекло, а они его поставили задом наперед…»
На юго‑западе поднимается маленькое оранжевое солнце. Патриция Роуэн падает на колени, чувствуя девственную поверхность ковра. Наконец, начинает щипать глаза. Она позволяет выступить слезам, чувствуя глубокую благодарность: «Я человек. Я все еще человек».
Ветер омывает ее. Он доносит слабые крики людей и машин.
