Текст книги "Рифтеры (Сборник)"
Автор книги: Питер Уоттс
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 82 страниц)
«Возможно, ситуация выходит из‑под контроля», – думает Кларк.
Остальным, похоже, наплевать. Она слышит, как Лабин и Карако разговаривают в кают‑компании, как Брандер поет в душе («Как будто над нами мало измывались в детстве»), и завидует их беззаботности. Все ненавидели Скэнлона, ну не то что ненавидели, строго говоря, слово какое‑то слишком сильное, но было в отношении к нему нечто вроде…
Презрения…
Да, именно. Презрения. На поверхности психиатр проработал каждого. Что бы ты ему ни говорил, он кивал, издавал эти еле слышные ободряющие хмыканья и делал все, убеждая, что находится на твоей стороне. Только вот никогда с тобой не соглашался, естественно. Не нужно никакой точной настройки, и так все понятно: у каждого рифтера в прошлом было слишком много Скэнлонов, официально сочувствующих одноразовых друзей, которые мягко убеждали вернуться домой, снять обвинения, аккуратно притворялись, что все происходит исключительно в твоих интересах. Там психиатр был просто еще одним снисходительным уродом с крапленой колодой карт, и если судьба ненадолго забросила его к рифтерам, то кто мог их винить, что они немного над ним посмеялись?
«Но мы могли его убить.
Он же сам все начал. Напал на Джерри. Держал его в заложниках.
Как будто Энергосеть сделает на это скидку…»
Пока Кларк держала все сомнения при себе. Она не боялась, что ее никто не послушает. Как раз наоборот. Лени не хотела менять их образ мыслей. Сплачивать войска. Инициатива – это прерогатива лидеров, а она не хотела никакой ответственности. В последнюю очередь Кларк хотела становиться…
«Лидером этой стаи. Волчицей‑вожаком. Хреновой Акелой».
Актон умер много месяцев назад, но все еще смеялся над ней.
Ладно. Ив был в худшем случае помехой. В лучшем – забавным развлечением. «Твою мать, – как‑то сказал Брандер. – Вы на него уже настроились? Могу поспорить, Энергосеть его вообще ни во что не ставит». Они нужны Сети, и она не вытащит затычку только потому, что несколько рифтеров подшутили над таким придурком, как Скэнлон. И это разумно.
И все‑таки Кларк не может не думать о последствиях. В прошлом ей никогда не удавалось их избежать.
Брандер наконец вылез из душа; его голос доносится из кают‑компании. Душ здесь – это настоящая блажь, едва ли нужная, когда живешь в самопромываемом, полупроницаемом гидрокостюме, но все равно остается чистым, горячим, гедонистическим удовольствием. Кларк хватает полотенце с полки и взбирается по лестнице, пока никто не занял кабинку.
– Эй, Лен, – Карако, сидя за столом с Брандером, машет ей. – Ты посмотри на его новый вид.
Майк без костюма, в футболке. Даже линзы не надеты.
Радужки у него карие.
– Ух ты. – Кларк не знает, что еще сказать.
Эти глаза такие странные. Она оглядывается по сторонам, ей отчего‑то не по себе. Лабин лежит на диване, наблюдая.
– Что думаешь, Кен?
Тот качает головой:
– И почему ты хочешь выглядеть как сухопутная крыса?
Брандер пожимает плечами:
– Понятия не имею. Просто захотелось дать глазам отдых на пару часов. Думаю, это от того, что Скэнлон тут постоянно без костюма ходил.
Конечно, никто даже не думал о том, чтобы снять линзы в присутствии психиатра.
Карако преувеличенно вздрагивает:
– Пожалуйста. Скажи мне, что он не стал твоей новой моделью для подражания.
– Он и старой‑то не был.
Кларк не может к этому привыкнуть:
– А тебя это не беспокоит?
«Ходить вот так, голым?»
– На самом деле одна вещь меня беспокоит. Я ни черта не вижу. Может, кто‑нибудь свет включит?..
– Ну ладно, – Карако возобновляет прерванный разговор. – Ты сюда почему спустился?
– Тут безопасно, – отвечает Майк, мигая из‑за персональной тьмы.
– Ну да.
– Безопаснее, в любом случае. Ты же не так давно была там, наверху. Разве не заметила?
– Я думаю, что там все несколько искажено. Вот почему я здесь.
– А ты никогда не думала, что ситуация становится, ну, скажем, довольно шаткой?
Карако пожимает плечами. Кларк, представив горячие иглы воды, делает шаг в сторону коридора.
– В смысле, посмотри, как быстро меняется Интернет, – продолжает Брандер. – Еще не так давно ты мог, сидя у себя в гостиной, добраться до любой точки мира, помнишь? Любой мог связаться с кем угодно, как хотел.
Кларк поворачивается. Она вспоминает те дни. Правда, смутно.
– А что насчет вирусов?
– А их тогда не было. Ну или были, но очень простые. Они не умели себя переписывать, не могли справиться с разными операционными системами и поначалу казались просто локальным неудобством.
– Но были же законы, которым нас учили в школе, – говорит Карако.
Лени припоминает:
– Взрывное видообразование. Законы Брукса.
Майк поднимает вверх палец:
– Самовоспроизводящиеся информационные последовательности эволюционируют как сигмоидная функция от уровня ошибок репликации и времени генерации. – Два пальца. – Эволюционирующие информационные последовательности уязвимы для паразитизма со стороны последовательностей‑конкурентов с сигмоидной функцией более короткой длины волны. – Три. – Под давлением со стороны паразитов последовательности порождают случайные протоколы обмена подпоследовательностями, являющимися функциями от соотношения длин волн сигмоидных функций хозяина и паразита. Ну или как‑то так.
Карако смотрит на Кларк, потом опять на Брандера:
– Что?
– Жизнь эволюционирует. Паразиты эволюционируют. Секс эволюционирует, чтобы им противостоять. Перемешивает гены, чтобы захватчикам приходилось стрелять по движущейся мишени. Все остальное – разнообразие видов, зависимость от плотности населения – следует из этих трех законов. Если самореплицирующаяся последовательность переходит через некий рубеж, то дальше происходит термоядерная реакция.
– Жизнь взрывается, – бормочет Кларк.
– Информация взрывается. Органическая жизнь – просто слишком медленный пример. В Интернете все происходит гораздо быстрее.
Карако качает головой:
– И что такого? Ты хочешь сказать мне, что спустился сюда, спасаясь от сетевых вирусов?
– Я спустился сюда, спасаясь от энтропии.
– Думаю, – замечает Кларк, – ты подцепил одно из расстройств языка. Дислексию или вроде того.
Но Брандер уже рванул вперед:
– Ты слышала фразу «возрастание энтропии»? Все постепенно разваливается. Можно отсрочить этот процесс, но для этого нужна энергия. Чем сложнее система, тем больше ресурсов ей требуется, чтобы остаться целой. До нас мир питался от солнца, растения были словно маленькими солнечными батарейками, на которых все остальное могло расти. Теперь же мы живем в обществе с экспоненциальной кривой сложности, вдобавок в нем есть Интернет, и его кривая еще круче, так? Поэтому все человечество забилось в разогнавшуюся машину, которая стала настолько сложной, что в любой момент может разлететься. И способна это предотвратить лишь та энергия, которую поставляем мы.
– Плохие новости, – говорит Карако, хотя Кларк думает, что она действительно поняла, в чем дело.
– На самом деле хорошие. Им всегда будет нужно все больше энергии, поэтому им всегда будем нужны мы. Даже если когда‑нибудь разберутся с ядерным синтезом.
– Ну да, но… – Карако неожиданно хмурится. – Если ты говоришь, что кривая экспоненциальна, то однажды она упрется в стену, так? Кривая пойдет вверх и потом резко обрушится вниз.
Брандер кивает:
– Угу.
– Получается замкнутый круг, бесконечность. Невозможно удержать мир от распада, неважно, сколько энергии в него закачаешь. Ее никогда не будет достаточно. Раньше или позже…
– Раньше, – говорит Майк. – Вот поэтому я и сижу здесь. Как я и сказал, тут безопаснее.
Кларк переводит взгляд с Брандера на Карако, потом обратно.
– Это полная ерунда.
– Это почему? – Майк, похоже, совсем не оскорбился.
– Потому что мы бы уже услышали об этом. Особенно если твоя теория основана на каком‑то физическом законе, который всем известен. Они не смогли бы держать такое под спудом, люди сами бы обо всем догадались.
– О, я полагаю, они догадались, – мягко говорит Брандер, улыбаясь обнаженными карими глазами. – Просто предпочитают поменьше думать о проблеме.
– И откуда ты все это взял? – спрашивает Карако. – Из библиотеки?
Он качает головой:
– Степень получил. Системная экология, искусственная жизнь.
Лени кивает:
– Я всегда знала, ты слишком умный, чтобы быть рифтером.
– Эй, самое разумное сейчас – это как раз быть рифтером.
– Значит, ты решил сюда отправиться? Сам вызвался?
Брандер хмурится:
– Естественно. А ты что, нет?
– Мне позвонили. Предложили новую высокооплачиваемую возможность, даже сказали, что я смогу получить обратно старую работу, если ничего не получится.
– А где ты раньше работала? – интересуется Джуди.
– В отделе по связям с общественностью. В основном, на гонквариумные франчайзы.
– Ты?
– Возможно, я не слишком хорошо с ней справлялась. А ты?
– Я? – Карако закусывает губу. – Это была вроде как сделка. Один год с возможностью продления вместо обвинения. – Уголок ее рта дергается. – Цена мести. Она того стоила.
Брандер откидывается на спинку стула:
– А что с тобой приключилось, Кен? Как ты сюда…
Кларк поворачивается, следуя за взглядом Майка.
Диван пуст. Она слышит, как в конце коридора захлопывается дверь душа.
«Твою мать».
Хотя ждать придется недолго. Лабин внутри уже четыре часа и поэтому скоро уйдет. А горячей воды предостаточно.
– Им нужно отрубить всю эту чертову сеть ненадолго, – раздается голос Карако позади. – Вытащить вилку из розетки. Вирусы такого явно не переживут, могу поспорить.
Майк смеется, довольный в своей слепоте:
– Может, и нет. Только мы тоже не сможем.
Она пристально изучает экран уже две минуты и все еще не может понять, что же имела в виду Наката. Хребты и трещины бегут по дисплею длинными зелеными морщинами. Жерло привычно отражает эхо, особенно много звуков в центре, поскольку Элис выставила диапазон на максимум. Периодически крохотный сигнал появляется на Главной улице: Лабин лениво проводит скучное дежурство.
Кроме этого, ничего.
Лени закусывает губу:
– Я не вижу никаких…
– Подожди. Я знаю, что видела это.
Брандер заглядывает из кают‑компании:
– Что видела?
– Элис говорит, что засекла какую‑то активность по направлению на триста двадцать градусов.
«Может, это Джерри», – размышляет Кларк, но Наката не подняла бы тревогу из‑за него.
– Да оно недавно… Вот! – Элис тыкает пальцем в экран, доказывая свою правоту.
Какой‑то объект мелькает на периферии обзора «Биб». Из‑за расстояния и рассеивания сигнала предмет кажется размытым, но, чтобы отразить звуковую волну на такой дистанции, он должен иметь в составе очень много металла. Прямо на глазах Кларк контакт затухает.
– Это не один из нас.
– А оно большое. – Брандер щурится, рассматривая экран; линзы сверкают отраженным светом сквозь белые прорези век.
– Грязекопатель? – предполагает Лени. – Может, подлодка?
Майк хмыкает.
– О, вот и оно снова, – говорит Наката.
– Они, – поправляет Брандер. Два почти неразличимых сигнала дразнятся по краям дисплея. Два крупных неопознанных объекта, эхо от которых сейчас едва различимо звучит в придонном шуме, а потом снова в нем тонет.
Оба исчезают.
– Эй, – указывает Кларк.
На сейсмодисплее рябь толчков, датчики фиксируют волну, идущую с северо‑запада. Наката вбивает команду, запускает ретроспективный анализ, вычисляя эпицентр. Направление – триста двадцать градусов.
– По расписанию там ничего не запланировано, – говорит она.
– Ничего, о чем бы нам потрудились сообщить. – Лени трет переносицу. – Так кто пойдет?
Брандер кивает. Элис качает головой.
– Я жду Джуди.
– О, это правильно. У нее же сегодня вся дистанция? До самой поверхности и обратно?
– Да. Она должна вернуться где‑то через час.
– Хорошо. – Брандер уже спускается вниз. Кларк тянется к пульту через плечо Накаты и включает внешний канал. – Эй, Кен. Просыпайся.
«Я говорю себе, что знаю это место, – размышляет она. – Называю его своим домом.
Ничего я не знаю».
Брандер плывет под ней, освещенный снизу пылающим дном. Мир исходит пеленой цвета, голубизной, желтизной и зеленью столь чистыми, что на них почти больно смотреть. Пыль фиолетовых звезд сталкивается и разлетается по земле; косяк восхитительно сверкающих креветок.
– Здесь кто‑нибудь… – начинает Кларк, но чувствует удивление и изумление, исходящие от Майка.
Очевидно, он ничего подобного раньше не видел. И Лабин…
– В первый раз здесь, – громко отвечает Кен, темный, как всегда.
– Роскошно, – говорит Брандер. – Мы здесь уже столько времени и даже не знали, что это место существует…
«Возможно, Джерри знал». Время от времени сонар «Биб» засекает кого‑то в этом направлении, когда все остальные уже отчитались. Не на таком расстоянии, конечно, но, кто знает, как далеко теперь забирается Фишер или то, чем он стал?
Брандер ныряет вниз от «кальмара», протянув вперед руку. Кларк смотрит, как он подбирает что‑то со дна. Слабое покалывание на секунду обволакивает ее разум – это неопределяемое ощущение чужого разума, работающего рядом, – а потом она проплывает мимо, ее «кальмар» несет Лени дальше.
– Эй, Лен, – жужжит Брандер за ней. – Посмотри‑ка.
Она отпускает дроссель и поворачивает. У Майка на ладони лежит стеклянное суставчатое существо, немного похожее на ту креветку, которую когда‑то нашел Актон.
– Не причиняй ему вреда, – говорит она.
Маска Брандера взирает на нее:
– С чего бы я должен причинить ему вред? Я просто хочу, чтобы ты посмотрела на его глаза.
Что‑то непонятное чувствуется в излучении Майка. Словно он немного рассинхронизирован сам с собой, как будто его мозг транслирует волны на двух частотах одновременно. Кларк трясет головой. Ощущение проходит.
– Но у него нет глаз, – осматривает она существо.
– Есть. Просто не на голове.
Он переворачивает его, большим и указательным пальцами кладет на спину. Ряды конечностей – то ли ног, то ли жабр – бесполезно цепляются, пытаясь ухватиться. Посреди них, там, где суставы встречаются с телом, на Лени смотрит линия крошечных черных сфер.
– Странно, – удивляется Кларк. – Глаза на животе.
И она снова чувствует это странное, почти призматическое ощущение расколотого сознания.
Брандер отпускает животное.
– Это разумно. Смотри, тут весь свет исходит ото дна. – Неожиданно он смотрит на Кларк, излучая волнение. – Эй, Лен, ты как себя чувствуешь?
– Да нормально.
– Ты кажешься какой‑то…
– Разделенной, – произносят они одновременно. Понимание. Она не знает, сколько тут идет от нее, а сколько исходит от Брандера, но неожиданно они оба понимают.
– Здесь есть кто‑то еще, – совсем без надобности поясняет он.
Кларк оглядывается. Кен. Но она его не видит.
– Твою мать. Думаешь, это он? – Брандер тоже осматривает воду. – Думаешь, наконец‑то начал встраиваться?
– Не знаю.
– А кто еще это может быть?
– Майк. Лени, – голос Лабина, слабый, откуда‑то спереди.
Кларк смотрит на Брандера. Тот – в ответ.
– Мы здесь, – кричит он, повышая громкость.
– Я нашел, – отвечает Кен, невидимый и далекий. Кларк отталкивается ото дна и хватает «кальмара».
Брандер рядом с ней, сонарный пистолет щелкает и потрескивает:
– Засек его. Нам туда.
– А что там еще?
– Без понятия. Что‑то большое. Три‑четыре метра. Металлическое.
Кларк проворачивает дроссель, Брандер следует за ней. Внизу разворачивается буйство цвета.
– Вон там.
Впереди сетка зеленого света разделяет дно на квадраты.
– Что за?..
– Лазеры, – говорит Брандер. – По‑моему.
В нескольких сантиметрах над дном светящимся изобилием прямых углов парят изумрудные линии. Под ними вдоль камней бегут желтовато‑серые металлические трубы; крохотные призмы через регулярные интервалы прорывают их поверхность. В каждой есть щель, из которой выбиваются четыре луча когерентного света, и еще четыре, и еще. Проволочная шахматная доска, наложенная на скалистое дно.
Рифтеры двигаются в двух метрах над сетью.
– Я не уверен, – скрежещет Брандер, – но мне кажется, это один луч. Просто отраженный от самого себя.
– Майк…
– Вижу.
Поначалу это всего лишь размытая зеленая колонна, медленно проявляющаяся в отдалении. Но приближение приносит с собой ясность: лучи, рассекающие поверхность океана, смыкаются в круге, изгибаются вертикально вверх, образуют сверкающие прутья цилиндрической клетки. Внутри нее прямо из дна растет толстый металлический побег. На его вершине виднеется большой диск, расцветая индустриальным зонтиком, откуда исходят спицы лазерного света, бесконечно отражаясь от дна.
– Это как… как карусель, – жужжит Кларк, вспомнив старую картинку из еще более давних времен. – Без лошадей…
– Не блокируйте лучи, – раздается голос Лабина, он висит с другой стороны от сооружения, направив на него сонарный пистолет. – Они слишком слабые и вреда не принесут, если только не попадут в глаз, но лучше не вмешиваться в то, что они делают.
– И что же? – спрашивает Брандер.
Лабин не отвечает.
«Ради всего…»
Но волнение Кларк только отчасти вызвано механизмом, стоящим перед ней. С толку сбивает другое, усиливающееся чувство: ощущение чужого разума: не ее, не Брандера, но, тем не менее, чего‑то знакомого.
«Кен? Это ты?»
– Мы не это видели на сонаре. – Лени чувствует неуверенность Майка даже в его словах. – Что бы там ни было, оно двигалось.
– Объект, который мы засекли, скорее всего, посадил эту штуку, – жужжит Лабин. – И уже давно ушел.
– Но что это… – Голос Брандера затихает, превращаясь в механический хрип.
Нет. Это не рифтер. Сейчас она это понимает.
– Оно думает, – говорит Лени. – Оно живое.
Кен вытаскивает еще один инструмент. Кларк не видит показателей, но сквозь воду до нее доносится красноречивый треск.
– И радиоактивное, – подытоживает Лабин.
Сквозь бесконечную тьму, раскинувшуюся между «Биб» и Землей Карусели, до них доносится голос Накаты.
– …Джуди… – шепчет он, слабый настолько, что почти не разобрать, – …рассеивающий слой…
– Элис? – Кларк выворачивает вокодер настолько, что может повредить уши. – Мы тебя не слышим. Повторить можешь?
– …просто… нет сигнала…
Лени едва разбирает слова, но каким‑то образом чувствует в них страх.
Небольшой толчок дрожью проносится мимо, вздымая клубы ила и топя сигнал Накаты. Лабин заводит «кальмар» и уносится прочь. Кларк и Брандер следуют за ним. Где‑то там, во тьме, «Биб» приближается децибельными отрезками.
Следующие слова они умудряются разобрать сквозь шум:
– Джуди пропала!
– Пропала? – отзывается Майк. – Куда пропала?
– Просто исчезла! – Голос мягко шипит словно отовсюду. – Я говорила с ней. Она находилась наверху, над глубинным рассеивающим слоем, была… Я ей сообщила о сигнале, который мы засекли, и она сказала, что тоже заметила какое‑то движение, а потом пропала…
– Ты проверила сонар? – хочет знать Лабин.
– Да! Разумеется, я проверила сонар! – Слова Накаты все яснее. – Как только ее отрезало, я все проверила, но ничего не увидела. Может, там что и было, но рассеивающий слой сегодня очень плотный, и я не уверена. Прошло уже пятнадцать минут, а она по‑прежнему не выходит на связь…
– Сонар ее в любом случае не уловил бы, – мягко говорит Брандер. – Он не пробьется через ГРС.
Лабин не обращает на него внимания.
– Послушай, Элис. Она сказала тебе, что увидела?
– Нет. Просто какое‑то движение, а потом я больше ничего от нее не слышала.
– Насколько велика зона контакта сонара?
– Не знаю! Оно там было на секунду буквально, а слой…
– Это могла быть подлодка? Элис?
– Я не знаю, – голос плачет, бесплотный и страдающий. – Да и зачем? Кому это надо?
Никто не отвечает. «Кальмары» плывут вперед.
Они выбрасывают ее из воздушного шлюза, все еще запутанную в сеть. Она знает, в таких условиях лучше не драться, но ситуация скоро может измениться. Думает, что, может, они решат потравить ее газом. Иначе почему не снимают шлемы, задраив люк? И что насчет этого слабого шипения, которое длилось еще несколько секунд после продува? Намек, конечно, тонкий, но, проведя год на рифте, наизусть выучиваешь всю гамму звуков воздушного шлюза. С этим что‑то было не так.
Неважно. Поразительно, сколько кислорода можно вытащить электролизом из того малого количества воды, что хлюпает в грудных трубопроводах. Карако может задерживать дыхание, пока рак на горе не свистнет, что бы, черт побери, это ни значило. И теперь они, наверное, думают, что в этой импровизированной газовой камере она лежит без сознания, или под кайфом, или просто очень спокойная. Возможно, теперь похитители вытащат ее из этой идиотской сети.
Она ждет, обмякнув. Вскоре слышится мягкий электрический треск, и путы спадают, клейкие молекулы лишаются поляризации, прямо как «липучка», льнущая к кошачьей шерсти. Джуди смотрит сквозь стеклянные немигающие линзы – по ним им ничего не прочитать – и насчитывает троих. Может, еще несколько за спиной.
Это зомби или кто‑то вроде того.
Их кожа словно сгнила от желчи. Ногти почти сливаются с пальцами. Лица слегка искажены, размыты желтоватыми растянутыми мембранами. Мягкие темные овалы выступают сквозь пленку на месте ртов.
«Тела в презервативах, – доходит до Карако. – Это что такое? Они думают, я заразная?»
И через какое‑то мгновение:
«А нет?»
Один из них наклоняется к ней, держа в руке что‑то вроде пистолета.
Она наносит резкий удар рукой. Лучше бы пнуть, конечно, – в ногах больше силы, – но уроды, приволокшие ее сюда, не позаботились снять с нее ласты. Кулак с чем‑то сталкивается: похоже на нос. Нос под латексом. Приятный хруст. Кто‑то сейчас сильно пожалел о своей самонадеянности.
Наступает секунда потрясенной тишины. Карако использует ее, перекатывается на бок и резко поднимает ногу назад, вонзив пятку кому‑то под колено. Кричит женщина, удивленное лицо оказывается рядом с ней, пятно рыжих волос прилипло к щеке, и Джуди нагибается, чтобы снять эти длинные клоунские ласты…
Наконечник электрического стрекала висит в десяти сантиметрах от ее носа. Он не колеблется даже на миллиметр. После секундного замешательства – «а насколько далеко я могу зайти, в любом случае?» – Карако замирает.
– Встать, – говорит мужчина с шокером.
Сквозь презерватив комбинезона ей едва видны тени там, где должны быть его глаза.
Она медленно снимает ласты и встает. Разумеется, у нее не было ни единого шанса. Да она всегда понимала это. Карако для чего‑то нужна им живой, иначе они не стали бы заморачиваться и брать ее на борт. Джуди же, в свою очередь, хочет ясно дать понять, что эти сволочи ее не запугают, неважно, сколько их будет вокруг.
Катарсис есть даже в проигранной битве.
– Успокойтесь, – говорит мужчина, один из четверых, как она видит сейчас, включая того, кто выходит из помещения с красным пятном, расплывающимся под оболочкой. – Мы не хотим причинить вам вред. Но вам нужно знать, что лучше не стоит пытаться сбежать отсюда.
– Сбежать?
Их одежда – вся – единообразна, но это не униформа: свободно сидящие белые комбинезоны, судя по виду, явно одноразовые. Никаких лейблов. Никаких бирок с именами. Карако принимается осматривать саму подлодку.
– Сейчас мы намереваемся снять с вас гидрокостюм, – продолжает обладатель стрекала. – И хотим провести быстрый медицинский осмотр. Ничего особенно инвазивного, уверяю вас.
Не очень большое судно, судя по кривизне переборки. Но быстрое. Карако поняла это сразу, как только оно появилось из мглы. Тогда она не слишком многое заметила, но этого было достаточно. У лодки есть крылья. Она может перегнать касатку на стероидах.
– Кто вы такие, парни? – спрашивает Джуди.
– Мы будем очень благодарны вам за сотрудничество, – говорит владелец стрекала, словно она и рта не раскрывала. – А потом вы, может быть, скажете нам, от чего пытались сбежать посередине Тихого океана.
– Сбежать? – фыркает Карако. – Я тренировалась, ты, идиот.
– Ясно. – Он засовывает шоковый жезл в кобуру на поясе, одну руку держа на рукоятке.
Снова появляется пушка, только держит ее другой человек. Она похожа на помесь степлера и пробника цепей. Рыжая плотно прижимает ее к плечу Карако. Та еле подавляет желание отпрянуть. Слабое электрическое покалывание – и гидрокостюм разваливается на куски. Потом на руках. Затем доходит очередь до ног. Торс лопается панцирем линяющего насекомого и падает на пол от разряда электричества. Она встает, практически освежеванная, окруженная незнакомцами. Из зеркала на переборке на нее смотрит обнаженная мулатка. Каким‑то образом, даже голая, Джуди кажется сильной. Глаза сверкают белизной на темном лице, холодные и неуязвимые. Она улыбается.
– Все оказалось не так плохо, не правда ли? – В голосе рыжей слышится вышколенная доброта. «Словно я только что не уронила ее на палубу».
Они ведут ее по коридору к столу в маленьком медотсеке. Рыжая кладет запечатанную в мембрану, чуть липкую ладонь на руку Карако; та, дернувшись, сбрасывает ее. Помимо нее в комнате остается место еще только для двоих, но набиваются трое: рыжая, владелец шокера и какой‑то маленький круглощекий мужчина. Карако смотрит ему в лицо, но под кондомом ничего толком не разглядеть.
– Надеюсь, вам из этой штуки видно лучше, чем мне сквозь нее, – говорит она.
Мягкое фоновое жужжание, слишком однообразное, чтобы услышать незаметное увеличение частоты. Чувство неожиданного ускорения; Джуди слегка шатает, она хватается за стол.
– Если бы вы могли просто лечь, мисс Карако…
Они кладут ее на стол. Круглолицый мужчина прикрепляет несколько датчиков к стратегическим точкам вдоль тела и начинает собирать анализы, крохотные кусочки кожи.
– Нет, это нехорошо. Совсем. – Кантонский акцент. – Очень низкий эпителиальный тургор[36]36
Тургор кожи – способность кожи растягиваться, и сжиматься, и возвращаться в исходное состояние. В этом смысле тургор является синонимом эластичности, растяжимости кожи. В более узком значении тургор означает степень сопротивляемости кожи к деформации в зависимости от возраста и гидратационного статуса (объема жидкости) организма.
[Закрыть], гидрокостюм надо носить, а не жить в нем.
Прикосновение его пальцев к коже; как и у рыжей, тонкая липкая резина.
– А теперь посмотрите на себя. Половина сальных желез не работает, уровень витамина К[37]37
Рифтеры должны принимать пищевые добавки с повышенным содержанием витамина К, чтобы предотвратить процесс разрушения костной ткани под влиянием относительной невесомости, в которую они попадают, выходя со станции.
[Закрыть] низкий, вы не принимали ультрафиолетовых ванн, ведь так?
Карако не отвечает. Мистер Кантон продолжает собирать образцы с левой части тела. С другой стороны стола рыжая, по ее мнению, ободряюще улыбается, правда, ухмылку наполовину скрывает овальный мундштук.
У ног Джуди, прямо перед люком, неподвижно стоит владелец шокера.
– Ну да, слишком много времени проведено в гидрокостюме, – говорит мистер Кантон. – Вы его вообще снимали? Снаружи, например?
Рыжая доверительно наклоняется к ней:
– Джуди, это важно. Могут быть осложнения со здоровьем. Нам очень важно знать, не открывала ли ты костюм снаружи. Например, в какой‑нибудь экстренной ситуации.
– Например, если ваш костюм был поврежден. – Мистер Кантон закрепляет какое‑то окулярное устройство на мембране около левого глаза, смотрит Карако в ухо. – Вот у вас шрам на ноге. Довольно большой.
Рыжая проводит пальцем вдоль складки на икре:
– Да. Одна из этих гигантских рыб, я полагаю?
Карако смотрит на нее:
– Полагайте.
– Рана, похоже, была глубокая, – снова мистер Кантон. – Так?
– Что так?
– Это сувенир от одного из этих знаменитых монстров?
– У вас нет моих медицинских записей?
– Будет гораздо легче, если вы избавите нас от необходимости заглядывать в них, – объясняет рыжая.
– Вы торопитесь?
Владелец стрекала делает шаг вперед:
– Не очень. Мы можем подождать. Но пока, может, мы снимем эти линзы?
– Нет. – Мысль об этом пугает Джуди до глубины души, она сама не знает, почему.
– Вам они больше не нужны, мисс Карако. – Улыбка, цивилизованный оскал зубов. – Вы можете расслабиться. Вы отправляетесь домой.
– Да пошли вы. Они остаются. – Джуди садится, чувствуя, как датчики отрываются от плоти.
Неожиданно ее руки оказываются зажаты. Мистер Кантон с одной стороны, рыжая – с другой.
– Да пошли вы, суки.
Джуди делает выпад ногой, та проходит понизу, цепляется за стрекало и выбивает его из кобуры. Оно падает прямо на палубу. Его владелец выпрыгивает из отсека, оставив оружие позади. Руки Карако неожиданно становятся свободными. Мистер Кантон и рыжая отступают, прижимаясь к стенам комнаты, словно отчаянно пытаясь избегнуть физического контакта…
«И вам стоит, – думает она, усмехаясь. – Не надо тут играть со мной в силовые игры, козлы…»
Китаец качает головой, одновременно с грустью и неодобрением. Тело Джуди жужжит, прямо до костей, и вскоре оседает.
Она падает на неопреновую подушку, нервы поют в нейроиндукционном поле стола. Пытается двинуться, но все моторные синапсы закоротило. Машины в груди дергаются и заикаются, слушая приказы, интерпретируя статику.
Легкое сдувается под собственным весом. У Карако не хватает сил, чтобы наполнить его снова.
Они привязывают ее. Запястья, щиколотки, грудь стянуты, пришпилены к столу. Она не может даже моргнуть.
Жужжание прекращается. Воздух врывается в горло и наполняет легкие. Как приятно снова задыхаться.
– Как там ее сердце? – властитель жезла.
– Хорошо. Пришлось немного подкорректировать дефибриллятором, но сейчас все в порядке.
Мистер Кантон склоняется над ее головой; личиночная кожа натянута на человеческое лицо:
– Все хорошо, мисс Карако. Мы здесь для того, чтобы помочь вам. Вы меня понимаете?
Она пытается заговорить. Это трудно.
– Ухх…хххоод…
– Что?
– Эт…то работа Скэнлона. Да? Чертова месть.
Мистер Кантон смотрит на кого‑то за пределами поля зрения Джуди.
– Корпоративный психиатр. – Голос рыжей. – Он неважен.
Китаец снова переводит взгляд вниз:
– Мисс Карако, я не понимаю, о чем вы говорите. Сейчас мы собираемся вынуть ваши линзы. Если вы будете сопротивляться, это может вам повредить. Просто расслабьтесь.
Руки держат ее голову в одном положении. Карако плотно зажмуривается; они силой разжимают левый глаз. Она смотрит на какой‑то огромный шприц с диском на конце. Тот прикасается к линзе, связывается с ней, издав легкий всасывающий звук.
Та отрывается. Свет кислотой вливается внутрь.
Джуди выворачивает голову в другую сторону и зажмуривает глаз. Даже просачиваясь сквозь веко, лучи обжигают оранжевым огнем, вызывающим слезы. А они хватают ее снова, поворачивают голову лицом вперед, мнут…
– Выруби свет, идиот! Она же фоточувствительна!
«Рыжая?»
– …Извини, он и так приглушен, я думал….
Свет затухает. Веки темнеют.
– Ее зрачки не работали почти год, – отрезает женщина. – Дай ей возможность адаптироваться, ради бога.
«Это она тут главная?»
Шаги. Грохот инструментов.
– Простите, мисс Карако. Мы приглушили свет, так лучше?
«Уходите. Оставьте меня».
– Мисс Карако, прошу прощения, но нам по‑прежнему надо удалить вторую линзу.
Она зажмуривается изо всех сил, но они все равно вытягивают ее. Ремни вокруг тела ослабевают, падают. Она слышит, как люди уходят.
– Мисс Карако, мы выключили свет, вы можете открыть глаза.
«Да наплевать мне на ваш херов свет».
Она сворачивается клубком на столе и закрывает лицо руками.
– А сейчас она уже вроде не такая крутая, а?
– Заткнись, Бертон. Ты иногда такой урод, знаешь об этом?
Герметичный люк с шипением захлопывается. Плотная близкая тишина оседает на барабанных перепонках.
